Текст книги "Дом для непрощённых (СИ)"

Автор книги: Юлия Удалова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

Покачиваясь под самым потолком, тусклая лампочка осветила грязно-белые стены, уходящие в бесконечность. Тени запрыгали по облупившейся краске, словно были живыми существами.

В центре комнаты, под самой лампочкой стояла никелированная кровать с деревянным основанием. Ни матраса, ни подушки на ней, разумеется, не было. На краях обоих спинок болтались потёртые ремни, не оставляющие вопросов о своём применении.

Мне сделалось жутко. Надо было попробовать завалить Ганса в коридоре. Надо было хотя бы попробовать! Вдруг получилось?

–Уютненько, – оценил я, пытаясь скрыть за напускной бравадой липкий страх и отвращение, вползающие в душу.

Едва я успел вымолвить, как получил от блондина мощный удар по правому уху. В голове зазвучал бой десятков сотен колоколов. Упав на колени, я схватился за несчастную ушную раковину. Кажется, этот урод пробил мне барабанную перепонку! На ладони кровь…

Чёрт побери, за что? В первый раз понятно – с Владельцем дома непочтительно разговаривал. А сейчас-то за что? За невинное «уютненько»?

–Не смей глядеть на рыжую непрощённую, – зазвучал в левом ухе холодный голос блондина.

Не успел я опомнится, как он в легкую повалил меня на кровать и привязал к руки и ноги к её углам, так, что я оказался распят над деревянным полотном.

–За то, что ты не попытался напасть на меня в коридоре, я приду за тобой немного раньше. Утром, – обернувшись у самой двери, вдруг сказал блондин. – Тебе нужно продержаться шесть часов. Это не так много, по сравнению с тем, сколько здесь проводили времени остальные.

Дверь захлопнулась, и я остался в комнате один, привязанный к кровати, абсолютно беспомощный.

А Ганс пошел к рыжей, которая ждала его на лестнице. Что он будет с ней делать? А вдруг заведет в какой-нибудь тёмный угол и изобьёт? Или даже изнасилует… Было что-то такое в том, как он на неё смотрел. Понятно, конечно, что такая девушка себя в обиду не даст, но где ей тягаться с железобетонным Гансом?

Мысли о девушке на некоторое время заставили меня отвлечься от бедственного положения, в котором находился я сам. Но совсем скоро я уже не мог думать ни о чем другом, как о дикой боли в перетянутых ремнями руках и ногах.

Прошло от силы минут двадцать, но было такое ощущение, что я вишу на этой импровизированной дыбе очень долго. Шесть часов? Какие шесть часов? Да я через полчаса тут окочурюсь!

Тогда я начал извиваться всем телом в попытке ослабить путы, но всё было тщетно. Ганс закрепил ремни на совесть.

А что делать, если я, к примеру, захочу в туалет? Под себя, что ли, я должен ходить? Эта мысль ужаснула. К счастью, в туалет я пока не хотел, и дай бог он мне не понадобится на протяжении всех шести часов, зато дико захотелось пить. В горле пересохло, язык превратился в кусок наждачной бумаги, с трудом ворочающийся во рту.

Несмотря на то, что в комнате было очень холодно, я весь покрылся липким горячим потом. Судорога волной пробегала по беспомощному телу, заставляя его вздрагивать, будто от разряда током.

Сначала по запястьям и икрам бегали колючие точки, а затем я вообще перестал их чувствовать. Если Ганс задержится хотя бы ненадолго, я могу выйти отсюда инвалидом.

Лампочка, висящая прямо надо мной, поскрипывая, покачивалась от сквозняка, и мне ничего не оставалось делать, как считать эти мерные движения.

Дошел до тысячи, сбился.

Дошел до трех тысяч, и снова сбился.

Я чувствовал себя из рук вон плохо. Я не могу больше находиться в таком положении. Просто физически не могу.

Даже самое малейшее движение доставляло сильнейшую боль, но я немного приподнял голову, чтобы взглянуть на мутный прямоугольник окна. Там было темно.

Это значит, утро ещё не скоро.

Хорошо бы потерять сознание, отключиться… Но мой собственный мозг милосердия ко мне не проявил, и воспринимал все очень чётко.

Свет покачивающейся лампочки. Завывание ветра за окном. Поскрипывание половиц за дверью.

И боль. Много-много сильнейшей тягучей боли.

9.

Эдуард.

Происходившее напоминало оживший кошмар.

Впрочем, мне и в страшном сне не могло присниться, что я окажусь в какой-то ночлежке, дорогую брендовую одежду сожгут, вместо неё выдав какие-то совершенно ужасные шмотки. Форменные тёмно-синие брюки и куртка выглядели так, будто пару дней назад в них умер какой-нибудь туберкулёзный больной, их наскоро прополоскали в тазу с хозяйственным мылом, а после этого выдали мне. Но самым, пожалуй, страшным было то, что меня поселили в натуральном бомжатнике, где жило двадцать самых натуральных отпрысков бомжей.

Я ненавижу делить свою спальню с кем-то ещё. Папаша, желая обеспечить своему сыну достойное образование, оплатил мне самую дорогую международную школу в Швейцарии. Год около пятидесяти тысяч евро, круто, не правда ли? Но даже несмотря на то, что я жил в шикарном дворце на берегу озера, и к моим услугам были библиотека, компьютерные классы, художественная студия, лаборатория, спортзал, три теннисных корта, четыре бассейна, поле для игры в регби, частная конюшня, огромное футбольное поле и яхта, даже несмотря на то, что зимой вся школа переезжала в зимнюю резиденцию на горнолыжный курорт Гштаад, где всё было обустроено не хуже и даже имелась стена для скалолазания, даже не смотря на сказочную кормёжку, и особенно на хорошеньких горничных-швейцарок, я не продержался в этой школе и года. А всё почему? Во-первых, там была железобетонная дисциплина, а во-вторых, спальни, рассчитанные на четырёх мальчиков.

Потому-то я быстренько свалил из солнечного вылизанного Ролла в грязную запылённую Москву. Самый крутой лицей первопрестольной, конечно, и в подмётки не годится Ле Рози, зато не надо было пользоваться одной и той же ванной с четырьмя пацанами. И мне по барабану, что они, скорее всего, отпрыски королевских кровей.

И вот теперь, словно в насмешку, я оказался в одной спальне с двадцатью какими-то ублюдками. Правда, сами ублюдки не подозревали, какого нормальный человек может быть о них мнения, и встретили меня вполне приветливо.

И надо же было такому случиться, моя кровать оказалась в проходе, да ещё и стояла вплотную к кровати умственно отсталого паренька, которого все тут звали Мелкий Тедди. Парнишка только тем и занимался, что в свободное время вынимал из носа козявки, вешал их на спинку своей кровати и считал.

Чаша моего терпения была полна, но я ещё как-то сдерживался. Превозмогая себя от отвращения, я застелил свою кровать и, насколько возможно, отодвинул её от ложа Тедди. К слову, постельное бельё тут было такого качества, что горничные в доме моего отца даже не стали бы мыть им пол.

–А как тебя зовут? – неожиданно спросил Мелкий Тедди.

Он сидел, поджав колени, на синем покрывале и имел такой вид, что хоть сейчас в дурку.

–Жан Клод Ван Дамм, – ответил я откровенно издевательски.

–Ух ты, красивое имя, – распустил слюни умалишенный.

–Не верь ему, Тед, – вмешался какой-то бугай, который в данный момент расправлял покрывало на своей постели. – Ван Дамм – это актёр.

Место у бугая было козырное – у стенки, кровать он заправил без единой морщинки, в довершение всего бугай имел такое отрытое и благородное лицо, что хоть сейчас в боевике снимайся в главное роли. Ну, или в рекламе пены для бритья, на худой конец.

–Зачем шутишь над Тедди? – с расстановкой обратился бугаюшка ко мне. – Он юродивый, таких любить да привечать надо.

Так, ладно, понятно. В этой обители подзаборников рулит здоровяк. Связываться с ним пока что не стоит – себе дороже, ещё отметелит.

–Да я не хотел ничего плохого, пошутить просто думал, – тотчас пошел на попятную я.

–В этом месте шутит нужно очень аккуратно, – громила протянул мне руку. – Андрей.

–Эдуард.

Пришлось пожать его огромную клешню. Все-таки правильно я решил с ним не связываться. В Андрее чувствовалась недюжинная сила.

–А что ты натворил, чтоб здесь оказаться? – сорвалось с языка.

Мне действительно стало интересно. Андрюха с виду весь такой степенный и правильный.

Но бугаю, судя по всему, мой вопрос не пришелся по вкусу. Он набычился, и всю его доброжелательность по отношению ко мне, как ветром сдуло.

–Не твоё дело, – буркнул Андрей.

Чувствуя, что теряю потенциального сильного союзника, я лихорадочно перебирал способы исправить положение.

–Слушай, да не обижайся! – наконец ткнул я бугая локтём в бок. – Я просто тут впервые, ещё не освоился…

–А тебе бы понравилось, если тебя б спросили? – неожиданно проницательно взглянул на меня Андрей.

Вот ты загнул, дубинушка! Я – это я, а ты – это ты. Гусь свинье не товарищ, слыхал о таком? Но вслух я сказал другое:

–Да, ты прав. Не подумал я как-то. Меня просто по голове били, до сих пор не отошел.

–Вижу, – уже другим, миролюбивым голосом произнёс Андрей. – Вон какой фингалище. Можно попробовать попросить у Гретхен какое-нибудь снадобье. Не факт, что даст, конечно, но если в хорошем настроении будет – то поможет.

А вот за это будем премного благодарны. Я как-то так забыл про синяк, украшающий мою физиономию, но громила напомнил и этим разозлил меня ещё больше.

К Гретхен я намылился в свободное время перед обедом. Что вообще за дибильный термин «свободное время»? Моё время принадлежит мне, а я уж захочу, сделаю его свободным, а захочу – чем-нибудь займу. А я ещё на Ле Рози гнал, что там порядки тюремные. Да элитная швейцарская школа по сравнению с домиком для непрощённых – просто рай на земле. От пришедшего в голову нелепого сравнения Ле Рози с этим бомжатником я даже хмыкнул.

Андрей вызвался сопроводить меня к Гретхен. Я уж было хотел огрызнуться, что в личной охране не нуждаюсь, но потом вспомнил, что портить отношения с этим бугаём мне не с руки. К тому же, Андрейка здесь уже полгода, может, эта дура будет к нему более лояльна, чем ко мне.

Старушенция обитала в полуподвальном помещении, которое здесь все называли кухней. Хотя, как я уже успел узнать, тут не только готовили еду. После разговора с мистером Красная Бабочка высокий светловолосый парень привёл меня сюда. Уродливая сморщенная карга осмотрела мои кожные покровы, поскребла грязным длинным ногтём в моих волосах, пошептала чего-то, и отправила мыться. Меня чуть не вырвало.

Было настолько противно, что мерзкая бомжиха прикасается ко мне, что я даже почти не испытал жалости, когда она кинула в огонь мои джинсы и майку. У меня таких, честно говоря, целая гардеробная. Все дизайнерское, из натуральных тканей, мягкое и дышащее. Носки от Версаче, трусы от Дольче Габана… Эх!

Когда я развернул выданную мне Гретхен одежду, то решил, что старушонка подшутить надо мной решила. Сжечь трусы за три штуки баксов, чтобы потом вместо них выдать мне марлевое уродище производства фабрики «Большевик»? Да это точно по приколу! Одевать я эту гадость, конечно, не стал, выкинул в окошко раздевалки. Мне и формы этой мерзопакостной хватает на орехи… Такое ощущение, что носишь шкуру ежа.

Два раза в год мы всей семьёй ездим на горнолыжный курорт Аспен. Хоть я и терпеть не могу общаться с обслуживающим персоналом (ну, если это не хорошенькие горничные, конечно), но в последний раз я пару раз болтал с местным. Я уже не помню, как его звали, то ли Коди, то Келвин, но зато хорошо запомнил то, что парень рассказывал про сход лавины в горах. Оказывается, перед лавиной обычно двигается мощная волна воздуха, а потом уж идёт снег. Так же и раздражение копилось во мне, нарастая, словно воздушная волна, предвещающая сход самой сильной лавины.

–Эй, о чём задумался? – толкнул меня в бок Андрей. – Почти пришли!

–О снеге, – машинально ответил я.

–Тут снега не бывает. Всегда стоит почти одна и та же погода, – отозвался бугай. – Ну, что хочешь я поговорю с ней?

Это было бы просто отлично, ибо идти к старой карге на поклон мне вовсе не хотелось.

–Да ладно, что я, не в состоянии сам решить свои проблемы? – произнёс я бодро. – Лучше уж ты подожди меня здесь.

Я взялся за ручку двери, уверенный, что громила меня остановит. И был прав, между прочим!

–Погоди, сам схожу, – произнёс Андрейка. – Я вчера ей воды натаскал, авось мне не откажет. Ты тут новичок… Новичков тут не любят, – добавил он, немного понизив голос.

Мне только того и надо было, хотя его замечание про новичков не внушало энтузиазма.

Андрей вернулся минут через пять с маленькой зелёной пластмассовой коробочкой. Открыв её, я брезгливо сморщился. Желтоватая мазь воняла протухшей рыбой. Я бы выкинул коробочку в окно, подобно марлевым уродским труселям, если бы не проклятый Андрейка.

–Странно, даже упрашивать не пришлось! – восторженно сообщил он. – И какая муха её сегодня укусила?

Наверное, старая мегера подглядывала за мной в душе, пошло пошутил я про себя.

–Давай мажь скорее! – Скомандовал андрейка. – В трапезной будешь, как огурчик!

Пришлось, скрепя зубами, густо нанести жёлтую мерзость на пространство под правым глазом. Как не странно, кожа тут же перестала нудеть и синяк рассосался за три минуты. Это чуть-чуть притормозило воздушную волну.

Хм, если в России наладить производство такой вот мази, то можно стать ещё богаче, чем мой папаша. Шучу, конечно, в нашей стране только двое значительно богаче фазера, и один из них президент, кстати. Но бабла можно было бы неплохо срубить.

–А кто она вообще, эта Гретхен? – беспечно спросил я. – Не жена Красной Бабочки, случаем?

Мысль о том, что ненавистный лысый мужик, который зажёг мою свечу и, стало быть, теперь был вершителем моей судьбы, нежится в объятиях морщинистой Гретхен показалась мне забавной, и я даже ухмыльнулся.

–А что, клёвая была бы пара, – я изобразил пару выразительных движений, надеясь, что громила поддержит мою мужскую шутку.

Но Андрейка, как ни странно, не посмеялся, а, наоборот, нахмурился. В дверях трапезной он обронил:

–Ну, ладно, приятного тебе аппетита, а мне ещё ребят найти надо.

И бугай исчез, оставив меня одного среди толкающихся бомжёнков с голодными глазами. Вот урод! Шуток не понимает. Наверное, ещё девственник. Ну, и чёрт с тобой, Вавилонская Башня, сам как-нибудь разберусь!

То, что бугай бросил меня среди толпы, было неприятно. Волна снова стала набирать силу.

Последней каплей, предшествующей ходу лавины, стало меню. По-моему, такими помоями, что подала мне Гретхен, волшебным образом переместившаяся из кухни в столовую на раздачу, даже свиней не кормят. Прикол в том, что на столе, за которым сидели наставники и белобрысый, жрачка была очень даже ничего.

Я углядел на белой накрахмаленной скатерти сыр и почувствовал, как текут слюнки. Я обожаю сыр! Могу только им и питаться. К нашему столу сыр везут из Испании, с сыроварни Иисуса Ансолы Хуаристи. Я, правда, пару раз видел такой сыр в парочке магазинов Москвы, но кто знает, может, он там залежалый, или вообще подделка? А в дома отца он доставляется по спецзаказу, свеженьким!

Правда, у наставников был баварский голубой сыр, не бог весть что, конечно, но для сельской местности пойдёт.

Жрать хотелось ужасно! Но перловку, похожую на чью-то блевотину, я и в рот не возьму.

Внезапно у проходившей мимо рыжей девки упала с подноса вилка прямо к моим ногам. Рыжая была очень даже ничего, даже лучше швейцарских горничных из Ле Рози, и в другой бы раз я почтил её своим вниманием. Но сейчас я был голоден и жутко зол, потому пнул ей вилку ногой. Пусть подбирает! Всё равно ничего лучше она не заслуживает.

Как ни странно, рыжая не разозлилась, не расстроилась, а глянула вроде бы даже насмешливо. Нагло пристроила свой поднос на моём столике и пошла за новой вилкой.

Хотя девка была рабского сословия, как любил выражаться о простых людях мой отец, но мне почему-то захотелось, чтобы она села напротив меня. Может, пригласить её?

Поздно. Какая-то жирная корова утащила рыжую в компанию таких же страшил. Господи, как же я ненавижу жирных баб! Меня просто от них всего коробит! Если ты жируха – иди и убейся, а не порти аппетит нормальным людям своими телесами.

Про рыжую я забыл быстро. Голод подавил все мои инстинкты. Я вяло поковырялся погнутой ложкой в супе, напоминающем мочу, и отодвинул от себя тарелку.

–Приятного аппетита! – вдруг услышал добродушный голос Наставника.

Ага, значит, пожал сыра и доволен? А мне что есть? Эту мерзость? Ну, я ему сейчас всё выскажу!

И лавина сошла.

Наставник вёл меня по коридору, который казался бесконечным. Когда мы отошли на порядочное расстояние от полной людей трапезной, мне стало как-то не по себе. В этой части дома было очень тихо и прохладно. Стены давили на меня. Не думал, что когда-нибудь скажу это, но зря я в столовке выпендривался. Вымораживает меня Наставничек, факт!

Я к нему сначала не приглядывался. Массовик-затейник – он массовик-затейник и есть. Этакий толстячок с добрыми глазками и приятным бархатистым баритоном, внушающий доверие. Даже мне, человеку, которого очень трудно расположить к себе. На первый взгляд, Наставник был чем-то похож на одного знакомого отца – видного бизнесмена, вот уже лет пять как не сходившего со страниц журнала Форбес.

Судя по всему, Наставник вёл меня в подвал. Ох, до чего же мне всё это не нравилось! Я-то сначала, когда он про Доверительный разговор заикнулся, даже чуть не посмеялся – пусть болтает что угодно, мне до фонаря. И только сейчас мне пришло в голову – а что, если Доверительный разговор – это только метафора, и Наставник вовсе не вести беседы на морализаторские темы со мной собрался?

Эта часть дома выглядела необжитой: половицы практически истлели, краска на стенах облупилась, а в углах висела паутина. И тогда я понял, что Наставник никакой не успешный бизнесмен, а Джон Гейси, убийца-клоун. В маленьких глазках мужчины притаилось безумие.

–Куда вы меня ведёте? – я поразился тому, насколько тоненько прозвучал мой голос.

–На Доверительный разговор, – сообщил Наставник, взглянув мне прямо в глаза.

На миг мне померещилось, что его лицо в красно-белом клоунском гриме, и я даже отшатнулся.

–Что-то не так, Эдуард? – поинтересовался Наставник и распахнул передо мной дверь подвала.

–Не надо никаких разговоров, – заверещал я. – Я всё понял, я не буду больше возмущаться, буду есть перловку и даже суп. Не трогайте меня.

Но было поздно. Мужчина схватил меня за руку и втащил в помещение, захлопнув дверь и заперев её на засов.

–Но ты же не любишь перловку, – ухмыльнулся Наставник. – Ты же у нас голубых кровей, тебе сыр из молока лося подавай!

–Нет, я люблю перловку, обожаю перловку, только не бейте меня, пожалуйста! Пожалуйста, Наставник, не бейте меня.

Меня трясло. Никогда в жизни я не испытывал такого страха, как перед этим толстяком, который стоял у двери и, прищурившись, разглядывал меня своими недобрыми глазками. Все моё внимание было приковано к Наставнику, так, что на внутреннюю обстановку подвала я и внимания не обратил.

Каково же было моё удивление, когда Наставник неожиданно произнёс:

–Присядь-ка, Эдуард!

Прямо за моей спиной оказалось удобное кресло, в которое я и бухнулся. Правда, я ожидал, что из мягкой обивки вот-вот вылезут шипы, но не дождался. Вместо этого передо мной возник низкий столик из чёрного стекла, а Наставник опустился на табуретку по другую сторону стола.

Я позволил себе оглянуться по сторонам и увиденное немного приободрило. Подвальное помещение меньше всего походило на логово маньяка, скорее напоминало небольшую уютную квартиру-студию. Поразило меня то, что обстановка здесь была вполне современной: металл и стекло в дизайне, волнообразная барная стойка, обилие навороченной техники от кофеварки до кондиционера. Ноутбук меня вообще потряс. Может, у него тут ещё и выход в Интернет есть?

В отличии от всего дома, и особенно забитого старинными вещами кабинета Красной Бабочки, здесь я впервые почувствовал себя в своей тарелке. Эта комната была так близка к реальному, привычному мне миру, что, казалось, за дверью обычный подъезд московской многоэтажки.

–Что это за место? – поинтересовался я, блаженно откидываясь в кресле. – Можно я буду тут жить? Тогда я готов есть перловку даже с удовольствием!

–Ну, зачем же идти на такие жертвы? – ухмыльнулся Наставник и кивнул на столик.

Картина, представшая глазам, впечатлила даже меня. Стол был изящно сервирован моими самыми любимыми блюдами. В центре стояло блюдо с сырами с той самой сыроварни в Испании, рядом с ним я с радостью углядел парфе из фуа-гра с черными трюфелями, украшенное прованскими травами. Чуть сбоку заприметил стерлядь, судя по характерному аромату, жаренную в шампанском, горячий ананас с фруктами внутри, мороженое с малиновой подливкой и много чего другого. В довершение всего на столе стояла плетёная корзинка с натуральным хлебом, который подаётся только в лондонском универмаге Харродс.

Запах миндальных орехов и французского сыра Рокфор, которыми пах этот чудесный хлеб, защекотал ноздри. Уверен, он ещё тёплый. Свежий, ноздреватый, а золотистая корочка хрустит, и просто тает во рту…

Я еле сдержал себя, чтобы не ринуться через весь стол за хлебом и не вонзить зубы в кремовую мякоть. Думать ни о чем другом, как о еде, за которой стоит только протянуть руку, думать я уже не мог и буквально исходил газированной слюной. Особенно если вспомнить обед в трапезной.

Завершающим штрихом к великолепию за столом стала запотевшая бутылка шампанского Дом Периньон в серебряном ведёрке.

Наставник как по мановению волшебной палочки достал откуда-то два хрустальных бокала и ловко открыл бутылку. Мне подал бокал с прохладной пузырящейся жидкостью, себе плеснул воды из графина.

–Хочу выпить за то, чтобы ты скорее исправился, Эдуард и Владелец бы тебя простил и… отпустил, – тост Наставника показался мне странным, особенно запинка перед последним словом, но сейчас я готов был пить за что угодно. – Что же ты смотришь? Угощайся!

Меня не надо было просить дважды. Опрокинув в себя шампанское, я налетел на еду, наложив на огромную тарелку всего и помногу, и принявшись жадно уплетать это.

Боже мой, неужели я наконец-то ем нормальную пищу!

Наставник наблюдал за мной с загадочной улыбкой. Сам он не ел, только подливал себе воды. Ну и пусть, мне же больше достанется!

Столовые приборы, кстати не алюминиевые уродища из трапезной, а вполне себе симпатичные серебрянные вилки, ложки и ножи лежали, завёрнутые в чёрную салфетку неподалёку от меня. Если раньше я бы не преминул ими воспользоваться, то сейчас решил послать этикет к чертям собачьм. Нет, я, конечно, взял себе вилку, но больше орудовал руками, чтобы больше влезло. А то кто знает, вдруг этот стол с великолепными яствами исчезнет прямо сейчас?

–Вижу, твоим вкусам я угодил, – произнёс Наставник, прихлёбывая водички. – Но особое предпочтение ты, смотрю, отдаёшь мясу новозеландского ягнёнка. Нежнейшее, не правда ли?

–Правда, – кивнул я с набитым ртом. – А вы откуда знаете, вы же не едите?

–Я уже пробовал, – успокоил меня Наставник. – Небольшой кусочек. Ведь наедаться таким мясом не принято, ты же знаешь об этом?

Конечно знаю, милый толстячок. Но я так соскучился по нормальной пище, что съел бы этого ягнёнка, если бы его, конечно, подали целиком.

–А откуда у вас ягнёнок из Новой Зеландии? – ради смеха поинтересовался я.

–Да так, забрёл тут к нам один, – с непонятной ухмылкой произнёс мужчина. – И бекнуть не успел, как оказался на столе.

–Такое бывает, – согласился я, принявшись за устриц мальпек. – Впрочем, для этого он и был предназначем, чтоб попасть на мой стол. Нечего его жалеть. Мясо – это мясо.

–Забавное суждение.

Конечно же, в обычной жизни я даже машину бы помыть такому фрукту не доверил, но он накормил меня вместо того, чтобы дать разгоняй, а значит, заслуживал капельку уважения к себе. Поэтому открыто ржать над его репликой я не стал.

Разомлев от вкуснейшей еды, я отвалился от стола. Съесть ещё что-нибудь, что ли? Нет, больше в меня ничего точно не влезет. А жаль… Столько жрачки пропадает даром.

Будто прочитав мои мысли, наставник щедро прознёс:

–Можешь взять еду с собой.

Меня не надо было просить дважды. Жаль, карманы на этой дурацкой форме были маловаты. Недолго думая, я насовал туда шоколадных конфет Мишель Клюизель. Остальную жрачку было ужасно жалко, но конфеты единственные были в обёртке.

Ощутив сытость, я даже почувствовал что-то вроде желания поговорить, тем более Наставник был единственным нормальным человеком среди встреченных мной за последнее время.

–А неплохая тут комнатёнка, – произнёс я, оглядываясь. – Я даже согласен жить здесь. Только Ленина уберите!

Портрет пролетарского вождя, древнего, как исопаемая мумия Тутанхомона, я заметил не сразу. Он висел в дальнем углу наподобие иконы, был огромен, заключён в покрытую потрескавшимся лаком деревянную рамку и ужасающе уродлив. Интересно, кому бы пришло в голову любоваться на этого лысоватого карлика? Внезапно показалось, что Ленин смотрит на меня с каким-то недобрым прищуром.

Уж лучше какую-нибудь обнажённую мулатку тут повесили, было бы и то прикольней. Когда я сказал об этом Наставнику, он понимающе ухмыльнулся:

–Мулаточки нравятся?

–А почему нет? – отозвался я, ощутив вдруг, что мой желудок полон не до конца и готов принять ещё немного нежного мяса ягнёнка. – Я, как и мой папаша, люблю всё экзотическое. Например, его последняя любовница – мисс Африка-2015. На любителя, конечно. Но бюст у неё шикарный.

Совсем расслабившись, я потянулся за розоватым куском ароматного мяса. Мммм, объеденье! Сок потёк у меня по подбородку, но я даже и не подумал о салфетке. Перед кем выпендриваться? Перед толстячком-наставником, который кроме водички, не смеет ни к чему прикоснуться за этим столомм?

А эти придурки там, наверху, пусть жрут свою перловку. Осознание того, что они там, а я здесь, объедаюсь деликатесами вместо наказания, почему-то делало мясо ещё вкуснее.

–Ну, так что, можно мне тут пожить?

Уж очень не хотелось возвращаться в спальню к грубому постельному белью, жёсткой скрипучей кровати и тем блохастым пацанам и, особенно, к своему соседу Тедди-козявочнику.

–Боюсь, что нет, – мягко прознёс Наставник, сцепив руки перед собой. – Во-первых, это моя комната. А во-вторых, тебе придётся вернуться в общую спальню.

–Интересно, зачем это? – хмыкнул я, обретя прежнюю уверенность. – Ах, ну да, у вас же тут вся эта байда со свечками и искуплением…

–Исупление, мой мальчик, это не байда, – произнёс Наставник.

Что-то в его голосе поменялось. Нет, пожалуй он всё же не похож на бизнесмена.

–Да ладно вам, – я как ни в чем не бывало потянулся за устрицей, чтобы закусить глоток шампанского.

Но еда исчезла со стола так же внезапно, как и появилась. Вместо вкуснейшей сочной устрицы в моих пальцах оказалась вонючая склизкая килька с выпученными глазами. От неожиданности я сделал глоток из бокала и вместо приятного прохладного шампанского ощутил во рту вкус тёплой ржавой воды из-под крана какой-нибудь убогой пятиэтажки на окраине Москвы.

Выпучив глаза, я закашлялся, стараясь отхаркнуть мерзость, которую только что проглотил.

–Заслужить прощение за свои гадкие поступки – теперь цель твоей жизни, ягнёночек, – противно присюсюкивая, произнёс Наставник.

Нет, не похож он на бизнесмена. Скорее на противную, жирную, откормленную свинью, которую распирает от собственного самодовольства. Куда делся добрый понимающий дядя, накормивший меня вкусным обедом? От неожиданности такого перехода я растерялся.

–Но не только это, – добавил Наставник сухо. – Отныне ты будешь рассказывать мне обо всём, что творится в мужской спальне. Все разговоры, действия, слухи, которые ходят среди непрощённых… Я должен знать всё, как если бы наблюдал через видеокамеру.

–Ну, так и поставьте… – заикнулся я, пытаясь вернуть прежнюю уверенность.

–Теперь ты будешь моей видеокамерой, щенок, – рявкнул Наставник. – Отрабатывай буржуйские харчи.

Как же он все-таки поразительно переменился! В глазах его больше не было того понимания, добродушия и даже дружелюбия. Даже и близко нет. Растерянность все больше охватывала меня. Больше всего смутило даже не то, что я теперь должен стучать Наставнику на своих соседей по комнате, а сам факт перемены в нём и то, как он презрительно на меня теперь смотрел.

–Как ты думаешь, какая самая страшная пытка в истории человечества? – внезапно вполне миролюбиво поинтересовался толстяк.

Он пугал меня, этот чел реально меня пугал! Даже больше чем два урода, которые привезли меня сюда, даже больше чем сам мистер Красная Бабочка, который, как я понял, был тут главным сумасшедшим.

–Не знаю, – сглотнул я.

–Ну, как так? – почти добродушно усмехнулся Наставник. – Ты же в Ле Рози учился, а там образование ого-го! Вы по истории не проходили разве?

–Ничего мы не проходили! Не помню!

–А если хорошенько напрячь память?

–Ну, там дыба, – пролепетал я, ощущая, как судорожно колотится сердце. – Крысами ещё людей пытали…

Говорить об этом на полный желудок было неприятно. Я ощутил приступ тошноты. И зачем я так нажрался?

–Да, наши средневековые товарищи очень поднаторели в том, чтобы исправлять таких вот как ты, непрощённых. Но по мне, все эти крысы и железные девы – просто детский лепет по сравнению с пыткой, которая называется скафизм, – прознёс Наставник так непринуждённо и добродушно, будто о единорогах и бабочках разговаривал. – Знаешь, в чем она заключается, непрощённый?

Не знаю, и знать не желаю! Мне хотелось только одного – бежать отсюда подальше, но я настолько наелся и отяжелел, что и с места бы сейчас не поднялся. К тому же в комнате сделалось так душно, что я едва дышал. Лоб покрылся горячей, влажной испариной.

–Ну, тогда слушай, раз не знаешь, – наставительно произнёс толстячок и мечтательно продолжил, – Непрощённого в ходе этой пытки пожирали насекомые, личинки и всякие неравнодушные к человеческой плоти твари.

Не надо, только не продолжай. Я чувствовал – скажи он ещё хоть слово – и меня вырвет прямо на приятного бежевого цвета ковер.

–Я тебе поведаю подробнее, чтоб ты представлял, как это работает, – продолжал Наставник неспешно, глотнув водички. – Непрощённого обматывали цепями и укладывали в небольшое деревянное корытце, а потом насильно кормили огромным количеством молока и мёда. Вливали и вливали ему в глотку молоко и мёд, понимаешь, пока у непрощённого не начинался обильнейший понос. А после этого начиналось самое интересное – его, обгадившегося и обмазанного мёдом, пускали в этом корытце в весёлое плаванье по болоту или по реке. Как ты понимаешь, мой мальчик, это корытце со всем своим содержимым привлекало просто огромнейшее количество разнообразных мух, червяков, личинок и прочих тварей, которые постепенно заживо поедали плоть непрощённого. Если стояла жара, то дело шло быстрее, и…

Он не договорил, потому что я ощутил, как к горлу подступил отвратительный спазм, и нагнулся над ковром. Несколько секунд я надеялся, что меня вырвет, но чуда не произошло. В животе моём творилось нечто невообразимое, всем деликатесам, только что съеденным мной, стало очень тесно в желудке и они попросились наружу, но по какой-то неясной причине не могли выйти.