Текст книги "Пастухи призраков (СИ) "

Автор книги: Юлия Ламичева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)

– Так и есть, Саша.

– Подавай вам Боже, Иннокентий Германович, подавай Боже. Там для вас работы много, в этих заграницах все сплошь сумасшедшие с деньгами. А наш-то дурдом зачах! Врачи-сёстры разбежались, харч хужее некуда, тараканы – и весь харч. То ли дело при Константин Петровиче: чистота, лепота, душа у праздника! Меня ведь выписали, Иннокентий Германович! Стыда у них нету: небуйный ты, говорят, неопасный. А куда мне? Я ж там, в дурдоме, жизнь прожил... Да вышло, что к лучшему. Кто это с вами? Деточки ваши?

– Познакомься, это Лена, моя дочь.

Сашин взгляд оказался не менее материален, чем рука. Маленькая мохнатая лапа – бабушка бы сказала, «домовой погладил». У Лены зачесалось в носу, и она расчихалась. Трещины на Сашином лице пришли в движение с растительной медлительностью, превращая улыбку в плаксивую гримасу. Из выгоревших глаз брызнули самые настоящие слёзы.

– Дочка? Эх…. Иннокентий Германович, чего тут скажешь!

Кроме стула, возле яблони имелись стол и кровать. Нырнув с головой под замасленное ватное одеяло, Саша рыдал.

Иннокентий тронул его за плечо.

– Прошу прощения, Саша, мне не стоило привозить сюда Лену. Я, собственно, хотел…

Рыдания притихли, но Саша явно не собирался покидать убежище.

– Отвык я, Иннокентий Германович, – шмыгая носом, отозвался он. – Я да мама, никого нам не надобно. Лекарств бесплатных в аптеке нет, в дурдом не кладут. Мама на мою пенсию дрова покупает. Спрашивайте, чего хотели, и уводите её. Нельзя мне с ведьмами, мне надо в тишине да в бодрствовании пребывать в своё последнее время.

Лена почувствовала себя идиоткой (обычное дело). Рома прыснул, Иннокентий строго на Рому покосился.

– С дурдомом могу помочь, – предложил он.

Некоторое время под одеялом было тихо: Саша обдумывал предложение.

– Лекарствами помогите, если можно, – пробормотал он.

– Хорошо, – кивнул Иннокентий.

– Теперь спрашивайте.

– Пожалуйста, посмотри молодого человека: нет ли на нём чего-нибудь… – Иннокентий пошевелил пальцами, – по твоей части. Была возможность подцепить.

Саша завозился под одеялом. Взвизгнула продавленная кровать.

– Нагляделся уже, хватит. Ничего на вашей дочке нет, кроме собственного еёйного ведьмовства. Зверь при ней живёт, она его кормит. Вас птица стережёт, я всегда вам говорил, а парня волк уж надкусил, не бросит, выпьет душу через темечко. Алчет, в спину зрит. Уходите, очень вас прошу!

Саша захныкал в подушку.

– Прощай, Саша.

Подтолкнув вперёд себя Рому с Леной, Иннокентий заспешил к выходу по растрескавшейся бетонной дорожке. Навстречу семенила Анна Михайловна с магазинной пластиковой корзинкой, откуда торчали перья лука и горлышко бутылки.

– Уже уходите? – всполошилась она. – Вы не сердитесь, если Сашенька чего наговорил. Сдал он сильно. Денег на лекарства нету, а в больни…

Иннокентий ласково похлопал её по руке.

– Не беспокойтесь, Анна Тихоновна, нам действительно пора. На днях к вам заедет девушка, она доктор, побеседует с Сашей, подкорректирует лечение, лекарства привезёт. А в больницу Саша не хочет, я ему предлагал.

– Уж не знаю, как вас благодарить, Иннокентий Германович! Но может, в больничку бы лучше? Беда, коли холода придут, а он под яблоней. Мне ж его ни в жисть не уломать! – старуха улыбнулась льстиво и просительно. – Я бумаги подпишу. Пусть дома побудет, пока погоды, а к осени до весны бы и в больничку?

– Хотите сына в дурку сдать? – не удержался Рома. – Мешает он вам?

Лена дёрнула его сзади за футболку. Иннокентий достал из сумки несколько коробочек.

– Знал, что пригодятся. Саша немного расстроен, дайте ему капсулу сейчас и ещё одну на ночь. Схему приёма я вам расписал, не потеряйте. Думаю, не надо напоминать, что лекарство нельзя сочетать с алкоголем.

– Что вы, Саша не пьёт! Это он за встречу, да и лекарств давно не принимал.

– Девушка – весьма перспективный врач, положитесь на неё. В случае необходимости она посодействует с госпитализацией, но я полагаю, это не потребуется. Всего хорошего.

Зрителей вокруг машины Иннокентия прибавилось. Мальчишки обменивались сложными комментариями. Автомеханики, блин. Лене приходила в голову только «тягловая сила» (или «лошадиная тяга»). Избегая смотреть на Рому, она плюхнулась рядом на заднее сидение. Негромкая музыка заполняла машину, как дым бутылку.

***

Расшвыряв дома и церкви, машина проскочила Загорск и рванула в направлении Москвы, уже ни в чём себе не отказывая. Машины у папы случались всякие, из всех них Лену боле-менее устраивал списанный милицейский ВАЗик, из которого даже Иннокентий не мог выжать больше тридцати километров в час.

Рома меланхолично посасывал томатный сок.

–  Иннокентий Германович, покажите меня той перспективной девушке-врачу, а можно и сразу в дурдом, если сегодня не посплю. Вместо Саши. Он, не спорю, впечатление производит, но ни разу не раскрыл, что мне делать. Или раскрыл?

–  Более чем раскрыл, по полочкам разжевал, – прошипела Лена, которую с детства тошнило от томатного запаха, – У меня зверь-прислужник в форме волка, я его тобой покормлю, и будет мне счастье. А тебе ничего не надо делать, белые тапочки по интернету закажи.

Рома издал очередной всасывающий звук.

– А нельзя его в кота перепрограммировать?

Лена резко повернулась к нему, её нос встретился с волной томатного духа.

– Кого?

– Фамильяра твоего, – кисло ответил Рома. – С волком у тебя перебор, не находишь? Традиционно твои коллеги держат котов, жаб или зайцев. Заяц проблемен в содержании, жаба – мух ловить затрахаешься. Кот в самый раз: сырые мыши в зоомагазинах продаются, а ещё эти, хомячки, никаких проблем с жертвоприношениями.

– Интересная мысль, – улыбнулся в усы Иннокентий, прибавляя скорость.

Ленина рука метнулась к пакетику сока. Далеко позади на асфальте остались интересные пятна цвета подгнившей крови и немного мятого картона.

– На фига?! – горестно взвыл Рома. – Сосание отвлекает от сна, хочешь, чтоб я вырубился?

Лена швырнула ему жвачку.

– У тебя изо рта несёт.

Рома собрался сказать ответную гадость, ничего не придумал, захлебнулся обидой и уткнулся в окно со своей стороны.

– Помиритесь, дети мои, – благостно изрёк Иннокентий полчаса спустя. – Лена, мне кажется, ты излишне восприимчива к терминологии. Саша далёк от попыток давать кому бы то ни было оценки, тем более негативные, но у него восемь классов образования плюс голова, забитая местечковым фольклором и  чтением, преимущественно религиозного характера. В то же время область, о которой идёт речь…

– …мутная, – закончила вместо него Лена. – Я понимаю. Я только не понимаю, на кой хрен ты нас к нему возил?

– Саша не воспринимает чужие галлюцинации, я лично проводил тесты. Зато у него огромный опыт наблюдения…

– …собственных, – скривила губы Лена. – На чужие тупо времени не хватает.

Иннокентий проигнорировал её замечание.

– … явлений, не классифицируемых современной наукой. Сашина мать работала сиделкой в доме престарелых. Один из постояльцев перед смертью подарил Саше значок…

– Можете не продолжать, – перебил Рома, – Саша воспринял силу умирающего мага, стал отличаться от окружающих двуногих, родственники сдали его в дурдом, где он и сошёл с ума. Обычная история, я читал. Иннокентий Германович, вы же не станете спорить, что часть так называемых психически больных…

– …на самом деле древние маги Атлантиды, – ухмыльнулась Лена, извиваясь в собственном яде.

– Истинный маг не позволит запихнуть себя в дурдом! – раздражённо бросил Рома. – А люди вроде Саши, имеющие силу, но не осознающие её и не получившие подготовки, вполне могут угодить, хотя бы потому, что не вписываются в рамки «нормального человека». Именно их раньше жгли на кострах. Люди, имеющие тонкую связь с природой, общающиеся с духами и…

– …инопланетянами, – подсказала Лена.

– Давай, издевайся. Но вы оба знаете, что я прав.

– Рома, я вас немного разочарую,– доброжелательно сказал Иннокентий. – Саша обратился в стационар добровольно и в зрелом возрасте после того, как они с мамой перепробовали множество методов избавления от «силы умирающего мага», как одобряемых Церковью и Минздравом, так и неодобряемых ими категорически. У Саши была неприятная особенность – от его взгляда дохла скотина и болели люди. Сашу это расстраивало, однако прекратить безобразия или хотя бы устранить вред он не умел. Долгие годы соседей выручала ненормативная лексика – старинный народный метод, между прочим. По мере взросления Саши это перестало работать. Наконец, Саша вычитал в журнале «Наука и религия», что колдун обладает силой до тех пор, пока у него целы зубы. Обратили внимание на отсутствие у Саши зубов?

– Неужели сам выдрал? – ужаснулся Рома.

– Соседи помогли.

– Жесть! – Рома выглядел шокированным. – Но это ведь суеверие? Или нет?

Иннокентий пожал плечами.

– Как бы то ни было, на моей памяти жалоб в связи с Сашей не поступало. Когда я по распределению попал в нежно любимый Сашей дурдом, он числился там постоянным обитателем и пребывал в непрерывном контакте с дюжиной покойных родственников и неродственных покойников, а также с киноперсонажами и деятелями районной администрации. Что особенно трогательно, он считал один факт своего присутствия достаточным для оплодотворения женщины, и, будучи джентльменом, отказывался находиться в помещении с женским персоналом младше шестидесяти. Это создавало определённые проблемы, пока Саша не обезопасил дурдомовских дам заклинанием, воспринятым из космоса от Маргариты Тереховой.

– Первой женщины-космонавта? – спросил Рома и сглотнул.

– Не совсем, – светски осклабился Иннокентий. – Маргарита Терехова – известная советская актриса. Саша считал её своей святой покровительницей.

– Короче, ценный специалист, – сварливо заметила Лена. – Но это ясно и без подробностей несчастной биографии.

– А протезы ему не пробовали вставлять? – подумал вслух Рома.

– Одно время Сашей заинтересовались. В Москве ему сделали несколько протезов, металлокерамика, золото и какие-то сплавы, не помню подробностей, во всех случаях эффект получился нулевой. Смена обстановки негативно сказалась на Сашиной психике, что сделало невозможным дальнейшую работу с ним, поэтому его вернули в дурдом. Золото, полагаю, маменька на дровах прожила.

– Кошмар! – пригорюнился Рома. – Даром пропал такой потенциал...

Лене было не до сантиментов.

– Это ещё не кошмар, – отрезала она, – кошмар начнётся, когда за тебя примутся экзорцисты. Или что у нас предлагает классическая психиатрия при одержимости волками, пап? Фармацевтику, блокирующую повышенную возбудимость? То есть переть, тебя, Рома, будет по-прежнему, но тебе оно станет по барабану. Ах да, о чём мы вообще паримся, Саша ведь обещал, что тебя на днях сожрут. Думать потому что надо, чего в рот суёшь.

– Мне кажется, ты слишком много говоришь, – нахмурился Иннокентий.

– Почему же! – запальчиво возразил Рома. – Удобная реакция на чужие проблемы: «Сам дурак!». Хотя предположение, что в буфете хранится варенье, а не мазь для вызывания духов, до сих пор не кажется мне безумным. Заметьте, не я целый год мазал ею себя и ребёнка! А по поводу экзорцистов, так это, Лен, скорей тебя касается: тот же Саша недвусмысленно утверждал, что волк живёт «при тебе».

– Так что, Ромочка, ложись сегодня в кроватку и не дёргайся, когда мой фамильяр потащит тебя из насиженной тушки, – тихо сказала Лена.

Рома открыл рот для ответа, вздрогнул, отшатнулся к окну. До сих пор Сашины пророчества интересовали его в силу привычки мозга жевать бесконечные фантазийные сюжеты, однако из Лениных глазниц на него смотрели белые глаза зверя. Роме захотелось укутаться, как Саша, с головой и замереть.

Лена взорвалась.

– Хватит корчить из себя большего идиота, чем ты есть! А ты, пап?! Тащишь нас с утра пораньше слушать конченого психа, а потом на полном серьёзе комментируешь его бред. Говорила бабушка, что ты того, и, похоже, не сильно ошибалась – нормальный человек в психиатрию не пойдёт, оно ему на фиг не интересно. Глядеть на вас обоих смешно! Да мне этот волк безо всякой мази всю жизнь снится…

Машина вильнула к обочине, тормозя. Лена едва избежала удара об переднее сидение, Рома не избежал.

– Первый раз слышу, что тебе снится волк, – спокойно произнёс Иннокентий.

– Ах, оставь, пап. Я тебе сто раз рассказывала, что у меня офигеть какие проблемы с волками, а ты смеялся и советовал меньше смотреть телевизор, мда.

– А мне ты про это не рассказывала, – сказал Рома, прижимая к губе мгновенно разбухший от крови бумажный платок.

– Как-то не к месту было. Пап, у тебя перекись водорода есть? Ромке кровь остановить?

– Перекись? – рассеянно переспросил Иннокентий. – Возможно, в бардачке что-нибудь... – Облачко смущения окутало его. – Я считаю себя достаточно внимательным врачом, но в качестве отца…

– Просто медицина тебя интересует больше, чем отцовство, – улыбнулась Лена. – Это не наезд, пап. Я тут, наконец, поняла, зачем нужны дети: они – единственный способ понять собственных родителей. После Нюси лично у меня претензий к вам с мамашей стало на порядок меньше. На самом деле я давно научилась просыпаться в нужный момент, а потом нормально засыпать, так что волк…. Погоди, пап, неужели ты хоть бы на секунду допускаешь, что эта тварь – не сон?

– Я не владею информацией о твоих снах в степени, достаточной для построения какие-либо предположений. Могу сказать определённо только то, что Саша не воспринимает чужих снов и галлюцинаций. Остаётся также вопрос, имеет ли Рома дело с тем же, условно говоря, волком, что и ты.

Рома с Леной переглянулись.

– Да! – хором ответили они.

– Разреши спросить, что происходит, когда ты встречаешься со своим волком? – поинтересовался Иннокентий.

Лена хотела обозлиться на «своего», но у неё временно кончилась злость.

– Бегаю от него, а он – за мной.

– Неужели ты ни разу не пыталась повести себя иначе?

– Ну, пробовала его душить. Пальцы сжимала, сжимала, а он на меня… глядел. Мне прямо неловко стало.

И тут Лена испытала переживание, снизошедшее на неё лишь однажды (в результате дебютного злоупотребления водкой с соком). Озарение. Или прозрение… возможно даже, просветление. Во время первого сеанса просветления Лена принимала душ на полу в ванной, рыдая под альбом Гребенщикова «Навигатор». Второй сеанс прошёл менее патетично, но гораздо более практично, и от рыданий Лене удалось воздержаться.

– Сколько лет напрасного геморроя! – вскричала она, хлопнув ладонями по тощим бёдрам. – Ненавижу себя!

Иннокентий и Рома замерли в настороженном ожидании.

– Я вроде как поняла, как покончить с волком, – выдохнула Лена.

– Как?! – оживился Рома.

– Мне тоже интересно, – сказал Иннокентий.

Лена потянулась до хруста в суставах и лёгкого головокружения. На её лице появилась улыбка (довольно неприятная).

– Не скажу. Область мутная, а терминологией я не владею – у меня, пап, восемь классов плюс ветучилище, не забыл?

– Перекись нашла? – спросил Иннокентий.

– Кровь сама почти остановилась, – ответил Рома. – Лен, а со мной как? – осведомился он вкрадчивым голосом.

– Прямо сегодня сможешь отоспаться.

Машина тронулась вперёд.

– Я догадываюсь, что ты собираешься сделать, – холодно произнёс Иннокентий. – Не могу этого одобрить.

– Во-первых, ни фига ты не догадываешься, – ответила Лена почти добродушно, – во-вторых, у тебя есть другие идеи? Прямо сейчас, а то Ромочка у нас нежный, не приспособлен для бессонницы и нападения демонов.

Иннокентий покачал головой.

– Лена, разреши мне кое о чём тебя попросить: я бы предпочёл, чтобы ты делала это в моём присутствии.

– Нет, пап, я как-то сама привыкла, – быстро ответила Лена.

– Понимаю. В таком случае, пусть с тобой кто-нибудь будет. Не Рома, ему как раз следует держаться подальше. Кто-нибудь, кто сможет набрать мой номер, если ты сама не сможешь этого сделать.

***

Лена облизала кончик пальца, не успев разобрать вкуса, после чего предусмотрительно спрятала китайскую банку в ящик тумбочки. Папа вроде больше ел, с другой стороны, лучше недожрать, чем пережрать. Однажды Серёга догонялся таблетками от непроверенного дилера, в результате его удалось отскрести от потолка только посредством тогдашнего мужчины Галкиной мечты (бывшего боксёра).

Жара. Всё же следует лечь… или само ляжется, как попрёт? Лена поймала себя на том, что сидит в позе Джейн Эйр (спина доской, коленки сжаты), устыдившись, развалилась на подушках. Фанта следила за ней со сдержанным ротвейлерным интересом. На кухне брякнуло. Дура, забыла спрятать папин коньяк! Теперь от Димки и вовсе толку ноль, кроме вреда. Надо было завтра днём экспериментировать, отправив Нюсю к Татьяне Викторовне. А ещё лучше под папиным присмотром.

Лена знала, что лучше, но, такая штука: огромный соблазн, когда кто-то сильный и умный берёт тебя под крылышко с твоими проблемами. Вот только нельзя этого допускать! Нельзя расслабляться, привыкать, потому что, когда великолепный кто-то исчезнет из твоей жизни, – неважно, по какой причине, люди всегда исчезают, – тогда станет плохо. Очень плохо, гораздо хуже, чем было. Если Лена и научилась чему-либо у папы, то именно этому. Были моменты, ну, или месяцы… даже годы, когда Лена папу ненавидела, но папа был прав, не позволив ей привязаться к себе, и Лена была папе благодарна.

Не торкает, мало съела. Может, толерантность выработалась? Всё же год мазаться – не шутка. Ну и хрен с ним, завтра так завтра, перетерпит Ромка одну ночь. Лена встала.

Голова закружилась, тяжело сдавило глаз. На секунду Лена утратила ориентацию в пространстве, но это прошло, так как пространство кончилось. Осталась темнота, густая и вещественная, точно сметана наоборот. Далеко внизу, под ногами, возник искрящийся зелёным поток (в существовании у себя ног Лена засомневалась). Поток без конца и края. Лена падала, не в силах шевельнуться, захваченная нарастающей волной восторга. Если бы Серёгины средства давали хоть немного похожий эффект, стала бы наркоманкой и не поморщилась. Что-то с силой ударило в грудь, Лену отбросило назад, и падение прекратилось.

Лена обнаружила себя по колено в снегу, холода она не чувствовала. Сразу появилось ощущение, что за ней наблюдают, причём наблюдатель не один. Двигаться Лена не могла, зато каким-то образом воспринимала всё окружающее одновременно. Запахов, правда, не было, в остальном мир казался почти нормальным, хоть и чуточку более зелёным, чем обычно. Над головой дымное ночное небо с прибитым по центру лунным кругляшом, позади – поле, отороченное с рваной кромкой леса, впереди – занесённая снегом ночная деревня. Чуть поодаль от прочих домов темнела просевшая под снегом избушка вроде сарая.

Это место Лена посещала если не в каждом сне, то достаточно часто, не хватало лишь главной достопримечательности – волка. Вместо него рядом стояла Фанта: уши поджаты, шерсть ирокезом на круглой спине, и хвост указывал вниз как палец цезаря.

– Фаня, ты как сюда попала?! Хотя да, я читала, что собаки во сне шастают по астралу как тараканы. Вот и славненько, значит, мы с тобой в астрале, Фаня.

Собачью тушку толстым слоем покрывала маслянисто-мерцающая субстанция настолько чистого золотого оттенка, что в природе такой не встречается (правда, в плане золота Ленин опыт ограничивался бабушкиным обручальным кольцом и каёмками на чашках). От удивления Лена сумела не только погладить собаку, но и поднести ладонь к лицу. До сих пор взглянуть во сне на руки у неё ни разу не получалось, сколько ни читал ей Серёга нудных лекций (Лена не сомневалась, что у него самого это не выходило, а может, и у всех прочих). Странное вещество не оставило на пальцах следов. И что это, спрашивается? Аура? Лена вытянула руку перед собой – на ней ауры намазано не было. Или собственную ауру Лена видеть не умела, или это была другая, неизвестная, фигня.

«И что дальше?», – подумала Лена.

По правилам сна ей полагалось прорываться в избу сквозь снег, обмирая от ужаса, но волк изволил опаздывать, а ноги всё ещё делали вид, что не имеют к Лене отношения. Оставалось торчать в сугробе забытым пугалом и любоваться окрестностями, благо в прошлые визиты сюда у неё не хватало на это времени. Было в пейзаже что-то знакомое…. Слишком знакомое!

Дед увлекался фотографией. В основном он проделывал это с сослуживцами и членами семьи, насадив на булавки и выстроив в ряд с задумчивыми лицами.  Случались пейзажи: «Моя жена и дети на нашей даче». Имелась также серия «Вот моя деревня». Бабушка водила пальцем по фотографиям, мечтательно рассказывая: «А вот наша банька, Леночка. В двадцать первом как деревня горела, дядю Василия в хлеву придавило, прабабка Анна да мать остались. Всем обчеством им отстроиться предлагали, но прабабка ни в какую: ваши, де, избы погорят, а тута место цело будет. Упёрлась, нравная была, так в баньке и жили. Я в ней родилась, Иду родила, уж как мать померла, Лёня нас в Москву забрал. В войну пожгли немцы деревню, только наша банька уцелела. Народ по землянкам мыкался, а мы всё ж в своём дому, тем спаслись. Тяжёлое было время, Леночка».

Дед фотографировал баньку весной и, в общем, днём, всё же и банька, и деревня были те самые, с дедовых фотографий. «А ведь дед баньку изнутри тоже увековечил», – подумала Лена и оказалась в баньке, так и не воспользовавшись помощью ног. Прохождение сквозь стену не произвело на неё впечатления, потому что прошло до скучного незаметно.

Так и есть: обвешанная тряпьём русская печь, стол, несколько лавок вдоль стен. А полотенце в петухах, вышитое прабабкой Татьяной, у Лены до сих пор в комоде хранится. Конечно, в бабушкины времена стены вряд ли отличались прозрачностью: сквозь толстые брёвна горницы Лена без труда разглядела сидящую в сенях на лавке девочку лет десяти в продранной фуфайке поверх длинной рубахи.

Лена не успела понять, как оказалась рядом с девочкой, ноги в процессе точно не участвовали. В нормальном сне волк должен был подкапывать дверь, царапая когтями, а Лена – бояться на этой самой лавке, как раз возле кадки. Девочка не шевелилась. Худенькая, злое с хитринкой лицо, испещрённое, надо полагать, оспой – вряд ли на такое способна банальная ветрянка. Из-под низкого лба пусто смотрели глаза, похожие на старые пуговицы от брюк. Фанта прижалась к Лениным ногам.

– Э… привет? – начала Лена.

В неподвижности существа было что-то пугающее.

Лена начала закипать: раз в жизни по доброй воле наелась глючной мази от духов, и нате вам, волк не явился, да ещё эта сидит, таращится в стену точно овца! Не то привидение, не то Лена сама здесь на правах привидения, каковым рискует и остаться. На волне злости Лену поднесло к лавке, она тряхнула девчонку так, что свалилась фуфайка. Зараза вскинулась, прокусила Лене палец едва не до кости и опять замерла.

– Ах… ты! – остатки Лениного терпения утонули в ярости. – Вылезай! – подумала она, имея в виду волка. – Ну!

Он дымком появился из-под лавки и выжидающе повернул морду к Лене. Та, в свою очередь, глазела на него, забыв, что собиралась ему приказать. Зверь был не серым, скорее бурым. Особенно крупным он не выглядел, но линялым и тощим, с белыми прорезями глаз в неопрятной темноте шкуры.

Фанта ринулась в атаку. Раздался детский вопль, от которого свет взорвался у Лены в глазах. Она поняла, что лежит в собственной кровати, а в дверях маячит перекошенная Димкина физиономия. Детский рёв и лай как будто ещё громче сделались.

– Ну, наконец! – Дима утёр пот тыльной стороной ладони. – Я уже начал звонить Иннокентий Германовичу, только телефон потерял... Ёлки, у тебя рука вся в кровище!

– Я сама прокусила, – буркнула Лена. – От чувств.

– Фига се чувства у тебя! Зубы тоже ничего. Ох, заткни их уже, не могу!

***

Из детской неслись младенческие вопли, Дима разобрал слово «волк». По мокрой от жары спине скользнул холодок. Дети и домашние животные видят разную хрень, это знают все. Нормальные дети видят, а уж эта… о чём только Ленка думает? Другая б ребёнка с такими заморочками давно бы по врачам… мама рассказывала. Если только Ленке это не на руку. Яблочко к яблоне, неизвестно, чем она тут занимается со своими родственниками. «Пол часика на кухне покарауль».

Глаза теряют фокус, домой бы, пока ноги держат, да мама ещё не легла, мозг выест. Настеньку обидел, напился! Дима тоскливо покосился в разверстую пасть балкона, где торчало над заводом полнолуние. Чтоб его!

Особенно рьяный взвизг кончился шлепком, последовавшее за паузой хныканье лишилось истерического запала. Ленин голос за дверью звучал монотонно и невнятно, как сквозь подушку.

Будь нормальный дом, куда можно прийти с работы, не сидел бы сейчас у Ленки, и пить бы не стал, тем более сегодня! В такие дни не пиво бухать, а пустырник с валерианкой, и спать пораньше лечь. Ляжешь, как же. Не должен человек в сорок лет жить в двушке с мамой и бабушкой, ещё эту дуру принесло, тут не к Ленке, на Луну сбежишь. Так, о Луне думать сейчас не стоит.

Покараулил, мало не показалось. Вот что это было? На пустом месте ледяной, животный ужас навалился, скрутил кишки, оборвал дыхание. Не завой хором Фанта с Нюсей, рванул бы с балкона. Нюсе шоколадку, Фанте лытку какую отжалеть. Дима поёжился, вспомнив, как стояла Фанта над Леной – шкура дыбом, из пасти слюна… Он ещё подумал, что до кровати теперь хрен кто пробьётся, даже Иннокентий Германович. Пашка раз заснул бухой в прихожей, у него тоже ротвак, на охрану встал, так домашние до обеда в окно гадили – страшное дело. А ведь собака-то не на него, не на Димку кидалась! По центру спальни что-то висело, Ленка прочухалась, и это что-то убралось, потому что собака сразу заткнулась.

Дима умылся из-под крана. Всё-таки коньяк был лишним. Уселся со второй попытки, поднялся с пола и сел на другой стул, опустив голову на руки. Пережитый страх размылся алкогольными парами, с новой силой проклюнулась жалость к себе вперемешку с обидой на Настюху. Вот если баба страшная, то она непременно ещё и тупая. Бракованный генофонд, от них дети неполноценные получаются, сама природа даёт понять самцам, чтоб не связывались. «Как ты с Настенькой обращаешься, опять девочку до слёз довёл».  Маме не втолкуешь. А как обращаться, когда она сказала, что у него каждый месяц ПМС? Поневоле банку опрокинешь, чтоб успокоиться, или их было две? Три. И Ленкин коньяк. Полбутылки. Или больше?

Дима принял решение рискнуть мамиными нервами (вдруг всё же легла). Отлепился от стула, помогая себе руками, и озарение заплясало под черепной коробкой огнедышащим радостным мячиком. Ясно, что его всё время беспокоило! Не только сейчас, вообще всегда в этой, ёксель кот, квартирке – тут же...

***

Вошла Лена.

– Ели уложила. Дим, шёл бы и ты спать?

Крутанувшись к ней, Дима едва удержав равновесие.

– Да ты хоть знаешь, что…  – взревел он, – что я!

– Ты? – нежно переспросила Лена.

Дима осел на стул кисельной массой. Лена, кривясь, прижгла раненый палец перекисью водорода. Рана зашипела.

– Ты это… на тебя волк напал? – тихо спросил Дима, чувствуя, как глаза снова лезут за положенные человеку рамки.

– Масштаб слегка не волчий, не находишь?

– Но напал.

Лена пожала плечами. На самом деле скорей нет, чем да. Вряд ли он хоть раз пытался. Ну, он за ней бегал, но до нападений не доходило. Лена плеснула себе коньяку, ловко отведя бутылку от Димкиной загребущей лапы.

– Нет, Дим, тебе лучше чаю и домой. Татьяна Викторовна сто пудов в койке.

Диму прорвало.

– Знаешь, что скажу? –  возгласил он, шатко нависая над Леной. – Должен сказать. Предупредить. Ты слушай, на меня алкоголь только на координацию расстраивает, а соображаю я даже лучше. У тебя проблемы, короче. Боль-ши-е проблемы! Я всё голову ломал, с чего мне тут так тревожно, и только сейчас допёр: у тебя же ни-че-го-шень-ки нет,  даже чёрных слизняков и мохнатых по углам!

– А должны быть? – Лена насторожилась. Татьяна Викторовна вроде дама аккуратная, но надо будет присмотреться, всё же Нюся там два дня через два проводит.

– Должны! – отрезал Дима. – Даже в обычных домах водятся, а у нас кладбище кругом всякое-разное. Всюду, кроме твоей квартиры. Я вижу, и не твоё дело, почему. Но я контролирую ситуацию. Чётко контролирую!

– Ты о чём? – осторожно спросила Лена, прощупывая глубину проблемы. Она разделяла как-то высказанную папой мысль, что заболевания психики во всех смыслах дешевле считать вариантом нормы, пока пациент не слишком докучает окружающим. Поскреби любого, и можно заводить историю болезни, но без крайней необходимости делать этого не следует, в первую очередь из экономических соображений. Вот только некоторые скребутся сами крайне не вовремя и не по адресу.

Димка придирчиво оглядел кухню и остался недоволен увиденным:

– Бегающих теней нет. В нашем-то доме!

– И домового, – вставила Лена, подавив нервную улыбку.

– Чего?

– Домового. А у вас, между прочим, живёт, Нюся рассказывала – на антресолях. Маленький, зубастый, в шерсти, глазки горят.

Дима смерил её медленным мутно-багровым взглядом.

– Значит, полная стерильность. А я о чём?! Погоди, о чём я говорю?

– Что у меня нет домового. Слушай, чего это тебя так заводит? Нюся вашего домового побаивается. Нину Павловну домовой по ночам душит, она иголки по углам втыкает, те падают, котик колется, у самой я на прошлой неделе иглу из пятки на силу достала. Короче, нам и без домовых нормально.

– Дура! У тебя самое стрёмное на районе и водится, короче, остальные его реально боятся, и в твоей квартире не селятся, даже потревоженные покойники! В форме волка.

«Смешно, но возможно, так и есть, – горько вздохнула Лена. – Самое стрёмное на районе – это я». Однако тему следовало прикрыть.

– Дим, давай-ка я верну тебя маме.

Димка увернулся от её рук. Бабушкин стол лишился при этом манёвре задней правой ноги, печально звякнули на прощанье чайник и чашка с блюдечком.

– Вот говори с бабой о серьёзном! По-человечески предупредить хотел, но с бабами нельзя, вы наглеете!

Пока Лена возвращала его в вертикальное положение, Димка мрачнел. Побрёл к балкону вместо прихожей, Лена догнала его, желая сменить траекторию, но он пихнул её так, что она удержалась на ногах только благодаря холодильнику (синяк на груди обеспечен, и кое-кто за это поплатится).

– Или тебя всё устраивает?! – возопил Дима. – Чем, собственно, ты у меня в доме занимаешься?! Угощаешь лоха типа вареньем, тварь встаёт на след, а патологоанатом находит приступ или скоротечное кровоизлияние вообще всего. Неплохо так устроилась! Теперь моя очередь, да? Мазь в коньяк намешала?! А твоя зверюшка не облопается – двух мужиков подряд умять?

Бутылка улетела с буфета на рандеву с асфальтом.

– Не выйдет! – орал Дима. – Я в серьёзной конторе работаю! Тебя в дурку заберут и ребёнка отнимут, лично прослежу, чтобы ты из моего дома съехала, пакуй вещички!