Текст книги "Павильон Зеленого Солнца"

Автор книги: Юлия Чернова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

…Последние сто метров Патриция не прошла и даже не пробежала, а стремительно проехала, скользя по влажной листве. Чудом не упала и осталась весьма довольна собственной ловкостью. Чуть медленнее одолела полосу рыхлого песка, на секунду задержалась у мостков, вытряхивая песок из обуви, и, крадучись, вошла в дом. Окна были темными, и Патриция, переступив порог, также не зажгла света. На цыпочках добралась до своей кровати, села и принялась стягивать свитер. Не сомневалась, что уставшая Элен легла спать. И меньше всего хотела ее потревожить. Встречу с Немезидой можно было отложить до утра. Утром Элен скажет: «Представляешь, как я волновалась? Время за полночь, тебя нет. Где-то поблизости бродит убийца. Что делать – непонятно. Идти в деревню, поднимать народ? Самой отправиться тебя искать?»

Патриция прилегла, закинула руки за голову. Хуже всего то, что Элен будет совершенно права.

Оправдываться нечем. Ушла, даже записки не оставила. Патриция порывисто села. «Я же не знала, с кем встречусь на Лисьей горе!» Она внезапно разгневалась на подругу. «Спит! А мне необходимо поделиться!» Собственная история казалась ей много интереснее и важнее убийства в деревушке Цуань. Какие бы там подробности Элен не выведала!

Чувствуя, что не в силах уснуть, Патриция поднялась, набросила на плечи свитер и вышла на веранду. Море пенилось и ярилось, волны подбирались к ступеням. «Элен накликала: в шторм зальет и веранду и комнаты». Патриция опустилась в кресло, водяные брызги достигали ног. «Как в детстве». В четырнадцать лет, сидя на берегу, под свист ветра и грохот волн она впервые прочла поэму госпожи Ота. И влюбилась – в поэму и в Тайан. Сразу – и на всю жизнь.

Потом выучила ново– и старотайанские языки и приехала в страну, о которой мечтала с детства. Тайанцы начинали раскопки Фарфорового города. Ей удалось попасть в экспедицию. Под начало такого знатока, как профессор Шень!

Патриция словно воочию видела полуразрушенную стену Фарфорового города. Во многих местах кладка осыпалась, изразцы, облицовывавшие стену, раскрошились. Камни заросли травой. Временами, однако, из-под травы и мха удавалось извлечь целый изразец. Очистить и увидеть диковинный цветок или герб Южного княжества, портрет какой-то красавицы или свившихся клубком драконов… Работа шла полным ходом. В самом городе можно было уже различать фундаменты домов, перекрестия улиц. Днем участники экспедиции ползали на четвереньках, бережно сметали песок и пыль с легендарных камней, а вечерами до хрипоты спорили, решая, что именно откопали. Работа была тяжелой и кропотливой. Все обломки, черепки нумеровались и бережно складывались. Бывали и награды. Например, когда обнаружили тайник, заполненный фарфоровыми вазами, ларцами, цветами, статуйками, посудой. Или когда по осколкам фарфоровых колонн опознали дворец «Времена года».

Патриция провела ладонью по лицу. Подумать только, Фарфоровый город обратился в пыль. Исчез бесследно, и с ним – целый век жизни Тайана. Победа в войне одержана, Тайан возродится, но Фарфоровый город исчез бесследно.

Думать о грустном не хотелось. Патриция сидела запрокинув голову и пыталась отыскать в небе различные созвездия. Увы, звезды казались рассеянными хаотично. Интересно, что, когда Эндо показывал созвездия, она прекрасно видела их очертания. Тогда на краю большого раскопа (был еще малый раскоп у самой стены Фарфорового города) собралось пятнадцать человек. (Несмотря на строжайшие требования врача и начальника экспедиции, режим соблюдали только двое: врач и начальник экспедиции.) Остальные полагали: если день отводится для работы, вечер – для споров, то ночь – для веселья. Начинали игрой «ва-са-шу». Полагалось угадать, из какого стихотворения цитируется строчка. Если угадать не могли, придумывали продолжение. Затем продолжение сравнивалось с подлинником. Соперничать со знаменитыми поэтами и позориться никому не хотелось, поэтому томики стихов зачитывали до дыр. Патриция играла со всеми на равных и дважды сумела поставить в тупик Эндо и Тои. После «ва-са-шу» приходил черед мифов и легенд. Тайанцы их знали без счета. Сильнее всего Патрицию поразил рассказ Эндо о небесной змее, нанизавшей на хвост пять огненных светил. Она не помнила, как перешли от змеи к созвездиям, зато хорошо помнила запрокинутую голову Эндо, его растрепанные волосы, указующий перст, вспыхивающие во тьме улыбки. Слышала резкий повелительный голос (все, как завороженные, смотрели на ту звезду, на которую он указывал).

Патриция гадала: осталось ли у слушателей чувство, будто они приобщились к некой тайне. От слов и поступков Эндо у нее всегда появлялось ощущение чего-то значительного.

Она поудобнее устроилась в кресле, подперла кулаком щеку. Подобные мысли приходили не впервые. «В сравнении с огромным миром человек ничтожен и незаметен. И становится велик, лишь когда раскрывается для чего-то большего, чем он сам: великой мечты, великой любви, великих свершений». Патриция не сомневалась, что профессора Шеня возвышала преданность делу. Эндо не мог равняться с профессором ни уровнем знаний, ни одержимостью археологией. Но было и у него нечто затаенное, чем жил. Эту страсть он и скрывал ото всех и щедро ею делился, выплескивая на остальных неиссякаемый заряд веселья и бешеной энергии. Недаром находиться подле него было в радость – и когда он читал стихи, и даже когда просто обдувал пыль с черепков.

Патриция вздрогнула: из окон дома на веранду хлынули потоки света. «Элен проснулась». Патриция съежилась, приготовясь к заслуженной отповеди.

Дверь распахнулась, и на пороге появился Эндо.

«Кажется, умные люди называют это материализацией мысли…» Дальше сего глубокомысленного вывода Патриция не продвинулась. Происшествие было невероятным. Прежде чем осмыслить, его требовалось пережить. И Патриция начала переживать, не торопясь, со вкусом, не задаваясь вопросами: как, откуда, почему, надолго ли? Просто смотрела на Эндо и радовалась.

Эндо присел на перила веранды. Напряжение исчезло с его лица. Он улыбнулся – светлой, широкой, немного детской улыбкой. Сказал:

– Добрый вечер.

– Доброе утро! – вскричала Элен, выскакивая на веранду. – Где ты была?

Тотчас поняла, что извергать громы и молнии бесполезно. Патриция не услышит. Элен посмотрела на Эндо – и обомлела. Не приведи она сама этого человека в дом, в жизни бы не поверила, что именно его встретила на тропинке. Он опять – не меняясь – изменился до неузнаваемости. «Сколько у него лиц? Ладно, хоть свитер один».

– Где вы были? – обратился Эндо к Патриции.

Теперь спрашивал Эндо, и Патриция услышала. Разом все вспомнила, перехватила грозный взгляд Элен и попыталась отсрочить неминуемую расплату.

– Здесь сидела.

– Давно? – неумолимо продолжала Элен.

– Извини, не засекла времени.

И так как Элен сделала паузу, чтобы набрать побольше воздуха, Патриция перешла в наступление:

– А ты сама откуда явилась? Я-то думала – мирно спишь.

Элен не собиралась сдаваться.

– Ах вот как! Ты думала. Во сколько же ты прибрела домой, если даже не заметила, что меня нет?

– Во всяком случае, я пришла раньше тебя.

– Откуда пришла? – не замедлил спросить Эндо.

– С Лисьей горы, – объяснила Патриция, вновь устремляя на него сияющий взгляд и улыбаясь.

Эта блаженная улыбка уже начала раздражать Элен. Она сухо осведомилась:

– Можно узнать, с кем ты разговариваешь?

Ошеломленная Патриция слабым взмахом руки указала на Эндо. Элен посмотрела в ту сторону.

– Там никого нет. Это Мираж.

– Мираж?

– Конечно, мираж. Нам-то с тобой известно, что Эндо в плавании.

Эндо от смеха чуть не кувырнулся в воду.

– Мне кажется, что этот мираж сейчас своротит нам перила.

– Не волнуйся, к утру он рассеется.

– То есть как рассеется? – всерьез испугалась Патриция. – К утру? Что, отплытие шхуны отложили только до завтрашнего утра?

Элен безнадежно вздохнула.

– Утром я действительно должен буду уехать, – признался Эндо, но, заметив, как стремительно погасла улыбка Патриции, поспешил добавить: – Ненадолго. Я уволился со шхуны и теперь совершенно свободен.

Элен не дала Патриции погрузиться в новые приятые переживания.

– Соизволь все-таки объяснить, что случилось и где ты пропадала.

Патриция героическим усилием воли заставила себя думать не только об Эндо. И тут же воодушевилась вновь.

– Сегодня день чудес. Я бродила по разрушенной усадьбе и припозднилась. Хотела взглянуть на закат со ступеней Павильона. В поэме есть строки: «Тонет в алых волнах…»

Эндо посмотрел на нее с любопытством. Прожить несколько месяцев в Тайане и не заметить, как внезапно тут обрушивается ночь?

– Здесь же закат короткий, – чуть не по слогам отчеканила Элен.

– Я забыла, – обезоруживающе улыбнулась Патриция.

Элен выразительно посмотрела на Эндо – готовьтесь, то ли вас ждет впереди.

– И все же это было очень красиво, – продолжала Патриция. – У берега море сине-зеленое, дальше начинает темнеть, переходит в лиловое, почти черное, а потом снова меняет цвет – к розовому и алому. И алое солнце у самых волн! А возле Павильона – розовые стволы сосен, темная хвоя, бордовые листья кленов. Правда, все это я видела лишь несколько минут.

– Потом осталась в кромешной темноте, – подхватила Элен. – Фонарик, конечно, не прихватила…

– Я же не собиралась задерживаться, – начала оправдываться Патриция.

– А кто говорит, что собиралась?

– Ладно, ты тоже не засветло прибыла.

– Все же вы встретились, – напомнил Эндо, ― желая рассказать друг другу…

– Я не сразу смогла найти ворота. Да еще боялась переломать ноги в темноте. Бродила по усадьбе и вдруг увидала свет между деревьями. Представляете?! Кто-то разжег костер на Лисьей горе.

Эндо пересел на краешек стола.

– Тут ты, конечно, вспомнила об убийце и на цыпочках удалилась, – подсказала Элен.

Патриция опустила глаза.

– Вспомнила. И подошла ближе.

– Логично, – отметила Элен.

– Понимаешь, я стояла в темноте и была уверена, что увижу тех, кто сидит у костра, раньше, чем они – меня. Хотела посмотреть. Если они заслуживают доверия – попросить проводить меня вниз. Или просто одолжить фонарик – вдруг у них найдется.

– Благоразумная моя! – вздохнула Элен. – Продолжай.

– Ну, знаешь ли, – рассердилась Патриция. – Неужели я не смогу отличить честного человека от убийцы?

– Сможете. Когда он воткнет нож вам в горло. Раньше – вряд ли, – неожиданно жестко отрезал Эндо.

Луч света, падавший из окна, освещал его лицо – напряженное, почти гневное. Широкие черные брови были сдвинуты, губы туго сжаты.

Элен удивилась, вспомнив, как бесстрастно держался Эндо при первой встрече с Патрицией. Не давал себе воли? Почему – если она ему не безразлична? Или за три дня его чувства внезапно изменились? Что же их изменило?

– К счастью, ничего подобного не случилось, – тихо сказала Патриция. – Костер горел ярко. Я взглянула и не поверила своим глазам.

– Там сидели две лисицы и поедали жареную утку? – невинно справилась Элен.

– Нет, ехидина. Там сидели мужчина и женщина – в старинных тайанских одеждах. Знаешь, я минут пять с места сойти не могла, все смотрела – так это было красиво. На мужчине – белоснежный кафтан, расшитый пышными лиловыми цветами, – так одевались южные князья в пору своего могущества. У женщины темные волосы подняты в высокую прическу и украшены цветами хризантемы. Нижнее одеяние тоже белое, а верхнее – короткое розовое, расшитое мелкими алыми цветами. Когда женщина двигалась, казалось, по платью пробегают алые волны. Незнакомцы сидели у костра и молча смотрели в огонь. Я наконец опомнилась, вышла и заговорила с ними. В первую минуту они растерялись, мне показалось, даже испугались, но потом ответили очень приветливо. И самое потрясающее – ответили на старотайанском языке!

Элен немного отстранилась и прищурилась.

– Разыгрываешь?

Патриция чуть дара речи не лишилась.

– Конечно! Полночи по горам бродила – ради удовольствия вас разыграть.

– Вы спросили, кто они и что здесь делают? – перебил Эндо.

– Естественно. Они ответили: «Ищем прошлое». Я решила, они археологи.

Элен скосила глаза на Эндо. Тот смотрел на Патрицию с недоверием и некоторым даже восторгом. Переспросил:

– Вы… решили?

Патриция кивнула. Эндо прислонился плечом к стене и стал ждать продолжения.

– Потом мы заговорили об усадьбе, о госпоже Ота. Они спросили, нравится ли мне поэма.

– Тут ты зашлась от восторга… – не усомнилась Элен.

– Не перебивай. Я читала поэму на новотайанском ну и в наших безобразных европейских переводах. А они прочли по-старотайански, так, как поэма когда-то была написана. На два голоса, ведь там разговаривают двое – госпожа Ота и поэт Сю-Тей, ее муж. Я сама знаю наизусть поэму, но то, как они прочли… Можно подумать, пережили это – и первую встречу, и мятеж, и коронацию, и сладость супружества, и бремя власти… Когда же добрались до конца – до казни Сю-Тея и детей, – я просто дышать не могла, в горле стоял ком.

– Не вздумай реветь, – быстро предупредила Элен.

– Напоследок они рассказали любопытную легенду. Похоже, это исток всех легенд о Лисьем городе. Если помните, поэма оканчивается словами надежды на новую встречу, там, за гранью мира. Точнее, так – в европейских переводах. По-тайански – несколько точнее и резче. Встреча неизбежна, от нее не уклониться. «В новом обличье, но в мире знакомом». И дальше в подлиннике не очень ясная строчка: «Алым ли цветом, черной ли тенью…» У нас это переводят как: «На рассвете или глубокой ночью, но встреча будет». На новотайанском звучит примерно так же. А они расшифровали строчку совершенно иначе и рассказали вот что. Не прошло и ста лет после смерти госпожи Ота, а поэму уже передавали из уст в уста по всей стране. Кто-то из северных князей, встревоженный такой славой – оказывается, и слава мертвых не дает покоя, – объявил, что души госпожи Ота и поэта Сю-Тея были отвергнуты богами и воплотились в лисиц. Представляете?

Патриция торжествующе взглянула на Элен и Эндо. Вдруг спохватилась:

– Эндо, наверное, вам все это давным-давно известно?

– Нет, – односложно оборвал он. – Говорите.

Патрицию не требовалось просить дважды.

– Легенда в народе прижилась, но обрела продолжение. Мол, взамен утраченного царства госпожа Ота получила власть надо всем лисьим народом. И еще – право по ночам сбрасывать лисье обличье и карать лживых северян. Тогда я сказала, что потомки северных и южных князей перемешались. А они объяснили, что слова «север» и «юг» употребляются в переносном значении. Северянами называют тех, у кого в груди вместо сердца кусок льда. Если же твое сердце теплое и кровоточит при виде чужой беды – ты южанин. Поэтому строчки об «алом цвете и черных тенях» можно понимать как гениальное предвидение. Алый – цвет лисьей шерсти, черные тени – ночное время, когда шерсть скинута!

– С каких пор лисья шерсть стала алого цвета? – перебила Элен.:

Эндо в досаде хлопнул ладонью по столу. Элен удивилась. Не ожидала, что его так захватит рассказ. Подавшись вперед, Эндо требовательно и нетерпеливо смотрел на Патрицию. Она же пустилась в объяснения:

– Алый – в моем переводе. На Востоке оттеночная цветовая градация гораздо богаче, нежели у нас. Художники, наверное, могли бы дать точное определение этого цвета, я – нет. Просто подбираю ближайший. Вспомни лисицу, сидевшую вчера на стволе. Часть хвоста ее была в тени. Думаю, имеется в виду именно этот оттенок.

– Дальше, – почти не разжимая губ, велел Эндо.

– Собственно, это все.

– Об этих людях что-нибудь выяснили? Узнали их имена?

– Женщину зовут Хат-хен. В переводе: «Сменившая кожу». Правильно? – Патриция посмотрела на Эндо, он коротко кивнул. – Мужчину – Ин-Пэй – «Идущий рядом». Красиво, правда?

– Красиво, – согласилась Элен. – Подошло бы твоей лисице и ее поэту… Только почему твоим новым знакомым вздумалось щеголять на раскопках в праздничных костюмах?

– Не знаю.

– Не обратила внимания, во что они были обуты?

Патриция кивнула – мол, поняла вопрос.

– В старинные сандалии. Уверена, у ручья мы видели следы Хат-хен.

– Вы не поинтересовались, где живут эти люди? – спросил Эндо.

– Я задала такой вопрос, они ответили: «Здесь». Наверное, поставили палатку на горе.

– Наверное?! – вскричала Элен.

Переглянулась с Эндо. Тот не удержался от улыбки.

– Патриция наделена счастливым воображением.

Патриция неуверенно кивнула, заподозрив, что это не комплимент.

– Вы ограничились чтением стихов или еще о чем-то поговорили? – полюбопытствовала Элен.

– Пойми, я сидела как на иголках. Думала, ты вернулась, беспокоишься.

– Спасибо, вспомнила-таки!

– Еще бы! Я даже не знала, сколько прошло времени. В Тайане не принято торопиться, правда, Эндо? Худшее, чем можно оскорбить человека, – в его присутствии постоянно поглядывать на часы. Поэтому я извинилась и попрощалась. Они проводили меня до самого подножия горы.

– С фонариком? Или факелы соорудили?

– У них оказался старинный фонарь, удивительной работы. Вместо стекла – тонкая бумага, и на ней изображения четырех лисиц. Одна несет в зубах утку, другая кормит лисят, третья…

– Четырех… кого? – переспросила Элен.

– Лисиц.

Воцарилось молчание. Элен посмотрела на Эндо. Он сидел, прислонившись плечом к стене, думая о чем-то своем. Элен процедила сквозь зубы:

– Хотелось бы мне взглянуть на твоих знакомых…

– Отлично, – оживилась Патриция. – Завтра же поднимемся на гору, отыщем их и пригласим в гости. Здесь, в Тайане, ходят друг к другу запросто.

– Ничего не получится. Завтра мы отправимся в деревню, где убили тя-ю, – непреклонно заявила Элен.

Патриция обернулась к Эндо, вспомнила, что утром он все равно их покинет, и покорно склонила голову.

– Следует поторопиться – если хотим успеть на утренний автобус.

Элен задохнулась. Героически попыталась встать и рухнула обратно в кресло.

– Спина не разгибается. А ноги не согнуть.

– Еще бы! Пятнадцать миль на велосипеде.

Патриция обхватила руками плечи и начала громко стучать зубами.

– Что это ты? – удивилась Элен.

– Испугалась задним числом. Ты же могла шею себе свернуть!

– Как и ты! – мстительно отозвалась Элен.

Снова сделала попытку встать. Эндо с Патрицией помогли ей добраться до кровати, сами присели на циновки.

– Придется смириться с неизбежным, – сокрушенно заметила Элен. – Ехать я не могу.

– Я тоже, – поспешила предупредить Патриция.

– Почему? Возьмешь список вопросов.

– Нет, Элен, пожалуйста, – взмолилась Патриция. – У меня все равно не получится.

Элен вынуждена была согласиться.

– В жизни не забуду, как ты интервьюировала Эдмона.

– Боюсь, и он не забудет. Особенно вопрос: как часто вы дарите любимой женщине бриллианты?

Они обменялись понимающими взглядами и сочувственно закивали головами в такт.

Эндо, что-то для себя молча решавший, сказал:

– Мне пора. Должен успеть на утренний автобус.

Патриция тихонько вздохнула. «Может, отменят рейс?»

– Возьмите мой велосипед, – великодушно предложила Элен.

Эндо рассмеялся:

– Благодарю, ногам я больше доверяю.

– Доброго пути, – пожелала Патриция, выжидающе на него посмотрев.

Эндо совершенно правильно истолковал ее взгляд и не обманул ожиданий.

– Не возражаете, если через пару дней я снова навещу вас?

Против такого подарка Патриция не возражала.

О сне не могло быть и речи. Элен сидела на кровати, закутавшись в одеяло, и рассказывала, а Патриция ходила из угла в_:угол, слушала и подгоняла подругу нетерпеливыми вопросами. Словно воочию видела и напыщенного столичного полицейского, и добродушного деревенского толстяка, и светящийся портрет тя-ю, и толпу возмущенных жителей, возлагавших, похоже, на Элен больше надежд, чем на полицию.

– Что ты теперь собираешься делать? – спросила Патриция, едва Элен успела завершить рассказ.

– Как только смогу подняться, поеду туда снова. Ты со мной?

Патриция энергично кивнула.

– Давай используем день передышки, чтобы как следует подготовиться, – говорила Элен, подбрасывая на ладони кассету с фотопленкой. – Что нужно установить прежде всего? Главный вопрос: где искать убийцу тя-ю – в деревне или за ее пределами? Мы примерно знаем, когда произошло убийство. Тя-ю вернулась домой с последним автобусом.

– Значит, надо выяснить, что делал в это время каждый из жителей.

Элен присвистнула.

– Веселенькая работенка! Скорее всего, они уже мирно спали в своих постелях.

– Послушай, Элен. Соседям тя-ю прекрасно известно, когда приходит вечерний автобус. Если бы кто-то из них хозяйничал в доме, вряд ли бы тя-ю застала его врасплох.

Элен возразила:

– Она могла сказать, что заночует в городе, а потом неожиданно вернуться.

– Интересно, куда она ездила? Как понимаю, хозяйка чайного дома должна вечерами принимать гостей.

– В самом деле! Вызвать ее из дома могло только очень важное дело. Соседям это наверняка было известно. Похоже, кольцо подозрений сжимается вокруг жителей деревушки.

– И все-таки надо спросить, не заметил ли кто неизвестного.

– А теперь представь, что убийца – деревенский. Он много чего расскажет, желая сбить со следа…

– Решено, берем главного свидетеля под подозрение.

Элен перевернулась на бок, облокотилась о подушку.

– Одно мне не дает покоя. Почему этим делом заинтересовалась столичная полиция, а?

Они помолчали. Патриция взглянула на кассету с пленкой.

– Что здесь?

– Ничего интересного. Панорамные снимки, фотографии рыбаков. Можешь попытаться вычислить убийцу.

– Давай скорее проявим!

– Глаза слипаются. Надо хоть два часа подремать, пока Синь-эй не сделает очередную попытку пустить нас ко дну.

Патриция погасила свет, и тут только они заметили, что наступил день – как всегда, внезапно. Горизонт затянули тучи, мутно-серые волны стремительно неслись к берегу.

– По такой погоде Синь-эй, пожалуй, не приплывет, – сказала Патриция.

Элен привстала.

– Недурно бы побеседовать с дедушкой этой малышки. Если не ошибаюсь, он был в Цуане как раз в ночь убийства!

– Потом окажется – он главный злодей!

Элен покачала головой и совершенно серьезно ответила:

– Не забывай, тя-ю задушили. Выстрелить из пистолета может и старик, и женщина, и даже ребенок. Но чтобы задушить человека – а тя-ю по портрету производит впечатление здоровой и крепкой, – нужна большая сила.

– Хорошо, – согласилась Патриция. – Поговорим с дедушкой. А потом я хочу еще раз подняться на гору и встретиться с той загадочной парой.