Текст книги "Большая игра в маленьком городе. Том 1"

Автор книги: Юлия Тутова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

-7-

Почти всё утро Бардин провёл в мэрии у Игоря Левандовского. Правда, на этот раз его привела сюда не политика, а совещание по городскому строительству. Обсуждение затянулось, заняв больше времени, чем ожидалось. Наконец, ближе к обеду все самые горящие вопросы были рассмотрены, и участники совещания начали расходиться. Бардин вышел в приёмную, тоже собираясь уходить, когда его окликнула Арефьева. Её кабинет был напротив кабинета мэра, и она, похоже, специально дожидалась, когда он освободится, оставив открытой свою дверь.

– Да, Любовь Александровна! – Он дежурно изобразил любезную улыбку.

– Андрей Иванович! – Арефьева поспешно подошла к нему. – Хотела с вами кое–что обсудить. Можно вас задержать на минуточку?

– На дольше вряд ли получится: я тороплюсь. Но на минуточку можно.

– Тогда пройдёмте.

Она вернулась в кабинет, увлекая его за собой. Из дипломатических соображений, подчёркивая своё равенство с ним, а не превосходство, она села не за свой стол, а за приставной, Бардин расположился там же, напротив неё.

– Я что хотела сказать… – начала она, но тут же остановилась. – Правда, дело деликатное. Я надеюсь, вы отнесётесь с пониманием?

– Вы сомневаетесь во мне? – улыбнулся он. – Постараюсь развеять ваши сомнения. Меня не так легко шокировать, как вам, возможно, показалось. Конечно, я с пониманием отнесусь к вашему деликатному делу.

– Оно не совсем моё, вот в чём вся тонкость. Скорее, даже больше ваше.

– Так вы сейчас проявляете заботу обо мне? Неожиданный поступок, должен заметить! – Усмешка давала понять, что в благородство её намерений он ни на грамм не верит. – Тогда я выслушаю вас вдвойне внимательно.

– И всё–таки не сочтите, что я лезу, куда не следует! – Он кивнул, выражая согласие, и она продолжила. – Я тут размышляла над ситуацией с предвыборным штабом, и обратила внимание на одну вещь. Ваша подчиненная, эта Сорина, она не слишком вызывающе себя держит? Много хочет, много требует?

– Да, она высоко метит. Но кто из нас не был таким в её возрасте? А кто–то остается таким и в зрелости. – Намёк был на саму Арефьеву. – Я не против высоких запросов молодости: они создают хороший стимул для работы.

– Не спорю. Но всякие амбиции несут в себе потенциальную опасность для остальных. Эта девушка, несомненно, карьеристка.

– Я не считаю это грехом. А в чём, собственно, вопрос? Мы здесь, чтобы поговорить о карьеризме Сориной?

– Не только. И не столько. Вы, конечно, согласитесь с тем, что она метит на более высокое место, чем занимает. А вам не приходило в голову, на чьё?

– Неужели на моё? – В его усмешке была неприкрытая ирония. – Или, упаси Бог, на ваше?

– Нет, – Арефьева улыбнулась, – ни на моё и ни на ваше. Пока, во всяком случае. А вот на место Виллард – да. Она хочет стать редактором газеты, я на девяносто девять процентов уверена в этом.

Усмешка сошла с его лица: разговор действительно принимал серьёзный оборот.

– Почему вы так решили?

– Просто попыталась поставить себя на её место и понять, чего она добивается. Подумайте, с чего вдруг Сорина предусмотрела для редактора роль руководителя агитационного направления? Разве она так старается ради Неонилы? У них, кажется, достаточно напряжённые отношения – до меня долетают кое–какие слухи.

– Да, у них непростые отношения, – согласился Бардин. – Они не слишком жалуют друг друга, но, согласитесь, это вполне естественно: две женщины, обе молодые и честолюбивые, работают, так сказать, на одном поле…

– Вот именно. Женщин две, а руководящая должность одна. За это они и дерутся.

– Я могу согласиться, что Лиза хочет отвоевать себе больше полномочий. И даже могу это понять. Но сейчас редактор – Нила. Чем ей может помешать Лиза?

– Вы недооцениваете эту девочку. – Арефьева с улыбкой покачала головой.

– А мне кажется, вы её переоцениваете.

– Вот увидите: моя оценка окажется более точной.

– Может быть, потому что видите в ней себя? – снова поддел Арефьеву Бардин.

Та, однако, не ответила на колкость и продолжила развивать свою мысль.

– Сорина приложит все силы и сделает всё для того, чтобы получить это место: когда ей ещё представится такой случай? А вы её на это же и провоцируете своей поддержкой.

– Я поддерживаю её в делах, а не в интригах, – сухо заметил Бардин. – Вы знаете, я сам этого не люблю, и тем более не буду потворствовать другим.

– Совсем не обязательно интриговать. Открытые методы тоже иногда способны давать результат. Например, проявляя себя в работе. Разве Неонила настолько прочно сидит в своём кресле, чтобы в один прекрасный момент из него не вылететь?

– Ну, настолько прочно в своих креслах не сидим даже мы с вами. Под любым оно может зашататься.

– Оно зашатается ещё быстрее, если этому креслу подпилить ножки.

Некоторое время Бардин обдумывал то, что услышал, потом сказал:

– Я, конечно, не могу полностью отбросить ваши аргументы. Но и не уверен, что всё именно так, как вы говорите.

– Я и не собиралась вас ни в чем убеждать. Просто хотела поделиться своим мнением. А дальше решать вам, соглашаться со мной или нет, и чью сторону принять. Если вы хотите протолкнуть вперёд Лизу, тогда подогревайте и дальше её стремления. А если хотите защитить Неонилу, тогда обезопасьте её от конкурентки.

– Считаете, конкуренция носит угрожающий характер?

– Вы же помните последнее совещание у Левандовского: он был недоволен. Неонила провалилась – с неудачной статьёй, и с этими собаками… – Он промолчал, что реплику о собаках вбросила именно она, тем самым обострив ситуацию. – А ещё и проигранные суды!.. Нила делает много ошибок, чтобы не опасаться за свою карьеру. Но вы можете её подстраховать – если, конечно, захотите.

Бардин поднял на неё глаза.

– А почему вы так беспокоитесь за Нилу? Ведь не ради же неё самой? Какой вам интерес?

– Чисто профессиональный.

– В смысле? Поясните.

– Я хочу спокойно работать. Мне не нужны лишние сложности. А эта Сорина… – Арефьева покачала головой, подбирая нужное определение. – Она потенциальный источник многих проблем. И если этому можно воспрепятствовать – я воспрепятствую.

– А может, всё проще? Вы не любите таких, как она?

– О, если бы я руководствовалась этим!.. – Она негромко засмеялась. – Нет, я умею работать с разными людьми. Хотя и предпочитаю с теми, с кем удобно. Главное, что я вас предупредила.

– Что ж, спасибо за предупреждение. – Он взглянул на часы. – Вы задержали меня несколько больше, чем обещали.

– Ну, извините! – Арефьева развела руками. – Я старалась, но – как получилось!

Приехав в «Строй–Модерн», Бардин попросил, чтобы его не беспокоили, и заперся у себя. Хотя он не признался в этом Арефьевой, её слова показались ему справедливыми: скорей всего, она верно уловила суть. Предстояло только решить, стоит ли вмешиваться и если да, то чью сторону принять. Это было трудное решение.

Ему нравилась Лиза. Нравилась её активность, целеустремлённость, и ещё больше – кошачья цепкость и готовность стоять за себя. Нередко он сам бросал её в ситуации, где требовалось сражаться, и всякий раз с удовольствием наблюдал, как она с этим справляется. Она не боялась ни чьих–то заслуг, ни авторитетов, ни перед кем не робела и шла напропалую, если видела перед собой цель. Безусловно, она была умна, а он предпочитал умных людей и многое мог им простить. Была неординарна и перспективна. Но также она была красива. Бардин и сам не вполне мог определить суть своей симпатии к Лизе. Иногда он видел в ней напоминание о собственной ушедшей молодости, которую всё ещё хотелось удержать, пусть даже таким путём – соприкоснувшись с ней. Иногда он смотрел на неё как отец – с гордостью и радостью: всё–таки в какой–то мере она и его воспитанница, почему бы ему ею не гордиться? Его собственная дочь, на пять лет старше Лизы, не отличалась ни честолюбием, ни твёрдым характером. Она рано вышла замуж, родила сына, из неё вышла хорошая жена и заботливая мать, и он любил её, всячески поддерживал. Но ему, как человеку, ценящему общественное признание, хотелось, чтобы она отметилась и на профессиональном попроще, стала заметной фигурой хотя бы для Зареченска. Но к сожалению, это было неосуществимо: у неё нет пристрастия к подобному. А в Лизе всего в избытке. В те моменты, когда в нём говорило только здравомыслие и ничего больше, он действительно видел в ней специалиста, способного добиться успеха, покоряя новые вершины. Как бы ни было, в любом из собственных проявлений – мужчины, отца или начальника, он испытывал к ней непреодолимую симпатию.

Поскольку он ей благоволил, у них сложилось почти приятельское общение. Всё это время Бардин поддерживал Лизу, приобщая к множеству вопросов, давал ей различные поручения, радуясь, что она справляется со своими задачами. Он проявлял к ней столько участия, что в «Строй–Модерне» о них начали сплетничать. Однако Бардин совсем не был уверен, что Лиза придаёт значение его участию в её судьбе. Размытость ролей – её и его – и то, что она не помогает ему более чётко их обозначить, останавливали его, не давая к ней приблизиться. Наверное, если бы она хотя бы намёком прояснила своё отношение к нему, и если бы это отношение дало ему хоть каплю надежды, он бы бросился к ней очертя голову, забыв об условностях, здравомыслии и осторожности. Но она никак себя не проявляла, ничем его к себе не подталкивала. Так какое он имеет право рваться в её жизнь? Пытаться ей навязываться? Вымаливать крохи внимания? Ведь он давно не мальчишка: то, что простительно молодости, для зрелости – смех и позор. Нет, он не станет выставлять себя на смех, прежде всего перед нею же, без цели и смысла.

Но то была только одна чаша весов, тогда как существовала и вторая. С Неонилой Бардин поддерживал связь уже пару лет. Их отношения не отличались стабильностью: они ссорились, вроде бы расставались, но через время мирились и сходились снова. Она была несколько вычурной, но страстной и эмоциональной, и это его полностью устраивало. Но ещё она была пылко в него влюблена, и это усложняло их связь. Собственно, и все их ссоры рождались отсюда: периодически Неонила начинала требовать то повышенного внимания, то горячего проявления чувств, что неизбежно обернулось бы для него более прочными узами, а он не собирался ничем себя сковывать и отказывал ей в этих настойчивых просьбах. Она начала ревновать его к Лизе, он жестоко высмеял её, и они снова рассорились. Но потом, в очередной раз столкнувшись с безразличием Лизы, выплеснул своё недовольство уже на неё и опять повернулся к Неониле – такой получился своеобразный треугольник. Слава Богу, что жена смотрела на его похождения сквозь пальцы, вполне удовлетворяясь тем, что имела благодаря ему, – положением в обществе и деньгами. Так что хотя бы дома не приходилось сталкиваться со скандалами и истериками.

Неониле Бардин тоже покровительствовал: его стараниями она стала редактором, пользовалась авторитетом и могла теперь позволить себе держаться так вольно, как держалась. В отличие от Лизы, которая любые проявления заботы воспринимала как должное или не замечала вовсе, Неонила ценила его поддержку и не скупилась на выражения признательности. Верная, всецело ему преданная и влюблённая – на неё всегда можно было рассчитывать, не опасаясь, что однажды она, помахав на прощание, сбежит к другому, более высокому покровителю. А Лиза? Не будучи в ней полностью уверен, Бардин не мог целиком полагаться на Лизу. Конечно, она интересная личность и во всех смыслах необычайно притягательна. В ней есть что–то элитное, высокое, какой–то утончённый аристократизм, тогда как Неонила, в этом смысле ничем не примечательная, и крепостью телосложения, и своими слишком крупными кистями рук больше напоминает крестьянку, но так ли это принципиально на самом деле?

Сопоставляя одно с другим, он всё отчетливее понимал, что Арефьева по–своему права: Лиза – это возможный источник нестабильности и проблем не только для неё и Неонилы, но и для него. Можно просто отойти в сторону, дав женщинам самим выяснить, кто из них чего заслуживает. Но ведь потом они сами разыграют его, поставив на кон в своей борьбе! Нет, наблюдать со стороны – плохой вариант. Значит, надо всё–таки вмешаться. Бардин шёл на это с тяжёлым сердцем, но оправдывался тем, что так диктует необходимость. «Я должен позаботиться о собственной безопасности – это абсолютно нормально. И это разумно, тогда как иное – глупость. Ничем не оправданная глупость», – сказал он себе. Тем не менее, его не оставляло чувство, что сейчас он совершает свой далеко не самый лучший поступок…

Бардин снял трубку внутреннего телефона.

– Лиза, зайди, пожалуйста.

Пока она шла к нему, он подыскивал не столько слова для неё, сколько новые доводы для себя и ненавидел в этот момент Арефьеву, из–за которой делает то, что делает. «Чёртова баба! – со злостью подумал он. – Вот же где пропасть зла! И так всё у неё обставлено, что не подкопаешься! Сделает гадость, а как будто милостью одарила».

Дверь открылась, и она вошла. В короткой клетчатой юбочке, чёрном джемпере по фигуре и в туфлях – «балетках», с волосами, собранными в «хвост», Лиза напоминала старшеклассницу. Несомненно, она умела перевоплощаться под влиянием настроения либо ещё каких мотивов, воплощая в своём облике то яркую изысканную элегантность, то естественную непосредственность юности. В данный момент перед ним была очаровательная, милая девочка, смотрящая на мир с ожиданием наград, которые должны пасть к её ногам. И непременно падут: когда–нибудь она всё равно возьмёт своё – с его помощью или без.

– Привет, – поздоровался он с ней, как будто был её ровесником.

Она улыбнулась и ответила нарочито официально.

– Здравствуйте, Андрей Иванович.

– Присаживайся.

Лиза села, сложив на столе свои тонкие изящные руки, и всё с той же улыбкой выжидающе смотрела на него. Он незаметно вздохнул.

– А у меня есть для тебя новости. – После этого сообщения её взгляд стал чуть более напряжённым, но совсем чуть–чуть. – Я говорил сегодня с Арефьевой, так вот, она всё–таки не решилась полностью одобрить твою схему. Она ей кажется излишне рискованной… – Бардин неловко замялся и поправился. – Даже нет: потенциально дестабилизирующей при всей своей привлекательности.

От его слов она сникла.

– Вы тоже так считаете?

– Возможно – в отдельных моментах. В какой–то степени. Хотя в целом, в этой разработке есть много позитива – я говорил это сразу, и не отказываюсь от своих слов. Но у неё своё мнение, и к нему тоже есть смысл прислушаться. Тем более, на её стороне опыт в подобных делах.

– Но ведь это не окончательное решение?

– Нет, конечно. Окончательное будет приниматься ближе к избирательной кампании. И опять же, не нами. Так что всякое ещё может быть! – добавил он ободряюще. – В любом случае, не рассматривай всё как своё поражение: это твой первый проект подобного рода, естественно, в нём могут быть недочёты.

– В чём же конкретно вы их видите?

– Да хотя бы в той же редакции! Я не уверен в её способности вытянуть на себе агитационное направление.

– А может, в способности редактора?

Её откровенная насмешка вывела его из себя.

– Дело не в персоналиях! Дело в самом подходе, – с напором проговорил он. – Как бы ни было, агитация – не задача прессы. Пресса – сама всего лишь инструмент агитации, она внутри процесса, а не над ним. Путая элементы и функции, мы ломаем всю систему.

– Если это так, почему же вы сразу мне не сказали?

– Потому что по сути ты права, и я обратил внимание именно на это. Да, я переоценил твою схему. И что касается концепции в целом – здесь всё нормально, проблема в отдельных деталях. Кстати, Арефьева считает так же.

– Я так понимаю, главная проблемная деталь – редакция?

– Главная проблемная деталь – подход. Ты нарушила последовательность элементов.

– И всё же я не могу с вами согласиться. – Лиза продолжала упорствовать.

– Я не требую, чтобы ты соглашалась. Тем более я не требую, чтобы ты отказалась от своих идей. Давай так: ты ещё подумаешь над этой схемой и попробуешь её доработать. Пойми, – сказал он уже мягче, – оформление структуры может быть каким угодно, но оно не должно идти в ущерб содержанию. У тебя получится, я не сомневаюсь в твоих способностях.

– Я тоже в них не сомневаюсь.

– Тогда не останавливайся на достигнутом. Знаешь, как говорят: нет предела совершенству. Вот и стремись к самосовершенствованию – оно вознаградится.

Он верил в то, что сказал, и его слова прозвучали искренне.

-8-

Вот уже третий день Николай Левандовский был в деловой поездке в Германии. Никто из его подчинённых не знал, когда ожидать возвращения «генерального»: в принципе, он мог вернуться в любой момент, а мог задержаться ещё на какое–то время. Как шёпотом и по большому секрету сообщала секретарша Ксюша, у Левандовского вроде бы были ещё какие–то личные дела, и вполне возможно, что после встречи с партнёрами он устроил себе непродолжительный отпуск.

– Лиля, в смысле, Левандовская, отдыхает, сколько хочет, по четыре раз в год ездит на курорты. А что же наш директор? Ему тоже хоть иногда надо развеяться! – Ксюша отлично умела в любой ситуации преподнести себя самой рьяной защитницей и радетельницей шефа. В принципе, с её стороны это было вполне оправдано, поскольку сама она была вхожа в дом Левандовских и поддерживала с Лилией приятельские отношения. – Так что пусть он там не торопится, всё благополучно решает, и просто отдохнёт: нам всем от этого будет только лучше.

Тем временем, пользуясь отсутствием руководителя, народ в «Строй–Модерне» тоже чувствовал себя довольно расслабленно. Бардин, замещавший Левандовского, похоже, и сам ушёл в загул: на работе бывал лишь наскоками, подписывал текущие документы, устраивал пару–тройку «разгонов» для острастки и снова исчезал. Для работников фирмы не было тайной, что о времени приезда шефа Бардин узнает первым, после чего молниеносно придаст себе соответствующе озабоченный вид, а заодно и весь коллектив поставит на уши, дабы наглядно продемонстрировать, что никто не бездельничал. Но пока этот момент не наступил, можно было не слишком напрягаться: рабочие дни текли неспешно и лениво, ровно же в пять часов – момент его официального окончания – жизнь в офисе попросту прекращалась.

Лиза, не тревожимая Бардиным, решила воспользоваться представившимся благоприятным моментом и заняться тем, чем собиралась уже давно, но из–за занятости не находила возможности: изучить содержимое газеты Черняевых за последний год. Понимание, что она пока не преуспела в соперничестве с Неонилой, не вынудило Лизу опустить руки, а наоборот добавило ей азарта: настоящая борьба только начинается. Исследуя страницы «Прожектора», она с головой ушла в этот процесс. Пробило пять, по коридору шумно пронеслись спешащие домой сотрудники, попрощавшись, ушла Наталья Васильевна, но Лизе не хотелось бросать начатое. «Задержусь ещё минут на пятнадцать», – решила она. Пятнадцать минут растянулись на тридцать. Потом и тридцать тоже остались позади. Часы показывали почти шесть вечера, когда она оторвалась от подшивки и устало расправила плечи: пожалуй, ей всё–таки тоже пора уходить, тем более что работы оставалось ещё не на один час.

В безлюдном офисе стояла необычная, давящая тишина, которая вкупе с подступающей со всех сторон пустотой заставила Лизу почувствовать себя неуютно: будто её забросили на пустынную планету. Она протерла влажными салфетками руки, очистив их от газетной пыли и следов типографской краски, убрала в стол бумаги, повесила на плечо сумку и, мыслями всё ещё находясь на страницах «Прожектора», вышла из кабинета в уверенности, что находится в полном одиночестве. Она повернулась, чтобы замкнуть дверь, как вдруг увидела недалеко от себя чью–то фигуру. То был Эдуард Левандовский – он шёл в её сторону по пустому коридору. Однако прежде чем Лиза поняла, кто это, она оказалась настолько застигнутой врасплох и сбитой с толку его внезапным появлением, что от неожиданности резко вздрогнула и замерла. Рука сама собой разжалась, и ключи со звоном упали к её ногам. Не в силах собрать свои вмиг разлетевшиеся мысли, Лиза стояла в полной растерянности, едва ли не с открытым ртом и смотрела на Эдуарда со смесью испуга и изумления в широко распахнутых глазах. Он шагнул к ней, наклонился и поднял валявшиеся на полу ключи.

Она немного пришла в себя, но по–прежнему не сводила с него растерянного взгляда: бледно–голубая рубашка и брюки цвета «мокрого асфальта» с кожаным ремнём, светлые пепельные волосы зачесаны назад и чуть набок. Она видела его нечасто, но давно уже обратила внимание, что он носит по–настоящему дорогую, изысканную одежду и тщательно следит за своей внешностью. Однако при всём при этом ему удавалось сохранять непринуждённую лёгкость и свободу движений – в самой его манере держаться присутствовало то, что принято называть «небрежностью роскоши». В нём не было выраженной брутальности, однако и сомневаться в его мужской природе не приходилось.

– Я не привидение, – с улыбкой сказал он, протягивая ей ключи. – В первый раз вижу, чтобы моё появление произвело такое впечатление.

У Эдуарда был приятный выразительный голос.

Принимая у него ключи, Лиза непроизвольно отметила взглядом часы на его слегка загорелом запястье – тоже дорогие, массивные, но не лишённые изящества. Ей всегда импонировали наручные часы, в особенности у мужчин: она видела в этом элемент стиля, – в то время как их отсутствие воспринималось ею пусть как и несущественное, но всё же упущение.

Её испуг уже окончательно отступил, и она смогла рассмеяться.

– Дело не в тебе. Я просто никак не ожидала кого–нибудь здесь увидеть. И вообще я, похоже, немного перетрудилась.

– Помочь в этом может только одно средство, зато безотказное: отдых.

– Именно этим я и планировала заняться. – Она замкнула кабинет. – Почему ты здесь так поздно? Всё равно ведь никого уже нет.

– Нужно было оставить документы для бухгалтерии к завтрашнему утру. А ключ от приёмной у меня есть. Так что это не проблема. А тебя что так задержало?

– Доделывала одно дело: не хотелось бросать на полпути.

– Как видишь, иногда лучше уйти вовремя, чтобы потом не оказаться в безлюдном коридоре наедине с какой–нибудь подозрительной личностью.

– Я учту это. – Его самоирония ей понравилась, и она улыбнулась ему с искренней теплотой.

– Ты домой? – спросил он. – Могу подвезти, чтобы реабилитироваться.

– Не откажусь.

Они спустились вниз и вышли на улицу. Его шикарный чёрный BMW был припаркован как обычно – не на общей стоянке, а прямо возле крыльца. Пискнула сигнализация, и машина приветливо мигнула фарами. Эдуард открыл Лизе переднюю дверцу.

– Садись.

– Спасибо.

Усевшись, она поправила подол своего летнего светло–оранжевого с крупными белыми цветами платья.

Эдуард сел за руль и завёл машину, мягко и почти бесшумно тронувшуюся с места.

– Тебе куда сейчас?

– Даже не знаю… – Она пожала плечами. – Вот думаю: если уж отдыхать, так может, выпить где–нибудь кофе? Не составишь мне компанию?

– Почему нет? Ничего не имею против.

– Тогда куда–нибудь на твоё усмотрение. Как дела у Кати?

– У неё всё, как всегда: полно всяких бурных событий.

– Давно с ней не виделись! Она не собирается приехать домой?

– Не могу сказать ничего определенного. Планы моей сестры неизвестны даже ей самой. Ты же знаешь, какая она непредсказуемая. По–моему, все решения она принимает на ходу.

– Да уж! Я помню, как она меня ошарашила своей новостью, что уезжает, чтобы поступить в какую–то школу моделей. Бросила из–за этого университет! Я была в шоке. – Вместе со спокойствием, окончательно вернувшимся к Лизе, на неё нахлынула чрезмерная разговорчивость – как следствие недавнего стресса.

– Не только ты. Можешь представить себе, что за переполох случился дома: какие модели?! Родители очень хотели, чтобы она стала финансистом.

– Понимаю их состояние. Как они только согласились?

– О, – он усмехнулся, – понадобился длительный и трудный процесс переговоров. Конечно, сестру интересовала только какая–нибудь европейская страна, и это создавало дополнительную трудность. Но, к общему счастью, всё разрешилось.

– Это хорошо, что разрешилось. Если честно, я не совсем представляю Катю в роли финансиста.

– Если честно, то я тоже – с её непосредственностью и любовью к развлечениям!.. Так что хорошо, наверное, что она сделала по–своему. Вся это ей точно подходит больше.

Одной рукой Эдуард без усилий чуть повернул послушный руль. Машина мгновенно откликнулась на это его движение и на неспешном мягком ходу плавно вошла в поток машин в центральной части города с её широким проспектом, упирающимся в Старую площадь.

– В развлечениях Катя с детства знала толк: с ней никогда не было скучно, она постоянно придумывала какие–то игры… Вроде бы абсурдные, но такие захватывающие! Я помню, мы играли в «Бабу–Ягу», а потом ещё в «дом на дереве». Залезали на дерево и сидели там часами. Что–нибудь рассказывали, пели песни. – Эдуард слушал Лизу, чуть улыбаясь, и она продолжала болтать. – Самого дома, правда, вообще не было, но мы представляли, что он есть. И как ни странно, нам было ужасно весело! Даже не знаю, как с Катей могло бы быть не весело. Летом мы часто просто сидели на качелях и ели какие–нибудь фрукты, и всегда при этом покатывались со смеху. Зато когда она уезжала с родителями отдыхать, мне её ужасно не хватало. Да и сейчас тоже не хватает!.. Если будешь с ней разговаривать, скажи, пожалуйста, что я по ней соскучилась и очень хочу её увидеть.

– Обязательно скажу, – пообещал он. – То, что с ней не заскучаешь, это уж точно! Она и сейчас не очень–то изменилась.

Эдуард остановил автомобиль у кафе с претенциозной обстановкой, соответствующей его названию, – «Орхидея». Хотя только недавно начался июнь, солнце палило не хуже июльского. Однако внутри кафе, где работал кондиционер, было вполне комфортно. Уютные диванчики с малиново–розовой плюшевой обивкой будто приглашали располагаться поудобнее и, уж конечно, не отказываться от десерта. Лиза заказала пирожное и кофе, Эдуард ограничился чашкой «американо».

Она вернулась к прерванному разговору, мысленно подивившись тому, насколько свободно чувствует себя в его обществе. Вероятно, к этому располагала его манера держаться: как будто в самом их общении заключено что–то особенно доверительное, то, что есть только между ними двоими, и никем больше. Да, конечно, это только иллюзия, но создать такую иллюзию – редкий дар.

– Ты ведь тоже учился на финансовом? Катя говорила, что вы вроде должны были учиться вместе, и шутила ещё, что под твоим присмотром ей предписано продолжить семейную традицию.

– Была такая задумка. – Эдуард улыбнулся. – Мы учились на одном факультете, правда, в отличие от неё, я его закончил. Хотя и не скажу, что я посвящал учёбе очень много времени – тоже больше бездельничал и развлекался. Просто учиться мне как–то всегда давалась без проблем. А у тебя какая специальность?

– Реклама и пиар. Для меня это очень интересно! Я два года занималась рекламными кампаниями в агентстве – до того как перешла в «Строй–Модерн» с содействия Кати, за что я очень ей признательна. Мне не очень там нравилось: хоть и работа по профилю, и фирма известная в своей области, но сложные отношения в коллективе, неравные возможности, отсутствие перспектив… Вот и не сложилось. А ты начал работать у отца сразу после университета?

– Да, и это даже не обсуждалось. Ещё когда я поступал учиться, я знал, что буду работать с отцом.

– Тебе это нравится? Многие говорят, что родственникам тяжело работать вместе. – Лиза отделила ложечкой кусочек пирожного.

– Меня устраивает то, чем я занимаюсь. Может, потому что у меня есть достаточная широта и свобода действий. Если я что–то и переношу с трудом, так это рутину и скуку – мне нужно свободное пространство. Да, обычно считается, что родственникам сложно вместе работать, но у меня это не вызывает особых затруднений. Ощущение общности… Мне нравится знать, что я причастен к семейному делу, что я могу быть полезен своей семье и привносить в неё что–то.

– И у вас не происходит разногласий?

– Нет, почему же? У нас тоже случается всякое – и споры, и разногласия. Просто они не имеют определяющего значения.

– Как раз насчёт семьи. Так сложилось, что мне часто приходилось чувствовать себя недооценённой – так, как будто от меня ничего не требуют, но и ничего не ждут. С одной стороны, это подхлёстывает, но с другой – угнетает. У тебя такого нет?

– Не то, что нет… – он несколько замялся. – Или даже не то, что я чувствую себя недооценённым… Наверное, неправильно было бы так говорить. Может быть, точнее сказать, что я хочу, чтобы и отец, и Игорь относились ко мне на равных, а не с высоты возраста и опыта. Не знаю, насколько это достижимо. Но в этом смысле я бы хотел в чём–нибудь проявить себя так, чтобы доказать свою состоятельность. Ты понимаешь, о чём я?

– Да, конечно я тебя понимаю, потому что я сама постоянно доказываю свою состоятельность – себе и другим. Хотя мне кажется, что те, кому мы что–то доказываем, не всегда хотят нас увидеть и услышать.

– Может, и так – в силу сложившегося положения вещей. Или мы приводим не те аргументы. Но, наверное, какая–нибудь встряска могла существенно изменить расклады.

– Скажи, а ты хорошо знаком с Черняевыми? – полюбопытствовала она.

– Конечно. Я часто пересекался с ними до этой «войны». Правда, в основном, с Региной – она бывала и у отца, и в банке. – Он усмехнулся. – С ней тяжеловато, но можно найти подход. Ей всегда нужно командовать, требовать, упорствовать, лишь бы показывать, что она главная. То, что она делает сейчас, вполне в её характере. И ещё больше в характере её отца.

– Как с ней в таком случае ладил Таранов?

– Таранов? – Эдуард засмеялся. – Он поладит и с чёртом, если ему это будет выгодно. Но здесь, кажется, и он просчитался: Регина тоже не промах. Хотя я не вдавался в подробности их отношений.

– Нет, я спросила об этом не из интереса к подробностям, – поспешно пояснила Лиза. – Просто я занимаюсь сейчас анализом ситуации с Черняевыми в разрезе выборов. Как раз сегодня пришлось просматривать все выпуски «Прожектора» за последний год, потому и застряла на работе. Пытаюсь понять, как они поведут себя дальше.

– Дальше? Они пойдут на выборы против Игоря. Думаю, что кандидатом будет Регина: вряд ли сам Черняев захочет в это ввязываться. Он оставит себе бизнес, а её попробует толкнуть во власть.

– Да, я слышала эту версию. Вероятно, так и будет. Но это общая линия, а мне бы хотелось разгадать их стратегию. В смысле, на что они будут ориентироваться, на чём будут строить агитацию. От этого нам следовало бы отталкиваться в собственной избирательной кампании. Поэтому меня и интересует Регина.