Текст книги "Между сердцем и мечтой (СИ)"

Автор книги: Юлия Цыпленкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Аметист фыркал и мотал головой, недовольный остановкой и дождем. Склонившись, я прижалась щекой к его шее.

– Прости меня, мальчик, – сказала я. – Прости за равнодушие и холодность, более я тебя не оставлю. Клянусь.

– Пфр, – ответил скакун, и я вновь рассмеялась.

– Хорошо, – не стала я спорить. – Мы вернемся домой, где нас оботрут и согреют.

Оглядевшись, я попыталась понять, куда нас занесло. Понадеявшись на Хэлла, я развернула Аметиста. Теперь он бежал быстрой рысью, чтобы я могла разобраться в местности. Впрочем, убежали мы хоть и далеко, но я быстро сообразила, куда нам стоит повернуть, и потому через некоторое время жеребец уже перебирал ногами по дороге, которая вела нас к дому.

А еще через минуту я услышала крик моего отца:

– Шанриз! – Обернувшись, я увидела, что батюшка нагоняет меня. – Хвала Богам! – воскликнул он, приблизившись. – Вы живы и невредимы. Но как же так можно, дитя?!

– Простите, батюшка, – улыбнулась я чуть виновато. – Мне надо было развеяться. Теперь уже всё хорошо. Мне жаль, что вынудила вас искать меня, еще и под дождем.

– Именно, еще и дождь! Вы ведь можете простудиться, – продолжал отчитывать меня родитель. – Что за блажь… Постойте, – вдруг оборвал он сам себя. – Мне кажется, или вы очнулись?

– Очнулась, – ответила я, а после подумала, что его милость сильно перенервничал, и ощутила благодарность за его заботу. – Мой разум со мной, мой дорогой родитель, и больше меня не покинет. Простите, что доставила столько неприятных минут.

– Пустое, – отмахнулся отец. – Главное, что вы снова с нами. А теперь поспешим, иначе простуды нам точно не избежать.

– На это у нас есть магистр, – легкомысленно отмахнулась я.

– Ох, Шанни, – покачал головой барон, но вновь стал строгим родителем и приказал: – Домой. Живо!

Рассмеявшись, я пришпорила Аметиста, и он помчал меня вперед, пуская копытами брызги из луж, разлившихся на дороге. И в ворота, перед которыми стоял привратник под зонтом, я въехала первой, сильно опередив батюшку на его кобылке. Он присоединился ко мне уже в холле, окинул задумчивым взглядом, и усмехнулся:

– За вашу шею я зря опасался, вы слишком хорошо держитесь в седле для того, чтобы, упав, ее сломать. И конь отменный.

– Лучший, – заверила я, после встала на носочки, поцеловала отца в щеку и поспешила наверх, чтобы поскорей сменить мокрую одежду и согреться.

Когда я вошла в свои комнаты, там обнаружилась ожидавшая меня Амберли. Завидев меня, она вскочила с кресла и впилась испуганным взглядом мне в лицо. Я улыбнулась и заверила ее:

– Я с тобой, дорогая. Прикажи подать горячего напитка, надо согреться после дождя. Я вымокла до нитки. – Затем посмотрела на служанку, не сводившую с меня глаз: – Мне надо уточнить, чего я хочу?

– Я мигом! – воскликнула Тальма и умчалась в гардеробную.

– Буду чихать, непременно приду к тебе и прилягу рядышком, – заверила я сестрицу, не двинувшуюся с места. – Потом будешь перед женихами с красным носом красоваться.

– Вот еще, – фыркнула Амбер и поспешила выполнить мою просьбу.

Я с улыбкой проводила ее взглядом и перевела его в окно. Там продолжал лить дождь, смывавший мои несостоявшиеся надежды. Грустно усмехнувшись, я отвернулась и встретилась взглядом с собственным отражением.

– Это мы еще посмотрим кто кого, Ваше Величество. Возможно, это не мои мечты преждевременны, а ваши взгляды устарели? И выходит, что вы ретроград. Вот и живите с такими же ретроградами, а луч будет сиять не вам и не для вас.

После этого умиротворенно вздохнула и поспешила к Тальме, уже ждавшей меня с полотенцем в руках.

Глава 6

Дни покатились своим чередом. Об обещании, данном Дренгу в запале, я благополучно забыла и замуж выходить передумала. Зато иметь мужа очень хотела моя сестрица. Пока еще весть о моей отставке не разнеслась по столице, и потому желающих сойтись с баронессой Мадести не убавилось. Впрочем, еще оставался наш дядюшка, на котором мой отказ отправиться в королевскую опочивальню никак не сказался, и хотелось верить, что и не скажется. А еще был магистр Элькос, с которым наша семья состояла в дружеских отношениях. И даже Дренг. Пусть он не был нашим другом, однако на представлении держался так, что можно было подумать о приятельских отношениях рода Доло и королевского фаворита. Всё это оставляло надежду, что Амберли будет желанной невестой и даже тогда, когда станет известно о том, что я больше не фрейлина.

Признаться, поначалу я предалась мрачным размышлениям о насмешках, которые могут последовать, когда столичная аристократия узнает, что меня выпроводили из дворца. И это после того, как я красовалась своей службой! Пусть и во благо сестрице, но ведь нос задрала… Однако быстро успокоилась. Во-первых, никто не обязывал нас рассказывать правду, и оставить службу я могла по собственному почину, решив, что отчий дом мне нравится больше. А во-вторых, со мной была наука барона Гарда. Его слова о том, что конфуз нужно уметь превращать в шутку, дабы лишить насмешников их жала, я приняла душой и хорошо запомнила. Так что тому, кому взбредет в голову потешаться над незадачливой бывшей фрейлиной, лучше сразу откусить свой язык, иначе его откушу я.

Впрочем, мне еще только предстояло узнать, насколько может быть тактично светское общество вне пределов дворца. Сегодня мы собирались выехать в театр, и эта поездка была волнующей, как для меня, так и для Амберли. Мы обе впервые выезжали в Большой королевский театр. Пока я была на службе у герцогини Аританской, то бывала на представлениях дворцового театра. Мне понравилось, а иначе и быть не могло, потому что актеров туда подбирали среди лучших из лучших. И, в отличие от всех остальных театров, в дворцовом не было такого понятия, как сезон. Там давали спектакли, когда посмотреть их желал Его Величество. А наш король заядлым театралом не был, потому и представлений было очень мало, что не мешало труппе исправно получать хорошее жалование, так что служители подмостков не роптали. По крайней мере, я о таком не слышала.

Главный театр Камерата Двор тоже посещал, и сейчас как раз начинался сезон, однако я надеялась, что там не встречу никого, кто был бы мне неприятен. И уж тем более не столкнусь ни с ее светлостью, ни с государем. Никого из них мне видеть не хотелось. Это и было основной причиной моего волнения. Амберли же просто трепетала в предвкушении поездки.

Да и было от чего трепетать… сестрице. Я за прошедшие полгода успела перемерить множество нарядов по разным поводам, а вот Амбер наряжаться пока приходилось всего один раз, на свой день рождения. А сейчас она стояла в очаровательном бордовом, расшитом золотом, платье. На шее ее сверкало ожерелье, составлявшее гарнитур с серьгами и браслетами, надетых поверх длинных перчаток, того же бордового цвета. Ее волосы были уложены в высокую прическу, украшенную жемчугом. В руках сестрица теребила веер, и грудь ее взволнованно вздымалась.

Я искренне любовалась ею и никак не могла понять, отчего моя прелестная сестрица, посмотрев на меня, когда Тальма выпустила меня из своих заботливых когтей, протяжно вздохнула и сказала:

– Как бы мне хотелось быть хоть немного такой красивой, как ты.

– Да вы безумица, ваша милость, – с иронией объявила я. – Если к вашей красоте добавить еще и часть моей, то люди ослепнут.

– Глупости, – фыркнула сестрица.

– Вот именно, – согласилась я. – Если бы мне сказали, что после твоей смерти я заполучу твои чудесные ресницы, я бы задушила тебя собственными руками и забрала обещанное.

– Держись от моих ресниц подальше, – сурово велела Амберли, – и тогда я перестану поглядывать на твои замечательные волосы. А волосы, чтоб ты знала, можно срезать и с живого тела.

Тальма, переводившая взгляд с меня на сестрицу и обратно, сжала свои щеки ладонями и изрекла:

– Ужас-то какой говорите, ваши милости.

Мы с сестрицей посмотрели на нее, и моя дорогая скромница вдруг изрекла:

– Ты замечала, какие у Тальмы красивые уши? Такие маленькие, мочки не оттянуты тяжелыми серьгами…

– У вашей милости ушки-то помилей будут, – отмахнулась служанка, но чепец натянула поглубже и покинула мои покои.

Мы с Амбер проводили Тальму взглядами, затем переглянулись и весело рассмеялись. А вскоре нас призвала матушка, и мы с сестрицей поспешили вниз. Однако на лестнице остановились и, чуть приподняв подолы платьев, степенно спустились к родителям. Родительница окинула нас пристальным строгим взглядом, а после умиленно вздохнула:

– До чего ж хороши наши девочки. – Ответа не последовало, и баронесса возмутилась: – Ваша милость, отчего вы не спешите восторгаться вместе со мной?

– Что? – батюшка выглянул из-за газеты, которую читал, пока ожидал своих дам.

– Вы невыносимы, дорогой супруг, – объявила матушка. – Неужели ваша ужасная газета милей взору, чем эти два юных создания?

Барон оглядел нас с сестрицей, тепло улыбнулся и подвел долгожданный итог:

– Они прекрасны.

– Именно! – торжествующе воскликнула родительница и велела: – За мной.

И первой покинула особняк, ведя наше маленькое войско на покорение столичной публики. Однако уже в карете ее милость не удержалась и вопросила меня со всей строгостью:

– Отчего вы пренебрегли моим выбором вашего наряда и надели это платье? Оно миленькое, но вовсе не шикарное.

– Скромно, не значит – бедно, матушка, – ответила я любимым изречением главы нашего рода. – Оно подходит для посещения театра, этого достаточно.

– Ох уж это ваша самостоятельность, – фыркнула родительница, но больше не трогала моего наряда. За то время, что провела дома, мои родные понемногу привыкали к тому, что у меня есть свое мнение, и я могу его не только высказывать, но и отстоять.

В общем-то, матушка была в чем-то права. Рядом с Амберли я проигрывала в богатстве отделки, да и украшения мои были менее приметны, но я своим видом осталась довольна. Я посчитала изящество достаточный украшением, а яркости мне, как всегда, добавляли мои волосы, оставшиеся лежать на плечах свободными локонами. Зная мою нелюбовь к прическам, бывшими в моде, моя служанка неизменно старалась соорудить нечто несложное, что не стягивало волосы, не требовало обилия шпилек и не вело к головной боли. И за это я тоже любила мою Тальму.

Впрочем, я бы и не хотела затмевать сестрицы, ей всеобщее внимание было нужней. Это она ждала самого лучшего жениха, а я лишь собиралась следить, чтобы он и вправду оказался самым лучшим. Большего мне пока не оставалось. Я пока обдумывала круг своих новых знакомств, и какую пользу можно будет из этого извлечь.

Мое положение сейчас нельзя было назвать выигрышным. Это во дворце я была фрейлиной и взрослой дамой, которая имела некую самостоятельность. Но за его пределами я оставалась девицей на выданье, и мои возможности были сильно ограничены. К примеру, чтобы посетить игральный салон во дворце, мне хватало дядюшки в сопровождение… поначалу. Потом могла являться и одна, но мне хотелось составить о себе мнение, как о девушке строгих правил, и потому одна я в желтую гостиную никогда не ходила. А вот теперь мое появление среди игроков было бы дурно истолковано. Это было одно из тех мест, где девицам появляться считалось неприлично даже в сопровождении родственника. Дома с родными играй, сколько душе угодно, но в обществе – дурной тон.

Я не могла теперь подойти к кому-то, пользуясь нашим знакомством или же просьбой представить меня нужному мне человеку, и заговорить с ним. Разумеется, я говорю о мужчинах. Ко мне подходить могли, а я сама нет, потому что девица. И если бы я позволила себе такую смелость, то меня прозвали бы невоспитанной и легкомысленной. И это я еще смягчила выражения, которые могли быть отнесены к девушке, решившейся на этот смелый шаг. Какая чушь!

И как? Как, скажите мне на милость, можно было существовать в условиях, когда каждый шаг оговорен, и каждое твое действие толкуется, как нарушение правил хорошего тона, а то и вовсе падение с точки зрения общественной морали? Просто подойти и заговорить с мужчиной, не являющимся тебе родственником – позор, а если произнести вслух то, что лежит на душе? Да просто признать, что читала книги, которые признаны мужскими и несвойственными женскому пониманию?! Думаю, вы поняли, что я хочу сказать.

И все-таки мне нужны были сторонники, раз иной путь оказался закрыт. Уж от чего, а от своих замыслов я отказываться не собиралась. С разбитым сердцем жить было можно, но исчезновение смысла своего существование я воспринимала, как окончательный и безоговорочный крах. Однако как воплотить задуманное в нынешних условиях, я совершенно не представляла, но это не означало, что собиралась сложить руки и смириться. Я бы даже вышла замуж за того, кто готов был поддержать мои идеи и помочь с их воплощением, тем более мне уже не требовалось одобрение монарха. Но как найти такого мужчину? Беда была в том, что, открой я рот, и меня тут же сочли бы за сумасшедшую.

– Маг.

Связаться с магом мне пришло в голову после того, как я вспомнила слова Элькоса о том, что для магов равные права с женщинами – это совершенно обычное явление и никакого возмущения не вызывает. Но то маги! Их и без того осталось немного, чтобы опутывать излишними условностями. Правда, была одна, которая весьма мешала воплощению задуманного. Дабы в будущих поколениях не был утерян дар, представители этого класса женились на себе подобных, а значит, я не могла претендовать на супружество с одаренным. Впрочем, и аристократия не одобрила бы этого брака. Мне была нужна борьба за мои идеалы, а не за законность моего супружества.

– Значит, маг мне нужен, как друг, – подвела я итог своим размышлениям.

А это и вправду было не лишним, потому что он мог доказать на примере собственного мировоззрения, что женщина, имеющая такую же профессию и знания, как он, – это не конец света. В общем-то, такой маг у меня уже был, однако магистр Элькос оставался на службе Его Величества, а значит, не мог действовать в моих интересах, но мог свести меня с тем, кто сделал бы то, чего я от него ожидаю.

Впрочем, у меня еще оставались не одаренные друзья-мужчины. Тот же Гард, или Дренг, если, конечно, мы останемся в приятельских отношениях с последним и после того, как я отвергла притязания монарха. Оба эти авантюриста могли бы мне недурно помочь снискать интерес и поддержку нужных людей. Однако оставалось всё то же «но». Поддержат ли они мою затею и смогут ли вообще часто выбираться из дворца? И раз были сомнения по обоим вопросам, то рассчитывать на них было бы глупо, но стоило иметь в виду.

Была еще одна мысль. Элдер Гендрик. Я была уверена, что смогу управлять им. Это было несложно. Всего лишь позволить меня «завоевать» и согласиться на его предложение. Не думаю, что мне понадобилось бы слишком много времени, чтобы он начал делать, что мне нужно, думая, что просто хочет угодить своей женщине. Мне бы хватило и моего небольшого опыта, но…

Мне было его жалко. Возможно, причиной тому было мое уважение к его таланту, а может, молодой граф был мне все-таки симпатичен, потому что я не ощущала в нем тех черт, которые вызвали неприязнь. К примеру, герцог Ришем. Несмотря на всю его привлекательность и располагающую внешность, я почувствовала к нему неприятие с первого взгляда. А в Элдере не было ни наглости, ни напора. Он не рисовался, набивая себе цену, не заигрывал. Был прост и искренен, а потому использовать его, заведомо зная, что в будущем его покладистость будет вызывать лишь раздражение, мне не хотелось. Его сиятельство и вправду будет со мной несчастен. И эту мысль я откинула, как ненужную.

А раз я пока оказалась без всякого дела, то возложила на себя обязательства за судьбу Амберли. Да, я взяла покровительство над своей сестрицей.

– Как думаешь, к нам будут подходить в театре? – шепотом спросила меня Амбер, пользуясь тем, что мои родители были заняты разговором.

– Конечно, будут, – уверенно кивнула я.

– Ох, я так волнуюсь, – призналась сестрица. – Не отходи от меня, пожалуйста.

– Я буду рядом, – заверила я ее.

– Только не так, как на утро после моего представления, – укорила меня ее милость. Однако быстро вспомнила, чем закончилось для меня то утро и смутилась: – Прости меня, Шанни. Я ужасная себялюбица.

– Всё хорошо, дорогая, я не обиделась, – я улыбнулась, и неловкость была сглажена.

Большой королевский театр располагался в центре столицы, всего в двух кварталах от королевского дворца. Здание было большим и красивым. Я часто видела его из окна кареты, и всегда хотела оказаться внутри. В детстве мне казалось, что там живет само волшебство, хотя… Скорей всего так говорила матушка, а мне это просто врезалось в память. А теперь, будучи взрослой, я понимала смысл ее слов. Уметь прожить чужую жизнь, ее малый фрагмент, да так, чтобы поверили зрители, – это и вправду настоящее чудо.

– Ох, сколько здесь людей, – произнесла Амберли, в волнении прижав к груди ладонь. – Шанни, – обернулась она ко мне, – скажи, что я хорошо выгляжу, и что всё будет хорошо.

– Ты чудесно выглядишь, – усмехнулась я. – И всё будет хорошо. Я вообще не вижу ничего дурного в том, чтобы войти в здание, подняться по лестнице и сесть в свою ложу.

– Ты совершенно меня не понимаешь, – произнесла сестрица тоном, который передался ей от старшей баронессы Тенерис.

– Вы правы, дитя мое, – отозвался сам образец для подражания. – Ни барон, ни его дочь не способны понять всей тонкости наших переживаний.

– Эти переживание – пустое, – ответствовал его милость.

– Совершенно с вами согласна, батюшка, – кивнула я.

– О чем я и говорила, – удовлетворенно произнесла родительница, и карета остановилась.

Внутри театр оказался восхитителен. Но, на мой взгляд, чрезмерная вычурность была лишней. Он выглядел даже богаче королевского дворца, где было изящество без избытков роскоши. Театр же, который казался мне местом возвышенным, оказался насыщен коричневым мрамором и позолотой, что придало отделке тяжеловесности. Сестрица обводила восторженным взглядом стены, украшенные полотнами, на которых были написаны сюжеты легенд и пьес, которые когда-либо входили в репертуар. И по картинам можно было увидеть лучших актеров, в прошлом игравших в этих стенах, потому что именно их запечатлели художники прошлых десятилетий и веков. Имелись картины и с нашими современниками, потому что талант со временем не исчезал.

А еще в театре было много света. И не только свечи освещали пространство, но и магические светильники. Должно быть, когда не было спектаклей, хватало и свечей, но для публики зажгли и дорогостоящие источники. Впрочем, даже яркое освещение не делало легче ощущение тяжеловесности отделки. Однако это казалось только мне. Матушка назвала театр величественным, Амберли продолжала восхищаться, а батюшке до стен дела не было. Он раскланивался со знакомыми.

Пока мы поднимались по лестнице, разговоров быть не могло, это считалось дурным тоном. Только приветствия. Отец вел матушку под руку, мы с Амберли шествовали за ними, и пока приветствия тех, кто шел рядом с нами, или же обгонял, а иногда и спускался навстречу, были безликими, если можно так выразиться. Склоняли головы только мужчины, здороваясь друг с другом и семействами, следующими рядом. Барон Тенерис отвечал разом за всех своих женщин, точно так же поступали и другие мужья и отцы семейств.

Но вот когда мы закончили подъем и вошли в большую залу, где играли музыканты и шествовали между гостями театра лакеи с подносами, там уже можно было и заговорить. Разумеется, нам с сестрицей полагалось ждать, когда к нам обратятся, но матушка с батюшкой уже имели право вести беседу. Будь мы на званом вечере или на балу, с нами могли заговорить напрямую, в общественном же месте вроде театра или городского парка требовалось сначала испросить позволения у родственников девицы, и, получив его, обратиться к ней. Соответственно и девица отвечала, когда слышала, что ее родные не против беседы. Дело, как всегда, касалось мужчин. Впрочем, я опять жалуюсь. Потому оставим на время все эти вздорные правила и вернемся к сегодняшней публике.

Волновалась я не зря, в театре обнаружились знакомые по дворцу лица. В первую очередь я увидела чету Сикхертов. И если начальник дворцовой стражи поклонился мне, то его супруга меня «не заметила», хоть мы и встретились взглядами. Ну что ж, от нее я иного не ожидала. Приметила я и королевского секретаря, но барон Хендис меня не видел, потому что был занят беседой с незнакомым мне пожилым мужчиной. Зато…

– О-о, моя дорогая!

Обернувшись на звук знакомого голоса, я обнаружила графиню Энкетт, мчавшуюся ко мне с такой скоростью, что, наверное, даже королевские гвардейцы не сумели бы остановить ее сиятельства. Следом за анд-фрейлиной герцогини Аританской шествовал ее супруг. Граф и не пытался воззвать к своей жене, чтобы обуздать ее. Вместо увещеваний или строгого повеления опомниться, его сиятельство махнул мне рукой, и на губах его появилась искренняя улыбка. Признаться, на душе моей потеплело.

Стремительно преодолев разделявшее нас расстояние, ее сиятельство сжала меня в объятьях, после отпустила и воскликнула:

– Как это всё ужасно, ваша милость! Я буквально не в себе от того, что с вами…

– Тихо, ваше сиятельство, – отдернула я ее. – Умоляю вас.

– Ох, – графиня прижала к груди ладонь. – Что это я право слово? – Затем оглянулась на моих родителей, взиравших на нее с недоумением, и вовсе зарумянилась. Ее сиятельство посмотрела на меня беспомощным взглядом, и я с улыбкой сжала ее руку.

– Батюшка, матушка, позвольте представить вам мою добрую приятельницу и анд-фрейлину ее светлости, а также ее супруга – их сиятельства граф и графиня Энкетт, – произнесла я, стараясь сгладить неловкость.

– Рад знакомству, – склонил голову граф. – Ваша милость, мое почтение, – сказал он, обратившись к моему отцу, после склонился к руке баронессы Тенерис: – Ваша милость, теперь становится понятно, откуда в младшей баронессе Тенерис столько очарования, – моя родительница благосклонно улыбнулась, и его сиятельство продолжил: – Прошу простить мою супругу, ее сиятельство знакома с этикетом, но отставка ее милости стала для нас настоящим потрясением. Мы искренне полюбили баронессу Шанриз и были рады назвать себя ее друзьями.

– Прошу простить меня великодушно, – повинилась графиня. – Но это и вправду нас очень огорчило, меня в особенности. Ведь мы так замечательно ладили с ее милостью. Я нашла в вашей дочери родственную душу. Ее нрав не может не завораживать. Еще раз приношу вам свои нижайшие извинения за мою выходку.

– Благодарю, – ответила я с улыбкой. – Мне приятно знать, что при Дворе есть порядочные и искренние люди.

Граф Энкетт прижал к груди ладонь и склонил голову. Затем вновь посмотрел на моего отца, и тот, наконец, заговорил:

– Мне приятно познакомиться с людьми, сумевшими оценить нашу дочь по ее достоинствам. И раз уж мы теперь представлены друг другу, то позвольте познакомить вас с нашей воспитанницей, – он указал на Амбер. – Баронесса Мадести-Доло.

– Доброго дня, ваши сиятельства, – потупившись, ответила сестрица и присела в неглубоком реверансе.

Чета Энкеттов имела удивительную способность быстро располагать к себе. Их жизнерадостность и легкость в общении сумели победить первое впечатление, и вскоре барон Тенерис и граф Энкетт оживленно обсуждали последние политические новости. Его сиятельство имел еще и собственные сведения, а потому внимание моего отца принадлежало ему уже спустя несколько первых минут их беседы. Ее сиятельство нашла самую короткую дорогу к сердцу моей родительницы – меня. Матушка с удовольствием слушала о моей старательности, строгости и неприступности, вкупе с живым умом и легким нравом. Мы с сестрицей пока остались не удел, но я нашла нам развлечение.

Пользуясь тем, что на нас не обращают внимания, я показывала Амберли придворных и коротко рассказывала о них. Ее милость слушала, с интересом разглядывая моих знакомцев, иногда хихикала, прячась за веером, если я вспоминала что-то забавное. А когда мы добрались до королевского секретаря, тот, наконец, обернулся и заметил меня. Признаться, у меня замерло сердце в ожидании его реакции. И она последовала. Барон Хендис улыбнулся и склонил голову в приветствии. Я выдохнула с облегчением, после улыбнулась в ответ и чуть присела, здороваясь. Впрочем, подходить он к моему семейству не стал и вернулся к прерванному разговору со своими собеседниками, которых было уже трое.

Постепенно публика прибывала. Я с беспокойством посматривала на дверь, ожидая, что вскоре сюда впорхнет и лицемерная герцогиня со своей свитой, от пребывания в которой сегодня была освобождена графиня Энкетт. Я не боялась ее светлости, просто не хотела видеть, но была уверена, что она не преминет подойти со своей неизменной дружелюбной улыбочкой, и мне придется отвечать ей, изображая ответное дружелюбие, хоть на языке вертелись совсем иные выражения. Однако обнажения чувств – это вовсе не то, что следовало делать перед этой женщиной. А с герцогини станется представить мне мою последовательницу, тогда я и вовсе почувствую острую потребность ужалить в ответ и буду страдать от невозможности это сделать.

Однако вместо ее светлости я увидела лицо несомненно более приятное и желанное. Барон Гард появился, когда до начала представления оставалось совсем немного времени. Он прибыл один, остановился в дверях и окинул взглядом собравшуюся публику. Меня его милость не заметил до тех пор, пока я не подняла руку. На лице его мелькнуло смятение, будто Фьер не понимал, что ему теперь следует сделать. Я улыбнулась, и мой добрый друг, заметно расслабившись, улыбнулся в ответ и направился в нашу сторону.

В отличие от графини Энкетт барон Гард ни на кого не налетал, не начинал речи, которые могли привлечь чужое любопытство и породить сплетни. Фьер подошел к моему семейству с почтительным приветствием. И если моя матушка его уже знала, то отец видел впервые. Однако граф Энкетт познакомил их, и, пройдя необходимый ритуал и испросив позволения поговорить со мной, Гард, наконец, добрался до своей цели.

– Вы прекрасно выглядите, ваша милость, – сказал он, окинув меня пытливым взглядом. – Хвала Богам и вашему покровителю, я вижу, что ваши глаза сияют, и это не может не радовать.

– Со мной всё хорошо, ваша милость, – легко отмахнулась я.

– Я рад это слышать, баронесса, – улыбнулся Гард. Он перевел взгляд на Амберли. Я познакомила барона с сестрицей, дождалась, пока они закончат обмениваться любезностями и уже собралась вернуть себе внимание Фьера, но к нам подошли.

Это был молодой человек, который присутствовал на представлении Амбер свету. Поздоровавшись с родителями, он попросил позволения поговорить с баронессой Мадести-Доло, а, получив его, увлек Амберли учтивой беседой. Сестрица, румяная от смущения и удовольствия, уделила молодому человеку внимание, и мы с Гардом оказались предоставлены сами себе.

Теперь можно было разговаривать свободней. Указав ему взглядом в сторону от родителей, я приняла предложенную руку, и мы отошли. Место, где бы нас не могли услышать, найти не представлялось возможным, потому мы просто остановились в нескольких шагах от моего семейства.

– Я ожидала, что ее светлость не преминет явиться сюда, – сказала я негромко.

– Хотите поговорить с ней? – спросил меня Фьер с легким удивлением.

– Напротив, не хочу ее даже видеть, – ответила я. – Однако удивлена, что герцогиня не использовала возможность сверкнуть в обществе.

– Она бы и рада, но… – Гард развел руками, но вдруг ухмыльнулся и закончил: – С ее светлостью приключилось несчастье, она умудрилась простудиться, и теперь лежит в постели и страдает от жесточайшего насморка. Сами понимаете, в таком виде она не может показаться на людях.

– Вот как? Но как же магистр? – искренне удивилась я.

– Уважаемый магистр Элькос сообщил, что израсходовал все свои запасы энергии, чрезмерно истощен и не сможет помочь ее светлости в ее просьбе, – барон вновь усмехнулся. – С тех пор, как объявили о вашей отставке, наш дорогой маг стал несколько желчен, особенно в отношении королевской тетки. Потому, и так считаю не только я, лечить ее Элькос отказался в отместку за интриги против вас, баронесса.

И вновь мне было приятно. Мой старый добрый друг и покровитель, защитник и избавитель от родительского негодования, и сейчас продолжал оставаться верным своим симпатиям. Дядюшка, с которым мы виделись на следующий день после моего отказа королю, рассказал, что теперь они неплохо ладят с магистром. Они и до этого не враждовали, но с тех пор, как я объединила в заботе обо мне этих двух мужчин почтенного возраста и жизненного опыта, маг и граф Доло стали почти друзьями. Они теперь часто встречались, чтобы отдохнуть от заботы в приятной компании за бокалом легкого вина и в интересной беседе.

Что до окончательного прекращения наших отношений с королем, дядюшка сказал так:

– Что ж. Будем надеяться, что это не скажется дурно на нашем роде. В конце концов, он должен оценить вашу честность и вспомнить о нашей преданности и верной службе. И если вскоре меня ожидает отставка, то, возможно, место при Дворе получит кто-то из моих сыновей. И пусть они не стремятся сделать карьеру, но придется взять себя в руки и научиться отстаивать наши интересы. Или же протолкнем вашего батюшку. Однако… – он бросил на меня взгляд: – Как же жаль, что вы уродились девицей.

– Мне, признаться, тоже, – ответила я ему, и мы слаженно вздохнули.

Сегодня его сиятельства не было, после возвращения в столицу ему приходилось подолгу задерживаться в своем Кабинете. Однако его сыновья появились следом за Гардом. Раскланявшись со своей родней, графы с супругами отошли от моего семейства. Мы с Фьером проводили их взглядами и вернулись к нашей беседе.

– Как поживает ваш приятель? – спросила я, против воли ощутив, как затаила дыхание, потому что с Дренгом было связано иное имя…

– Его сиятельство развлекается тем, что раздражает государя, – усмехнулся барон. – Впрочем, для них обоих подобное времяпровождение привычно. Правда, вчера Олив превзошел сам себя, и это едва не стоило ему доброго отношения Его Величества. Король был зол настолько, что даже повысил голос, отчитывая фаворита вовсе за какую-то ерунду.

– Что сотворил его сиятельство? – изумилась я.

Барон бросил на меня лукавый взгляд и собрался ответить, но в этот момент к нам вышел театральный распорядитель и объявил о том, что представление вот-вот начнется. Матушка тут же нашла меня взглядом и поманила к себе.

– Идемте, – сказала я Фьеру. – Мне будет приятно, если вы посмотрите спектакль в нашей ложе.

– С удовольствием, – склонил голову Гард и подставил мне руку.