Текст книги "Миткаль. (СИ)"

Автор книги: Юлия Удалова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Два молодых человека спускались по лестнице. На одного из них страшно было смотреть: он еле волочил ноги, руки его тряслись, а взгляд словно был обращён в пустоту:

–Зачем она это сделала?

Так я увидела родного брата девушки, выбросившейся вчера из окна своей квартиры. Только сейчас я обратила внимание, что «Согинея» сегодня не такая, как обычно – растерянная, подавленная, тихая. Для такого небольшого городка это самоубийство стало громом среди ясного неба.

Несчастье обсуждалось, делались различные догадки и предположения, брат погибшей подвергся такому пристальному вниманию, что перестал ходить на занятия. Были просто праздно любопытные, но были и те, кто хотел его поддержать. По-моему, его одинаково бесили и первые и вторые.

Многие ломали головы над тем, что заставило его сестру шагнуть из окна… А некоторые говорили, что девушку кто-то вытолкнул.

Дом дядюшки отапливался очень плохо, и я постоянно мерзла, тем более серая осень полностью вступила в свои права, солнце скрылось, и зарядил непрекращающийся дождь.

Более-менее нормальная температура поддерживалась в дядюшкиной комнате, гостиной и на кухне. В тот вечер по желанию дядюшки я готовила филе телапии, запеченное с овощами. Желания готовить совершенно не было, но на очереди меня ждал ещё грушевый пудинг. Одно радовало – дядюшка отсутствовал, и явиться должен был только через три часа. Он редко отлучался так надолго, поэтому я наслаждалась одиночеством и даже тихонько напевала, чего никогда бы не позволила себе при дядюшке.

Вдруг хлопнула входная дверь, запертая на ключ. Не может быть, дядя же пошел на встречу с журналистом в какое-то кафе! Интервью как светило словесности он давать умел и любил. Неужели так рано вернулся? Или журналист нелюбопытный попался?

В коридоре раздались шаги. За три месяца в дядюшкином доме я научилась узнавать его шаги – тяжёлые, будто он гвозди подошвами вколачивает. Эти шаги тоже были тяжёлыми, но не настолько. Я выглянула в коридор. В одной руке у меня был зажат нож, которым я собиралась резать лук.

Нет, не дядюшка. Влад Вячеславович собственной персоной. Не поздоровавшись, он прошел на кухню, оставив грязные следы ботинок на недавно вымытом мною полу.

За два месяца он ни разу не бывал у дядюшки. По крайней мере, не в моё присутствие. И вот – оказывается, у него есть ключ, и он может запросто прийти сюда. Как к себе домой.

–Кофе мне сделай, – бросил Влад, с хозяйским видом усаживаясь за стол.

Это были первые его слова, обращенные ко мне, за долгое-долгое время. Я вскипятила чайник и налила быстрорастворимый.

–Эту жижу я не пью. Свари.

Молча поставив турку на плиту, я встала к нему спиной. Любоваться на Влада мне вовсе не хотелось. Я исправно посещала его занятия – он не отмечал меня, будто я не существую. Не могу сказать, что одногруппники его любили, но их он, по крайней мере, спрашивал. Мне же начали многообещающе светить незачет и не допуск к экзаменам. Ребята, даже Амина, советовали либо подойти к нему самому и попросить прекратить игнор, либо к декану – пожаловаться. По-моему, и то и другое бесполезно.

Не понимаю, почему он торчит здесь? Нет, ясно, конечно, что Влад ждёт дядюшку – вот и шел бы, ждал в гостиной. Меня его присутствие только нервирует. А, может, дядя дал ему поручение проконтролировать, как я готовлю обед, не подсыпала ли яда в кушанье?

–Дядя будет через два часа, – не выдержала я. – Не хотите подождать его в гостиной?

–А мне здесь нравится, – вымолвил Влад Вячеславович, берясь за тонкую ручку чашки с кофе. – Ты, смотрю, здесь уже освоилась… Ведёшь себя, как полноправная хозяйка.

–И в мыслях не было.

–Да брось, – противно скривился он. – Я что ли не знаю, куда ты метишь?

–Наверное, в какое-то ужасное место, – пробормотала я.

–В постель к богатому любовнику, – сказал мой преподаватель по мировой литературе, и лицо его в этот момент было таким мерзким, что я еле удержалась от того, чтобы запустить в него разделочной доской. – Знаешь, кто ты? Недалёкое, жалкое и пошлое животное. Зачем ты припёрлась сюда? Кто тебя звал? Кто тебя ждал?

Я резала лук тонкими полукольцами и слёзы наворачивались на глаза, застилая все вокруг. Это был самый едкий лук на свете.

В библиотеке я зарабатываю себе на пропитание и на проезд. Снимать квартиру, или даже пусть одну комнату в общежитии – я пока не потяну.

–Ну вот, – презрительный голос Влада прозвучал как-то слишком близко. – Ты ещё и размазня. Слабое, ничтожное существо. Таким не место в нашем жестоком и справедливом мире.

Я круто повернулась. Он оказался ближе, чем я ожидала, и теперь смотрел сверху вниз прозрачными от ненависти глазами.

–Не понимаю, чего вы добиваетесь, Влад Вячеславович, – сказала я, глядя на него сквозь слёзы. – Хотите, чтобы я вас прирезала, а потом села на пятнадцать лет?

–Ненормальные у тебя шуточки, Ева Ранг, – произнёс Влад Вячеславович, глядя на мою руку с зажатым в ней ножом. – А, может, ты уже кого-то прирезала? Поэтому и скрываешься в нашем милом маленьком городишке?

–Мне кажется, вы, с вашим человеконенавистничеством, прирезали бы кого-то скорее… – ухмыльнулась я.

Что-то мелькнуло в его прозрачных глазах.

–Влад, ради всего святого! – послышался голос дядюшки. – Что здесь происходит?

–Ваша кухарка не умеет резать лук, – заявил Влад, отходя от меня. – Пришлось ей показать.

Дядя радушно позвал Влада в кабинет, а мне велел подать чай с бутербродами. Я швырнула нож в мойку и одним движением сбросила неровные полуколечки в форму для запекания. Любой человек плачет, когда рядом кто-то чистит или режет лук. А в глазах Влада я не увидела ни одной слезинки. Вот и попробуй попросить эту глыбу льда, чтобы прекратила свой изматывающий игнор…

Подойдя к двери кабинета с большим подносом в руках, я невольно замедлила шаги. Дядя не полностью закрыл дверь комнаты, и голоса были отчетливо слышны.

–А я-то думал… – говорил дядя недовольно. – Оказывается, ты постарался!

–Да, я, – с отвращением молвил Влад.

–Ну и дурак! – безжалостно заклеймил дядя. – Уж от тебя я не ожидал. Хорошо, хоть сейчас признался. Зачем? Мы же, вроде, разговаривали об этом. И придерживались одной позиции.

Молчание.

–На этой дороге я тебе не товарищ, – бросил дядя. – Ты убиваешь этим и себя!

Помедлив, я внесла в кабинет поднос. Дядюшка начал живо интересоваться, что с рыбным филе и с пирогом, а Влад сидел насупленный и недобро на меня поглядывал.

–Держу пари, она все вам пересолила и переперчила, – не мог удержаться он от гадости.

–Да нет, кстати, – заступился за меня дядюшка. – Готовит она хорошо.

От неожиданности я чуть не опрокинула на дядю поднос, но, слава богу, успела поймать.

–Но руки у неё все равно дырявые, – заявил Влад, с аппетитом откусывая от бутерброда.

–Вы правы, Влад Вячеславович, – кивнула я. – Поэтому если я уроню на вас чайник с кипятком, вы, наверное, не очень удивитесь.

–Ева, Ева… – скорбно покачал головой дядюшка, и я поняла, что на признании моих кулинарных способностей его любезность и закончилась. – Ну что за невоспитанная девица! Сколько можно тебя учить – ты должна быть любезной с гостями. Лю-без-ной! Ты понимаешь, о чем я?

В общем, я не чаяла, когда милый сердцу Влад Вячеславович, наконец, откланяется. Он, однако, откланиваться не спешил, прогостив до полуночи и соревнуясь с дядюшкой в остроумии на мой счет. Он видел, что мне тяжело это выносить, видел, что я устала и мне хочется удалиться в свою комнату, но нарочно цеплялся ко мне ещё больше. Ему не нравились ложки с пятнами, вкус только что испеченного мной пирога и полы с его же собственными следами грязных ботинок. Когда я, наконец, оказалась в своей комнате, то только и смогла, что побросать кое-как свою одежду, залезть под тёплое одеяло и уснуть беспробудным сном.

На следующий день почтальон принёс в библиотеку журнал «Любимый город» формата мини, выходящий раз в месяц. Я расписалась и пошла с журналом в фонд, чтобы положить его на стопку таких же. Неожиданно скользкий журнал выпал из рук и открылся. В глаза мне бросилась большая профессиональная фотография. Портрет. Под ним – имя и фамилия девушки, которая выбросилась из окна.

Так вот, какая ты была, Ангелина Несмеянова. Красивая.

Статью я прочитала. Она была очень драматична и выдержана в чёрных красках. Автор под псевдонимом Джонни Кейдж изо всех сил старался подчеркнуть «шокирующий ужас страшной трагедии». Жизнь Ангелины – кстати, дочери богатых родителей – была абсолютно безоблачна: наркотики и алкоголь она не принимала, и не знала, что такое несчастливая любовь. Последний раз её видели на конной базе в воскресенье – она «словно беззаботная пташка, не ведала, что чёрные крылья трагедии безжалостно распростёрлись над ней». Этот журналист так же утверждал, что из своих источников знает информацию, неведомою простым смертным. Например, перед смертью Ангелина пила чай «Абадесс». А в спальне, из окна которой и шагнула девушка, страшный беспорядок, всё разбито, покорёжено. Это можно было бы назвать следами борьбы, если бы экспертиза не доказала совершенно точно, что Ангелина Несмеянова была в квартире одна и беспорядок произвела сама. И пластиковое окно она открыла своей рукой, после чего шагнула с пятнадцатого этажа единственной в городе шестнадцатиэтажки, где недавно приобрела квартиру. Далее журналист, смакуя подробности, описывал, что она переломала, и как вели себя родители и младший брат Ангелины. Это я читать не стала, как и не стала разглядывать жуткую фотографию, сделанную автором статьи – словно изломанная кукла в тонкой розовой ночной рубашке, лежащая на мокром асфальте. Внизу поместили рекламу чая «Абадесс».

Зачем я вообще взялась читать душераздирающую статью? Теперь страшное фото будет преследовать меня. Так же как и мысли о нелепости произошедшего. И о совести этого самого Джонни Кейджа, так ярко и подробно все описавшего. Видимо, из-за этого он не назвался своим настоящим именем. Даже с некоторой брезгливостью я захлопнула журнал и бросила его на место.

Хватит уже думать о том, какую жизнь могла прожить эта несчастная девушка.

В «Согинее» я иногда встречала Гая, но больше не останавливалась, ограничиваясь вежливым «Здравствуй» или просто кивком. Я чувствовала на себе его внимательный взгляд даже из другого конца коридора, но подойти и завести разговор он не пытался. Пожалуй, я была даже рада этому.

Грустная осень с её пасмурным небом, бесконечными дождями и мокрыми тротуарами не добавляла настроения. В пятницу я обычно с утра сидела в библиотеке, а после обеда мчалась на пары, последняя из которых заканчивалась без пятнадцати восемь. В это время уехать было очень тяжело.

Я стояла в сумерках на остановке под дождём, а пальцы отчаянно мёрзли в тонких перчатках. Впереди не было и намека на приближение долгожданного троллейбуса №5. Промозглый холодок забрался под моё старое чёрное пальто, хорошо, хоть ноги я как-то умудрилась не промочить.

Надо встать в очередь на маршрутное такси. Хотя ей не видно конца и края, наверное, она все же подойдет быстрее, чем подъедет троллейбус. По проезжей части шел поток машин, и свет фар выхватывал капли дождя, мелкие, словно дым.

У обочины в паре метров от меня притормозила красивая чёрная машина, седан со значком, похожим на букву Н, на капоте. Стекло со стороны пассажирского места открылось, и я узнала в водителе Гая:

–Привет!

–Привет, – отстранённо улыбнулась я и бросила взгляд на дорогу.

–Замёрзла?

–Да нет, все в порядке. Через пять минут подойдёт троллейбус.

–Брось! Я тебя подвезу.

Я упрямо отвернулась. Конечно, меня тянуло в тёплый, завораживающий негромкой музыкой салон этого красивого автомобиля. Надо быть просто идиоткой, чтобы отказаться от возможности с комфортом попасть домой. Гай даже не поленился выскочить из машины по дождь. Подняв воротник добротного чёрного тренча, он хлопнул дверцей машины и без суеты подошел ко мне.

–Боишься сесть, Ева?

Разумеется, я не боялась.

–Посмотри на себя – промокшая, замёрзшая… – он говорил это чуть ли не с нежностью.

–Гай, ты очень любезен, но, правда, не стоит, – перебила я.

Да уедешь ты, наконец? Но Гай не уезжал. Дождь мелкими бисеринками покрывал его пальто. И все же ещё минута – и он вернётся в салон своей красивой машины, включит поворотник, посмотрит в боковое зеркало, и поедет в какое-нибудь уютное, а главное, тёплое кафе ужинать.

На нас уже откровенно пялились люди из очереди, с любопытством прислушиваясь к разговору. Какие-то девчонки, рассмотрев сначала Гая, а потом меня, переглянулись, пошептались и захихикали.

–Я уже забыл, какая ты красивая, Ева, – произнёс Гай, не отрывая от меня взгляда. – Классическая красота лица… Идеальная… Из-за таких лиц в истории происходили войны. Оно могло бы быть холодным, если бы не глаза. Мягкие и ранимые глаза…

–Уезжай, Гай.

–Не думаю, что наша любовь могла исчезнуть бесследно, – вместо этого проговорил он, и к его словам уже прислушивалась вся остановка.

Сказать, что я была зла, как чёрт – это ничего не сказать. Ну почему, скажите мне, почему ему приспичило выяснять на переполненной остановке отношения, которых давно нет? Гай, скорее всего, рассчитывал на то, что я не вынесу всеобщего внимания и все-таки сяду к нему в машину. Может, так оно и произошло, если бы внезапно не появился автобус, на законном месте остановки которого нагло обосновалась машина Гая. Непрерывный сигнал не имеющего возможности припарковаться автобуса был высоким и неприятным. Возмутились люди, приготовившиеся в этот самый автобус влезть, потому что Гай не трогался с места:

–Ева, ты же понимаешь, что рано или поздно нам все равно пришлось бы поговорить. И не о погоде или учебе. О нас. Почему не сейчас?

–Нам не о чем говорить, – повторила я фразу из любовных романов. – «Нас» просто нет. Ты освободишь место автобусу или как?

–Упрямая, как всегда, – поморщился Гай и попятился к машине.

–Девушка, пусть этот ваш даст автобусу встать! Наглость! Хамство! Выясняйте свои отношения в другом месте! – слышалось со всех сторон. – Это просто форменное безобразие какое-то! Никакого уважения к простым людям!

Гай, на которого уже орал благим матом высунувшийся из кабины водитель автобуса, кинул на меня взгляд сквозь лобовое стекло, а когда я отвернулась, вырулил на проезжую часть.

–Ну и дура! – послышался приглушенный голос одной из девчонок. – С таким мужчиной я поехала бы на край света!

Ага. Только потом бы горько плакала, что некому вернуть тебя обратно. Домой я попала только через два часа, мокрая и не очень довольная. Кое-как подсушив сырые волосы, села делать задание на следующий понедельник. Свет от настольной лампы отражался в окне. Я отложила ручку и, подперев подбородок ладонью, принялась разглядывать своё отражение в оконном стекле. По нему змеились частые капли дождя.

Может, мне действительно стоило поговорить с Гаем? Сказать, что у меня, как и у него, теперь другая жизнь… Что я очень изменилась… Что нам не стоит пересекаться… Что от той любви не осталось уже ничего… Но уж Гай-то, в отличие от дядюшки, обязательно спросит, что с моими родителями и почему я приехала сюда… А я не хочу вспоминать про это. Просто не хочу и всё.

–Может, в гости приедешь? – с ходу поинтересовалась Амина, едва взяв трубку. – Правда, уже поздно, но можешь взять такси и остаться с ночевкой.

Я бы с удовольствием поехала к ней на ночь глядя, но денег на такси не было, поэтому пришлось отказаться…

–Жаль, жаль… Тут бабушка очень хотела с тобой познакомиться, но ничего не попишешь… В следующий раз приезжай обязательно!

–Да, конечно…

–Тебе грустно? – помолчав, спросила Амина.

Спорить я не стала. Да, мне действительно грустно.

–Это осенняя хандра, – заявила она бодро. – Давай-ка завтра выберемся куда-нибудь, хоть даже в клуб потанцевать. Мы ещё ни разу не были! Насчёт денег не волнуйся – там для девушек вход бесплатный!

Когда я нажала отбой, на душе стало чуточку легче. Но на следующий день ни в какой клуб мы не пошли, потому как после работы меня ждали поручения дядюшки.

Зато в воскресенье вечером, почти перед самым закрытием в библиотеке появился Гай. Поджидая, пока уйдут две интеллигентные старушки, он наугад взял со стеллажа книгу. «Приключения пчёлки Майи».

Несмотря на досаду, я закусила губу, чтобы не засмеяться. Слишком странно это смотрелось: мрачный высокий Гай с яркой книжкой, на переплёте которой нарисованы пчёлки с забавными мордочками. Но он, похоже, заинтересовался и когда старушки ушли, закрыл книжку не сразу.

И как он, черт бы его побрал, узнал, где меня найти?

–Здравствуй, Ева, – без улыбки поздоровался Гай, небрежно отбросив «Приключения пчёлки Майи».

–Здравствуй, Гай, – эхом отозвалась я, решив быть с ним предельно вежливой. – Ты хотел взять эту книгу?

–Нет. Я хотел увидеть тебя.

Я покивала головой с понимающим видом, но ничего не сказала. Сегодня Гай пребывал отнюдь не в таком благодушном настроении, как два дня назад.

–Мог бы увидеть завтра в академии.

–Я хотел видеть тебя сейчас.

Подойдя к кафедре, за которой я сидела, он оперся на неё ладонями и теперь глядел на меня сверху вниз. Я увидела у него на пальце кольцо с камнем, словно подернутым дымкой или как будто покрытым изнутри тонким слоем сажи. Серебряные крапаны, удерживающие камень, были сделаны в стилистике башни средневекового замка. Даже представить не берусь, сколько может стоить подобная штучка.

Гай проследил за моим взглядом.

–Красивое кольцо, – заметила я. – А почему именно башня?

–Как ты могла забыть? – деланно удивился Гай. – Я всегда любил средневековье…

–Да, что-то припоминаю… – отозвалась я. – Ты собирал всякие железяки: какие-то ржавые мечи, латы… Замок мечтал построить. Тебе и правда суждено было родиться в средневековой Европе. У соседей бы земли отвоёвывал.

–Я, конечно, жалею о том, что родился позже, чем надо. Но не слишком, – Гай навис надо мной и его тёмные глаза с зелёными крапинками смотрели жадно и внимательно. – Наступают времена помрачнее тех. Век бурь и волков… Ты согласна, Ева?

Память у него была отменная, но только касательно того, что он считал важным. Гай понятия не имел, кто такие Стейнбек и Голсуорси, зато почти наизусть помнил «Прорицание вёльвы». Ничего не говоря, я начала расставлять принесённые сегодня книги, ощущая, что он наблюдает за каждым моим движением.

–Не знаю, – не оборачиваясь, произнесла я. – Возможно.

–Когда я тебя увидел, Ева, то понял, что ты мне всё ещё небезразлична, – спокойно донеслось из-за спины. – Думаю, что и я всё ещё небезразличен тебе.

Бамс! – первый том «Войны и мира» рухнул на пол, увлекши за собой второй том и третий. Слова Гая не так уж меня и шокировали, но руки разжались сами собой. Не успела я нагнуться, как слева рука Гая аккуратно поставила на место третий том, а справа – первый и второй. Спиной я ощутила его прикосновение. Если сейчас обернусь – он меня обнимет. Я поднырнула под его руку и отступила назад – к кафедре. Нельзя больше увиливать от прямого ответа. Надо что-то сказать.

–Гай, я любила тебя два года назад – так сильно, как могла. И думала, что ты меня тоже любишь, – тут я усмехнулась. – Когда ты исчез, мне было очень тяжело. Но с тех пор многое изменилось. Я больше не испытываю к тебе никаких чувств. И общаться нам с тобой на каком-то другом уровне, чем «привет-пока», я думаю, нет смысла. Давай разойдемся по-настоящему. И по-хорошему.

–Ладно, – хладнокровно сказал Гай. – Но долго ты не протянешь. Женщине нужна защита, которую может дать только мужчина.

–Что ты забыл в нашем времени, человек с типично средневековыми понятиями? – выдохнула я.

Гай в ответ улыбнулся своей полуулыбкой. А глаза злые-презлые. Развернулся и вышел, ударив рукой по только что поставленным книгам. Все четыре несчастные тома «Войны и мира» лепестками разлетелись по полу.

Закрывая массивную стальную дверь на два ключа, я вздрогнула от порыва холодного ветра. Сумерки уже сгустились, а фонари ещё не горели, и я почувствовала безотчётный страх. Чернильно-фиолетовое небо иногда швыряло в лицо мокрые капли дождя. Проходя мимо частных домов, ещё не так ощущала я беспокойство. Многие окошки уютно светились апельсиново-оранжевым светом среди этих бесприютных синих сумерек. Люди пили чай всей семьёй или смотрели телевизор. Я невольно заглядывалась в окна – и мне хотелось к ним. Но это невозможно – у меня нет семьи.

Не могу сказать, что я из трусливых, но совсем страшно стало, когда я вышла на узкую тропку, с одной стороны которой шла череда высоких неприступных заборов, а с другой – постанывал от порывов ветра почти оголившийся лес. Стараясь не смотреть вглубь леса, где мне всё мерещились какие-то тени, я пыталась не сорваться на бег.

Неужели я такая трусиха? Никогда этого за собой не замечала… Почему у меня такое ощущение, что кто-то идёт параллельно со мной, то и дело мелькая среди стволов деревьев?

В довершение ко всему перед глазами почему-то возникла фотография Ангелины Несмеяновой. Но не та, где она живая, юная и красивая. Другая: длинные рыжие волосы, разметавшиеся по грязному асфальту, левая рука неестественно откинута, хорошо видна в свете вспышки фотоаппарата ночная рубашка с высоким горлом, охватывающим шею. На розовом шелке в мелкий зелёный цветочек рваные дыры. Господи, это ведь от её ногтей… Неужели она летела с пятнадцатого этажа и рвала на себе рубашку?

Я смотрела на ту фотографию не больше трех секунд. Почему я так отлично запомнила все, что на ней было изображено?

Послышался смех. Я бы с удовольствием посмеялась тоже, если бы он не раздавался откуда-то из глубины леса.

Мороз продрал по коже, и теперь мой шаг смахивал на лёгкий бег. Кто бы не смеялся в этом сумрачном лесу, встречи с ним я от всей души желаю избежать. Достигнув тропинки, сворачивающей к дядюшкиному дому, я обернулась.

Ветер затих и между стволами деревьев, казалось, поселилось безмолвие. За ближайшими стволами елей хрустнула ветка, и тускло блеснул розовый в зелёный цветочек шелк.

Я, забыв про приличия, рванула к дядюшкиному дому, и на шаг перешла только у крыльца.

–Ты что, бежала? – поинтересовался дядя равнодушно.

–Не терпелось попасть к вашему очагу, дядюшка, – ответила я, снимая куртку.

Дядя скептически хмыкнул и скорчил рожу.

Ночью я долго не могла заснуть, ворочалась, проигрывала в памяти разговор с Гаем и впечатления от дороги домой. В том, что смех мне не померещился, я уверена. Но ночная рубашка умершей девушки между деревьев? Это слишком жутко… Наверное, просто сказывается впечатление от той страшной фотографии. Впрочем, если в тёмном осеннем лесу звучал смех, то я уже ничему не удивляюсь.

Так что ты там говорил про защиту, Гай?

глава 5

«Зелёный свет»

Если раньше у меня было хотя бы какое-то личное время, то теперь всё изменилось. Разом навалились различные дела: предстоящая аттестация в «Согинее», потребованная дядей генеральная уборка его помещичьей усадьбы и увеличение объёмов работы в библиотеке из-за болезни заведующей. Я разрывалась между домом, учёбой и работой, умудряясь готовиться к занятиям даже в троллейбусе.

Амина всё звала куда-нибудь развеяться. Наверное, имело смысл наконец-то дойти до клуба, куда мы с ней собирались ещё с самого сентября. Но, учитывая мою чудовищную загруженность, выбрать время для посещения клуба было тяжело.

Не хочу загадывать, но может быть, в эту пятницу что-то и получится.

Пару раз ко мне на работу заходил Гай. Я старалась его выпроводить. Он опирался о дверной косяк, и некоторое время наблюдал, как я улыбаюсь читателям, делаю ксерокопии, расставляю книги. Его присутствие нервировало, и я улыбалась невпопад, портила ксерокопии, роняла книги. Не знаю, откуда, но Гай был более-менее в курсе моих дел и, так же, как Амина, утверждал, что я последнее время плохо выгляжу и мне нужно отдохнуть. Все мои слова о том, что мой усталый внешний вид уже два года как не его забота, были бесполезны. Он обязательно говорил в ответ что-нибудь такое, от чего я терялась и не знала, как ответить. Если раньше с некоторым даже удовольствием я постоянно ставила его в тупик, то теперь он научился делать это не хуже. Будто мстил мне.

Зато моя жизнь приходила в норму. Я обретала почву под ногами: друзей, учебу в хорошем вузе, самостоятельно заработанные деньги. Потихоньку у меня начало появляться уютное чувство дома. Да и дядя, кажется, привык и уже придирался не так сильно, как вначале.

В пятницу все-таки образовался свободный вечер, и мы поехали в клуб со странным названием «Зелёный свет». Амина и Эльвира разоделись в пух и прах, чего не скажешь обо мне. На их фоне я выглядела более чем скромно, но особо по этому поводу не переживала. Более того, оказавшись внутри «Зелёного света», я подумала о том, что лучше бы провела вечер дома, в своей комнате.

Изнутри клуб представлял собой огромный зал, стилизованный странно и нелепо. Бетонный бункер без окон со стенами, задрапированными кое-где зелёными тканями полотняного переплетения, парочка светофоров и урн, пол в виде асфальта с дорожной размёткой на нём… По периметру всего зала протянулась барная стойка, тоже задрапированная зелёной тканью, а над ней на уровне второго этажа галерея, на которою можно было попасть с помощью небольшого эскалатора. Там располагались столики, а за ними сидели люди. В довершение ко всему почти под самым потолком висела колесница, обитая какой-то тонкой сероватой тканью. Там за пультом сидел диджей в очках и зелёной фуражке и делал пассы рукой, словно благословлял толпу людей, над которой парил в своей колеснице. В зале, и правда, яблоку негде было упасть. Шум голосов людей смешивался с грохотом однообразной ритмичной музыки. Тёмный танцпол то и дело прорезали зелёные и ослепительно белые лучи прожекторов.

Я не люблю находиться в скопище народа, да и место это мне совсем не понравилось, поэтому, когда девчонки прокричали, что будут танцевать, я покачала головой и попыталась найти свободный стул за барной стойкой, постоянно натыкаясь на танцующих людей. Через некоторое время мне повезло занять место в углу, рядом с какой-то малоприметной дверью без надписи. Поразмышляв немного, я пришла к выводу, что там находится служебное помещение.

Танцевать настроения не было. Кто-то назовёт меня старомодной, но я не люблю клубную музыку. Рядом открыто обнималась пара: молодой человек и женщина в возрасте. Я поспешно отвернулась и принялась разглядывать непрерывно двигающуюся толпу, отмечая, как много в ней молодежи.

Странно, что меня сюда пропустили, ведь мне ещё нет восемнадцати. Может, за мягкие и ранимые, как выразился Гай, глаза?

Ко мне пробрались довольные и разрумянившиеся Амина с Эльвирой, удивлённо спрашивая, почему это я не танцую. Судя по всему им было жутко весело. Но ещё веселее стало, когда места за стойкой рядом с нами заняли трое парней, обрадовавшие радостным «Привет, девчонки!». Девчонки тут же завели с двумя из них какой-то увлекательный разговор, ко мне же все никак не мог подступиться третий. Низкорослый, в чёрных джинсах и блестящей бордовой рубашке, он здорово смахивал на индюка. Звали парня Олегом, и вёл он себя так, как будто был, по меньшей мере, Брэдом Питтом.

–Как тебя зовут, красавица? – поинтересовался Олег, приобнимая меня за талию.

Сбрасывая его руку, я честно ответила, что зовут меня Аграфеной.

–Чего-чего? – переспросил Олег, захлопав длинными бесцветными ресницами, – Чё ты мне лепишь, какая ты Аграфена! Наташка поди или Машка! Классно тут, Машка! А ты чё не танцуешь?

Самому ему, видимо, не терпелось, потому что, отхлебнув добрый глоток пива из бутылки, он начал пританцовывать.

–Не хочется? – переспросил, услышав ответ, – Ишь, фифа какая! Не хочется ей… Если Олежек Царёв зовет, значит, должно захотеться! Аграфена, е-моё!

Девчонки куда-то запропастились. Забыв обо мне, Олег Царёв стал клеиться к девушке в белом обтягивающем платье. Она оказалась сговорчивей и пошла с ним танцевать.

Когда меня покинул даже Олежек, стало уж совсем тоскливо. Надо дождаться Амину и Эльвиру и предупредить о том, что я ухожу. Я заказала бокал охлаждённого шампанского и достала распечатку лекции по современному искусству, положив её на барную стойку.

Прийти в клуб, чтобы там готовиться к аттестационной контрольной. Наверное, я совсем ненормальная...

Раздался треск, и под потолком что-то слабо заискрило. Со стороны могло показаться, что это пиротехнический эффект, но я сразу почувствовала, что это не так. Мгновение – и колесница диджея вспыхнула, как факел. Даже самым неисправимым оптимистам стало ясно, что это не часть шоу. Минутное замешательство, выражение непонимания на лицах – и началась паника. Крича, люди ломанулись к единственному выходу. Повалил дым, и тут горящая колесница рухнула прямо в толпу. Запахло палёной тканью.

Почувствовав, что мне тоже хочется визжать и, сломя голову, нестись к выходу, я попыталась взять себя в руки и трезво оценить ситуацию.

Девчонок сейчас искать бесполезно. Остаётся только надеяться, что их ангелы-хранители им помогут. И придумать, как помочь себе.

Соваться к выходу тоже смысла нет – затопчут. Туда прибывали люди, сбежавшие по эскалатору с галереи второго этажа.

Галерея внезапно приковала мой мимолётно брошенный взгляд. Среди поднявшейся паники и суматохи четко выделялась одна фигура, неподвижно стоящая у перил.

Худой и какой-то кривобокий, в синих спортивных штанах с лампасами и дутой ветровке, он спокойно стоял, наблюдая за беснующейся под ним толпой. Капюшон ветровки был так низко надвинут на лоб, что казалось, вместо лица у него там пустота.

Время замедлилось, и секунды падали неспешно, словно ртутные шарики. Меня окружила густая тишина. Я, не двигаясь и замечая ничего вокруг, смотрела на эту фигуру, показавшуюся смутно знакомой. Странное, странное состояние. Будто пять минут назад вместо глотка шампанского я сделала глоток тумана.

Высокий бокал внезапно упал на листок с лекцией, разлетевшись на тысячу мелких осколков. Шампанское залило листы с распечатками и дробно закапало ко мне на колени.

Если я буду вот так сидеть, зачарованно уставившись на пустое место на галерее, то недолго и задохнуться угарным газом, который уже чувствовался в спертом душном воздухе. Я смочила носовой платок в лужице шампанского, приложила его к носу, бухнулась на четвереньки и таким образом добралась до дверки, на которую никто почему-то не обращал внимания. Может, конечно, я делаю глупость, но не исключено, что дверь открыта и там есть окно. Правда, скорее всего, оно забрано решеткой. Но вряд ли есть ещё какие-то варианты…

Скользнув за легко поддавшуюся дверь, я оказалась в темноте и запаниковала, но почти сразу углядела квадрат тускло блеснувшего оконного стекла. Решетки не было. Со всей силы ударив стекло вовремя подвернувшимся ведром, я забралась на это замечательное ведро и через пару секунд оказалась на свежем воздухе.