Текст книги "Адаптация (СИ)"

Автор книги: Юлия Шолох

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)

Ладно, не будем паниковать.

Решаем проблемы по мере поступления. Итак…

– Я живу в большом городе, где одновременно проживает большое количество людей. Мы живѐм в высоких домах с большим количеством этажей. Есть, конечно, на Земле люди, которые живут в небольших поселках или даже в деревнях, это там, где нет многоэтажных домов, электричества и канализации, в общем, мало бытовых удобств. А я привыкла к удобствам, честно говоря. Я живу в квартире с подружкой. Мы снимаем еѐ на двоих. Раньше я жила с родителями, но… по некоторым причинам переехала. Еще у меня есть дядя и два двоюродных брата, маленьких. Такие у нас семьи.

– Ваши семьи не живут вместе? – казалось, Парфен не удивлен, но переспрашивает так,

будто это важно.

– Вместе живут семейные пары с детьми, а потом дети вырастают и начинают жить отдельно. Иногда с такими парами живут родители, но чаще всего только когда они больны или когда нет возможности жить отдельно.

– У нас живут общинами. Все существующие поколения одной крови.

– Все вместе?

– Нет, клан живет в одном… комплексе домов, но у каждой семьи свой дом или квартира.

Кланы наши двойные – верхушка, она же элита, это управление и бизнес, и второй слой – служащие, рабочие. Кровно они почти не пересекаются, это скорее симбиоз двух отдельных кланов. Второй слой всегда более обширен. Так у нас построено все общество.

– А как вы делитесь тогда? В смысле, когда женятся кисейцы из двух совсем разных кланов? Кланы же тогда родственниками становятся?

– Женщина всегда переходит в клан мужчины. Поэтому сила всегда считается по количеству мальчиков. Женщина может вернуться в свой клан в случае развода и снова стать его частью.

– А дети? Как в случае развода у вас делят детей?

Он замер и удивленно поднял брови. Я быстро сделала вид, что это вовсе не мой сейчас голос звучал так требовательно, будто мы с ним априори начнѐм рано или поздно делить детей, и я к тому времени собираюсь находиться во всеоружии.

Чѐрт, нельзя же так палиться-то?!

Парфен посопел, но медленно отвернулся и пошел дальше, продолжая говорить:

– Дети остаются с тем из родителей, кому их отдаст независимый суд, и принадлежат к тому же клану, что избранный родитель. Это в случае, если те сами не способны договориться.

Я, к примеру, смог. У меня есть сын в другом клане.

Парфен остановился так резко, что я уткнулась в его спину лицом. Хорошо, потому что ноги подкосились и мне нужна была опора. Как же меня достали эти предательские ноги!

Только из-за них теперь я держусь за его куртку так крепко, будто иначе упаду. Так и есть на самом деле, но он-то не знает.

У него есть сын, вот так новость. Приятного мало. В смысле, ребенок – это всегда хорошо,

конечно же, но наличие ребенка, хочешь, не хочешь, обозначает наличие матери – и одна эта мысль сразу сделала меня зверски ревнивой. Я всегда была собственницей, сколько себя помню, но никогда прежде даже ничего подобного… даже не представляла, что способна так…

Тут поправочка – когда я собиралась за него бороться, я не учитывала наличия кучи подружек, с которыми он встречается помимо меня. Если у них в ходу многоженство или свободные отношения, придѐтся от него отказаться. Если смогу.

И вот вам снова шок, и снова я хватаюсь за его куртку. Не факт, что я откажусь от него даже в этом случае. Скорее, возьму винтовку и всех соперниц перестреляю.

Боже, что это? Что со мной не так?

– Насчѐт сына… Так получилось по молодости. Ну, ты понимаешь? Я немного знаю об отношениях полов на вашей Земле, у нас примерно то же самое. Не подумал однажды на отдыхе, расслабился и развлекся с первой встречной, а потом оказалось, что она беременная. Вот я и стал неожиданно папой.

Так, теперь я достаточно пришла в себя, чтобы отпустить его куртку. Парфен тут же повернулся и строго посмотрел на меня сверху вниз.

– Но если ты когда-нибудь увидишь моего сына, не вздумай ему сказать, что он непрошенный и нежданный ребѐнок!

Ну, знаете ли!

Я даже в сторону от возмущения отскочила – и ноги, главное, не подвели!

– Я может и не идеальна, но я никогда бы не смогла намекнуть ребенку, что его появления никто не хотел! И неважно, чей он сын.

Вот вам и поговорили! Я расстроилась и пошла вперед. Ну, надо же, как оказывается неприятно, когда тебя считают кем-то не тем, кто ты на самом деле. Да ещѐ и человек, который вдруг из ниоткуда появляется в твоей жизни и обосновывается там так плотно, что даже страшно подумать. А он!..

– Подожди.

Парфен догнал меня и заставил остановиться.

– Послушай. Я соврал. У меня нет сына.

– Зачем тогда?

– Не знаю, – он снова улыбнулся. – Так, в голову пришло.

В общем, ситуация патовая – он не хочет признаваться, почему приврал, я не знаю, как реагировать. Пришлось сделать вид, будто ничего и не было. И мы снова пошли на поиски.

И ходили еще часа два, а потом снова сделали привал на обед. После быстрого перекуса

Парфен удалился в джунгли по своим личным делам, а я тем временем украдкой достала из рюкзака зеркальце и стала быстро проводить инспекцию своего внешнего вида. Итак, что мы имеем? М-да, не особая там красотка отражается. Эти царапины на щеках явно не придают мне прелести, а волосы благодаря жаре и влаге напоминают пеньковую мочалку. В общем,

придется брать умом! Хотя, он когда мной заинтересовался? Когда я его позвала! Когда я посмотрела в камеру и позвала его, своего единственного. И каково было ему прийти – а тебя взяли, да отшили?

Так, муки совести пока прочь, они никому никогда не помогали. Возвращаемся к нашим тараканам. Я когда звала, не знала, между прочим, что мой единственный быстренько выставит мне тьму тьмущую требований! Я ведь ничего от него не требовала! Никаких условий не ставила! Ну, только чтобы был молодой, здоровый, сильный, красивый и умный. И с чувством юмора ещѐ. Но это и всѐ!

М-да, самой не смешно? Это всѐ, называется? К тому же, было бы крайне возмутительно,

если бы список требований мне выдвинул старикашка, но человек, полностью соответствующий моим ожиданиям, включая самые тайные и смелые!

А выходит, я, в отличие от него, его изначальным требованиям совсем не соответствую.

Выходит, меня вначале следует тщательно усовершенствовать. Обидно, знаете ли.

Когда Парфен вернулся, в кусты удалилась я, а потом мы снова отправились искать росинки.

В следующий раз мы остановились слишком быстро. В джунглях, несмотря на наличие тени, становилось очень душно, и мне было тяжело дышать. Я даже болтала в разы меньше.

Парфен смотрел на меня всѐ чаще, а потом предложил привал. Я согласилась и села на траву,

привалившись спиной к толстому дереву. И только тогда поняла, что вымоталась, не столько от ходьбы, сколько от жары.

Я сидела, держа в руке фляжку с водой, которой осталось не так уж много, и ни о чѐм не думала. Скоро мне придется поменять росинку на воду, тогда и включу мозги, а сейчас – отдых.

– Такими темпами ты ничего не соберешь, – сообщил Парфен, который сел напротив. Конечно же, я больше ничего не нашла, потому что не особо искала, больше времени уходило на то, чтобы смотреть под ноги и перед носом – чтобы по лицу не хлестали ветки. А в свободные от этих архиважных занятий минуты я смотрела на него.

– Я знаю.

– Я не буду с тобой делиться, – веско сообщил Парфен.

– Я не рассчитываю на твоѐ великодушие, не волнуйся, – я даже обиделась. Нет, обижаться никак нельзя, особенно на фоне того, что я хочу показать ему какая я замечательная во всех отношениях девушка – простая в общении, веселая и надежная. Но такие намеки… Да я всю жизнь сама за себя плачу, потому что терпеть не могу намѐков на компенсацию. Нет, я согласна, что когда ты позволяешь оплатить за себя дорогой ужин в ресторане, какой-то смысл в ожиданиях мужчин есть – они хотят возмещения убытков и трудно их за это винить. Но встречаются и такие индивиды, которые считают тебя обязанной даже после того, как угостят стаканчиком кофе из ИКЕИ. – Покажешь мне земли, где меньше растительности?

– Да, мы скоро там будем.

Тем временем прямо ко мне из кустов припрыгало существо, напоминающее большую белку, разве что вместо меха покрытое желтоватой чешуей. В зубах зверька торчал огромный предмет, напоминающий земной грецкий орех.

Что-то прочирикав, существо, извиваясь всем телом, проскочило прямо через мои ноги и запрыгнуло на лиану, повисев секунду, покачивая облезлым хвостом, молнией скользнуло вверх и исчезло в кроне дерева.

– Это кто? – озадачилась я.

– Это? – Парфен проследил путь зверька, вернее, понаблюдал за качающимися листьями,

которые зверя скрыли. – Местная травоядная белка. Очень любопытная, людей почти не боится. Строит такие гнезда интересные, в форме шара, и набивает всякими мелкими предметами,

которые только может найти. Барахольщица, одним словом.

– Какие гнезда? Как шар?

– А вот, видишь? – он показал куда-то в крошечный просвет между листьями. – Во-он там темно-серый шар? Они лепят его из пережеванной зелени.

И правда – в вышине болтался на ветру довольно большой и на вид массивный шар.

– Ничего себе! Так ты говоришь, их там много? А если на голову свалятся?

– Не свалятся, они очень крепко держатся. Разве что в сильный ветер может оторвать, но в этих местах, насколько помню, ураганов не бывает. В этих зверьках вообще ничего опасного.

– Хорошо. Зато на вид какие забавные!

– Да. Так что ты собираешься делать, когда закончится вода и еда, а росы на обмен у тебя нет? – сменил он тему на более животрепещущую. – Воду еще можно найти в источниках, если не боишься отравиться. А вот еду… разве что ловлей белок на стоянках заниматься, но тогда нужно их потрошить и жарить на огне. Не каждая захочет и, главное, сможет это сделать…

Хм, звучит… Ловля белок!

– Не буду я ловить белок.

– А что будешь делать?

– Уйду от тебя подальше и тихо умру в одиночестве.

Он долго и задумчиво смотрел на меня.

– Правда, уйдешь?

– Конечно. Кому охота умирать в обществе кисейца, который всем своим видом пытается причинить вам как можно больше мук совести?

Ого, голосок уже ядовит. Нельзя, я же показываю свои положительные стороны. А хочется-то зато как! Я отвернулась и уставилась на стену зелени.

Он прав, конечно же. Мне нужно оторваться от него и идти дальше одной. С ним у меня нет шансов, причѐм ни на что. Потому что я пытаюсь и выиграть игру, и завоевать его сердце.

А за двумя зайцами погонишься, как говорили наши многомудрые предки – ни одного не поймаешь.

Тем более, похоже, не очень-то у меня выходит план демонстрировать ему свои положительные стороны, на рожон всѐ больше лезут отрицательные.

Как же заставить его в меня влюбиться? Разве можно вообще кого-то заставить любить?

Понятно, как соблазнить мужчину физически, не думаю, что очень сложно. Но что, если мне нужно гораздо большее? Что тогда делать?

Надо просто… просто не думать, а уходить.

Мимо промелькнула другая белка, которая тащила насекомое с блестящей спинкой, похожее на огромного навозного жука (он же божественный скарабей).

Чирик – и тощий хвост мелькнул где-то высоко.

Вот и крышка жучку.

При очередном глотке горло перехватило, вода попала в нос, я фыркнула и раскашлялась.

Парфен удивленно косился на меня, но молчал.

– Слушай, а как достать это гнездо?

Он удивился ещѐ больше.

– Какое?

– Да это вот беличье гнездо? Как его сбить на землю? Только… а как узнать, что там нет детенышей?

– Чего там знать? Они не выводят в гнезде детенышей. Они рожают их и оставляют на скалах, где солнце и много жуков. А тут они просто живут – каждый в своѐм доме. Чем больше шар и чем плотнее забит – тем выше статус зверюшки. Тем больше самок он сможет привлечь в следующий сезон спаривания.

Парфен вдруг задумался.

– А что… интересная мысль.

– Да нет же, – отмахнулась я. – Если детенышей точно нет, то и проблем нет! Надо просто взять – и сбить гнездо на землю камнем.

– Да? – Парфен развалился на травке, наклонив голову вперед и сложив руки на груди. –

Просто взять и сбить? Ну, давай, начинай.

– А ты мне не поможешь? – возмутилась я.

– Зачем?

И, правда, что тут ответить. Если стану настаивать – создам впечатление, будто рассчитываю на его помощь. Рассчитываю на его общество и так далее, накрутить можно до бесконечности. И я, конечно же, рассчитываю, но объявлять вслух ему пока этого не собираюсь.

И вообще, ну я покажу сейчас, что тоже не лыком шита! Пусть полюбуется моей исконно русской смекалкой!

Хотя, на всякий случай (вдруг я ошибаюсь) пока про причину необходимости сбивать гнезда я помолчу. Не хватало ещѐ опозориться в случае неудачи.

Итак, принявшись за дело, минут через пять я вернулась на полянку с полными карманами камешков, обычных серых голышей и практически черных, как уголь, но тоже гладких и твердых камней другого вида, мне неизвестного.

В общем-то я плохо представляю себе, как швыряться камнями, я же всѐ-таки барышня и в детстве больше предпочитала наряжать кукол, но насколько помню, ничего сложного в этом деле нет.

Выбрав камень побольше, я выискала среди листвы гнездо, прицелилась и запустила в него свой меткий снаряд.

Камень не пролетел и половины, а Парфен за спиной тут же издал звук, напоминающий хрюканье. Прям как будто готовился! Ну, я бы сейчас сказала! Но… не могу, я же демонстрирую только лучшие свои качества. Поэтому, крепко сжав зубы, я достала второй камень.

И он тоже не долетел! Остальные я швыряла в приступе ярости – и о чудо! – один раз даже попала. Раздался глухой громкий стук, гнездо закачалось, но осталось висеть на ветке.

А камни закончились.

Я села на землю прямо там, где стояла, стараясь не показывать обиды, что, кстати, совсем непросто, когда за твоей спиной сдавлено хохочут, не особо-то и стараясь скрыть насмешку.

– Ну ладно, – сказал Парфен через время, когда успокоился. – Давай достану. Тебе какое?

– Правда, достанешь?

Я так обрадовалась, что даже чуть не запрыгала на месте.

– Правда?

Парфен снова молча смотрел, как будто не совсем понимал, что видит, или как будто чего-то ждал. Так странно. Знать бы, чего он ждѐт?

Потом очнулся.

– Конечно, я же сказал, достану. Выбирай.

Так, какие я там наметила?

– Вон то, большое такое, видишь? Ветка отвисает, значит, тяжѐлое. Собьешь?

– Зачем? Так достану.

– Так?

А он уже высоко на дереве, подпрыгивает так резко, что ветки ходят ходуном и трясутся.

На голову тут же сыпется древесный сор.

Я даже дыхание задержала, хотя уже не раз видела, как он двигается вверх. Так же просто, как я бегаю по прямой.

Нет, на это можно любоваться часами. Примерно такое же ощущение возникает, когда смотришь на трансляцию олимпийских игр, на каких-нибудь гимнастов или пловцов. И

страшно становится, как представишь себе, сколько и КАК нужно заниматься, чтобы отточить подобные движения до автоматизма. Да если я так изогнусь, у меня сразу все суставы повышибает и назад я уже не согнусь. И хотя кисейцы не совсем люди, но вряд ли сильно отличаются… в физиологии… учитывая его брачное предложение.

Но там, где гнезда, очень высоко – это уже не шутки. Там ветки тонкие совсем, а Парфен всѐ-таки не Тарзан! Но нельзя же кричать? Вдруг он испугается и сорвется? Ничего не остаѐтся, кроме как покрепче зажмуриться.

– Это? – раздается крик с высоты.

Я еле-еле открываю глаза и смотрю.

– Да!

– Отходи!

Я быстренько отскакиваю в сторону и жду.

Бумс! Сверху доносится скрежет, как будто в бетон ввинчивают огромный шуруп, а потом гнездо тяжело падает неподалеку, спружинивая на мягкой траве, и замирает.

– Еще одно! – тут же кричу я. – Поменьше выбирай!

– Стой, где стоишь.

Шум разворошенных листьев, снова всѐ трясется и сыпется вниз… и очередной Бум!

Не успела я подобрать шары, как Парфен спрыгнул с дерева, так неожиданно и так близко, что я вздрогнула, увидев перед собой его плечо. А над ним – ухо, а потом эта странная раскраска на коже… Впрочем, он быстро отошел. Ещѐ привыкать и привыкать к его скорости.

– И зачем они тебе? – интересуется Парфен. Даже не запыхался.

– Сейчас.

Ого, а он тяжелый, этот шар. И дырка, которая норка, совсем крошечная. Как эти зверушки через такую умудряются что-то заталкивать внутрь? Ладно, неважно. Ну, думаю, вряд ли там белка сидит, по идее она должна была выскочить, как только гнездо затряслось. Ладно, и это неважно.

Недолго думая, я сунула в дырку палец, потом второй. Итак, чего тут есть?

Нет, так неудобно, нащупать ничего не получается, хотя если шар повернуть, внутри чтото пересыпается и гремит.

– А можно его как-нибудь сломать?

Парфен молча забирает гнездо из моих рук и, размахнувшись, бьѐт им об дерево. Дерево скрипит и стонет, а гнездо рассыпается, как глиняный горшок, на кривые осколки.

И – фанфары! Я оказалась права. Белка-барахольщица таскала в нору всѐ подряд, в том числе росинки. В груде ореховой скорлупы, панцирей от жуков и прочего мусора радостно поблескивали прозрачные шарики.

– Второй разбивай, – сказала я, выбирая из кучи росинки.

Бумс!

Второй шар, поменьше, оказался не таким щедрым уловом. В общем числе я набрала семнадцать росинок и думала теперь, куда же их деть. Хотелось спрятать в карман, но теперь их слишком много, так что они могут высыпаться и потеряться.

Парфен тем временем уселся на своѐ прежнее место, собирая в рюкзак вынутые на привале вещи и утягивая завязки. Его глаза подозрительно блестели.

Ладно, придется жертвовать паранойей и пользоваться, в конце концов, рюкзаком. Вздохнув, я практически на ощупь ссыпала росинки в главное отделение и снова увидела, как по мне быстро скользнул его взгляд. Ага, тоже смотрит!

– Ты не против, если я не буду с тобой делиться? – спросила я, вытирая ладонь об штаны.

Он улыбнулся и промолчал.

– Так что?

Когда это от меня так просто можно было отделаться? Не хочется ему отвечать? А мне хочется слышать ответ!

– Я не против, – покладисто согласился он.

Это победа, да! Полная и безоговорочная. Вот так вот! Знайте наших.

Что он там говорит?

– …Тем более я в любой момент могу подняться наверх и сбить себе ещѐ десяток гнезд.

И тут он зевает. Очень широко, напоказ, фальшиво и расслаблено.

Не знаю почему, но мне становится смешно. Да, мне его не обойти. Но ведь и ему со мной будет непросто!

Мы смеѐмся вместе, от души хохочем, потому что день удался, потому что вокруг никого постороннего и не нужно бояться, что о тебе подумают дурно. Потому что мне легко смеяться вот так… с ним.

– Ладно, пошли, – говорит Парфен и поднимается с земли. Я встаю и иду за ним следом.

– Оставлю этот вариант как запасной, – рассуждает тем временем Парфен, привычно рыская глазами по зарослям. – У этих белок вроде бы существует массовый способ борьбы с врагами – собираются кучей и набрасываются. Ну, знаешь, когда терять нечего. А если их дома разрушить… точно сожрут. Так что пока повременим.

– Да уж, лучше повременить, – соглашаюсь я.

Хотя если честно, желание легко и просто (я-то не прыгала по деревьям и не разбивала гнезд) нажиться росинками за счѐт жадных белочек очень даже привлекательное. Но что поделать, Парфен прав – сама я гнезд не достану, а его каждый раз просить – зазнается ещѐ. А

кстати…

Следующие несколько секунд я улыбаюсь, как сумасшедшая и старательно прячусь ему за спину, чтобы он не увидел моего подозрительно довольного лица.

А всѐ оттого, что он не пытался отправить меня в одиночное плаванье, а взял с собой, даже не задумавшись, не пора ли расходиться? А совсем недавно каждые несколько минут смотрел так оценивающе, будто только и ждал малейшего повода, чтобы бросить меня одну прямо посреди джунглей. И вот, я научилась добывать Росу, значит, могу справиться без помощи,

так что вот он, повод – однако об этом никто не вспомнил. Или сделал вид, что не вспомнил.

Получается, я молодец! Не знаю, правда, что я такого сделала, но сделала же?

…Время шло, внешний вид джунглей совершенно не менялся. Не знаю, почему, вроде путь проделан немалый и дорога не повторялась. Смысл ходить по кругу, ведь росинки на раз посещенных территориях уже собраны? Иногда, правда, нудный пейзаж прерывался каким-то небольшим отклонением от местной нормы – горкой там или оплетенным травой огромным камнем, похожим на яйцо в два моих роста. Или ямами и оврагами, к счастью, так плотно заросшими ветвистыми растениями, что казалось, ты идешь по навесному мосту. В общем, пейзаж был удручающе однообразен.

Зато я каким-то образом наловчилась улавливать в зелени блеск росинок! Не знаю, даже как объяснить, возможно, просто повысилась уровень самоуверенности, но так или иначе, росинок в моѐм рюкзаке становилось всѐ больше. Я уже не боялась, а предвкушала момент, когда встану напротив лотерейного аппарата и, бросив первую росинку, сразу же выиграю самый редкий ресурс, желательно максимальное количество. А следующей росинкой – следующий на очереди. И так далее, до тех пор, пока не выиграю игру.

Чего-чего, а мечтать я горазда.

Парфен обычно шел чуть впереди и обыскивал левую сторону дороги, а я – правую.

И вот, неподалеку я увидела очередной огромный камень, отличавшийся от остальных только более темным зеленым цветом, а прямо под ним – блеск. Чаще всего блестели не росинки, а круглые жуки, но могло и повезти, не проверишь – не узнаешь. Ну, я и пошла проверить.

Под ногами хрустела сочная зелень, почему-то было много сломанных веток, будто ктото обломал или объел окружающие деревья. Точно не скажу, но даже пахло приторней обычного, хотя казалось, нюх у меня окончательно отбит.

И кроме зелени и влажной земли пахло ещѐ чем-то… непривычным.

Впрочем, какая разница, чем вокруг пахнет, если у меня тут росинка. Всего пару шагов осталось, а она скрылась под листьями низкого куста вроде папоротника, сквозь который ничего не видно.

Я сделала ещѐ шаг. Теперь нужно наклониться и… Отчего-то резко закружилась голова.

– Айка…

Больше всего меня испугал не голос Парфен, а то, как тихо он это сказал.

– Замри.

Я моментально остановилась. Что-то было в его нейтральном голосе настораживающего,

причѐм такого ощутимого, до рези в животе. Монотонно, по слогам он продолжал:

– Медленно возвращайся ко мне. Шаг влево, потом назад. Давай.

Хм, даже интересно, в чѐм дело? Отступая и пятясь назад, я внимательно рассматривала листву перед собой и недоумевала. Что-то случилось? Может, шутка дурацкая? Вроде бы,

прежде он не замечен в глупых розыгрышах.

Я отходила в сторону и пятилась, пока не уперлась спиной в нечто твердое. Так как оно было к тому же теплое и ровно дышало, я сразу поняла, что это Парфен. Он не отодвинулся.

У меня тут же повысилась температура, а во рту пересохло. Раньше как-то у меня мужчины такого эффекта не вызывали, но говорят, всѐ когда-то случается в первый раз.

– Что это было? – шепотом поинтересовалась я.

– Грузда.

– Что?

– Пошли.

Он аккуратно обхватил пальцами мой локоть, и мы снова попятились назад и в сторону.

Оказавшись на приличном расстоянии, на небольшом, довольно свободном пятачке земли,

Парфен отпустил мой локоть, отступил и вздохнул.

– Это была грузда. Местное животное, самое большое на этой планете. Тебе должны были сказать.

– А, говорили! – я обернулась к нему. – Он такой… Ну в общем, безопасный.

– Ага. И весит пять тонн. И если наступит, то придавит – мало не покажется. Он редко шевелится… может долго стоять неподвижно, а потом раз – и передвинуться на пару метров или развернуться. Выковыривай из земли потом то, что от тебя останется.

– Так вот отчего вся паника? Да ничего страшного! Я бы заметила, если б он стал поворачиваться.

– Да? А ты вообще его видела?

Я задумалась. Ответ напрашивался только один.

– Это тот камень огромный такой, зеленый?

– Ага. Это его задняя часть, между прочим, была. А ты в упор смотрела и не поняла, что это такое! А ещѐ хочешь меня убедить, что способна заметить опасность.

– Ладно, не кипятись, – на удивление мирно ответила я. Вообще я люблю поспорить, но кто знает, возможно, соседство с… задней частью этой огромной неповоротливой грузды действительно опасно для здоровья.

Парфен некоторое время молчал, но дышал так напряженно, что даже показалось, что самое страшное не минуло, а наоборот, впереди.

– Что-то случилось? – осторожно спросил я.

– Ты послушалась, – напряжено ответил он.

– Я послушалась? Ну да… а что в этом неправильного?

– Даже не стала спорить.

– А почему я должна спорить?

– Чтобы сделать всѐ по-своему. Я одно время думал, может, ты эта, феминистка. Я читал,

что их у вас много. Думал, может, ты тоже предпочитаешь одиночество, чтобы всем руководить самостоятельно, что ты одна из них, раз уж ты…

Он не договорил, а упрямо сжал губы. Раз уж что? Отказалась от его предложения?

– Ты читал про феминисток? – удивилась я, непроизвольно пряча глаза. В наше время люди редко испытывают стыд, и вот он – один из этих редких случаев.

– Конечно. Как и о много другом. Я же объявил об интересе к землянке, и мне нужно было понять, что я сделал не так.

– И что? Много прочитал?

– Ну, никак не меньше 17 томов! – вдруг разозлится он.

Я сразу вскипела. И куда делась моѐ желание вести себя максимально сдержано и примерно?

– А чего ты кричишь? Между прочим, тоже мне, кавалер. Кто так знакомится с девушками вообще! Сначала целый список присылает, чего ему, видите ли, не хватает, а потом вместо того чтобы понять свою ошибку и исправиться, сбрасывает целых два пункта, как будто специально издевается! Целых два! Да я просто онемела от такой щедрости!

Ну вот, всѐ-таки ругаемся.

– Я не хотел тебя исправлять, я хотел, чтобы тебе было комфортно в нашем обществе!

Или я должен был допустить, чтобы ты появилась среди кисейцев совершено неподготовленной и все втихаря посмеивались над твоими промашками? Мы не самая тактичная раса, если ты ещѐ не поняла, насмешки и подковырки для нас вполне нормальная реакция на чужие ошибки. Иногда злые насмешки. Кисейцы пытаются, конечно же, стать великодушными, как остальные расы Союза, но до этого нам всѐ ещѐ далеко! Но ни один кисеец не допустит, чтобы смеялись над дорогим ему человеком!

Я замялась. С такой точки зрения я его требований не рассматривала.

– Так что? – почти с угрозой повторил он. – Что скажешь? Надо было просто взять и выставить тебя на посмешище?

– Нет, так тоже не надо было делать, – нехотя призналась я. Но тут же опомнилась. – Но это не значит, что ты имел право выставлять обязательные требования! Ты же что дал понять?

Мы встречаемся или на указанных тобой условиях, или никак!

Он вдруг резко прищурился и с недоумением спросил.

– Чт… Ты видела моѐ последнее сообщение?

Я замялась, но врать не рискнула. Врать я не умею, вернее, вру я отлично, но ему не могу.

– Нет.

– Нет? – он взвился. – А что ты с ним сделала?

– Я… отправила его в игнор. Но я не специально, послушай, просто я разозлилась и…

Договорить мне не дали.

– Ты разозлилась? – завопил он, и крылья его носа нервно задѐргались. – В игнор? Меня?

О чем тогда говорить? Всѐ кончено!

– Нет, не конечно! – в запале крикнула я.

– А я говорю, ничего не будет!

– Это не только тебе решать!

– И слушать не хочу!

Парфен резким движением подтянул лямки рюкзака и начал разворачиваться ко мне спиной.

Ах, так! Даже говорить не хочет?

Я запыхтела, пытаясь не броситься на него с кулаками, а тем более не броситься с объятиями и поцелуями, или не открыть рот, потому что тогда можно сказать много лишнего, но большая порция кислорода вдруг так необычно на меня подействовала, что всѐ остальное моментально отошло на второй план. И этот жар, который громко трещит и охватывает плотным кольцом тело… И головокружение.

Ноги подкосились, и я рухнула в траву. Конечно же… нашли время, предатели.

Глаза сами собой закрылись, и теперь я слышала только своѐ слабеющее дыхание. Вскоре и оно растворилось в пустоте.

…Очнулась я тоже сама. Уже начинало темнеть, надо мной плотным навесом сомкнулись осточертевшие листья, а рядом сидел Парфен, который внимательно изучал экран, транслируемый круглым блестящим шаром. Значит, он вызвал Чипка. Под головой, кстати, чувствовалось что-то мягкое, да и лежала я ровно. Судя по всему, мне здорово повезло, что Парфен меня не бросил. Вернулся, поди, из чистого любопытства, проверить, почему я не выкрикиваю ему вслед оскорблений и проклятий, а тут такая неожиданность – потому что лишилась чувств. Небось, ещѐ думал, что я притворяюсь!

Парфен мимоходом оглянулся на меня и увидел, что я очнулась. Тут же отодвинул экран и наклонился ближе.

– Айка, ты делала прививки?

– Что? – голос не слушался.

– Ты потеряла сознание. Чипок произвѐл проверку, и утверждает, что это обычная аллергическая реакция на местные раздражители. Ты делала иммунопрививки?

Прививки? Что-то такое припоминаю.

– Мне делали их в центре адаптации.

– И всѐ? Те прививки рассчитаны только на планету адаптантов! А тут другой мир! – повысил он голос. – Чѐрт!

Горло перехватило. И еще по лбу ползли мокрые капли, одежда казалась влажной, раздражающей, а хуже всего было то, что не хотелось шевелиться и даже дышать. Жар никуда не делся, как и головокружение. Но теперь я не могла даже стоять.

– Я умру.

– Нет, ты не умрешь.

Он насупился, отвернулся и щелкнул по Чипку – открылась воронка. Потом запустил руку в свой рюкзак и вытащил горсть росинок. Ссыпал в отверстие и полез за следующими. Стал добавлять по одной, пока не загорелась зеленый индикатор. Отверстие закрылось, и Чипок быстро взлетел, ввинчиваясь в листву перпендикулярно вверх и исчезая. И вот от него остался только препротивный звук.

– Он привезѐт тебе вакцину, – объяснил Парфен. – Потерпи.

Потерпи? Легко говорить тому, кто не покрыт липким отвратительным потом и чьи мышцы не превратились в кисель.

Мне стало себя невыносимо жалко.

– Я умру, – пробормотала я и хлюпнула носом. Не специально, само собой вышло.

– Нет, – спокойно ответил он, поворачиваясь ко мне и удобно устраиваясь на рюкзаке, который использовал в качестве сидения.

– Не спорь! Я как умирающая должна сказать своѐ последнее слово, а ты должен слушать и кивать. И ещѐ должен мне всѐ простить. Не спорь!

Парфен поскрипел зубами, но резко кивнул.

– Прости меня за то, что я тебя обидела. Я не хотела.

Он молчал, только сложил руки на груди. Отгораживается. От умирающего человека отгораживается – как некрасиво!

Ну что за упрямство такое – и так не вовремя!

– Я умираю, между прочим, – сочла необходимым я напомнить.

– С чего ты взяла?

– У меня останавливается… дыхание останавливается. И я чувствую, как горит моя кровь.

Попробуй только поспорить. Откуда тебе знать, как умирают земляне?

Он посопел.

– Правда, неоткуда, – вынуждено согласился, в конце концов.

– Вот! Посмотри на меня… Вот так, прямо в глаза. Я серьѐзно, Парфен, ты должен меня простить.

Он некоторое время пристально смотрел, как будто прикидывая, что проще – простить или до конца дней своих ходить надутым, как мышь на крупу. Его губы выглядели такими мягкими, что хотелось провести по ним пальцем, однако рука не поднималась, и приходилось ограничиться одними фантазиями.