Текст книги "Королевство белок"
Автор книги: Юлия Тулянская
Соавторы: Наталья Михайлова
Жанр:
Классическое фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)
– За что тебя? Что ты сделал? – у Хассема стучали зубы, точно от холода, он стал ощупывать цепи, словно надеялся найти место, где можно их разорвать или разомкнуть.
– Хассем! – в возгласе Береста прозвучала вся горечь и радость встречи.
Тот снова посмотрел в глаза Бересту. С лица Хассема исчезла печать усталости.
– Берест, я должен был найти тебя… Послушай. Ты останешься жив. Все останутся живы. Творец избрал тебя, чтобы дать свободу всем. Ты слышишь?.. Мне нужно было это тебе сказать. Ты не умрешь.
К столбу подходил надсмотрщик. Рабов не водили под конвоем. Но в часы, когда те шли на работы или с работ, надсмотрщики ходили по улицам, следя за порядком. Берест увидел надсмотрщика первым, дернулся, и по его взгляду Хассем догадался, что надо обернуться.
Хассем обернулся, но не отступил, потому что сейчас он не был рабом, а посланником свыше. Плеть свистнула, полоснула его по плечу, потом по лицу. Хассем не закрывался и не бежал. Как он мог бежать, если только что принес Бересту весть о грядущей для всех свободе? Словно дух, Хассем в этот миг на самом деле не чувствовал боли.
Илла забилась в угол нар, прижалась к шершавой стене, нащупала в темноте кота и сгребла в охапку. Во время болезни она стала такой же, как и все женщины в бараке: общей. Илла и теперь защищалась, но рабы, которые были сильнее ее, больше не обращали на это внимания.
Дорогуна скотный дворприпорошило снегом, день за днем становилось все пасмурней. Выходя из барака, Илла жмурила от ветра глаза. Иногда она придумывала, что сказала бы Зорану, будь он жив. Но ей все труднее было его представлять.
Порой Илла воображала, что сделал бы Зоран за нее с каждым из этих проклятых рабов и по отдельности, и со всеми вместе. Он бы по бревнышку раскатал их грязный барак! Но потом Илла сама смеялась над собой горьким смехом: вот уж кто ничем теперь не поможет, так это Зоран. Серый кот часто мяукал, его шерсть свалялась и вылезала клочьями.
– Заткни ему глотку! – кричал кто-нибудь из разбуженных ночью рабов.
Утром Илла вставала раньше всех и, озираясь, шла к бочке с водой: умыться, пока остальные спят. Однажды, наклонившись к воде, она услышала за спиной шаги. Не задумываясь, Илла развернулась и плеснула в подошедшего холодной водой из кружки. Послышался визг – это оказалась немолодая женщина. Вода стекала по ее немытым волосам, она с недоумением моргала круглыми глазами навыкате.
Илла больше не плакала с тех пор, как отплакала свое по Зорану. Она чувствовала, что и защищается только по привычке.
В конце концов, разве не все равно теперь, чья она будет?.. Может быть, и отвращение, которое вызывает у нее мертвая хватка чужих потных рук, тоже пройдет? Хорошо бы, думалось Илле, совсем отупеть и стать, как коровы… Коровы на скотном дворе печально смотрели на нее и медленно что-то жевали. Они были похожи на товарок Иллесии по бараку: незлые, грустные и неизмеримо равнодушные ко всему.
Хассема приковали к мельничному колесу рядом с другим рабом, здоровенным, заросшим волосами, еще молодым. Здесь обоим предстояло есть, спать и от рассвета до заката, вращая колесо, ходить по кругу. До конца жизни. За несколько лет мельница доканывала самых могучих людей. Обессилевшего раба снимут с цепей и бросят умирать в шахты. Хассем слыхал, что в пригороде, за рекой, есть огромные отработанные шахты, настоящий подземный мир – и городская свалка.
Надсмотрщик, осмотрев щуплого Хассема, только пожал плечами и подал ему холщовый мешочек.
– На один день!
В мешочке был черный мелко нарезанный корень какого-то растения. Он сильно пах. Хассем не понял, зачем это: неужели есть? Напарник медленно повернул голову, посмотрел мутным взглядом и сказал, с трудом ворочая языком:
– Это жевать…
Сам он постоянно жевал.
Они оба налегли каждый на свою ручку ворота и двинулись по кругу. Наконец Хассем выбился из сил; некоторое время он еще толкал, потом стал спотыкаться. «Главное, я сказал Бересту то, что должен», – повторял про себя Хассем. Но его грызла тревога и боль. «Берест замерзнет до смерти у столба, если и вправду не случится чудо!».
Напарник вращал ворот монотонно, как слепой вол. Откуда у него силы? Может быть, от этого корня? Хассем взял щепотку в рот и тоже начал жевать. Корень был душистым, но безвкусным. Вскоре у Хассема закружилась голова, потемнело в глазах, но при этом он почувствовал прилив сил. Тревога за Береста ушла, боль в душе перестала быть острой, и Хассем продолжал толкать ворот. «Все мы останемся жить, – думал он, как в бреду. – Я тоже выживу. Я смогу работать долго. Потом убегу! Я теперь знаю волю Творца. Он дал мне силы – он даст победу – и настанет свобода, как во сне. Я найду Энкино, Ирицу, Иллу. Берест победит…»
Хассем толкал ворот так, как будто сокрушал неизвестного врага. Напарник его, похоже, тоже налегал на своего «врага» или тоже верил, быть может, что вращением ворота он приближает час освобождения – своего и всех остальных…
Когда прилив сил сменился внезапной усталостью и унынием, Хассем опять потянулся к черному корню. «Вот это трава!» – думал он. Жаль, что она не попадалась ему раньше: на господской кухне или на каменоломнях. Было бы легче.
Хассем принимался жевать корень еще несколько раз и вращал ворот до самого заката. А вечером силы совсем оставили его, и он уснул, даже не доев скудную долю похлебки из миски, которую ему поставили прямо на землю.
Когда-то Князь Тьмы пробовал сотворить новое человечество, чтобы населить мир и вытеснить человечество Вседержителя. Владыка Подземья сумел создать существ, не обладающих свободной волей. Эти создания стали называться демонами. Но они не могли жить под открытым небом, а только глубоко под землей. Тогда Князь попытался лишить свободной воли людей.
В предгорьях Орис-Дорма были знаменитые алмазные копи, работали тысячи рабов. Права на эти земли принадлежали сильному княжеству – Годерингу. Потом копи истощились.
Они медленно, год за годом, приходили в упадок. Откупщики уже не так охотно брались за разработки участков. Меньше закупалось инструментов, пищи, а люди, селившиеся вокруг копей, все труднее зарабатывали на жизнь. Как глубоко ни уходили под землю шахты, добыча алмазов падала, а в давние времена они попадались на самой поверхности, как и золото, и сапфиры. Рабов свозили сюда со всех краев света. В копях смешались языки и имена, надсмотрщики перенимали речь от рабов, а местные – от надсмотрщиков.
Когда копи иссякли совсем, стала рваться связь окрестных поселений с внешним миром. Старую, заброшенную дорогу, по которой некогда двигались обозы торговцев, и нашли в лесу Берест и его спутники.
В это уже полузабытое поселение однажды явился Князь Тьмы и оградил его непроходимой границей. Он затворился в нем от Обитаемого мира, чтобы без помех искать средство к изменению природы людей. Души мертвых в Подземье годились для сотворения демонов. Но Князю нужно было одемонить живых, которые могли жить под небом Вседержителя.
Бывших надсмотрщиков и разоренных дотла мелких откупщиков Князь сделал аристократией, по образцу верных Вседержителю королевств. Названия родов пошли от названий приисков: Золотой, Черный, Счастливый, Старый… Вскоре Князь Тьмы объявил, что они – высший народ, нелюди, а люди – лишь их рабы. Князь дал высшим веру, что превратит их в небожителей. Но он не мог найти способа наделить человека магическими способностями и, главное, поколебать свободу воли, изначально присущую людям. Свобода была ему ненавистнее всего. Она могла бы не только обесценить, но и обратить против Князя все вложенные им в его «высшее человечество» силы.
Жизнь княжества, очерченного невидимым кругом, была мирной. Внешний враг городу не грозил. Но постоянная готовность высших к войне стала постулатом их жизни. Им приходилось управлять рабами, во много раз превосходившими их числом. Силы Князя Тьмы ограничивало смертное тело, в которое ему пришлось воплотиться, чтобы жить вне Подземья. Он сам не нуждался в защите, но удерживать рабов в повиновении должна была горстка его избранников.
Князь Тьмы добился того, что высшие были преданы ему безраздельно. Он стал для них наставником и властелином. Но у верности высших была обратная сторона… Когда Князю стало казаться, что он разгадал сущность людей и нашел средство обуздать свободу их воли, оказалось, что он не может удостовериться в успехе. Для этого Князю Тьмы нужна была чья-либо непокорность. Он думал о своем слуге – наставнике Мирте. Почему он верен? Потому что он теперь лишен выбора, или потому что он сам стремится быть верным возлюбленному господину? Князю Тьмы нужен был человек, который пытался бы сопротивляться ему.
Среди чужаков, чудом разорвавших границу закрытого княжества, Князь особо выделил одного: молодого южанина из образованной семьи, который при встрече с наставником Миртом горячо отверг все его догматы. Энкино, наследник совернских философов, сомневавшихся даже в могуществе Вседержителя, боролся за свою внутреннюю свободу так отчаянно, что Князь Тьмы именно ему предназначил стать первым из «живых демонов».
Факелы освещали коридоры замка. Но Лодия и так бы не заблудилась: она шла знакомой дорогой, мимо библиотеки и покоя наставника Мирта. Лодия, стараясь ступать как можно тише, пробиралась вдоль стен. Вдруг кто-нибудь из служителей, живущих в Замке, сидит ночью в библиотеке?
Вот и дверь… Перекинув через плечо темно-синюю хламиду, какие носят приближенные Князя, свободной рукой она нащупала в полутьме замочную скважину. На миг у Лодии перехватило дыхание. Ключ попал в скважину не с первого раза, рука дрожала, и сама Лодия вздрогнула, услышав, как металл звякнул о металл. Лодия впервые в жизни делала что-то запретное. Она медленно приоткрыла дверь, стараясь, чтобы не слышно было скрипа, и проскользнула в комнату.
На столе в небольшом покое горела свеча. Рядом с подсвечником поблескивала драгоценным переплетом книга… Она была закрыта. Энкино больше ее не читал. Он сидел за столом. «Опять смотрит на свечу», – мелькнуло у Лодии.
Лодия плотно закрыла за собой дверь.
– Энкино…
– Почему тебя прислали ночью? – спросил он, и болезненная усмешка искривила губы. – Что тебе велели сделать?
– Нет. Не прислали, – отрицательно качнула головой Лодия – Я пришла без разрешения.
Энкино непонимающе смотрел на нее.
– Мне сказали, что больше к тебе ходить не нужно. Что скоро все произойдет… Может быть, завтра или послезавтра. Они решили. Ты слышишь меня? – ей показалось, что Энкино не слушает.
Тот неожиданно стал спокоен, как будто бы даже непринужден. Только взгляд при свете свечи казался усталым и воспаленным.
– Ты пришла проститься? – спросил он. – Это… хорошо. Тебя не хватятся до утра?
Лодия не сразу нашлась, что ответить. Энкино сбил ее: он говорил так просто, как будто речь шла не о его жизни и смерти, а о каких-нибудь засахаренных каштанах. Лодия впервые рассердилась на него.
– По-твоему, я здесь только затем, чтобы сказать «прощай»?
Энкино усмехнулся своей прежней короткой усмешкой.
– А почему бы нет? Мне это было бы приятно.
– Страдания должны были бы просветить тебя, но ты… Я знаю, ты этого не позволишь с собой сделать, – твердо произнесла служительница. – А значит, тебе не остаться в живых. Слышишь? Я выведу тебя из замка. Если ты сможешь бежать, то беги.
Лодия все-таки произнесла эти слова. До последней минуты она не верила, что осмелится. Она предавала самого Князя ради чужака! Голос Лодии звучал так, будто она не обещала Энкино спасение, а спешила его прогнать.
Тот встал, опершись рукой на крышку стола.
– И мы с тобой уйдем отсюда?
Лодия замерла. Это был не вопрос: это было условие.
– Нет, – помолчав, ответила она. – Я останусь. Энкино, у меня нет времени объяснять. Я только хочу, чтобы ты остался жив, потому что нельзя делать это с тобой насильно. Я не знаю, кто заблуждается: ты, они или я – но тебя я хочу спасти.
Лодия выдержала взгляд Энкино, и он увидел – это тоже условие.
– Ты расплатишься за мой побег? – спросил Энкино раздраженно. – Еще этого не хватало!
Ему трудно стало дышать, он прижал руку к сердцу. Он понимал, что делает для него Лодия, но не понимал, откуда вместо слов благодарности берется у него этот резкий, неприязненный тон?
– Разве они узнают? – искренне удивилась Лодия. – Меня никто не видел, сейчас ночь.
Энкино в свою очередь вскинул брови:
– Но ведь со мной виделись только ты и Мирт! Не так уж трудно догадаться, кто из двоих…
– Этого не может быть! – оборвала его Лодия; она возмутилась так горячо, как будто это и в самом деле было несправедливое обвинение. – Кто посмеет сказать, что одна из высших предала Князя ради какого-то раба!
– Ну, вот ты же… – без обиды привел пример Энкино.
Лодия остановила его отчаянным жестом:
– Просто пойдем. Будет хуже, если я попадусь здесь с тобой.
Энкино медлил. Он обвел взглядом тесную комнату, где столько недель смотрел на огонь. Пламя свечи играло в драгоценных инкрустациях на переплете книги.
– И свечу… погасим? – уронил он.
Лодия дунула на свечу.
– Быстрее.
Поколебавшись, Энкино взял со стола книгу.
Через миг они вместе вышли в коридор. Энкино – тоже в одежде служителя, в темно-синей хламиде, которую принесла ему Лодия.
Они миновали стражу у главного входа. Энкино ожидал, что их окликнут. У него даже капельки пота выступили на лбу. Он пытался придумать объяснение: что двое в одежде служителей делали ночью в замке Князя? Засиделись в библиотеке? Их вызывал зачем-то наставник Мирт?
Но стража неподвижно стояла возле крыльца. Высшие доверяли друг другу безусловно.
«Зачем тогда стража, если она не сторожит? – с отчаянно бьющимся сердцем подумал Энкино и догадался. – Затем же, зачем и воины, которые ни с кем не воюют. Это опора власти, тут слишком много рабов…»
От свежего воздуха у него закружилась голова. Энкино посмотрел вверх. Темное зимнее небо было бездонным. Во мраке горели созвездия. Энкино знал их названия по книгам и умел определять путь, хотя до сих пор никогда не пробовал сам, работает ли это в настоящем путешествии. «Плохо, что я так ослабел взаперти», – думал Энкино.
Под ногами – грязь: рабы, ходящие через площадь, совсем затоптали снег. Энкино плотнее закутался в длинную хламиду.
Площадь надо было пересечь наискосок. Внезапно Энкино увидел что-то, что принял сначала за памятник. Приблизившись, он разглядел очертания – высокий столб и прикованный цепями человек. Он стоял, низко опустив голову: цепи крепко держали его и не дали бы упасть, даже будь он уже мертв. Энкино закусил губу: они с Лодией проходили место казни. Но человек у столба был жив. Он вдруг сильно повел плечами, зазвенел цепями, поднял голову.
Лодия даже не замедлила шаг. А Энкино не мог оторвать взгляда от человека. Волосы прикованного были в снегу, он дрожал от холода. Вблизи Энкино видел, как глубоко в тело человека врезались цепи, на которые он налег всей тяжестью. Короткая светлая борода, упавшие на лицо влажные пряди… Энкино узнал его, и больше всего потрясли глаза: помутившиеся и вместе с тем лихорадочно блестевшие, переставшие быть знакомыми.
– Идем! – нетерпеливо окликнула Лодия. – Он приговорен к смерти.
Энкино обернулся к ней:
– Это Берест!..
Он однажды упросил Лодию узнать что-нибудь о его спутниках: Хассеме, Иллесии и других. Лодия обещала, но все, что она могла рассказать Энкино, – о двух боях на ристалище, из-за которых в городе заговорили о Бересте.
Энкино быстро подошел к столбу.
– Берест… это я… – тихо произнес он.
Берест не узнавал Энкино. Тот, путаясь в хламиде служителя и в дорожной сумке через плечо, вытащил флягу с вином.
– Идем! – снова окликнула Лодия.
Энкино потряс Береста за плечи:
– Пей. Вино. Ты согреешься…
Он поднес флягу к его губам, другой рукой поддерживая Бересту голову. Лодия гневно сказала, приглушив голос:
– Раб приговорен к смерти, зачем ты мешаешь ему умереть?! – она отняла у Энкино флягу и потянула его за рукав. – Перестань делать глупости!
– Почему ты в этой одежде? – вдруг прохрипел Берест, узнав его.
Энкино безмолвно отшатнулся и пошел с Лодией, оглядываясь на ходу. Гневно недоумевающий вопрос Береста полоснул по самому сердцу. «Да ведь все бессмысленно! – подумал он. – Я заблужусь в лесу, а если и выберусь к морю, то у меня нет корабля!». Ему хотелось сказать Лодии, что побег – глупая затея, и сбросить с себя дурацкую хламиду.
Лодия торопила его. Энкино прибавил шагу. Они миновали запертые на ночь бараки рабов и вышли из города.
– Теперь уходи. Уходи к себе, – Лодия внезапно остановилась.
– Там нет ничего моего, – признался Энкино, указав рукой в темноту.
– Куда же ты пойдешь? – с участием спросила Лодия.
Ей не верилось, что они больше не увидятся.
Энкино пожал плечами, поглядел на созвездия.
– По звездам…
В доме у Радко ярко горели светильники. В проем узкого высокого окна было видно, как падает снег. Радко вместе с Нейвином, сидя на низких скамьях у камина, пили вино.
Накануне смотритель ристалища назначил новый отрядный бой. Рабов для этого боя не выбирали по жребию. Нейвин велел вывести на ристалище тех, кто вместе с Берестом одержал верх в прошлой схватке. Это были пятеро выживших, жребий добавил к ним только пятерых недостающих. Нейвин хотел проверить, в самом ли деле «рабский бой» позволяет невольникам из казарм противостоять высшим? И вот…
– Рабы опять взяли верх, – рассказывал он, глядя в огонь. – Из них только трое погибло, а наши воины полегли все, – тонкие губы Нейвина презрительно и гневно скривились. – Стая сменила вожака – теперь им стал Снодрек. Превосходство высших поколеблено… А мне так и не дали сразиться с Берестом! Я говорил: его нельзя ставить к столбу! Теперь он ушел непобежденным, а должен был умереть в бою от руки высшего!
– Ты прав, прославленный Нейвин, – подтвердил Радко. – Получается, что мы не смогли убить его на ристалище – и заморозили у столба, – он недовольно наморщил лоб.
– Пока он еще был жив, – вспомнил Нейвин, – я требовал его отковать, вернуть ему его женщину и заставить драться. Я ходил к самому наставнику Мирту и просил передать мою жалобу Князю. Князь должен знать, что права высших нарушены. Право высших – побеждать, не так ли?
– Я был бы рад увидеть, как этот раб умрет от твоего или от моего меча, прославленный Нейвин, – поддержал Радко.
Нейвин одним глотком осушил кубок с вином.
– Но он умер не от меча, а от холода. Его сняли с цепи мертвым на другое утро.
Ночью у столба Берест думал: может, и к добру, если Ирица опять вернется в родную чащу, а летом оживет вместе с травой ирицей? Насобирает дикой конопли, спрядет и соткет простое длинное платье, украсит себя бусами из ягод, венком из лесных цветов и древесной корой. Она не будет ничьей женой, но будет смотреться в ручьи, танцевать на полянах, зимой заберется в большое дупло, чтобы там спать. Зачарованная королевна из Королевства Белок, за которой не явится из-за моря богатырь, чтобы увезти в дальние края. Безмолвная лесовица, она, увидев человека, отступит на шаг в заросли и сольется с лесом. Она забудет, что ее зовут Ирица. Забудет и северянина, что дал ей имя. Не вспомнит даже тогда, когда в лесу увидит высокое дерево, что у людей зовется берест: лесные создания не знают, как называются деревья у людей.
А вдруг это не так? Хоть, правда, без нужных обрядов, но все равно Ирица по любви и без обмана – жена человека. Что, если его волшебная жена стала смертной, как и он сам? Верно ли, что она вернется в свой лес и возродится во время летнего солнцеворота?
«Вот и умираю», – понимал Берест, чувствуя, что только цепи еще удерживают его на ногах. Предки Береста верили, что после смерти человека ждет долгий путь. Старики говорили: через дремучий лес, через огненную реку. По дороге человек обретет много новых сил и умений, если, конечно, ему хватит храбрости и ума, но еще больше – если он привык быть честным и добрым. Ведь там, на том пути, все по справедливости… Куда придешь этой дорогой, Берест не знал. Что спрашивать, оттуда никто не возвращался! И то уже диво, что старики слыхали про саму дорогу. С нее ведь тоже никто назад не бывал.
«Вот и мне теперь…» – неясно думалось Бересту. Было ему не так страшно. Увидим, что за дорога. Еще поборемся. Но неужто и Ирица окажется на этом пути? Одна? Кто ее защитит? Она растеряется, испугается: ведь земнородные не рождены для такого посмертного путешествия, они так привязаны к своим полянам и рекам, к этому миру…
«Ирица! – мысленно окликал Берест. – Ирица! Смотри, не уходи без меня. Недолго осталось ждать… Я муж твой, жди меня, Ирица!».
– Он исчез из запертой комнаты, – опустив голову, проговорил наставник Мирт. – Я не знаю, как ему это удалось.
Князь Тьмы принимал наставника у себя. Он велел, чтобы вместе с Миртом пришла ученица Лодия.
Девушка впервые видела сердце замка, покой Князя. В покое не было окон, не было света. Ни стола, ни скамьи, ни сундука, ни кровати. Таинственная пустота. Наставник Мирт держал переносной фонарь. Без этого он не различил бы в темноте комнаты своего господина.
– Стража не видела, как этот раб выходил из замка, – продолжал наставник. – Мимо них прошли только двое служителей, которые, видимо, задержались в библиотеке.
Тонкая улыбка скользнула по губам Князя Тьмы.
– Одним из этих двоих, досточтимый наставник, был беглый раб.
Мирт быстро вскинул голову:
– Но откуда он мог взять плащ служителя, господин? И кто тогда был второй?!
– А ты как думаешь, Мирт?
Наставник был сокрушен.
– Господин, я не знаю, что думать. Тот, второй, тоже не мог быть служителем, потому что иначе он не позволил бы рабу бежать.
Князь Тьмы покачал головой.
– Второй была Лодия. Ведь правда, девочка? – добавил он.
– Да.
Лодии показалось, что у нее камень упал с души. Ей непривычно было скрывать то, что она сделала. Высший должен жить и умирать со спокойной совестью, ответив за все и не прячась. Мирт остановил на ней скорбный взгляд:
– Ты?!
– Твоя ученица пала, – подтвердил Князь. – Еще более горько тебе будет узнать, что она пала по душевной слабости. Она полюбила раба и ради него предала и наставника, и господина.
Лодия вспыхнула.
– Неправда, господин!
Ей было обидно. Ей хотелось сказать, что на прощанье они с Энкино не коснулись даже руки друг друга. При чем тут любовь? Она думала днями и ночами, стараясь понять, кто прав. Пускай она ошиблась, но она пришла к решению после трудной борьбы.
– Твоя ученица молода, – не обращая внимания, продолжал Князь. – Раб, к которому ты послал ее, хорош собой и тоже молод. Вот причина ее падения.
«Неправда! – думала Лодия, чувствуя, что краска еще сильнее заливает ей лицо. – Это все неправда. Я бы помогла ему бежать, даже если бы он был стар и безобразен!».
– Что он тебе говорил? – Князь посмотрел на Лодию.
– Он говорил, что мы живем на жалком клочке земли, наши строения убоги, и в его мире все наши мыслители не были бы великими людьми, а только одними из многих! – выпалила Лодия.
Ей хотелось доказать: речь шла не о любви, а об истине и заблуждении.
– Нет, девочка… Что он говорил о тебе? – возразил ей Князь Тьмы. – В падшем мире, от которого я вас оберегаю, действительно есть много такого, чего вы не знаете. Есть там и искусство обольщать женщин, и ложь… Он говорил о твоей красоте?
– Какое ему до этого дело! – искренне вырвалось у Лодии.
Но тут же она вспомнила, как в один серый осенний вечер стояла перед зеркалом и сравнивала цвет своих волос с цветом печеных каштанов.
– Я пошлю воинов в погоню, и они легко найдут этого беглеца, – спокойно продолжал Князь. – Он никогда не выйдет из круга, которым я очертил мои владения. Но если бы даже он добрался в конце концов до падшего мира, то навсегда затерялся бы среди подобных ему. Он мог бы обрести свет истинного познания, но не пожелал, и ты поддержала его в этом. Мне жаль и тебя: ты столкнулась с соблазном и не устояла. И ничего не приобрела. Даже любви, в конце концов…
Лодия снова горячо возразила:
– Я ничего не ждала для себя. Я первая предложила ему бежать.
Князь свысока бросил:
– Ты обезумела от своего увлечения.
Его холодные, презрительные фразы отзывались болью в сердце Лодии. Князь усмехнулся.
– Наставник Мирт! Ты, надеюсь, понимаешь, что эта девушка не может быть допущена к высшим ступеням посвящения. Пусть лечит рабов в бараках… Ступайте оба.
К покою Лодии примыкал маленький придел, ниша без окон, в которую вела низкая дверь и лестница из трех ступеней. Там в тиглях и котелках Лодия составляла мази и варила отвары. Растопив камин, Лодия сняла с себя синюю хламиду и в одном платье пошла к своим тиглям и склянкам. В приделе Лодия зажгла огонь, долила воды в котелок, тщательно вымеряя количество. Достав из шкафчика весы, Лодия потянулась к небольшим, плотно закрытым глиняным сосудам на полках, где хранились истолченные в порошок и высушенные травы. Опасно ошибиться в весе хоть ненамного. И руки не должны дрожать.
Тщательно отмеряя ложечкой и высыпая на весы кучки порошков из разных сосудов, Лодия сосредоточенно следила за колебаниями чашек. Ссыпав порошки в кипящую воду, Лодия установила перед собой песочные часы и принялась помешивать деревянной лопаткой.
Когда песочные часы были перевернуты трижды, Лодия сняла котелок с огня и вылила отвар в небольшой кубок.
Она дождалась, пока отвар остыл, и медленно выпила теплое, чуть горьковатое снадобье. Целительница знала, что яд подействует через считанные мгновения. Поставив кубок на место, она села скамеечку перед камином. Лодию вдруг охватил жар, мертвой хваткой сдавило горло.
Через мгновение на полу у камина осталось лежать лишь мертвое тело. Огонь очага бросал причудливые блики на мраморно-бледное лицо бывшей служительницы и на ее волосы цвета печеных каштанов.
Раб долго тряс его за плечо. Берест проснулся и обнаружил себя под крышей, в постели. Он ничего не помнил, кроме ночной стужи и смутных снов. Он позабыл, как вчера на рассвете двое служителей привели кузнеца с переносным горном, чтобы отковал его от столба. У Береста подогнулись колени, служители подхватили его под руки…
Раб поставил на пол лохань для умывания.
– Вставай, одевайся, ешь. За тобой придут, – поторопил он.
– Погоди, отец (раб был стариком). Кто придет?
Умываясь, Берест увидел на своей коже следы, точно от ожогов – везде, где в тело врезалась оледеневшая цепь. Голос Береста звучал хрипло, кружилась голова, но страшная ночь больше никак его не подкосила. «Зимы здесь не такие, чтобы северянина заморозить!» – подумал Берест.
Не проронив ни слова, старый раб вышел. На столе он оставил полкувшина вина, краюху хлеба и миску похлебки. Берест еще не разобрал, голоден или нет. Он думал об Ирице: почему же его не ведут к ней? Берест скрипнул зубами, сел за стол и принялся за еду. Нечего думать… Ему вернут Ирицу. Пусть только вернут. Он никому больше ее не отдаст.
Берест поел и стал ждать, сильно хмурясь и глядя исподлобья на дверь. Наконец за ним пришли двое служителей. Это были те самые, что снимали его с цепей, но Берест их не узнал. Зато они внимательно смотрели на него: на раба, которого Князь велел объявить мертвым. Князь сказал им: «Он все равно что мертв. Не стоит никому говорить, что он был еще жив, когда его отковали».
Береста вывели из покоя. У него часто билось сердце. Он чувствовал, что скоро увидит Ирицу.
Служители впустили Береста в маленький, светлый покой и заперли за ним дверь. Ирица лежала на кровати в одежде, и даже в волосах ее запуталось несколько сухих листков. Как будто ее перенесли сюда из сада, и никто больше не касался ее. Берест быстро шагнул к Ирице, так неуклюже, что споткнулся и упал перед кроватью на колени. Ирица была неподвижна.
Берест приподнял ее, поддерживая так, чтобы ее голова прислонилась к его груди. У него сбилось дыхание. Берест моргнул, чтобы из глаз вылились слезы и не мешали смотреть.
– Ирица… я здесь…
Берест крепко прижал ее к себе и прижался щекой к ее лбу. Ощутил холод… Его самого как огнем обожгло: «Нет, не отпущу, нет!». Что он мог? Он ведь не был лекарем. Другое дело – она. Берест вспомнил, как Ирица исцеляла его раны прикосновением рук и своей лесной магией.
– Ирица… – охрипшим голосом повторил Берест. – Ты слышишь, как я тебя зову? Именем… именем, которое я тебе дал! Как мне помочь тебе, как мне тебя исцелить? Ведь у меня нет твоего дара! Ты сама держись за мою руку, возьми мою силу, ладно? – одной рукой Берест крепкосжал узкую ладонь лесовицы. – Ты же знаешь, как. А за меня не бойся: я вытерплю.
Бересту чудилось, он уловил еле различимый отклик ее души. Он ощутил, что Ирице холодно, пусто, и самое ее последнее чувство перед смертью – ей жаль его.
Его начало трясти, как от озноба.
– Возьми мою силу, всю! – крикнул Берест в холодную пустоту.
Ирица не слышала его голоса в своем ледяном зимнем сне. Правда, к ней будто бы пробился в какой-то миг этот зов, но сейчас же снова отдалился. Но ладонью лесовица почувствовала его тепло, как растение весной ощущает, что в нем пробуждается сок. Слезы полились из-под закрытых век Ирицы.
Берест заметил дорожки слез на ее щеках. Он понял, что она оживает. А лесовица уже чувствовала, что Берест здесь, рядом, ощутила его горе и одиночество, уже слышала его голос и, стремясь к нему, просыпалась. Берест шепотом повторял ее имя. Ирица открыла глаза. Он глубоко вздохнул, поддерживая ее, пока она плакала, спрятав лицо у него на груди.
Ирица совсем согрелась. Она с удивлением ощутила, что жизненная сила передается ей не от дремлющих долгой зимой деревьев, а от Береста.
– Ты умеешь исцелять, как мы? – спросила Ирица с удивлением и спохватилась. – Не надо больше. Это твоя жизнь. Не трать ее.
– Ничего мне не сделается, – горячо заверил Берест.
Но Ирица чувствовала, что ему самому стало холодно.
– Ты научился, – Ирица медленно провела ладонью по его волосам.
– Я сам не знаю, что я сделал, – признался Берест.
Он все стоял на коленях возле ее постели. Ирица отстранилась от мужа, всматриваясь в его изможденное лицо и темно-серые, измученные, живые глаза. Лесовица снова погладила его по спутанным волосам, и Берест положил голову на край кровати. Неожиданно Ирица поняла, что он уснул. Она наклонилась, прислушиваясь к его сну. Бересту все еще было холодно. Ирица укрыла его одеялом, села рядом и обняла. Берест глубоко вздохнул во сне и удобнее прислонился к ней. Она улыбнулась. Ирица знала, что сейчас Берест не услышит ни ее слов, ни мыслей, но ей так хотелось с ним говорить.
– Берест, милый мой… все хорошо…
А сама тревожно думала: «Что будет теперь с нами, что будет с ним?».
Вечером к ним явился Князь Тьмы. Берест уже знал от Ирицы, что это какой-то очень могущественный чародей, который называет себя владыкой Подземья. «Если так, дело плохо», – мелькнуло у Береста. Лесовица вся сжалась, стоило вошедшему приблизиться. Лицо чародея было прекрасно и вместе с тем невыразительно, потому что не имело ни одного отпечатка, которые на лица людей накладывают испытания и время.