Текст книги "Десять месяцев (не)любви (СИ)"
Автор книги: Юлия Монакова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 18 страниц)
Поначалу, конечно, её кидало из одной крайности в другую – захлёстывали то отчаяние и паника, то какая-то сумашедшая эйфория, но у беременных, она слышала, такое бывает. Гормоны…
Муся давно уже убежала по своим делам, а Илона, оговорившись тем, что хочет ещё немного посидеть у воды, еле заметно улыбалась своим мыслям.
Жаль, что нет ребёнка?..
Ребёнок будет, Марк Александрович, а вот драм не будет никаких. К чему бессмысленные жертвы и отказы? Мне не нужны такие дорогие и бесполезные подарки. Сначала ты должен устроить своё окончательное счастье с Полиной, я не хочу и не буду вмешиваться…
Я не стану скрывать от малыша, что у него есть отец, и, если захочешь, Марк, ты сможешь его видеть. Но я не буду тебя ни к чему принуждать.
Слёз тоже больше не будет. Не должно быть. Наступает прекрасное, чистое, светлое, спокойное время. Я просто до сих пор люблю отца своего ребёнка, но теперь мне не стыдно за эту любовь.
Возможно, я буду любить тебя ещё долгие, долгие годы. Но больше никогда (слышишь? никогда!) не приду к чужому дому.
Не лягу в чужую постель.
И не загляну в чужое окно…
Полина
Не успев сойти на берег, она услышала знакомый голос:
– Полинка, ты?..
Вот так-то жить в деревне: каждая собака тебя знает. Нехотя обернувшись, девушка увидела Костю Николаева. Свою первую наивную влюблённость.
Смешно сейчас вспоминать – смешно, глупо и стыдно, а она ведь даже дневник вела тогда, изливала душу бумаге… Куда всё уходит? Почему исчезает любовь? Теперь только и остаётся смотреть на него да радоваться, что не сложилось тогда, не склеилось, не срослось. Чужой, совсем чужой… и уже не вообразить, каково это – если бы её обнимали Костины руки, целовали его губы… Неужели и с Марком Александровичем когда-нибудь будет так же? Однажды ей станет смешно и стыдно, что она мечтала о его глазах, руках и губах?.. Однажды ей станет просто всё равно?..
– Ты в порядке? – озабоченно спросил Костик. Полина помотала головой.
– Укачало в дороге…
– А отец тебя ещё в пятницу ждал. Что, кончилась твоя учёба?
– Кончилась, Костя. Ты извини меня, я хотела бы сейчас побыть одна. Не до разговоров.
– Да я же не навязываюсь, – обиделся парень. – Просто… по-дружески подошёл… Помочь хотел, вон хоть чемодан тебе донести до дома.
– Чемодан отнеси, если не шутишь, – смилостивилась Полина. – А я пойду вдоль берега, так давно здесь не была, соскучилась – хочется прогуляться… Скажешь моим заодно, что я приехала.
Костик легко подхватил её чемодан (везти его по таким ухабам да пригоркам было бы кощунством) и быстро, не оглядываясь, зашагал вперёд.
– Спасибо, Костя! – чуточку виновато крикнула она ему вслед. – Динке привет.
А вот теперь, идя налегке по знакомой до каждого камушка, до каждой травинки дороге, можно было действительно остаться наедине со своими мыслями и обдумать, какой она покажется дома. Ни в коем случае нельзя выдавать папе с тётей Настей свою боль и растерянность. Нужно войти в дом сильной, независимой и уверенной в себе.
Она двинулась вперёд по узкой тропе, чувствуя, как касается щиколоток влажная густая трава, и вдруг услышала негромкое:
– Полина!..
Она остановилась, оглушённая ударами собственного сердца. Не может, этого просто не может быть… Не слишком ли часто в последнее время она оборачивается на этот голос?
Так и не найдя в себе сил оглянуться, она молча стояла и ждала, слушая неумолимо приближающийся звук торопливых шагов. Прежде, чем он успел что-либо сказать, Полина ощутила спиной тепло, а затем его ладони знакомо и осторожно опустились на её плечи. Снова это проклятое "дежа вю", всё это уже было, было, и она поддалась тогда этому наваждению, а надо было бежать прочь, мчаться без оглядки!..
Полина, не поворачивая головы, резко повела сначала одним плечом, а потом другим, сбрасывая его руки.
– Ты хотела обидеть меня? – сказал он тихо. – Что ж, пусть так – понимаю, что заслужил. Но только я всё равно не обижаюсь, как ни не старайся.
Он обошёл Полину и встал, преградив ей дорогу. Теперь они оказались лицом к лицу, друг напротив друга.
Она сжала кулаки так, что ногти впились в ладони. Молчать было невозможно, говорить – ещё невозможнее… Сказать ему, чтобы убирался немедленно, не смел приближаться, смотреть на неё и разговаривать с ней, как ни в чём не бывало… Сказать, что она ненавидит его и всех женщин, которые смеют говорить ему “милый”!.. Обнять, прижаться лицом к клетчатой рубашке, не отпускать никуда…
Он смотрел на неё, чуть наклонив голову. Молчал. Ага, и у него губы сжаты мучительно, и он волнуется, и у него сердце рвётся!..
– Вы говорили, что слова в отношениях – не самое главное. И всё-таки сейчас я жду от вас именно слов, Марк Александрович, – произнесла она дрогнувшим голосом.
– Я люблю тебя, – сказал он просто.
Полина вздрогнула. Она рассчитывала на долгие пространные объяснения, на извинения, на доводы… а он сразу начал с главного. Обезоружил её. И что теперь на это возразить?
– А… Илона Эдуардовна? – прошептала она, боясь, что сейчас разрыдается. Вся её мудрость, показная рассудочность и выдержка отступили – она снова чувствовала себя маленькой девочкой с трясущимися губёшками, которая боится услышать, что чудес не существует.
– Мы с Илоной Эдуардовной расстались, – сказал он. – В тот вечер я пришёл к ней, чтобы попрощаться.
Вот и всё. Всё?.. Да кому нужны эти длинные разбирательства, упрёки и взаимные обиды, если самое главное уже сказано?
Она облизнула вмиг пересохшие губы.
– Почему вы не приехали в общежитие? – спросила она наконец, не зная, что ещё может предъявить ему в качестве обвинения.
– Прости, Полечка, – он впервые назвал её так, – у меня скоропостижно умерла тётя. В тот самый вечер… И я сразу же закрутился с похоронами. Я звонил тебе, но ты не отвечала.
– Это вы меня простите, – опомнилась она. – Я вам очень… соболезную.
– Тебе не за что просить у меня прощения. Во всём виноват я сам. Не надо меня идеализировать… – он нашёл в себе силы улыбнуться.
– Идеализирую? Вас? – Полина даже опешила на миг от подобного самомнения. – Нисколько, не обольщайтесь. Я прекрасно отдаю себе отчёт, какой вы мерзкий зануда, упрямый осёл и вообще… редкостная сволочь, – не удержавшись, добавила она. Отомстила за все эти дни, когда чуть было не умерла без него – там, в общежитской комнате.
– Мощно, – отозвался он. – Вот, значит, какого ты на самом деле обо мне мнения? – брови его взметнулись, в глазах заплясали чёртики.
– А то. Это я ещё стараюсь быть вежливой… – она уже сдавалась, уже понимала, что не сможет долго делать хорошую мину при плохой игре, но продолжала изображать, что злится. К чему врать самой себе? Она ведь подсознательно надеялась на это. Не верила, что он приедет к ней на остров – и всё-таки ждала…
– Тем лучше, – усмехнулся он. – Будет меньше разочарований в будущем. Тогда мне остаётся только спросить: ты поедешь со мной в Питер?
– Зачем? – выдохнула она.
– Ну, в аспирантуру можно поступить и там, – он пожал плечами.
– Я не об этом, – с нажимом повторила Полина. – Зачем мне туда ехать? Ради чего? Ради кого?
– Мне предложили работу в одном из питерских вузов, – отозвался он серьёзно. – Ну, а я, в свою очередь, делаю предложение тебе…
Полина молчала. Тогда он взял её ладони в свои – горячие, сухие, легонько и ободряюще сжал.
– Может быть, это тоже слишком самонадеянно с моей стороны… но я не могу привезти тебя в Питер просто в статусе “подруги”. Ты заслуживаешь большего, а уж никак не сплетен, которые непременно будут…
– Кому что за дело, в каком я статусе… – тихо отозвалась Полина, ещё не веря в то, что он всерьёз предложил ей выйти за него замуж.
– Мне есть дело. Поэтому – и не только поэтому, разумеется – я хочу, чтобы ты стала моей женой, – повторил он.
– Но мы же совсем не знаем друг друга, – пролепетала она, не понимая, что несёт и почему протестует. Наверное, делала это просто по инерции. – А вдруг мы не сможем жить вместе? Брак – это ведь совместный быт, какие-то общие увлечения, неприятные недостатки, которые непременно вылезут на поверхность со временем…
– Угу. Я, к примеру, иногда храплю, а ты? – спросил он с убийственно серьёзным видом.
– Марк Александрович!.. – вскинулась Полина. А он притянул её к себе и сделал то, о чём она так долго мечтала – взял в ладони её лицо, нежно очертил пальцами контур губ, тронул нежную кожу щёк, погладил распущенные волосы…
– Я знаю о тебе достаточно, чтобы хотеть прожить с тобой всю оставшуюся жизнь. И это не ради красного словца, поверь. Я знаю твою душу. Я знаю твой характер. И пусть мне неизвестны твои привычки в быту, какие-то детали твоей биографии… всё, что я уже о тебе узнал, меня бесконечно привлекает и восхищает. Этого достаточно. При условии, – он запнулся, – при условии, конечно, что ты испытываешь ко мне те же чувства.
Полина смотрела ему в глаза. Его удивительные глаза: расплавленное серебро, утреннее предрассветное небо, пасмурный хмурый день… Но его взгляд сейчас не был ни хмурым, ни пасмурным.
Слабая?.. Не справилась, не смогла совладать с искушением?.. Побоялась жить без него?.. Пусть так. А она прощает его, все его проступки и ошибки… прощает за эту, одну-единственную, встречу.
– Поцелуйте меня, – попросила Полина.
– Честно говоря, я об этом думаю с самой первой секунды. Просто боялся, что ты сразу же огреешь меня чем-нибудь тяжёлым по голове, – улыбнулся он.
– Вам повезло, Марк Александрович, что я вовремя избавилась от чемодана, – пошутила она в ответ.
И тут же его губы нетерпеливо прижались к её губам. Полине сейчас было наплевать на то, что их могут увидеть: она подняла руки и запустила пальцы в его волосы, прижалась крепче, притянула к себе, не боясь и не стесняясь ничего на свете. Она ощущала его лёгкую небритость… ловила ртом его сбившееся дыхание в промежутках между поцелуями… вкус его горячих губ – куда более настойчивых, чем в тот первый раз у него дома… и его плохо скрываемое нетерпение, и дрожь – всё она ощущала… И ей было хорошо, как никогда.
– После того, что между нами было, – немного нервно пошутила Полина, когда они, наконец, с сожалением оторвались друг друга, – вы обязаны пойти к моему отцу и официально попросить моей руки. А как вы хотели, всё по старинному русскому обычаю… отвесить земной поклон, упасть в ножки… не побоитесь?
Он засмеялся и одёрнул рубашку, пригладил волосы.
– Я готов. Полагаю, он будет меня очень сильно бить?
– Пренепременно выпорет. После бани. Но так уж и быть, я замолвлю за вас словечко… – засмеялась и Полина. – Пойдёмте?
Помедлив, Громов взял её за руку. Полина несмело переплела его пальцы со своими, искоса взглянула ему в лицо: он довольно улыбался…
Люди непременно станут судачить – такова уж их природа.
Даже теперь, когда они пройдутся вместе по деревенской улице, сколько человек окинет их любопытным сканирующим взглядом? Сколько – сделает многозначительные выводы? Сколько – начнёт перешёптываться? Она ведь здесь своя, Полинка, все её знают, а вот Громов – чужак, незнакомец, к тому же ещё и старше…
Люди непременно будут осуждать. Упрекать за слишком юный или слишком зрелый возраст. За излишнюю скромность или чрезмерную решительность. За счастье и за страдания. Такая уж она – эта несовершенная, неидеальная жизнь, и проживают её – и в печали, и в радости – далеко не безупречные люди.
Полина знала теперь, что может случиться всё, что угодно. Они могут прожить долго и счастливо в любви – а могут навсегда разбежаться спустя какое-то время. Никто не даёт гарантий, даже господь бог. Но она была к этому готова.
Ведь жизнь – это то, что происходит сейчас. Не вчера и не завтра. Сейчас она идёт по узкой тропинке, и её пальцы слегка подрагивают в горячей ладони мужчины, которого она любит, любит всем сердцем, всей душой, давно и искренне.
Он тоже не идеален, о нет. Но ведь он нужен ей именно таким, без лакировки и ретуши…
Ей просто очень хорошо идти сейчас с ним вместе по этой земле – родной, любимой, знакомой с детства. И слушать крики чаек. И видеть, как пронзительно синеет река.
Мороз крепчал, а море рокотало, как непременно добавила бы невыносимая Ксения…
Эпилог
Год спустя. Илона
Я научилась просто, мудро жить,
Смотреть на небо и молиться Богу,
И долго перед вечером бродить,
Чтоб утомить ненужную тревогу.
Когда шуршат в овраге лопухи
И никнет гроздь рябины желто-красной,
Слагаю я весёлые стихи
О жизни тленной, тленной и прекрасной.
Я возвращаюсь. Лижет мне ладонь
Пушистый кот, мурлыкает умильней,
И яркий загорается огонь
На башенке озёрной лесопильни.
Лишь изредка прорезывает тишь
Крик аиста, слетевшего на крышу.
И если в дверь мою ты постучишь,
Мне кажется, я даже не услышу.
Анна Ахматова
Осень по-прежнему оставалась её любимым временем года.
Любимым, несмотря на чуть подслащенные воспоминания о самом горьком, самом трудном, но одновременно – самом счастливом периоде её жизни. Илона давно уже научилась думать о том времени спокойно, без сожалений и слёз.
Наверное, весь запас своего негатива и отрицательных эмоций она исчерпала ещё тогда. Выплеснула до донышка. Приняла, отпустила и научилась “просто, мудро жить”. А может быть, первые месяцы материнства вымотали её настолько, что она и думать забыла о каких-то высоких материях: какая любовь, какая романтика, я вас умоляю, когда самое большое счастье – это поспать без перерыва хотя бы два-три часа?! Когда высшее из блаженств, недопустимая роскошь – просто принять ванну в тишине и спокойствии?
Она не знала, что будет так трудно. Да, морально готовилась, читала форумы, изучала статьи в интернете, советовалась с приятельницами, у которых уже были дети… и всё равно никто не предупреждал её, что будет настолько тяжело. Иногда, просыпаясь среди ночи от плача малютки, Илона чувствовала себя совершенно разбитой и сама готова была заплакать от усталости, бессилия, замкнутого круга, этого проклятого, бесконечного “дня сурка”…
И всё-таки, даже этот период остался позади. А когда малышке Сонечке исполнилось полгода, Илона вдруг как-то… ожила. Встрепенулась, огляделась по сторонам, улыбнулась яркому солнцу и высокому прозрачному небу. Ей внезапно захотелось накупить себе новых платьев, сделать причёску, прекратить затворничать, почаще выходить в люди, встречаться с подругами в кафешках, гулять по набережной… Разумеется, наличие ребёнка не позволяло начать осуществлять все свои “хотелки” сразу, прямо сейчас, но Илона принялась потихоньку двигаться в этом направлении.
Она была очень благодарна родителям – они всегда готовы были помочь с обожаемой внучкой. Даже мама, которая поначалу пришла в шок от известия об Илониной беременности, как-то оттаяла и стала мягче, нянчась с Сонечкой. Конечно, и сейчас не обходилось без непрошенных советов, но Илона научилась стоять за себя и резко пресекать все попытки ею манипулировать. Матери ничего не оставалось, как принять новую модель их отношений, и обеим, как ни странно, сразу стало заметно легче общаться друг с другом.
Марк, разумеется, тоже поддерживал, как мог. Он регулярно приезжал из Питера, привозил подарки для дочки, помогал материально… Его вообще ни в чём нельзя было упрекнуть. Он был хорошим, любящим отцом – насколько это в принципе было возможно в ситуации, когда отец и ребёнок живут в разных городах.
Суммы он перечислял приличные, и Илоне поначалу даже неудобно было их принимать. Так заманчиво было бы красиво отказаться – нет, не швырять деньги в лицо, конечно, но гордо и с достоинством произнести: “Спасибо, мы с Соней не нуждаемся, нам всего хватает”. Однако верная Муся, с которой Илона как-то поделилась этими крамольными мыслями, покрутила пальцем у виска, обозвала её дурой и велела не выпендриваться:
– Это и его ребёнок тоже! Хочет баловать дочь – пусть балует!
Илоне казалось, что личные встречи с Марком будут даваться ей тяжело. Поначалу возникла даже трусливая идея уходить из дома, когда он будет приезжать к малышке – пусть общается в присутствии родителей Илоны, а она пока… погуляет где-нибудь. Но всё оказалось не так страшно. Неловкость первых минут была быстро залакирована общением с Сонечкой – и, объясняя неопытному отцу, как надо обращаться с младенцами, Илона внезапно поймала себя на том, что даже почти не волнуется. Всё было как-то… отвлечённо, словно она наблюдала за собой и Марком со стороны.
Он изменился. Брак и возвращение в Питер, несомненно, пошли ему на пользу. Появилось больше спокойствия во взгляде, жестах и словах, он часто и открыто улыбался, не уходил в себя и не сидел каменным истуканом, как это бывало раньше… Наверное, всё у него было хорошо – и в работе, и в семье. Сам Марк не говорил, а Илона не спрашивала.
Лишь однажды что-то дрогнуло в его лице, и она на секунду увидела в нём прежнего Марка… когда пригласила его выпить чаю с яблочным пирогом. Он дёрнулся, как от удара. Ей даже показалось, что поморщился, словно от резкой боли.
– Прости меня, – не выдержала Илона.
– За что? – тихо спросил он.
– За те яблоки…
– Это ты меня за них прости, – серьёзно отозвался он.
Всё прошло, всё забылось, бесследно истаяло в дымке весенних туманов и осенних костров…
Стоял октябрь. Чудесная, тихая, золотая пора, Илонино любимое время. Она гуляла с десятимесячной Сонечкой в парке – водила её за ручки по шуршащему ковру из опавших листьев, и малышка весело смеялась, топая ножками и демонстрируя четыре крошечных зубика. Сама, без поддержки, ходить Соня пока не умела, и у Илоны после подобных прогулок – согнувшись в три погибели – начинала болеть спина, но как отказать ребёнку в подобной радости?
Наконец, Соня устала и выдохлась. Пора было возвращаться домой, кормить ребёнка и укладывать на дневной сон.
– Давайте я коляску повезу, – предложил Кирилл Рыбалко.
– Ну, вези, – усмехнулась Илона.
– В магазин вам не надо – может, завернём? Или я потом сбегаю, вы мне только дайте список того, что нужно купить…
– Что ты опекаешь меня, как маленькую, – рассмеялась она. – Мне, конечно, приятна твоя забота, но я ведь, слава богу, не немощная и не больная. В магазин и сама сходить могу.
– Люблю отдавать долги, – улыбнулся он то ли шутя, то ли всерьёз.
Илона поняла, что Кирилл имеет в виду. Он ведь только недавно узнал, благодаря кому ему удалось устроиться в столице – Ася рассказала.
Откровенно говоря, Илона боялась реакции Аси на известие о беременности. Ведь журналистка была, прежде всего, знакомой Марка – а не встанет ли она в этой ситуации на его сторону, не обвинит ли Илону в специальном залёте, в котором её подозревали многие знакомые?.. Дескать, с паршивой овцы – хоть шерсти клок, как понимающе кивали доброжелатели. Не удалось женить на себе мужика – так пусть теперь алименты платит. Все эти разговоры были Илоне глубоко отвратительны, потому что шли поперёк самой её природы… Но Ася, к счастью, поддержала её в решении рожать и от души порадовалась за будущую мать.
– Ты знаешь, – поделилась она как-то с Илоной в порыве дружеской откровенности, – всё это, конечно, правда: про тяжесть жизни матери-одиночки, про ворох проблем и забот, про огромную ответственность и усталость… Но я сейчас сужу со своей субъективной колокольни и, поверь, если бы мне пришлось выбирать между бездетностью и возможностью в принципе родить ребёнка… я, наверное, тоже выбрала бы ребёнка. Даже если бы осталась совсем одна.
Как только Ася узнала, что Кирилл собирается ненадолго съездить в родные края, она немедленно собрала посылку для Илоны – с кучей детских вещичек, развивающих игрушек, подгузников и пюрешек. Получился едва ли не целый чемодан, но в этом искреннем порыве, в этом жесте поддержки не было ничего, что унизило бы Илону и заставило её чувствовать себя побирушкой. Она знала, что Ася сделала это от чистого сердца, а не от желания оскорбить её.
– Ася говорила, вы после нового года на работу выходите? – поинтересовался Рыбалко. Илона кивнула.
– Да, предложили место в частном колледже. Он совсем новый, недавно открылся, директриса – моя бывшая однокурсница. Работа обещает быть интересной, это учебное заведение с литературным уклоном, для творческих ребят. Сонечке уже год исполнится, мама согласна с ней сидеть, да и я пока не на полный день выхожу… хотя там даже на полставки зарплата получается в два раза больше, чем была у меня на прежнем месте, – Илона засмеялась. – Муж однокурсницы – известный бизнесмен, он всё это дело и спонсирует… Говорят, сам – неудавшийся писатель. Вот, решил помогать и развивать юные таланты.
Кирилл улыбался, слушая её. Илона сейчас выглядела очень воодушевлённой: щёки разрумянились, глаза блестели.
– Ты знаешь… – сказала она, – напрасно я боялась одиночества. Я даже не представляла раньше, что у меня столько хороших друзей!
– Друзья – это прекрасно, – согласился Кирилл. – Вот ещё бы замуж вас выдать – и будет совсем хорошо!
Она расхохоталась, не обижаясь от такой фамильярной бесцеремонности.
– Ты, что ли, выдавать будешь?
– А почему бы и нет? Я в Москве с такими крутыми мужиками общаюсь каждый день, выбирай – не хочу! Знаменитости, артисты… и многие не женаты! – подмигнул он. – Неужели вы отказались бы заполучить себе в мужья какую-нибудь звезду?
– Ты пришли мне полный каталог всех кандидатур, – пошутила она. – Я проведу тщательный кастинг.
Так они и шли до её дома, перебрасываясь дурацкими щуточками. Кирилл катил коляску по тротуару, усыпанному жёлтыми листьями, и щурился на октябрьском солнце. Многие прохожие взирали на них с умилением и некоторым удивлением – вероятно, думали, что это пара с разницей в возрасте. Молодой муж, не слишком молодая жена и ребёнок…
– Тренируешься? – беззлобно поддела его Илона, когда они оказались у её подъезда и Кирилл осторожно достал малышку из коляски.
– Ага. Ещё четыре месяца есть на подготовку, – довольно отозвался он, имея в виду срок, оставшийся до Катиных родов.
– Ты будешь замечательным отцом, – сказала она ему.
– А Громов… он хороший отец? – не глядя на Илону, спросил вдруг Кирилл. Впервые он заговорил с ней о Марке. Наверное, до этого просто боялся причинить ей боль, слишком мало времени прошло…
– В тех условиях, в которых мы с ним находимся – я бы даже сказала, что идеальный. Вряд ли он мог бы сделать для дочери что-то большее, – искренне отозвалась она. Прислушалась к себе… Боли не было.
– Вы не сердитесь на Кострову, – сказал вдруг Рыбалко, держа на руках малышку и всё ещё упорно пряча взгляд. – На самом деле, она неплохая девчонка и очень отзывчивая. Катька моя её обожает. Кто же знал, что у них с Марком Александровичем так всё получится…
– Никто не мог знать, Кирилл, – она спокойно кивнула ему, ободряюще улыбнулась. – Никто ни в чём не виноват. С чего мне на неё сердиться? Я искренне надеюсь, что она с ним счастлива.
– Ну, вот и прекрасно! – сразу повеселел он. – Слушайте, пойдёмте-ка скорее домой, ваша принцесса, по-моему, обкакалась – и не могу сказать, что сей дивный аромат ласкает моё обоняние.
– Привыкай, папаша, – Илона снова расхохоталась, открывая перед ним дверь подъезда.
Два года спустя. Полина
– Поздравляю вас, дорогой профессор! – она налетела сзади, обхватила мужа руками, затормошила, поцеловала в одну щёку, затем в другую…
– Пока ещё не профессор, ты же знаешь, – улыбнулся он. – И учёная степень, и звание присваиваются далеко не сразу, нужно, чтобы высшая аттестационная комиссия изучила документы и вынесла окончательное решение.
– Ай, это всего лишь формальность, – перебила она. – Главное – что защита состоялась!
Заседание учёного совета длилось около полутора часов – включая доклад соискателя и, собственно, дискуссию, после чего, наконец, было устроено голосование и защиту докторской диссертации кандитата филологических наук Марка Александровича Громова признали успешно свершившейся.
– Ты теперь большая шишка, – заявила Полина, посмеиваясь. – К тебе, небось, и на кривой козе не подъедешь… На секс, наверное, придётся записываться за полгода вперёд? По каким дням принимаете, профессор? – озабоченно спросила она.
Он расхохотался.
– Для вас, Полина Валерьевна, – вне очереди и в любое время суток!
Она заговорщически сжала его руку.
– Тогда хочу прямо сейчас.
– Сейчас? – поразился он, весело глядя на неё. – А как же – отметить защиту, посидеть в ресторане с друзьями и коллегами?
– Ну вот, а говорил – в любое время суток, – поддела его она. – Уже отговорочки пошли? Сливаемся, да? Ай-ай-ай, а ещё доктор наук…
Его глаза сверкнули.
– Поехали домой.
– Да ладно? – Полина окровенно забавлялась, провоцируя и поддразнивая мужа, повторяя его же слова. – “А как же – отметить защиту, посидеть в ресторане с друзьями и коллегами?”
– О женщина, ты сама-то знаешь, чего хочешь? – он с шутливой укоризной покачал головой, глядя на Полину.
– Ну хорошо, – сжалилась она. – Сегодня – твой день, твой праздник… В конце концов, даже неудобно будет перед иногородними оппонентами, которые специально приехали на твою защиту. Но после ресторана… – она многозначительно улыбнулась, – после ресторана ты мой, и только мой!
– Клянёшься ли ты любить и беречь меня в горе и в радости, в болезни и в здравии, до и после банкета? – усмехнулся он.
– Да уж какое “здравие” после банкета, – тоже засмеялась Полина, но затем внезапно посерьёзнела и торжественно произнесла:
– Клянусь.
Он взял её за плечи, развернул лицом к себе, долго и внимательно вглядывался в глаза.
– Я люблю вас, Марк Александрович, – она потёрлась щекой о его ладонь.
– А я вас – больше, Полина Валерьевна, – он отвёл упавшую на её лицо прядь волос, прикоснулся к ямочке на щеке, нежно поцеловал жену в улыбку.
– Нет, я больше! – тут же, по-девчоночьи задиристо, вскинулась она.
– Нет, я!
…Они шли по осеннему Питеру, взявшись за руки, как влюблённые подростки, и всё продолжали и продолжали этот бессмысленный спор.
Самый дурацкий.
Самый глупый.
Самый нежный.
Самый важный спор в мире…
КОНЕЦ
Сентябрь – ноябрь 2019
