Текст книги "Война (СИ)"

Автор книги: Юлия Гордон-Off

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 25 страниц)

Глава 40

Вечером шестнадцатого мы, наконец, закончили перевалку угля. Хорошо, что на «Нисине» предусмотрена погрузочная стрела в основании мачты, иначе погрузка превратилась бы в кошмар. Одно набивание мешков с их перетаскиванием снизу на палубу в грузовую сеть, с последующим высыпанием в пустые бункера итальянца и освобождение мешков, а потом по новой то же самое, и так больше пяти вагонов по весу, если мне не изменяет память, на вагонах моего времени писали «шестьдесят шесть тонн». Каждый раз, когда вижу несопоставимость деяния человеческих рук, и мизерные возможности одного отдельного человека меня охватывает оторопь…

На "Ниссин" ушли в общей сложности больше семидесяти человек экипажа и четырнадцать казаков. Один бедолага так и не мог прийти в себя после укачивания, еле живой, зелёный от изматывающей тошноты слабый, но злой, как сто чертей материл со всеми изворотами дурацкий корабль, проклятую качку, заразу Адрияна, и себя за то, что провалялся ненужным грузом, когда братки жизнью рисковали. Второй казак образовался в лазарете уже во время погрузки, когда во время кормёжки японцев трое из них решили, что смогут попробовать вырваться, в результате двоих японцев подранили, но один из них успел захватить пистолет конвоира и выстрелить в казака, теперь он лежал с рукой в лубках и повязке. В результате японцы сами напросились на ужесточение режима содержания. На самом деле не понимают они человеческого отношения, для них это как провокация в виде демонстрации слабости, то есть сильный обязан бить и пинать, и это понятно, а если не бьют и не пинают, значит, заискивают, боятся и слабые.

Теперь наши наивно думают, что они японцев наказали, а они просто осознали, и им всё стало понятно, что мы сильнее их и теперь ведут себя тише воды, кому, как не мне было чувствовать эти эмоциональные нюансы. В числе отданных на гарибальдийца кроме барона Тремлера и мичмана Древкова, два механика поручики Мольмер и Клопов. Это решение Новицкого, потому, что он считает, что в каждой вахте должен быть офицер, чтобы ничего с машинами не случилось. Хоть принципиально на наших кораблях аналогичные вертикальные котлы тройного расширения, но как это решено у итальянцев и у немцев, как говорят в Одессе, – есть две большие разницы. А доверять полностью итальянцам не хочется, не потому, что они могут замыслить какую-нибудь диверсию, а потому, что отношение наплевательское и поломать могут что угодно и в любой момент, а итальянский механик, который школил их всю дорогу, напился и валяется счастливый в своей каюте бесчувственной биологической субстанцией, каковой, похоже, планирует пребывать до причала.

Так, что ближайшие несколько суток нашим механикам предстоит изумительное развлечение в кочегарках и машине. Тем более, что итальянского у нас никто не знает вообще, а среди кочегаров только один немного знает французский, а двое из альпийских предгорий вроде понимают немецкий. С рулевыми гораздо проще, все говорят по-английски, вообще, языковая проблема оказалась самой сложной, из того, с чем столкнулись на трофейном крейсере. А вообще, нам здорово повезло, как следовало из рассказа Тремлера, во время погрузки угля пришедшего навестить и рассказать, как всё происходило. А повезло тем, что ещё в самом начале капитан поймал кочегаров, которые в одной из башен прямо на снарядах (кстати, снарядные погреба под завязку полны, так, что на первых порах проблем со снарядами для гарибальдийца не будет) организовали себе уютный уголок употребления спиртосодержащих жидкостей со всем положенным в виде курения и расслабления. Капитану совсем не хотелось из-за идиотов взлететь на воздух в пути, поэтому все лишние помещения на корабле были наглухо закрыты, в том числе арсенал, башни и казематы с погребами.

То есть, имеющиеся на борту двадцать пять японцев при двух офицерах, во время высадки нашего десанта, физически могли оказать сопротивление только имеющимся личным оружием. Но всё-таки попытались, в частности, у них была идея забаррикадироваться в машине и открыть кингстоны, чтобы взорвались котлы, что вполне могло привести к детонации боезапаса, да и само по себе может привести к разрушению корабля. Но после получения нашего послания, капитан успел послать старшего механика в машину, который предупредил кочегаров, и успел организовать баррикады и запоры на подходах к машинным отделениям и кочегаркам, и не пустили внутрь японцев, именно с этими двумя на шканцах столкнулись наши десантники.

Вообще, капитан был до последнего уверен, что стоит ему повысить голос, и мы бы перед ним извинимся, и что наличие на мачте британского флага есть полная гарантия неприкосновенности для него и корабля. Но на его возмущения Тремлер поинтересовался, а как расценивать, что под коммерческим флагом Британии следует военный крейсер с боезапасом, военными японскими моряками и по документам являющийся собственностью военного флота Японии? И, к примеру, подняв на мачте голландский флаг, мы автоматически становимся не русским военным крейсером с непонятным флагом, а голландским трампом?! Кроме этого, если мистер капитан утверждает, что данные корабли являются английскими, то значит ли это, что открытие с английского корабля артиллерийского огня по русскому военному кораблю объявлением войны Великобританией России?! Ведь открытие огня или даже просто недружественные действия в отношении военного корабля во всём мире и во все времена юридически составляют полный состав Казуса Белли*! И это в ответ на поднятый на нашей мачте совершенно законный сигнал "Лечь в дрейф и принять досмотровую партию!", ведь такое право военного корабля в отношении любого судна под коммерческим флагом предусмотрено сводом международных морских законов! Как господин капитан может всё это объяснить?! Как он может объяснить, что на коммерческом британском судне, как он утверждает, на офицеров русского флота нападают военные японские моряки с оружием и наносят увечья и вынуждают русских военных защищаться?! На основании всех перечисленных нестыковок, мы имеем право арестовать корабль и доставить в свою базу для разбирательства или пустить ко дну. Ведь в данном случае обнаружение под коммерческим флагом военного крейсера противника является стопроцентной военной контрабандой, причём не в виде части груза, а в виде всего судна.

Так, что после таких разъяснений у капитана пропало всякое желание встречаться с нами и качать права. Капитан предпочёл последовать примеру итальянского механика и напиться в своей каюте. Правда, произошёл смешной случай, когда наши пытались попасть в забаррикадировавшуюся кочегарку, в которой в том момент никто ни одного языка, кроме итальянского не знал и договориться хоть о чём-нибудь не представлялось возможным, в общем, по обе стороны от запертых дверей эмоции нарастали, грозя взрывом, пока не пришёл адекватный итало-немецкий толмач и не обрадовал своих горячих вспыльчивых земляков информацией о премии, что сменило градус общения с минус бесконечности на бесконечность, но со знаком плюс, что с взрывной Аппенинской горячностью может быть не менее разрушительно для окружения, как негодование.

Довольно быстро удалось обнаружить судовую роль, оказалось, что посланный с мостика итальянский матрос закрыл в каюте одиннадцать японцев, которых обнаружили уже, когда все основные события успели закончиться. Объяснилась и задержка кораблей, оказывается во время стоянки в Сингапуре несколько матросов с "Касуги" устроили на берегу пьяную драку, в которой пострадали чины местной полиции, что привело к большому разбирательству с привлечением посланников Англии, Италии и Японии, поэтому и вышли с большим опозданием. Кроме прочего, нашему Никифорычу пришлось поделиться с итальянским коком нашими продовольственными запасами, что Никифорыч воспринял, почти как личное оскорбление. А ушедший с частью экипажа на трофей боцман наверняка сумеет потихоньку прибарахлиться в пользу родного корабля.

За всё время стоянки ни наши сигнальщики-наблюдатели, ни мы с Клёпой облетавшие окрестности несколько раз не заметили никакого движения или наблюдателей на берегу и в этой части моря. Начавшаяся встречей потерянных нами гарибальдийцев, буквально за пару часов, до отдачи приказа на прекращение поиска, полоса везения пока продолжалась, и мы до дрожи боялись её спугнуть, понимая, насколько эфемерной и капризной является симпатия девицы-Фортуны.

Мы вышли на запад с целью проскочить самый оживлённый участок Корейского пролива в районе Цусимских островов за ночь. Боцман заставил итальянских кочегаров, не смотря на начинающуюся ночь, начать приборку на "Ниссине". Мы решили отмывать от угольной пыли "Новик" уже утром, потому, что наш уменьшившийся экипаж буквально с ног валился от усталости, конечно, будь боцман с нами, такому разгильдяйству бы не потрафило, но Николай предпочёл отступить от поклонения флотской чистоте. К моменту наступления полной темноты, мы встали в створ Цусимского пролива, а на "Ниссине" погасили люстры и все прочие огни. "Новик" впереди, гарибальдиец следом в паре кабельтовых. У нас была договорённость, что он следует таким курсом вне зависимости от наших действий, если нам вдруг понадобится ускориться или уклониться, чтобы разобраться с какими-либо проблемами у нас на курсе. С ходом в четырнадцать узлов, пусть и не самым экономичным для гарибальдийца, мы должны были за ночь пройти больше ста миль, оставив позади траверз Сасебо, Пусана и Нагасаки. Практически так и получилось, если не считать скользнувших в темноте двух японских миноносцев, с которых нашу парочку не заметили, хоть мы уже были готовы открыть по ним огонь. Под утро не менее благополучно разминулись с каким-то пароходом, азартно спешившим на юго-запад и пересекшим наш курс всего в паре миль севернее.

Через несколько часов после рассвета, на траверзе Симоносеки, когда мы убедились, что никаких опасностей в обозримых окрестностях не наблюдается, передали на "Ниссин", чтобы они посадили в шлюпку японцев, и мы сходим оттащить их на буксире к Японии, к счастью погода позволяла и волны большой не было. Всё было оговорено ещё на стоянке во время перегрузки угля, так, что, взяв на буксир полную японцев шлюпку, мы на двенадцати узлах, больше не могли себе позволить, потому, что начинало захлёстывать водой шлюпку, направились на восток – юго-восток в сторону японского побережья. Мы планировали приблизиться на расстояние видимости к берегу между Симоносеки и Майдзуру, где предоставить сынам Микадо и Аматерасу, да какая, грубо говоря, разница, дальше добираться самим, заодно и согреются на вёслах. В принципе, если немедленно вышлют нам в вдогонку эскадру крейсеров на полном ходу, то миль за сто до Владика они нас возможно смогут догнать. Вот только морякам ещё нужно добраться до берега, найти телеграф, передать информацию, которую должны усвоить и выработать решение. Кто-то должен взять на себя ответственность и отдать приказ, то есть за время этих переговоров и согласований погоня успеет потерять свой смысл, а посылать скоростные миноносцы и истребители – абсурд, когда они знают, что сопровождает конфискованный у них крейсер наш "Новик", для которого борьба с минными силами есть прямая и непосредственная задача, ради которой он исходно создавался.

К вечеру стал виден японский берег, светлого времени оставалось ещё около получаса, то есть японцам придётся думать, искать освещённый причал, рисковать высадкой на незнакомый берег в темноте, или, сблизившись с берегом, ждать утра в дрейфе. В прочем, это уже не наша головная боль. А мы, отдали буксир, отсалютовали холостым из нашей сигнальной пукалки господина Гочкиса в тридцать семь миллиметров, развернулись и начали разгоняться до гораздо более комфортных нам двадцати узлов. Особенной нужды нестись сквозь наступающую ночь на полном ходу не было, всё равно найти в темноте "Ниссин" без огней лотерейная удача, так, и зачем? Мы знаем их курс, можем спокойно рассчитать место нашей встречи когда рассветёт, и для этого нам вполне достаточно этой скорости.

В самом благодушном настроении мы оставили на вахте Сергея Николаевича и пошли отдыхать. Погода всё никак не могла разродиться штормовым усилением ветра, но и униматься холодный северо-восточный ветер со стороны Камчатки и Аляски не желал, так, что мы вынуждены были прочувствовать, что ещё не закончилась зима, а на Руси февраль исконно назывался Лютень.

Наутро нас ждал сюрприз, вернее нас не ждал никто. В обозримом просветлевшем море не было ни одного паруса или дымка, как сигнальщики не всматривались в серую линию горизонта. Видать судьба у нас такая на этом жизненном этапе постоянно искать гарибальдийские крейсера. Сомнений в прокладке нашего штурмана у нас не было, а вот в умениях барона и Древкова имелись, как нельзя было исключить, что на "Ниссине" могла произойти какая-нибудь поломка, он мог повстречать японскую эскадру, мог в темноте выскочить на камни острова Дажелетт или Мацусима по-японски, да мало ли, что может в море произойти. Можно развлекаться с допущениями и версиями тренируя изворотливость ума до бесконечности, но нам с Николаем нужно сейчас тупо приказать и по-Наполеоновски показать пальцем, куда именно следует исполнять этот приказ и никто не в состоянии с нас эту каторжную работу снять или освободить от неё, вернее, можно отказаться, но с этого мгновения на корабле будет новый капитан, а мы в лучшем случае до берега и разбирательства в морском суде отправимся под арест. Ей, Богу, проще с эскадрой Уриу воевать, чем, сейчас глядя в пустынные волны, решать, что делать и куда идти!

Первым делом подняли в воздух Клеопатру, но при высоте облачности в полкилометра и видимости не больше десяти миль, это нам почти ничего не дало. Тем временем Волков снова перепроверил прокладку и время пересечения с предполагаемым курсом "Ниссина", мы втроём с ним и Артеньевым склонились над картами. В результате допущения самого безобидного варианта, что ничего страшного не случилось, а "Ниссин" ведомый нашими не слишком опытными судоводителями просто отклонился от курса и сейчас продолжает, как мы договаривались, следовать своим курсом, мы решили, раз уж мы сейчас уже на пять миль западнее расчётного курса, пойти на запад полным ходом в течение часа, и если не встретим никого, то разворачиваться, через час пересечь предполагаемый курс в месте расчетного нахождения гарибальдийца и продолжить поиск в восточном секторе на те же сорок миль. А вот если это почёсывание ничего не даст, тогда придётся разворачиваться и идти назад, чтобы попытаться узнать, что случилось с нашими…

В результате, на запад мы зашли на полные пятьдесят миль, так никого кроме пары рыбацких шхун не встретив. Потом почти два часа возвращались к пересечению предполагаемого маршрута, и пошли в восточный сектор. Ещё через сорок минут был обнаружен дым в юго-восточном направлении, куда мы понеслись охваченные надеждой, которой не пришлось сбыться и с пароходом на горизонте мы не стали даже близко сближаться. А Волкову пришлось вносить поправки с учётом нашего броска на юго-восток. Ещё два часа ничего не дали, кроме пары парусов на горизонте и ближе к курсу, когда уже оставалось меньше десяти минут до поворота, вернее рассчитанной Евгением Васильевичем точки, сигнальщики заметили дым на горизонте в северо-восточном направлении. Уже через полчаса, стало понятно, что впереди безмятежно шурует "Ниссин" и с сердца свалился здоровенный булыжник. Вот так большие начальники наживают себе инфаркты и инсульты среди полнейшего кажущегося внешнего благополучия.

Когда мы встали в борт "Ниссину" и уравняли хода, а Волков вылез сказать всё, что он думает о штурманских талантах стоящего на мостике "драного пушкаря с отстрелянными мозгами" Древкова (это лишь один и наверно самый мягкий эпитет из уст такого всегда спокойного и воспитанного Волкова). Как выяснилось, они действительно ничего не подозревали, только начали волноваться, не случилось ли чего-нибудь с нами у берегов Японии, но выполняли приказ и следовали назначенным курсом. А уж, когда Волков поведал им, что за сутки они умудрились отклониться от курса на шестьдесят с лишним миль, самому искреннему удивлению Древкова и Тремлера не было границ. Мы подправили курс и вместе двинулись к Владику.

Может кто-то поинтересуется, почему не пожелали воспользоваться радиосвязью? Потому, что штатного радиста "Ниссина" и одновременно одного из двух среди оставшихся в живых японцев офицеров мы доставили в шлюпке к берегам Японии. У нас в экипаже запасного радиста не имелось, как и в составе перегонной команды гарибальдийца. Наш радист практически не вылезал из радиорубки, чтобы услышать, если в эфир выйдет кто-нибудь с "Ниссина", хотя мы приказали Тремлеру запереть радиорубку, а наш радист во время стоянки в бухте вытащил из радиостанции "Ниссина" какие-то незаменимые детали, чем привёл в нерабочее состояние радиостанцию итальянца. Так, что о возможности радиосвязи с опекаемым нам оставалось только фантазировать, а для меня выросшей в условия пронизывающих всё и всюду коммуникативных потоках, когда даже засланные бригадой на выезд к месту крушения пассажирского поезда в лесах под Бологое, мы выходили на связь пусть не с привычного радиотелефона "Алтая", а с не снятой каким-то мудрым человеком гораздо более простой радиостанции, а наши водители с нежностью и пиететом всегда следили и ухаживали за торчащей над РАФиком антенной. Не было в это время большого количества специалистов в области радиодела, да и сама радиосвязь была в ещё самом зачаточном состоянии, и выше радиотелеграфного способа связи ещё не поднялись, а выход на связь очень напоминал какой-то шаманский ритуал, ведь в эфир вываливалась искровая несущая в широчайшем диапазоне, а не частотная или амплитудная модуляция на узкой фиксированной частоте конкретного диапазона…

Теперь нам нужно было подойти к Владивостоку в зону устойчивой радиосвязи, и убедить Рейценштейна выслать нам навстречу крейсер, а лучше пару, чтобы они взломали ледовое поле, в которое соваться "Новику" с его нежной шкуркой не стоит, а у штурвала способного это сделать "Ниссина" стоят не вызывающие доверия для такой процедуры специалисты. И к тому же, увидев незнакомый крейсер с японским силуэтом, пусть и под Андреевским флагом на подходах, мы не могли дать даже половинной гарантии, что береговые батареи не откроют огонь, и ведь по закону свинства утопят нам "Ниссин" с первого залпа, хоть раньше никогда даже с десятого не могли никуда попасть. Так, что расчетное ночное время прибытия к Владику нас никак не устраивало, поэтому мы сбросили ход до экономичных десяти узлов, тем более, что не только у "Ниссина", но и у нас в бункерах уже показалось дно, и стали неспешно и величественно двигаться к цели нашего путешествия. Ведь нам ещё нужно было в ночной тьме случайно не влезть во льды, Бог ведает, где их граница начинается, ведь лоции дают только самые обобщённые данные. Главное, хотелось надеяться, что это граница не матёрых паковых многолеток, и что нам хватит расстояния, установить связь с Владивостоком или с кем-либо из крейсеров Владивостокского отряда. Конечно наши вопли в эфире могут стать маяком для посланной за нами японской эскадры, но приходилось рисковать в этом пункте, ведь другого выхода у нас всё равно не имелось.

Под утро на нас свалилась ещё одна милая штука под названием оледенение, никак не желающий утихать ветер заплёскивал нам, как и "Ниссину", правый борт, и на леерах и палубе уже наросли здоровенные ледяные наросты, а палуба превратилась в сплошной каток. В прочем, скользко – это не так страшно, а вот то, что у нас правый крен составил уже пять градусов, наводило на очень неприятные мысли. И среди ночи пришлось зажигать люстры и выгонять обвязанных страховочными концами матросов скалывать лёд с палубы и надстроек. При этом крен уменьшаться не желал, матросы мёрзли, хотя их меняли через каждые полчаса, а минус девятнадцать с пронизывающим ветром превращались в эквивалент свирепого сорокаградусного мороза. Уже через час после нас аналогичными процедурами начали заниматься и на "Ниссине". Для уменьшения эффекта бокового обледенения только с одной стороны, мы развернулись против ветра, теперь в ледовую скульптуру стал превращаться весь нос и баковая палуба, а нос стал зарываться в волну, временами докатывающуюся до сАмой боевой рубки. "Ниссину" за счёт его высоты в этом плане было гораздо легче, но от обледенения доставалось и ему.

В общем, когда рассвело, мы представляли из себя плавучую глыбу льда, по поверхности которой, с ломами и кирками ползают чёрные фигурки матросов, а в воду мы просели здорово ниже ватерлинии. Николай буквально молился, чтобы висящие на мачте и тросах сосульки не помешали нам связаться с Владиком, ведь в таких условиях любой наш маневр или даже изменение направления ветра могут привести к опрокидыванию, ведь на палубе у нас скопилось нескольких сотен, если не тысяча, тонн льда. Вообще, такие цифры в голове не укладываются, но стихию такие мелочи совершенно не занимают, ведь именно об этом говорит наша изменившаяся осадка и это при наших практически пустых угольных ямах способных принять более пятисот тонн угля. Мы фактически дрейфовали в полусотне миль от Владика. Радист безуспешно взывал к эфиру, лазарет был уже набит помороженными, на "Ниссине", как передавали ратьером, картинка была не лучше, когда вдруг стих ветер и стало заметно теплее, точнее просто перестало обдувать, а главное перестала с такой скоростью нарастать новая наледь. Ещё примерно через пару часов изнуряющей борьбы со льдом, "Новик" удалось выровнять и он приподнялся из воды, мы двинулись к уже видимой границе ледового поля. Тогда в продолжение хороших новостей вышел на связь радист бронепалубного крейсера "Богатырь", тоже немецкой постройки, где стоял аналогичный нашему "Телефункен".

У границы ледового поля мы, продолжая обкалывать лёд с палубы, бортов и надстроек, простояли в ожидании вышедших к нам "России" и "Громобоя" чуть больше часа. Наш вход в бухту "Золотой рог" едва ли можно было бы назвать триумфальным, если бы не салютовавшие нам холостыми залпами корабли на рейде. Команда вымоталась не до последнего предела, а намного дальше него. Мы – офицеры, хоть и не махали ломами вместе с ними, были вымотаны не намного меньше, поэтому едва встали на якорь, мы отдали по кораблю команду "отдыхать", а сами запросили катер с "России". На удивление, во внутренней акватории льда можно считать не было. И мы, собрав наши рапорты, вместе с собственноручно написанными показаниями капитана, его помощника и механика перегонной команды "Ниссина", рапорты Древкова и барона Тремлера, а так же показания, взятые у японских офицеров, поехали в резиденцию наместника. Нас приняли сразу, но наместника на месте не оказалось, он убыл в Артур встречать прибывающего Макарова, и нас вполне устроил замещающий его во Владивостоке контр-адмирал Витгефт.

Мы доложили Вильгельму Карловичу обо всём произошедшем. Отдельно указали, что нами было дано обещание перегонной команде премии за сотрудничество и помощь в перегоне крейсера во Владивосток, как и объём обещанной премии, к слову, эта сумма полностью покрывалась из кассы "Ниссина", которую Тремлер своевременно арестовал, чем возможно на самом деле и вызвал запой перегонного капитана. Кроме этого мы подали подробные списки всех отличившихся с указанием, чем и когда каждый отличился, по сути это был полный список экипажа и всех шестнадцати прикомандированных казаков охраны железной дороги. Услышав про казаков, Вильгельм Карлович впал в состояние похожее на прострацию, в его голове видимо никак не укладывалось наличие казаков у нас на борту, как и его попытки, понять, откуда у нас была уверенность, что мы сумеем встретить гарибальдийские крейсера на перегоне, и как мы рассчитали время этой встречи, на что Николай грамотно изложил наши якобы расчеты, а их правильность подтвердил факт состоявшейся встречи.

Далее мы подробно ему расписали, как после предложения на корабли идущие под британскими коммерческими флагами лечь в дрейф и принять досмотровую партию, по нам был открыт орудийный огонь, и нам не осталось ничего другого, как уничтожить агрессора. Факт уничтожения на его глазах не подчинившегося собрата произвёл на перегонную команду такое впечатление, что на "Ниссине" нам практически не оказывали сопротивление, всего двое раненых и пара убитых японцев при взятии на абордаж броненосного крейсера можно не считать потерями. Дальше рассказали, что в бухте на острове архипелага Рюкю перегрузили на гарибальдийца почти весь свой уголь. Что и позволило дойти до Владивостока. Почему мы пошли во Владивосток, а не в Артур, потому, что посчитали на этом пути встретить японский флот гораздо менее вероятным, чем в Печелийском проливе. Кроме этого рассказали и о высадке на шлюпке японских моряков у побережья Японии. И вот здесь Витгефт нас сумел удивить, лично я была глубоко потрясена, видимо у адмиралов, как и у генералов что-то в мозгу переворачивается, потому, как он нас вдруг пожурил за небережение, ведь мы просто так отдали японцам шлюпку уже практически русского крейсера. Лично я была готова к чему угодно и к любым обвинениям, вплоть до личной вины в осаде Москвы литовским войском при Иване Грозном, но только не в утрате казённой шлюпки…

Как там священники восклицают: "Чудны дела Твои, Господи!" Вот уж воистину чудны! Витгефт уже почти подпрыгивал от желания бежать докладывать и телеграфировать о грандиозных достижениях под ЕГО руководством. Да и Бог с ним! Наше дело мы сделали, русский флот приобрёл мощный броненосный крейсер, что усилило Владивостокский отряд крейсеров возможно на четверть по бортовому залпу и многим другим параметрам, да и в строю, он не уступит ни одному, не будет тормозить или выпадать по другим критериям. Вот бы скорее передать его кому-нибудь назначенному, ведь иметь в отлучке часть своей команды не нравится любому капитану и командиру. Но усталость буквально валила с ног, поэтому мы рухнули спать, едва поднялись к себе на борт.

Проспали, как и почти вся команда, до следующего утра. Утром радость от свершённого омрачили печальные новости и мелкие неприятности. В ходе продолжающейся обколки льда выяснилось, что в борьбе со льдом мы потеряли часть леерного ограждения, требуют ремонта шлюпбалки, выведено из строя одно баковое орудие и одна пушка сорок семь миллиметров Гочкиса, промяло крышу ходовой рубки, кроме этого ещё ряд других повреждений. Выяснилось, что вопрос нашей бункеровки упёрся в нежелание это делать начальника порта контр-адмирала Гаупта. Но куда более серьёзные дела творились в Артуре. На следующий день после нашего ухода адмирал Камимура, принявший командование первым объединённым флотом Японии вместо раненого Того, ввёл все свои броненосные силы в Голубиную бухту и перекидным огнём через понижение между горами Юцзятунь и Перепелиной обстрелял внутренний рейд, особенно досталось кораблям в Западном бассейне, несколько снарядов угодили на набережную Нового города, но пострадавших среди населения практически нет, а вот некоторым кораблям нанесён незначительный ущерб и один номерной миноносец даже затонул, буквально разорванный прямым попаданием.

Только откуда в Артуре взялся номерной миноносец, если все номерные во Владике? Оказалось, что трое пришли накануне войны и застряли в Артуре. Ещё чуть не затонул неудачно получивший снаряд главного калибра "Гайдамак", который был вынужден выброситься на мель, где продолжил борьбу с возникшим пожаром. После принято решение его не восстанавливать так как ущерб от попадания и пожара признан чрезмерным. Хорошо, что хоть команда мало пострадала, а неподалёку оказался буксир "Силач", который сумел оказать необходимую помощь. Но даже это не подвигло Старка на какие-либо действия, и японский флот благополучно ушёл. А ещё через два дня Старк принял решение выставить дополнительные минные заграждения, что начал по его приказу делать минный транспорт "Енисей", но был вынужден прерваться, так как подвергся наглой дневной атаке японских миноносцев, против которых из порта был немедленно выслан "Боярин". Миноносцы не добились результатов и ретировались, а "Енисей" в сопровождении "Боярина" двинулся для продолжения минной постановки, но видимо ошиблись с определением своего места, и сначала подорвался на уже выставленных минах "Боярин", а следом и сам "Енисей", кинувшийся к тонущему крейсеру. "Боярин", в отличие от нашей истории, затонул почти сразу, а вот "Енисей" даже пытались отбуксировать в порт, но не сумели, и он затонул, не дойдя до фарватера. К счастью удалось спасти практически всех из экипажей обоих кораблей. И единственная приятная новость, вчера вечером в Артур прибыл со своим штабом Степан Осипович. Может прекратится это волшебное командование в стиле адмирала Старка, когда если не считать нас, не совершив ни одного вооружённого действия против японского флота уже потеряны: новый бронепалубный крейсер первого ранга "Варяг", канонерская лодка "Кореец", пароход Доброфлота "Сунгари", минный крейсер (теперь уже устаревший, но всего десятилетний типа "Казарский") "Гайдамак", минный транспорт (известный под более поздним названием таких кораблей "минный заградитель") "Енисей", новейший бронепалубный крейсер второго ранга "Боярин", номерной миноносец типа "Пернов"! Находятся в серьёзном ремонте и небоеспособны на неизвестное время: новейший эскадренный броненосец французской постройки "Цесаревич" и самый быстроходный в Артуре бронепалубный крейсер первого ранга "Аскольд"!

Тут я вспомнила про рейд Камимуры к Владику, осталось времени до послезавтра, хотя возможно, он придёт раньше, ведь наверняка японские моряки добрались и про судьбу "Касуги" и особенно "Ниссина" Камимура знает, как и порт его назначения. И просто обязан ответить на такую оплеуху, как и на неприятность с кораблями вице-адмирала Ситиро Катаоки возле Цусимы и в самом порту.

Вот и что нам в связи со всем этим делать?!

*– Казус Белли – повод для объявления войны одного государства другому.