Текст книги "Не зарекайся (СИ) "

Автор книги: Юлия Панченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

Сергей Иванович усмехнулся, но на дне серых глаз залегла грусть.

– Я не дам тебе стартового капитала. В зародыше подавлю попытки добыть деньги в кредит или с рук на руки. Тебе двадцать три, Саша, ты уже не ребенок. Подумай о матери. Ей тяжело видеть, как ты идешь в никуда, гордо задрав нос. Поработаешь в центре – поживешь на зарплату. Я попросил подготовить для тебя комнату в гостевом блоке. Подумай о том, что твое поведение недостойно звания миссионера. И перестань вести себя с сиротами как с прокаженными. Эти дети совершенно здоровы и вменяемы. Не нужно от них шарахаться.

Александр посмотрел на отца со злостью, но не сказал ни слова – видел упрямую складку на лбу, которая появлялась у родителя в моменты ослиной упрямости. Если уж что решил – хоть кол теши.

***

Он жил в приюте уже почти три месяца. Скучных, бесполезных месяца. Ни активного отдыха, который он так любил, ни приятного общения с противоположным полом.

Конфликт с отцом случился как раз на этой почве. Сын не хотел жить праведно и блюсти библейские законы. Он полагал, что волен выбирать собственный жизненный путь. Отец артачился. Он неизменно напирал на то, что они воспитывали его для великого будущего – служения и прославления слова Божьего. Когда же Саша решил высказать свое мнение, мать схватилась за сердце, а отец заблокировал карту и наказал, как мог – запер в этом сумасшедшем доме, где даже поразмыслить в тишине было негде. Запер для того, чтоб сын подумал и остепенился. Перебесился.

Сложность была в том, что ослиную упрямость имел не только отец – черта эта была присуща каждому из членов их семьи. Саша не просто не хотел перебешиваться, с каждым прожитым в центре днем, он раздражался и укреплялся в мысли отойти от отцовских наставлений, канонов протестантства, а также христианского вероучения.

Выжить на мизерную зарплату было сложно, не смотря на то, что он не платил за жилье и еду. Поэтому на четвертый месяц Саша плюнул на развлечения и принялся откладывать каждую копейку. Это сделало его и без того несладкий характер практически невыносимым.

Дети замолкали, стоило ему появиться в зоне видимости. На этот смешной протест Александр Сергеевич кривил губы в сардонической усмешке и выше поднимал подбородок.

Однажды – после особенно жестко высказанного Сашей мнения насчет фигуры одной из девчонок, сопливые козявки – его воспитанники, решили устроить ему темную. Они не знали, что спит он невероятно чутко и их приближение услышал за десяток метров. Саша встретил смельчаков валявшейся под кроватью битой – подарком брата на какой-то праздник. Он закинул ее на плечо и лениво переводил взгляд с одного растерянного лица на другое. Через минуту от сопляков, ввалившихся в его комнату, не осталось и следа.

После этого случая лезть к нему остерегались, лишь изредка огрызались, на что он даже внимания не обращал. Только злился, что заперт в этом обиталище – без денег, без развлечений.

Но особенно сильно его раздражала одна девица. Она постоянно смотрела на него, открыв рот, и следила за каждым шагом. Ее светлые волосы вечно были всколочены, словно она не расчесывалась неделями, а глаза – глубокого зеленого цвета, постоянно округлялись – наивно распахиваясь для всего вокруг. Эта ее доверчивость бесила. Хотелось сказать гадость и следом еще подзатыльника крепкого дать.

Она, кажется, Юлька, напоминала Саше его бывшую одноклассницу. Та точно также глядела – наивно и слезливо. Только, в отличии от этой нечесаной, еще и побирушкой была. Он помнил, как она стояла возле церкви на Пасху, с протянутой рукой, устроившись рядом с алкоголичкой и безруким инвалидом, и таращилась глазищами в пустоту. Помнится, он тогда подошел и кинул ей железный рубль. Соученица же перевела на него отсутствующий взгляд, и, узнав, пунцово покраснела. Даже слезы на глазах выступили.

Эта Юлька напоминала ему ту лохмотницу, над которой после открывшегося секрета смеялась вся школа. Наверное, поэтому он перенес на девчонку свою неприязнь и брезгливость.

Стоило подумать о ней, как из-под земли выскочила. Вон, идет широким шагом по аллейке, размахивает пачкой жевательных мармеладных медведей. Платьице на ней дурацкое, белое, с летящим подолом. Волосы как всегда – рассыпались по узким плечам непослушной гривой. Идет себе, башкой бестолковой вертит, его еще не заметила – сидящего на крыльце.

Вокруг лето, цикады стрекочут, воздух застыл словно кисель, а в нем и вместе с ним – запах роз и конфет мармеладных.

Вот опустила руку в пачку, достала парочку медведей, закинула голову и положила в рот конфеты. Следом облизала пальцы – безыскусно и просто, но Саше почему-то жарко стало. Сглотнул, посмотрел на нее еще раз – шестнадцатый год девице, а ведет себя – дура дурой. Учится посредственно, читает вечно какие-то книжки, и допоздна на дальней качели засиживается. Ноги в комариных укусах – на бледной, прозрачной коже хорошо видны розовые, расчесанные кружки.

Заметила его, махнула рукой приветливо, от чего поморщился – опять с разговорами дурацкими пристанет.

– Александр Сергеевич, здравствуйте! – села рядом с ним, бесцеремонно вторглась в личное пространство, знать не зная о существовании последнего.

А еще – напрочь проигнорировав в его глазах недовольство такой близостью.

От нее пахло конфетами и ромашковым шампунем, а от тела мерно исходило тепло. Он почувствовал его через тонкую ткань футболки.

– Вы не на смене сегодня? – продолжая жевать, поинтересовалась Юля и протянула ему ополовиненную пачку с конфетами. – Хотите?

Александр Сергеевич посмотрел сначала на упаковку в ее руках, потом поднял глаза на лицо – бледное, с несколькими конопушками на капризно вздернутом носе, остановил взгляд на ее бездонных глазах и отрицательно покачал головой. А потом, словно спохватившись, скривился и поморщился:

– Не ем эту мерзкую гадость.

– Ну и зря, – совершенно не смутившись, ответила Юлька. – Вкусно очень, – сказав, запустила руку в пакет, достала двуцветного мишку и поднесла к губам, а потом повернулась к Александру: – Точно не будете?

Он как завороженный смотрел на ее тонкие пальцы с аккуратными лунками ногтей, держащие конфетку у самых губ. Облизнулся – совершенно ненамеренно, и зло тряхнул головой:

– Сказал нет, значит, нет, что пристала?

Юля пожала плечами, положила медведя в рот и встала с лавочки, взмахнув напоследок летящим вокруг стройных ног, белым подолом.

***

Он ей нравился. Так нравился, что даже стыдно было признаваться. Почти все девчонки сохли по нему – кто в тайне, кто, жалуясь вслух. Они все вместе на него смотрели, разинув рты, а он не обращал внимания ни на кого.

И это коллективное обожание сблизило девчонок, что было парадоксальным, и казалось совершенно нелогичным. Они обижались, что все их старания – тщетны, а потому стояли друг за друга горой и строили новые и более изощренные планы по взятию крепости.

Юля не обсуждала свое большое и светлое чувство ни с кем, и девочки даже не подозревали об ее тайне, поэтому Юля была вне культа обоготворения Александра Сергеевича.

Она ругала себя, что нарушила зарок, что совершенно нечаянно влюбилась в недоступного, далекого как Юпитер, парня.

Он казался ей самым-самым. Красивым, изысканным, модным.

Да, его не любили ребята и девочки постарше. Воспитатели тоже отзывались с прохладцей.

Но, разве много нужно подростку, чтоб наделить своего возлюбленного наилучшими человеческими качествами? Пусть Юля и замечала снобизм, а также заносчивость старшего директорского сына, но отмахивалась, старалась быстрей из памяти стереть недостойные деяния молодого мужчины. Ей было уже от того приятно, что может видеть его каждый день и любоваться издали, лишь изредка перекидываясь парой ничего не значащих слов.

Так было ровно до одного события, которое вдруг открыло Юле глаза, заставило прозреть, хотя по своей значимости событие это не могло сравниться с другими – бывало ведь и хуже.

В очередной летний вечер, после заката, они с ребятами ватагой сидели на крылечке – любимом месте для болтовни и поедания чипсов. Спорили о пустяках – кто какую машину в будущем хочет.

– Я бы Вольво хотел, – авторитетно заявил Марк.

Он оканчивал техникум, и уже искал работу – автомехаником, по специальности.

– Там движок что надо, – закатил глаза мечтательно, потом захрустел вытащенным у соседа из пачки сухарем.

– А я, Мерседес, – заспорил Ванька.

Юля помалкивала, так как совершенно не представляла, какую машину себе хочет.

Из темноты аллеи показался Александр Сергеевич и дети замолчали. Услышь он, о чем они только что болтали – высмеял бы. Как пить дать, высмеял бы.

Воспитатель был не один, рядом с ним важно вышагивала приезжая пасторская дочка. Они о чем-то увлеченно разговаривали и даже смеялись.

Остановились возле крыльца, и, не замечая притихших ребят, продолжили разговор, будто наедине были.

– Да ладно, видно же, – запрокинув голову, засмеялась Олеся – та самая пасторская дочка. – Они все по тебе сохнут, Сашка, неужели не заметил? Я еще на служении обратила внимание – глазами тебя провожают, да в рот заглядывают. Любую выбирай и хоть завтра – под венец!

На этом заявлении они оба вдруг посмотрели на Юльку, что в уголок старалась забиться и оказаться невидимкой. Александр Сергеевич прищурился, смерил девушку внимательным взглядом и нарочито громко, так, чтоб всем слышно было, сказал:

– Я никогда не женюсь на центровской. Ни за что на свете, – губы его презрительно скривились, будто и не про людей рассуждал, а про козявок.

– Что так? – довольно улыбнувшись, спросила Олеся и манерно закусила нижнюю губу.

Под светом фонаря, где стояла парочка, все ужимки и мимика были отчетливо видны.

– Все они слишком бесцеремонные, шумные, их видно за версту: как среди благородных выделяются плебеи, так и центровские рядом с другими людьми – белые вороны. Иметь рядом такую вот кликушу – нечесаную, недалекую, упаси, Всевышний.

Что он хотел сказать дальше, Юлька слушать не стала. Поднялась с лавки и, гордо выпрямив спину, зашла в здание.

Слова его – как раскаленным железом по коже, такой же болью на сердце легли. Заклеймил. Кто она, и кто он – плебейка и золотой мальчик. Ведь в чистом виде мезальянс.

В тот вечер девочка впервые задумалась о неравенстве в обществе и то, к чему привели думы, ей совершенно не понравилось. Касты и клише, ярлыки и несправедливые клейма – у каждого алели на лбу. Чей сын, в какой семье рос, кто родители, где учился, и какую получил профессию – попробуй только не соответствовать, сразу загнобят, лишат своего царского внимания, плюнут в лицо просто за то, что ты – другой. Из другого теста слепленный, в другой среде взращённый.

От этих мыслей сделалось нехорошо. А еще было жалко, даже больно разочаровываться в возлюбленном.

– Ну и катись, – в сердцах бросила Юля в пустоту и впервые за несколько лет, расплакалась.

***

Через неделю они с ребятами уехали отдыхать на побережье – без Александра Сергеевича. Там Юля всячески отвлекалась и старалась не думать о своей глупой и навечно безответной любви.

Следом за летом пришла осень, девушка перешла в одиннадцатый класс. Следовало выбрать специальность и всерьез задуматься о будущем, поэтому мысли о директорском сыне она давила в зародыше.

Он все еще жил в центре, был по-прежнему неприветлив и хмур, но теперь до этого Юле не было дела. За ней принялся ухаживать соседский мальчик, который каждый день приходил к ним на территорию играть в баскетбол. Они с ребятами гоняли мяч – толкались и порой кричали, а девочки лузгали семечки, сидели на парапете у парковки, рядом с которой и стоял щит с корзиной. Ребята – соседские вперемежку с обитателями приюта, то и дело носились вокруг – прямо у ног, девчонки от такого дела повизгивали и, в целом, эти вечера приятно скрашивали даже унылые учебные будни.

Парня, что пригласил Юлю на свидание, звали Алёшей. Он был милым парнем, с которым весело было болтать о пустяках, и на встречу девушка согласилась.

Где одно рандеву, там и два, ведь Лёшка, в самом деле, был интересным и нескучным.

Однажды, когда они с Юлей как раз возвращались из кафе, недалеко от центра случайно встретили Александра Сергеевича.

Он глянул на них мельком, а когда понял кто перед ним, то впился в Юлю внимательным взглядом. Что это был за интерес Александр и сам не понял – то ли ехидное злорадство, то ли любопытство. Она изменилась за лето, вытянулась, немного загорела – как загорают светловолосые: лишь немного покрываясь бронзой. Волосы ее были аккуратно уложены, и оказалось, что у нее высокая, тонкая шея, лепные скулы и чистая фарфоровая кожа. Да и вела себя Юля с бесспорным достоинством: спина прямая, на красивом лице мягкая улыбка, шаг легкий, движения плавные. Одета была в темно-бардовое платье, что выгодно обрисовало тончайшую талию и стройные ноги.

– Добрый вечер, – первой поздоровалась девушка, и Саше сделалось досадно.

С каких это пор он перестал быть элементарно вежливым?

– Здравствуйте, – светским тоном ответил он, и перевез взгляд на спутника девушки.

Парень показался Александру излишне брутальным – такой себе бестолковой горой мышц, с бычьей шеей и маленькой головой на плечах. Одет был качок в джинсы, белую футболку, а также кожаную курточку – она так тесно сидела, будто втиснулся в нее парень с большим трудом. Куртка поскрипывала и грозила вот-вот лопнуть по швам.

Вот что за пижон, подумал Саша – ведь смешон и только. А Юля, рядом с таким громилой, смотрелась по-особенному хрупкой, легкой.

Кавалер кивнул безразлично на приветствие и переключил внимание обратно на девушку.

Александр Сергеевич немного отстал, давая парочке пройти вперед, и принялся наблюдать. Не то, чтобы ему было очень любопытно, но забавной встреча казалась по определению.

Они – совершенно не смотрящаяся вместе парочка, как раз остановились у ворот. Юля подняла голову, улыбнулась мило и что-то сказала. Наверное, благодарила за вечер. Парень улыбнулся в ответ и Саша подивился – как изменилось серьезное до того лицо. Словно светом озарилось. Потом кавалер взял Юлькину руку – запястьем вверх, и поднес к своим губам. Поцеловал медленно, не сводя с нее своих темных глаз, а она смущенно улыбнулась, показав милые ямочки на щеках и белые ровные зубы. Потом нежно отняла руку, еще раз подарила улыбку и, не оборачиваясь, зашагала к дому.

Саша сам не понял, что его так смутило и разозлило. Словно в замочную скважину подсмотрел. И то, за кем именно – еще более ошеломляло.

Ему до этой странной девочки никакого дела не было. Она всегда незримой тенью за ним ступала, он и привык, что тень эта – всегда за спиной. Когда только за ним бродить перестала?

В тот вечер Саша неприятно удивился метаморфозам в Юлином поведении – и впервые обратил на нее свое пристальное внимание. Она перестала реагировать на него, взамен предпочтя соседского парнишку и это было… Досадно?

В два счета он нагнал хрупкую фигурку. В сгущающихся сумерках ее почти не видно было – только волосы золотой волной по спине стекали.

– Что, женишка нашла? – спросил он мимоходом, и, обогнав девушку, преградил ей путь.

Они остановились на том самом месте, где Александр бросался громкими словами и мел хвостом перед пасторской дочкой – под фонарем, который сегодня не горел – не зажгли еще.

Лиц в темноте было почти не видать, только угадывать да додумывать. На втором этаже то тут, то там свет горел, где-то вдали визжали детишки, носясь по двору, и только у крыльца было пустынно.

– Отчего же сразу жениха? – пожала плечами Юля. – Просто общаемся.

– И как, нравится? – самого себя удивил, когда спросил это.

– Полагаю, это не ваше воспитательское дело, – закинув голову и посмотрев в глаза молодому мужчине, ответила девушка.

Обошла его по широкой дуге, насмешливо вспомнив, как он не любит вторжения в свою зону комфорта и, улыбнувшись непонятно чему, зашла в дом.

***

Юля все чаще стала занимать его мысли. Саша понял это одним осенним вечером, когда дождь заунывно выстукивал монотонный ритм по стеклу. В комнате было полумрачно, и на тело такая лень навалилась, что с дивана не подняться. Спать было рано, и Саша лениво листал какой-то журнал, неизвестно как попавший к нему в комнату. Недавно его навещали друзья, может статься, от них издание и завалялось. Журнал был интерьерный с кучей иллюстраций. Перевернув страницу, Саша наткнулся взглядом на комнату в темно-бардовых тонах, и в голове тут же вспыхнул Юлин образ – грациозно ступающей на высоких каблучках, в ярком платье, идущей рука об руку с темноволосым парнем, затянутым в черную куртку-косуху. Саша видение отогнал и рывком сел на диване. Словно в мозги въелась – подумал он.

Снова устроившись на софе – закинув ноги на спинку, Саша откинул прочь журнал и закрыл глаза. Мысли вернулись в прежнее – безопасное, но не очень-то приятное русло. Вспомнился последний разговор с отцом – тот, отчаявшись дождаться от сына адекватного и быстрого решения, гневался и даже срывался на злой шепот.

– Сколько так может продолжаться? – рычал родитель. – Ты ничего не предпринимаешь уже почти год. Если до лета не одумаешься, отправишься учиться в университет богословия.

– Перестань навязывать мне свой образ жизни, мысли и вероисповедания, – в ответ ощетинился сын, – Сам разберусь в своей жизни!

– Я тебе все сказал, – в очередной раз рубанул воздух рукой Сергей Иванович.

Теперь Александр отчетливо понимал, что придется принимать судьбоносное решение и сделать это необходимо быстро. Быть церковным служителем он не желал, прятаться за спиной у семьи и висеть на их шее обузой он тоже больше не мог, поэтому всерьез задумался о развитии собственного бизнеса. У него имелась накопленная сумма, но она воистину была мизерной для стартового капитала. Именно поэтому он решил уехать на заработки за границу, и там сделать первые шаги к становлению бизнеса. Решение далось легко и, приняв его, у Саши, будто камень с души свалился. Пусть перечить отцу, и идти наперекор его воле, было неприятно, но жить так, как велел батюшка – было куда хуже. Саша всегда выбирал меньшее из зол.

Касаемо религии… отношения с Богом у парня были слишком запутанные, и он сам в них не мог разобраться. Александр, в свои двадцать четыре грешил осознанно – иногда сожалея об этом, иногда нет.

Впрочем, это не мешало ему верить.

За окном окончательно стемнело, дождь продолжал настукивать простенький мотивчик, и Саше вдруг очень захотелось чаю. Большую кружку крепкого, черного, с круглой долькой лимона. Так захотелось, что он не поленился – встал, достал с полки свою пол-литровую чашку и отправился в столовую.

Чайник засвистел, Саша снял его с электроплиты, налил в заварочный чайник кипятку и накрыл его крышкой. Парень скучал, рассматривал белый кафельный пол с не менее белоснежной затиркой на швах, ждал, пока заварится напиток, когда снаружи послышался громкий возглас полный боли.

Его тут же потянуло выйти и посмотреть – что случилось. Признаться, желание это было болезненно-странным, так как раньше Саша не замечал в себе подобного любопытства. Скорей всего дело было в том, что он узнал голос. Да и как не узнать его было, если въелся в память намертво.

У подножия лестницы сидела Юля и двумя руками держалась за распухающую на глазах, лодыжку.

– Кто бы сомневался, – буркнул Саша и грозно продолжил:

– Что случилось?

Девушка подняла на него глаза, полные боли и от того мутные, без всякого выражения. Лицо ее заливала нездоровая бледность, особенно побелел лоб и крылья носа.

– Да чтоб тебя, неужто сломала? – Саша рывком приблизился, сел на корточки, – Дай, посмотрю, – и, не ожидая ее позволения, прикоснулся пальцами, затянутыми в перчатки, к обнаженной коже.

– Не трогай, больно, – прошептала Юля, и вцепилась ему в рукав, забыв, что надо на «вы» и с уважением.

– Дай, вправлю, сейчас как новенькая будешь, – не давая возразить, Саша вдруг так за ногу дернул, что Юля зажмурилась – перед глазами четные точки замелькали. До крови губу прокусила.

Но, боль тут же схлынула, только ноющая пульсация осталась и отек.

– Ты куда неслась, оголтелая, да еще и после отбоя, – взялся за менторский тон Саша.

– Не ваше дело, – огрызнулась девушка, и спрятала лицо в ладонях.

Ей вот-вот Лёшка позвонить должен был, а телефон внизу. Вот и неслась через три ступеньки. Наверху все уже спали, а она отпросилась у воспитательницы поболтать пять минут. И вот.

Александр Сергеевич смотрел на нее с едкой усмешкой, словно все ее нелепые тайны наизусть знал. И эта ситуация, а в особенности прикосновение его рук: даже сквозь ткань перчаток тепло ощущалось – волновали, и сердце отчего-то быстрей стучало.

– Лед положить надо, или долго еще болеть будет, идем, – на этом Александр Сергеевич вдруг легко подхватил ее на руки и понес в столовую.

Юлька даже пискнуть не успела. Уткнулась носом в ямочку на его шее и задышала часто. От него пахло чем-то цитрусовым, очень мужским, приятным. И то ли это парфюм был, то ли запах его кожи, Юля так и не поняла.

Он усадил ее на стул и достал из большой морозилки заиндевелый кусок мяса замотанный в пищевую пленку. Потом нашел кухонное полотенце, завернул в него мясо и подал девушке.

– Спасибо, – пробормотала она и приложила компресс к лодыжке.

– Взялась на мою голову, – почти беззлобно пробормотал воспитатель и крикнул из кухни:

– Чай заварился, будешь?

Юля кивнула, забыв, что он не видит, а потом ответила вслух:

– Буду.

Через пять минут Александр Сергеевич поставил перед ней кружку, прошел мимо и закрыл дверь на ключ – изнутри. На удивленный взгляд девушки пояснил:

– Чтоб никто любопытного носа не совал. Нам ведь не нужны слухи и дурацкие сплетни?

Юля поглядела на него задумчиво и согласно кивнула.

Она дула на горячий чай, искоса посматривала на хмурого парня напротив, и понимала, что такой шанс ей вряд ли представится. Поэтому она сделала глоток для храбрости и спросила – просто, без изысков и напускного жеманства:

– Саша, ты всегда такой?

Он, казалось бы, удивился. Да так, что забыл сделать замечание касаемо «тыканья».

– Какой «такой»?

Юля поставила чашку на стол.

– Грубый, нелюдимый.

– А это – плохо? – прищурился в ответ парень.

Девушка опустила глаза.

– Ты гордец. Это – действительно плохо.

– С каких это пор соплюшки вроде тебя – стали учить меня и наставлять на путь истинный? – парень взял себя в руки и криво улыбнулся в своей излюбленной манере.

– Я не настолько младше, чтоб быть соплюшкой для тебя, – в Юлиных глазах загорелись искорки неудовольствия.

– Восемь лет – ощутимая разница, – ответил Саша и сделал из кружки большой глоток.

– Ты так говоришь, будто я тебе в невесты напрашиваюсь. Я помню твое безапелляционное мнение, так что не уточняй. Но я уже достаточно взрослая, чтобы сказать, что ведешь ты себя по отношению к нам – как самый последний кретин.

– Вот как. Девочка выросла и узнала грязные словечки. А если б позвал – пошла бы? Замуж за меня, пошла бы?

Последний вопрос вылетел изо рта не прошеным воробьем. Саша рот закрыл, но было поздно.

Юля округлила глаза, и он узнал этот ее взгляд – доверчивый и открытый нараспашку.

– Ты смеешься надо мной, да? – поглядела на него печально, а потом с тяжелой грустью спросила Юля.

–Да, смеюсь, – ответил он.

Сидеть напротив, смотреть в красивое лицо, зная, что он издевается – было безмерно тяжело.

Как бы Юля не старалась, все равно не смогла до конца изгнать из сердца чувства к этому негодяю. Он там занозой остался, шрамиком изредка саднящим. Это странное чувство к мужчине – неосознанное влечение на уровне физиологии, феромонов – оно либо есть, либо его нет вообще, но тогда еще девушка не понимала очевидного. Не знала, что никак от этого наваждения не избавиться, не прогнать. Мала была, чтоб анализировать серьезно и отвлеченно.

Смотрела на Александра Сергеевича – старшего директорского сына, воспитателя мужской половины и понимала, что не пара они. И никогда ею не станут. Обидно было, что читает ее как книгу открытую и видит насквозь. Что чувства ее нелепые – для него не тайна вовсе.

И повзрослела в тот миг на десяток лет вперед – на интуитивном уровне почувствовала, что должна сделать.

Встала, бросив на стол подтаявшее мясо, прохромала мимо, и не одарив его даже взглядом напоследок, уже у двери сказала, не повернув головы:

– Никогда не говори «никогда», Саша. Не зарекайся. Потому что судьба назло всё вверх дном перевернет, с ног на голову поставит.

***

Он уехал через неделю, напоследок в пух и прах разругавшись с отцом.

С Юлей попрощался своеобразно. Так, что надолго запомнил ее взгляд и прикосновения нежные.

Увидел ее на заснеженной аллее – одиноко бредущую фигурку среди нарядных, пышных елей, и на мгновение позволил себе стать подлинным – тем мальчишкой, что жил в нем, запертый в клетке условностей, рамках из заповедей и моральных законов.

В тот момент ярко вспомнилось, как месяц назад они возвращались из церкви всей толпой: шумной, смеющейся. Точно так же снег лежал и поблескивал на солнышке сотнями искринок. Мальчишки ваяли тугие снежки, хотя снег лепился неохотно – морозец стоял, и бросали в девиц, а те пищали да визжали на всю улицу. Прохожие на них оборачивались, и Саша подумал, что со стороны их орава кажется бандой дикарей. Но, на удивление это не разозлило его, только рассмешило. Он хмыкнул себе под нос, ухватил за пояс чуть не выскочившего на дорогу ребятенка – совсем мелкого, что недавно в центр попал. Собрался было наорать на бестолкового, как услышал позади въевшийся в сознание голос:

– Марк, дай мне!

Судя по всему, попросила тугой снежок. Сама бы такой комок – увесистый, плотный, ни за что б не слепила. Саша оборачиваться не стал, отпустил мелкого, повизгивающего пацана на ноги, и принялся ждать развития событий. Он не сомневался – знал, в кого она бросит. И через несколько секунд в спину ему – аккурат между лопаток попал тот самый снежок. За плечом послышались смешки и шепоток, а Саша про себя улыбнулся: попалась, козочка. Сейчас он ей за все отплатит, умыв симпатичное личико чистым январским снегом.

Обернулся, и как крейсер льды разрезает, сквозь разношерстную толпу на нее попер.

Юлька сперва не поняла в чем дело, а когда он почти к ней подошел, резво кинулась наутек, при этом мелко попискивая и не разбирая дороги куда бежит.

Как же его рассмешило ее ребячество! Но, виду не показал, в два счета догнал и ухватил девушку за шиворот.

– Не надо, тушь потечет! – залепетала Юлька, вмиг угадав его намерения.

Повернул ее лицом к себе и совершенно неожиданно засмотрелся. Мороз слегка разрумянил ее щеки, губы приоткрыты были, и дышала Юля сбивчиво от бега. Глазищи круглые, насыщенного глубокого цвета – никакие линзы не сравнятся. В глазах этих лукавые искорки и затаенное удовольствие от его близости. Ведь стоят, прижавшись, друг к другу тесно. Шапка, с совершенно дурацким помпоном, сбилась набок, а волосы из под нее золотой рекой так и текут…

Вспомнил Саша, как тогда ему захотелось к губам алым прижаться, как навязчиво потянуло, что он даже наклонился к ней ближе – к самому носу. Кто-то за спиной восторженно заулюлюкал и звук этот его отрезвил. Ведь дети – дети-то смотрят!

Отпустил девушку – один за другим разжав пальцы на ее воротнике, и отметил вспыхнувшие искорки разочарования в глазах. Наклонился, зачерпнул снега – самую малость. В его большущей ладони поместилось бы много, но он Юльку пожалел. Так, щепотку ей за шиворот сунул, чтоб хоть как-то свою близость с ней оправдать.

В день отъезда – когда он смотрел на бредущую худенькую фигурку, вокруг не было детей, вообще никого не было.

Поэтому Саша быстро нагнал ее, схватил за плечи, притянул к себе близко-близко и поцеловал.

Сначала прижался сухими, холодными губами к ее – мягким, с привкусом мяты. А Юля губы раскрыла, лизнула его несмело, от чего застонал, обхватил ее за талию, а она лицо его в ладони взяла. Сплелись языками – и жарко стало обоим, хоть на улице мороз с каждой минутой крепчал.

Когда стали задыхаться и почти в снег упали, Саша нашел в себе силы отступить, запахнуть на Юле курточку непонятно как расстегнувшуюся.

– Жаль, что мне не достанешься, – бросил напоследок и ушел, не оборачиваясь.

Как в душу плюнул.

Уехал, и ни о чем не жалел, потому что был уверен в своем поступке и принятом решении.

***

В Штатах у Саши жил друг, и он остановился у него, пока искал работу. Через некоторое время фортуна ему улыбнулась, подвернулась неплохая вакансия. Он ухватился за шанс обеими руками.

Не так себе представлял работу, далеко не так, но скрипя зубами и не отдыхая по несколько суток, он трудился. Через полгода имел железную репутацию, еще через год весьма неплохую сумму денег.

Работа его поглотила – оглянуться не успел, как еще несколько лет прошло.

Давно ничего не осталось от того юнца, каким он с родными прощался. Юношеский максимализм – растоптанный и зарытый где-то глубоко, забылся, выветрился из характера.

В двадцать восемь он решил съездить на родину – повидать отрекшихся от него, родных.

***

2008 год.

– Инка уже заждалась, Юля, ты идешь? – голос на том конце провода казался возмущенным.

– Иду уже, через пять минут буду, – сбросив вызов, Юля мазнула блеском по губам и мельком глянула в зеркало, но потом возле него задержалась.

В прошлом месяце девушке исполнилось двадцать, и на праздник она получила роскошные золотые серьги, на которые сейчас и смотрела в отражении зеркальном. Сергей Иванович подарил. От мысли о директоре и его семье у девушки вспотели ладошки. Столько лет прошло, а она все никак…

Юля уже два года не являлась воспитанницей приюта, так как после совершеннолетия дети вольны были как птицы перелетные – вот как Инка. Сегодня подружка как раз справляла проводы, на которых Юлю жаждали видеть. Но, не смотря на законы приюта, Юля все еще жила на его земле: зарубежные шефы отстроили на территории несколько мини-коттеджей, в одном из которых девушка и поселилась. Платила символическую цену за аренду жилья и за коммунальные, иногда помогала в приюте – воспитателя заменить или подсобить по мелочи. Такая ситуация вполне устраивала девушку: жилье – в родном краю, знакомой атмосфере, пять минут до транспортной развязки. Да и что говорить, ее устраивала материальная сторона вопроса – на стипендию хоромы в городе не снять, а тут: двухкомнатный домик с ванной и кухней, обставленный всем необходимым, с современным ремонтом.

Девушка училась на четвертом курсе в престижном университете, и все ее свободное время занимала учеба: не было времени на подработку и шабашки, поэтому она довольствовалась стипендией.

В целом, своей жизнью Юля была довольна. Она планировала съехать из центра по окончанию университета – когда найдет работу и сможет обеспечить себе жилье в городе. А пока же – все было размеренно, налажено и стабильно.