Текст книги "Дремучие двери. Том II"

Автор книги: Юлия Иванова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 45 страниц)

Когда Иосифу сообщили, что его сын в плену, и ожидали каких-то особых распоряжений, он ответил: «Там все мои сыны».

Там, где у народа искусственно ограничивают ведение о Божественном откровении, лишая «страха Божия» и церковных таинств, власть несёт за это ответственность перед Творцом. Особенно страшно разрешение абортов, которые, кстати были запрещены Иосифом. Потом этот грех рассматривался сродни безобидному удалению аппендицита, а не как человекоубийство.

Реально придя к власти, Иосиф отменил принятый в 1917 году одним из первых декрет о свободе сексуальных меньшинств.

«После разрушения коммунизма единственным врагом Америки осталось русское православие». /Зб. Бжезинский/ Вера в Бога – это прежде всего принятие сердцем Его Замысла. Принять и взять этот Замысел на вооружение своего личного земного бытия.

Восходить нисходя – через отрицание Вампирии, «лежащего во зле» мира. СССР – Антивампирия, восхождение. Традиции русской классики, соцреализм, нравственная цензура формировали правильное мироощущение.

«Сталин лишь притворяется, будто он герольд большевистской революции. На самом деле он отождествляет себя с Россией и царями и просто возродил традицию панславизма. Для него большевизм – только средство, только маскировка, цель которой – обмануть германские и латинские народы». /Адольф Гитлер/

 
Властью тиранов, Тобою венчанных,
Русь возвеличилась в подвигах бранных…
Боже, помилуй нас в горькие дни, Боже,
Советский Союз нам верни,
Боже, империю нам сохрани.
/Б. Примеров «Молитва»/
 

«Сергий и Алексий называли Сталина богоданным вождём… крупный учёный и богослов архиепископ Лука /Войно-Ясенецкий/, кстати, сидевший при Сталине. Но это не помешало ему назвать его богоданным… Сталин сохранил Россию, показал, что она значит для мира… Поэтому я, как православный христианин и русский патриот низко кланяюсь Сталину». /Священник Дмитрий Дудко/

«…Община – это живой организм, который меняется и растёт во времени, и к которому настолько же принадлежат уже умершие поколения и поколения, ещё не родившиеся… историческое здание жизни надо перестраивать постепенно… Даже плохой царь с точки зрения «правого» миросозерцания есть «царь» и плевание на икону, которой еще вчера поклонялись, есть плевание – себе самому – как человеку или нации – в физиономию». /И. Реймерс/.

«У нас теперь все говорят, что материальное положение значительно улучшилось, что жить стало лучше, веселее. Это, конечно, верно. Но это ведёт к тому, что население стало размножаться гораздо быстрее, чем в старое время. Смертности стало меньше, рождаемости больше, и чистого прироста получается несравненно больше. Это, конечно, хорошо, и мы это приветствуем. Сейчас у нас каждый год чистого прироста населения получается около трёх миллионов душ. Это значит, что каждый год мы получаем приращение на целую Финляндию. Ну а это ведёт к тому, что приходится кормить всё больше и больше людей». /Речь Иосифа о необходимости расширения зернового хозяйства, 1935 г/

«Этот человек умеет действовать. У него цель всегда перед глазами. Работать с ним одно удовольствие. Никаких околичностей. Он излагает вопрос, который хочет обсудить, и никуда не отклоняется». /Ф. Рузвельт об Иосифе/

«Насколько мне известно из сообщений иностранной прессы, я давно уже оставил сей грешный мир и переселился на тот свет. Так как к сообщениям иностранной прессы нельзя не относиться с доверием, если вы не хотите быть вычеркнутыми из списка цивилизованных людей, то прошу верить этим сообщениям и не нарушать моего покоя в тишине потустороннего мира». /Ответ Иосифа на корреспондентский запрос по поводу слухов о своей тяжёлой болезни/.

 
Христос! Родной простор печален!
Изнемогаю на кресте!
И чёлн Твой – будет ли причален к моей распятой высоте?
/А. Блок/
 

Сейчас идёт Суд Истории, реабилитирующий Иосифа, понявшего Замысел.

С крушением СССР Вампирия сбросила маску и саморазоблачилась, зло прорвалось и лопнуло, как нарыв. Ну, а нынешние вожди «вляпались» в историю, а наша Советская Родина, страна «героев, мечтателей и учёных» – перешла в вечность. Теперь «нашим» надо взяться за руки и дальше, выше – с того уступа, на котором ты удержался, когда всё летело в тартарары. Антивампирия была восхождением, а альпинизм – вещь жёсткая. Вспомним, что мы первопроходцы, а не первопроходимцы, которые там, внизу, «осваивают рынок» на костях и руинах…

Иосиф первым построил «воздухоплавательный аппарат». Нелепый, громоздкий, но не противоречащий Замыслу! И мы все на нём пролетели над Вампирией семьдесят лет, как те куклы из советского фильма «Золотой ключик», удравшие от Карабаса-барабаса.

Кстати, заметили – корабль тот был в форме КОВЧЕГА!

Иосиф заставил волков пасти овец.

В поступке каждом, в каждом слове Клянусь ему служить без срока И до последней капли крови Быть каплей этого потока.

/М. Алигер, март 1953 г/

 
И наступит ВСЁ ХОРОШЕЕ. НАВСЕГДА И ВЕЗДЕ.
Напрасно всё: душа ослепла,
Мы червю преданы и тле,
И не осталось даже пепла
От Русской Правды на земле!
/З. Гиппиус/
 

Чем ночь темней, тем ярче звёзды…

Висящее на стене ружьё должно обязательно выстрелить… Слово – тоже оружие, и рано или поздно выстрелит по законам драматургии. В кого стреляют твои ружья-слова?

Сегодня приторно и пресно В любом банановом раю, И лишь в России интересно, Поскольку пропасть на краю.

СЛОВО АХА В ЗАЩИТУ ИОСИФА:

Господь предупреждал учеников об опасности фарисейской закваски, «которая есть лицемерие».

«Горе вам, законникам, что вы взяли ключ разумения: сами не вошли и входящим воспрепятствовали». /Лк. 11:52/ Прошло время, когда князья, как повелело Небо, были народу наставниками, отцами и защитниками, а священники – пастырями. Прошло время первых христиан-бессеребреников, христианских общин, основанных на общей собственности и взаимной любви. Церковь стала легальной, сильные мира сего – её прихожанами… Но они были обычными грешными людьми – с низменными страстями и пороками, хотели богатства, власти, праздной жизни за счёт других, более слабых. Они уже «не пасли, а жрали» овец, нарушая Замысел. Но при этом оставались чадами Церкви и на словах исповедовали христианство. Надо было или войти в конфликт с нарождающейся Вампирией, или, стремясь получить от неё права, привилегии и покровительство, приспособить к Вампирии христианство /наверное, это относится и к исламу/.

Церковь, к сожалению, как и было предсказано пророками, – предпочла второе, отдавая Богово кесарю, стала понемногу пытаться приспособить учение Христа и саму Его личность к необходимости «служить двум господам» и проповедовать «непротивление Злу».

В результате был искажён Замысел Творца о мире и богочеловечестве. Началось с обмирщения Западной церкви, потом и на Святой Руси князья-отцы и защитники превратились постепенно в князей-хищников… Протестующую часть духовенства удалось отсечь и практически уничтожить /речь идёт только о социальной проповеди, а не о догматах/.

Культура тоже оказалась расколотой – на обслуживающую царство Мамоны и противостоящую ей. Иногда то и другое в одном авторе. Фактически общество отказалось защищать слабых и неимущих, «униженных и оскорблённых», отказалось что-либо менять в постоянно калечащем тела и души миропорядке и даже провозгласило его «установленным Богом».

На всей мировой культуре так или иначе лежит печать богооставленности. Она изменила своему призванию, отреклась от Замысла. (Постхристианские язычники и даже сатанисты, спириты, масоны, служители Бахуса, Эроса – имя им легион). Материалисты всех оттенков, идолопоклонники «человека», «народа», «прогресса», изобретатели «собственного бога».

Попытки найти Истину за церковной оградой продолжались на Руси по меньшей мере два века, собиралось по крохам христианское учение, растерянное во время долгих блужданий вокруг храма, вне храма.

«Действительность в её революционном развитии», – это определение соцреализма в какой-то степени можно отнести и к христианской этике, направленной на построение грядущего Царства. Осколки, казалось, были собраны и склеены, но… Советская культура всё время упиралась в «необходимость Бога». Высшего Смысла жизни с выходом в вечность и личное бессмертие. Победив Вампирию внешне, надо было преодолеть её внутренне – словом творить новый мир, подготовить РЕВОЛЮЦИЮ ДУХА, СОЗНАНИЯ.

А без выхода в бессмертие получалось, что каждое последующее поколение строителей Светлого Будущего является ВАМПИРОМ для предыдущего. Духовно-нравственный тупик, тараканьи бега. Стоило убегать от Вампирии личностной и классовой, чтобы идеологически упереться в Вампирию поколений! Советскому искусству остро не хватало воздуха, Неба Бескрайнего… Идеологические шоры мешали разглядеть глубинный смысл бытия. Прорваться удавалось в музыке, в балете, в отдельных строчках, кадрах, образах, красках… Поразительно, но советская цензура одновременно боролась и с Небом и с Тьмой, во всяком случае, с лозунгом князя Тьмы: «Запрещается запрещать».

После отставки «воинствующего богоборца» Хрущева наметилось религиозное возрождение. Предстояло привить засыхающие ветки коммунистической идеологии к стволу Православной церкви, окрестить «незаконнорожденного» ребёнка.

Пустоту богооставленности в наполненной храмами и иконами России царской, прорыв к Небу среди разрушенных храмов России Советской предстояло заменить Россией Духовной, подготавливающей РЕВОЛЮЦИЮ СОЗНАНИЯ.

Осколки найденной вне храмов «истины» были неким подобием аскетической христианской этики, Антивампирией первых христианских общин. Только менее благодатной и более агрессивной. Она-то и стала фундаментом соцреализма.

Гениальная пушкинская сказка о рыбаке и золотой рыбке повествует о том, как Тайну, Чудо, избранничество попытались приспособить к Вампирии. Кончилось это, как известно, «у разбитого корыта».

«Ничего не сказала рыбка. Лишь хвостом по воде плеснула и ушла в глубокое море…» Она вернётся, когда мы будем просить у неё не богатства, не власти, не знатности, а «единого на потребу» – Благодати и Царствия. Горнего, нездешнего.

Жадная старуха – Вампирия, нагло просящая у рыбки «запретных плодов, и побольше», и старик-аскет, пассивный, равнодушный к могуществу рыбки и её дарам, к ЧУДУ, ничего не просящий, – оба оказываются банкротами. Равно осуждена просящая у Истины «не того» и ничего не просящий, теплохладный к Истине, потерявший благодать. Не напоминает ли теплохладность старика социальную проповедь церкви, идущей порой на поводу у общества безудержного потребления?

Поразительно, как эта супружеская пара из старой сказки символизирует постсоветское общество – обезумевшие от бесконтрольного «Хочу!» «новые русские» и послушный их дури, безропотный и теплохладный народ, которому всё «до фонаря».

Когда саму Тайну пытаются приспособить «служить на посылках» у царства Мамоны. Тайна какое-то время снисходит к немощам природы человеческой, а затем молча уходит «в глубокое море» и не даёт ответа. А на море – чёрная буря. И снова Русь – у разбитого корыта…

Церковь должна признать, что состояние мира, России – и перед революцией, и сейчас – не что иное как коллективное служение Мамоне, из которого желающие спастись «должны выйти».

«Блажен муж, который не ходит на совет нечестивых…» /Пс.1:1/ Церковь, не обличающая Вампирию с позиций христианской этики и не предупреждающая о последствиях «служения Мамоне», толкает общество к атеизму и кровавым революциям.

Эдвард Радзинский:

«Пожалуй, единственная трудность в записи моих передач у меня возникла со Сталиным. Обычно я записываю программы в своей квартире, в своём кресле. Я очень чувствую пространство. А передачу со Сталиным решили записывать на его бывшей даче. Это было чудовищно. Я там чуть не умер. Первую серию просто не мог говорить, на мне словно тяжёлые гири повисли. Я вообще лекарств не пью, а тут попросил таблетку валидола. Там и другие вещи происходили странные – камера выходила из строя, какой-то звук появлялся, компьютер отказывал и прочее».

– «Ха-ха-ха!.. – прошипел АГ, – как писал Иосиф на полях библиотечных книг.

* * *

Аквариум разбит, рыбки оказались в «море житейском». Но вода в нём ядовита, вокруг снуют акулы, которые пожирают более слабых рыбёшек и друг друга. Можно, конечно, укрыться под корягой и наблюдать, как несчастье постигает тех, кто не может сопротивляться, кто беззащитней и интеллигентней, в лучшем смысле этого слова… Можно наблюдать, как глупые жертвы надеются, что их тоже накормят, не понимая, что они сами предназначены отныне на съедение, что они всего лишь пища, биомасса. Или рабы. Или отходы, которые надо ненадёжней закопать, сунув в целлофановый пакет.

Что их больше не будут ни лечить, ни учить, ни защищать. Что алчность, ненависть, злоба, зависть, бесстыдство, распутство, кровь и смерть будут отныне править бал на их Родине. И когда говорят о наведении порядка, укреплении власти и усилении страны, отныне это будут лишь речи об укреплении ненавистного нового порядка – всесилия упырей.

* * *

Корабль захватили безумные кровожадные пираты. Если ты не хищник, то жертва – тебя заставят жить по их законам. Ремонтировать такой корабль – умножать зло на земле. Идти против Бога и губить душу. Бездействовать, запершись в каюте? – нет, не позволяет совесть. Разве не предаётся Бог молчанием? Утешать и убаюкивать тех, кого жрут, убивают, лишают нормальной пищи, лечения, жилища, работы? У кого забирают дочерей в бордели, а сыновей – на пушечное мясо для своих разборок? Утешать, что вот, на том свете будешь радоваться, как злодеи горят в аду? Терпи и смотри, как умножается зло на земле… Раньше Иоанна умозрительно вроде бы соглашалась с «непротивлением», но теперь всё в ней протестовало. Нет, не может быть на то Воля Господа! И если пиратов в их безумии и злобе ждут страшные муки, то она не хочет смотреть в этой жизни на муки жертв, а в той – на муки вампиров. И уж конечно, и тут и там страдать или искушать самой, быть или жертвой, или хищником, – третьего не дано. Или, как большинство, тем и другим одновременно.

Нет, в их прошлом, пусть во многом нелепом, смешном, пусть затхлом водоёме, пусть тесном, её совесть так не бунтовала. Она жила, а не «переживала», как теперь, когда порой хотелось, чтоб этот чумной корабль взорвался, налетел на айсберг, только бы не испытывать ежедневно этот мучительный стыд от молчаливого соучастия в чудовищно наглом и лицемерном пиршестве зла.

Бороться, агитировать, как свекровьины «краснокоричневые»? Но что им удалось изменить в зараженном алчностью трюме, где многие повстанцы просто втайне надеются зубами прогрызться на верхнюю палубу и тоже стать пиратами?

Из последних сил она цеплялась за свой малый бизнес, этот наркотик. Цветы, букеты. Свадьбы, похороны, дни рождения, праздники, скомканные в кармане купюры – она, как и прочие торговцы, всё более обслуживала «пиратов», простой народ вообще перестал что-либо покупать, униженно торговался, тащил с прилавков, что плохо лежит. Она села играть в эту общую рулетку, где в выигрыше всегда Вельзевул, и боялась встать из-за стола, оставшись один на один с извечно русским вопросом: «Что делать?»

– Как нам жить дальше. Господи? Подскажи, научи…

Она стала трудоголиком, как Денис или Филипп, обменивала свою жизнь на сомнительного вида, как воландовские червонцы, купюры, новорусские деньги и боялась остановиться. Даже тратить их казалось грехом – чудились следы слез и крови.

«Господи, спаси нас!»

Ни минуты свободной. Сегодня она на машине, надо успеть кучу дел. Договорилась на фирме насчёт хризантем. Потом записалась в поликлинике к стоматологу, купила минеральной добавки для Анчара, себе – три десятка яиц. Решила по пути заехать домой на квартиру – давно не была. Просто узнать, как дела. Купила ещё пять десятков яиц. для «краснокоричневых». Пусть едят, когда нет пельменей.

Скорей, скорей, на даче Анчар заждался, надо его прогулять до темноты. Отвратная сумка, ничего в ней никогда не найдёшь… Наконец, нащупала ключ, отперла.

– Иоанна Аркадьевна, как хорошо, я уж хотела вас разыскивать.

Эмма Борисовна, подруга и соратница свекрови, скорбно покачиваясь, отступала в глубь коридора.

– Что ещё стряслось? Да говорите же, наконец…

– Только не волнуйтесь, сын ваш позвонил, что отец… ну ваш муж… В общем, заболел, обширный инфаркт у него. Он там в какой-то клинике, в реанимации. Чтоб вы срочно позвонили Лизе.

Слова Эммы Борисовны достигают её, будто сквозь толщу воды. Слова-рыбы шевелят плавниками и беззвучно разевают рты. Скорее вынырнуть, вдохнуть…

Эмма Борисовна отпаивает её чем-то мятным. Её испуганное лицо с хлопьями розовой пудры на переносице подплывает совсем близко.

– Ну что ты, подруга, разве так можно? Нам надо держаться, на нас, бабах, сейчас вся страна… Я вон двух мужей схоронила, у дочки диабет, внук в Чечне с концами, зять не просыхает, а раскисать – нет, не имеем права. Нам ещё Зимний брать, подруга! Держаться надо. Может, ещё и оклемается твой…

Немного сама «оклемавшись», она позвонила в Грецию. К счастью, дома оказался Филипп. Да, обширный инфаркт, сейчас отец в реанимации, – там, в римской клинике. Перевозить никуда нельзя, состояние более-менее стабилизировалось, врачи надеются. У него уже давно «мотор» пошаливал. Стресс, сосудистый криз на фоне общего переутомления, давление подскочило, но на врачей времени не было. У продюсеров этих, сама знаешь, система потогонная, сроки жесткие. День простоя – колоссальные убытки… Это тебе не советский санаторий на Мосфильме.

Филипп сообщил, что проект отец, в общем-то, вытянул, по всем пунктам вроде бы чисто. Но уже на последнем дыхании. И прямо с вечеринки по поводу финиша – в реанимацию. Хорошо, Филипп оказался по соседству в Афинах, а не где-нибудь в Штатах. Сейчас отцу получше, но возможно, понадобится операция. А главное – и операция, и каждый день пребывания в клинике стоит здесь сумасшедшие бабки, от которых кого хочешь Кондратий хватит. Отец и так почти разорён, ещё так неделька пройдёт, – он, Филипп, тоже разорится /ты же сама знаешь, у меня свободных бабок нет, всё в обороте/. Короче, как только разрешат врачи, отца надо будет перевозить в Москву и долечивать дома, где ещё эскулапы не совсем оборзели…

В оптимизме сына насчёт эскулапов Иоанна усомнилась, но промолчала.

– А он выдержит дорогу?

– Врачи дадут ответ через пару дней. Но выхода нет. Болеть здесь без страховки – лучше сразу застрелиться.

Иоанна пообещала всё выяснить и перезвонить. Кое с кем связалась сразу же. Первые сведения подтвердили худшее – в Москве нынче и пребывание в клинике и, тем более, операция, ненамного дешевле.

– Сволочи, – сказала Эмма Борисовна. – Все завоевания отняли. Своих шлюх в крови народной купают. Ну, ничего, подруга, пробьёмся!

– Ей сказали? – спросила Иоанна про свекровь.

– Сказали. Обрадовалась, что теперь Лиза вернётся. Она их, по-моему, путает, сына и внука, с головой уже того. Но аппетит – будь здоров. Кстати, ты бы поела, подруга, что уж теперь…

Господи, где взять силы? Она пыталась представить себе беспомощного больного Дениса – и не могла. Это было так же нелепо и страшно, как часы без стрелок. Денис, вечный, казалось, двигатель, трудоголик, у которого ни секунды зря не пропадало… Никакого послабления ни себе, ни другим, вечный бег с препятствиями. Да, у неё заболел муж, с которым она прожила, между прочим, более тридцати лет, и теперь придётся определять его в больницу, искать деньги – занимать, возможно, продавать антиквариат. Ухаживать за Денисом, вероятно, не один год, до конца жизни. А вокруг теперь, да, много волков, и слабому каюк, и даже их сын думает в первую очередь не об отце, а о бизнесе. Их внуки будут ещё хуже, ибо установка теперь такая, и надо найти силы продолжать жить. Потому что надо.

Было уже совсем темно. Жигулёнок подползал к Лужино по расхлябанной осенней дороге, переваливаясь через колдобины, как больной зверь к желанному логову. Отсидеться, зализать раны. С истошно счастливым лаем выскочил из будки Анчар, она отстегнула его, и он тут же удрал за кошкой, Но ей было не до кошки и не до Анчара. Машинально зарулила в гараж, закрыла ворота, прелые листья скользили под ногами, остро пахло посаженными вдоль дорожки ещё цветущими флоксами, а в доме… Только у лужинского дома был такой неповторимый тёплый запах…

Но сейчас ничто не радовало. Она с отвращением содрала с себя куртку, сапоги, свитер, джинсы и бельё, обтёрлась в ванной мокрым полотенцем – разогревать воду было тоже тошно, нырнула в старые шлёпанцы и халат, разбила на сковородку два яйца. В дверь царапался обескураженный небывалой свободой Анчар. Иоанна нашла его миску, плеснула похлёбки из холодильника. Тем временем запахло паленой яичницей. Бросила её туда же, в анчарову миску, разбила ещё два яйца на сковородку. Включила «ящик». Дикторша как всегда, ликующе и взахлёб, передавала вампирские новости – всё ужасно, распадается, закрывается, гибнет, сохнет, глохнет, чахнет, НАТО подступает к Садовому кольцу, население протестует не против того, что из него делают котлеты, а что не платят и плохо кормят перед бойней.

И Дениса вурдалаки, конечно же, залечат до смерти. Платная медицина – нонсенс, сдельщина тут неуместна. Чем больше болезней и койко-дней, тем выгодней эскулапу. Держать пациента в полудохлом состоянии как можно дольше, чтобы бесконечно капало в карман – это для мнительных «крутых», а беднота и вовсе отметается с порога, как недойная скотина в рентабельном хозяйстве.

По другой программе совокуплялись «голубые», по третьей – вертлявая рекламная дамочка, проезжая мимо элитного клуба «Ап-энд-даун», возжелала рыбы – форели. Заказала деликатес по мобильнику и через несколько секунд уже осчастливила своим появлением «партнёра», как теперь принято было выражаться, кокетливым: «Где рыба?» Иоанна мрачно подумала, что это бы здорово монтировалось с кадром из «Кавказской пленницы», где Юрий Никулин лупит по столу костяшкой домино – «Рыба!» И какой-нибудь впечатляющий взрыв из крутого боевика, сметающий всё и вся вместе с дамочкой. И никаких тебе апэндаунов. Гибель Помпеи.

Всё было настолько неправдоподобно, нелепо и ужасно, что казалось – надо просто проснуться. Постараться проснуться, посмеяться над диким кошмарным сном на родной совкой печи, под руководством партии-правительства. Пусть бездарных и перерождающихся, пусть «империи зла», с дутой дружбой народов, пусть без прав, с характеристиками с места работы, с очередям за колбасой по два двадцать и апельсинами по рубль сорок, где Филипп и Лиза с ребятами были бы рядом, а Денис лепил бы спокойно сериалы на родном «Мосфильме»…

«Пусть будут стукачи, дружинники, субботники и овощные базы, только верни меня домой, Господи, – снова тосковала Иоанна, – в страну, где я родилась и худо-бедно прожила более полувека, и за всё Тебя благодарила. И сейчас не было бы никаких проблем ни с Денисовым лечением, ни с любой операцией, и были бы живы солдатики – в Карабахе, Чечне, Таджикистане. И эти вурдалаки кромешные, пища адова, сидели бы спокойненько по КБ, тюрьмам и учреждениям, пили бы в столовых компот из сухофруктов, пусть даже водку, но не человечью кровушку»!

Она в сердцах вырубила в «ящике» звук, проглотила пресную резиновую яичницу – даже подняться за солонкой было лень. Плеснула в стакан самодельного сока – такие соки, смородиновые, вишнёвые, клубничные она наловчилась готовить на зиму.

Поколебавшись, добавила в стакан коньяку и, забравшись с ногами в дяди женино кресло, постаралась расслабиться. Коньяк не помог – хотелось задрать к потолку голову и выть. Наверное, она-таки завыла – лежащий у двери Анчар поднял морду и уши, глянул недоуменно. Стойкое отвращение к жизни – ни желания, ни сил что-либо предпринять. Она жалела Дениса умозрительно, так же умом понимала, что, кроме неё, у него никого нет, и надо что-то делать. Но так, наверное, чувствует себя заглохший автомобиль на дороге, когда кончается горючее. Можно ахать, подхлёстывать себя, стыдить, ужасаться; дёргаться – всё, бак пуст. Приехали.

А дом продолжал жить. Включался и отключался АГВ, холодильник, тикали часы, горели лампочки, похрапывал Анчар; береста в камине, казалось, так и ждала огня, чтобы вспыхнуть, затрещать жарко и весело.

«Смотреть камин» она могла часами, как некоторые граждане-зомби сериалы. С книгой, рукописью на коленях или просто так. Но теперь и от камина было тошно. Рулетка остановилась.

Ещё вчера было воскресенье, она вернулась с обедни, потом гуляла с Анчаром по дубраве. Шуршали под ногами рыжие листья, была чудесная погода – синее небо, рыжие дубы и перистые облака, предвестники дождя. Она думала, что надо бы успеть заготовить сухих листьев для утепления грядок и колодца, набрала полные карманы поздних опят-октябрят и представляла как Ганя, стоя на лесах за сотни километров от Лужина, расписывает стены своего храма, или тоже гуляет сейчас по таежным своим сопкам. И молилась, чтобы он тоже вспомнил о ней. И начисто забывала про грусть-тоску, увидав на рыжей листве бирюзовые сполохи синей птицы, которая в блаженно-чистой тоске выводила где-то на грани бытия нездешнюю свою мелодию. Песня синей птицы – верный признак, что её молитва о Гане услышана.

Всё. Пусть рулетка стоит, Иоанна выходит из игры. Никаких игр. Ненавистное «завтра» вставало на горизонте, как чудище на одной из ранних Ганиных картин.

Пусть всегда будет сегодня. Вот так, в кресле с ногами и потихоньку выть. Пусть завтра никогда не наступит.

Она вспомнила про экзотическое снотворное в спальне, давным-давно привезённое из-за бугра их общей приятельницей для страдающей бессоницей свекрови. Ядовито-розовые шарики. Свекровь их принимать опасалась, она вообще избегала лекарств и боялась, что кто-либо из детей их наглотается, поэтому отдала шарики Иоанне, чтобы зарыла на даче. Но они были такие красивые, эти шарики, такая милая упаковка в форме сердечка… Бережливая Иоанна терпеть не могла что-то выкидывать. И вот теперь… задёрнуть шторы, отпустить на свободу Анчара и проглотить всё разом, запив соком с коньяком. И спать, спать…

И никаких «завтра».

Иоанна поднялась в спальню, покатала шарики на ладони и швырнула с балкона в осеннюю ночь, как когда-то ключ. Представила, как они алеют на жухлой траве заледеневшими бусинками крови…

Внизу в кухне почти выкипел чайник.

Попробовала молиться – как в пустоту. Всё правильно, Господь ушёл. Он гневается из-за этих таблеток. Он никогда не даёт испытания сверх меры, крест надо принимать с благодарным смирением и нести. И нельзя молиться, чтоб никогда не наступило завтра, это трусость и грех.

Дай силы войти в него. Господи…

Всё ещё беззвучный ящик показывал владения Егорки Златова. Самого Егорку, златогорских девчонок-изанок. Фиалочек, чернильниц – кто как называл. Их теперь часто показывали – блаженные, пережиток советского прошлого. А то и с восторгом, как «надежду России». Чаще просто с любопытством, как всякое «из ряда вон». Девчонки на ферме, на стройке, в теплице, торгуют с лотка… Что-то убирают, высаживают, играют с детьми…

* * *

Именно девчонки, от двенадцати до двадцати пяти были наиболее ревностными егоркиными фанатками, опровергая мрачные прогнозы насчёт всеобщей шлюхизации и связанного с ней вырождения генофонда. Девчонки были дивные – откуда они только такие брались? – стройные и вместе с тем крепенькие, жизнестойкие, с такими хорошими лицами – невозможный гибрид святой Агнессы и «девушки с веслом». Фиолетовый цвет – сплав синего, алого и белого. Небо, кровь и чистота. Восхождение, самопожертвование, преображение.

Жилет с юбкой или брюками из фиолетовой джинсы всех оттенков, длины и покроя, кроме шокирующих, любого цвета блузка, любая обувь. Туфли-лодочки, сандалии со шнуровкой, кроссовки…

Изанки-фиалочки, чернильницы и мальчики-«сизари» шли в народ по городам и весям, исповедуя Замысел Неба, Революцию Сознания и Божественную Свободу.

Их вряд ли понимали, называли «блаженными», посмеивались, дивились их юной горячности, но те сразу же хватали быка за рога, находили десяток-другой слушателей, сочувствующих, – кому обрыдла жизнь над кастрюлями и корытом, у кого душа рвалась «в даль светлую», кого «заела среда», кто «чувствовал в душе своей силы необъятные»… Мы решим все ваши проблемы, мы освободим вас от чар, как принц – заколдованное спящее царство. Мы прорубим заросшую терновником и бурьяном тропку и будем вас тормошить, трясти за плечи… Будем раскапывать в каждом клад – Образ Божий, Замысел, дары Неба, помогая их обнаружить, развить и направить в нужном направлении. Мы очистим вашу жизнь от суеты, хандры, дури. Поможем найти единственное, только ваше место в жизни…

Умеющие и любящие стряпать, возиться с детьми, знающие иностранные языки или с музыкальным образованием, обладатели пианино или авто, врачи на пенсии или безработные, плотники, столяры, маляры, сантехники – всем найдётся дело! «Все работы хороши – выбирай на вкус…» «Мы одно… Единый организм! Богочеловечество! – митинговали пришельцы, – в каждом дремлет Пушкин, Мичурин, Рембрандт, Бах, Блез Паскаль и Галина Уланова… Паша Ангелина и Илья Муромец, Стаханов и Шекспир. Что вы зря тратите время и силы, чтобы удержаться на плаву, чтобы вас накормили гамбургерами перед тем, как вами позавтракать? Мы вас научим вообще обходиться без них, без хищников – будто их и нет. И тогда они отомрут сами собой, за ненадобностью. Тьфу на них! Армию, милицию мы прокормим, – хвастались фиалочки, – А эти – отомрут… Мы организуем свои столовые, ясли, детсады, школы, продлёнки… У кого есть транспорт – будем развозить обеды и малышей, у кого есть руки – ремонтировать жилища и обувь. Каждый будет делать, что умеет и любит, а тяжёлое и неприятное – по очереди. Мы подставим друг другу плечи и вылезем из этой ямы.

С вами больше не будут расплачиваться утюгами и тарелками. Ваш муж не будет часами стоять за промозглым прилавком вместо кафедры, продавать кастрюли или бюстгальтеры – мы купим их у вас, а взамен привезем всё, что вам необходимо… И вам теперь будет хватать пенсии за счёт тех же освобождённых и доведённых «до ума» внутренних резервов. Будет достаточно времени и сходить в храм, и почитать «разумное, доброе, вечное» – мы вам любую книжку доставим по заказу. Сможете послушать хорошую музыку, заняться делом по душе, по нашей компьютерной сети «Изан-нет» заказать любой материал на интересующую вас тему…

Мы поможем восстановить в вашем посёлке храм или построить новый. Пусть часовню, но она будет действующей.

У многих мужья и сыновья – пьянь. От тоски, бездуховности, безнадёги, беспредела, распущенности. Драки, ругань, смертоубийство, все друг другу обрыдли, страдают дети, а бежать некуда… Мы и это решим, отселив временно детей, или детей с женщинами. А мужьям окажем квалифицированную медицинскую и психологическую помощь. Поможем найти дело по душе, а не получится… Ну что ж, если ему так нравится – поколымил, выпил – и спать… У нас и такие живут, только отдельно по обоюдному согласию. Мы их будем потихоньку лечить, поможем найти веру в себя, работу, смысл. Мы их отрезвляем, приводим в порядок, даже даём возможность иногда похулиганить, разрядиться в специальной комнате на манекенах и приборах. Это всё равно лучше, чем на жене и детях!