Текст книги "Между сердцем и мечтой (СИ)"
Автор книги: Юлия Цыпленкова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
Энкетты покинули нас не с пустыми руками, у них уже имелось приглашение посетить наш городской дом, куда мы должны били перебраться через два дня и остаться уже до весны. Чета их сиятельств заверила, что побывает у нас с удовольствием, и они удалились в свою ложу, а мы прошли туда, откуда должны были смотреть представление. Гарду принесли стул, потому что на него места уже не было.
Лучшие места по этикету отдавались женщине. Таковыми считались кресла в первом ряду, что совершенно понятно, а мужчина, если ему не хватало кресла спереди, садился позади дам. Наша ложа была небольшой и рассчитана как раз на четыре места, одно из которых находилось позади первых трех. Гарду поставили стул рядом с креслом батюшки, но я попросила поменяться со мной местами, уж очень хотелось послушать историю про выходку Дренга. Отец поджал губы, не особо одобряя мою затею, но все-таки согласился, и я уселась рядом с Фьером.
По залу катился рокот голосов, поскрипывание сидений, звук шагов и шорох платьев. Но всё это звучало приглушенно и ненавязчиво, будто стыдясь нарушить уединенный покой этого места, жившего по собственным законам. Обоняние ласкал запах, сложившийся из целой гаммы ароматов: от свежего дерева и лака до тончайших духов и одеколонов. Это был запах чуда, до которого осталось всего несколько минут.
Еще горела люстра, в которой вместо свечей, были зажжены магические светильники. Еще возились в оркестровой яме музыканты, еще продолжали подходить последние зрители, и занавес, словно полог тайны, скрывал от взоров сцену с подготовленными на ней декорациями.
– Как же это всё… замечательно, – произнесла восторженная Амберли.
Улыбнувшись за ее спиной, я скользнула взглядом по нескольким этажам с ложами, в которых сидела нарядная публика. И чем выше располагались ложи, тем менее знатными были ее обитатели. Ближе всех к галерке расположились со своими семьями коммерсанты: торговцы, банкиры, хозяева заводов и мастерских. Их доходы могли позволить им сидеть рядом с нами, но рождение не давало такого право. На галерке расположились и вовсе бедняки, которые любили театр не меньше, чем аристократия, занявшая партер и три яруса с ложами.
А потом мой взгляд остановился на ложе, находившейся от нас сбоку, но всё равно хорошо приметной. Она была просторной с позолоченной отделкой и несколькими рядами кресел. Одно из них, с высокой спинкой, предназначалось правителю Камерата. На короля правила этикета не распространялись, он сидел в первом ряду, независимо от наличия женщин рядом с ним. Но сейчас ложа пустовала, и я только порадовалась этому. Моя обида была еще сильна.
А потом прозвучал сигнал, оповестивший о начале представления, и свет в зале погас, только на стенах в рожках остались горящими свечи, но они не разгоняли воцарившийся сумрак, лишь указывали путь к дверям, если кому-то потребовалось бы покинуть зал. Заиграла музыка, и занавес открылся, открыв нашему взору «поляну в лесу»….
– Ох, – выдохнула сестрица.
На губах Гарда мелькнула улыбка, кажется, его позабавила реакция моей сестрицы. Я скосила на него взгляд, но быстро поняла, что это не насмешка, всего лишь добродушная ирония, и тоже улыбнулась. А после устремила взгляд на сцену. Сегодня давали «Отверженную добродетель». История девушки, пожертвовавшая всем ради любви, и о предательстве ее возлюбленного. Матушка, уже зная исполнителей главных ролей, заверяла, что в конце мы все будем непременно рыдать, потому что актеры играли бесподобно. Оставалось дождаться финала и проверить справедливость ее утверждений.
Дождавшись, пока мои родные увлекутся спектаклем, я склонилась к Гарду и едва слышно спросила:
– Так что там за история с Дренгом?
– Вы будете изумлены, – также тихо ответила мне барон. – Этот проходимец, Олив, недавно притащил во дворец…
Договорить он вновь не успел, потому что неожиданно вспыхнул свет. Актеры прерванные на середине реплики, повернулись к зрительному залу, а следом за этим, согнулись в поклонах. Зал, ложи, балконы и галерка стремительно поднялись со своих мест. Поспешили встать и мои родители. Переглянувшись, мы с Гардом последовали их примеру. Никто не смотрел на сцену, к ней повернулись спиной. Мужчины склонили головы, женщина прижали ладони к груди, заменяя этим жестом реверанс. Король! Только его появление могло прервать представление и заставить зрителей, музыкантов и актеров вскочить со своих мест.
Я опустила взгляд на королевскую ложу и ощутила, как гулко забилось сердце. Даже не думала, что почувствую такое волнение, увидев государя. Лицо обдало жаром, руки начали подрагивать, и захотелось сесть, потому что в ногах тоже появилась слабость. Это было подобно удару… А еще через мгновение…
Он бы не один. Короля сопровождала молодая женщина с рыжими волосами. Она держала Его Величество под руку, когда он входил в ложу. Но когда монарх приветствовал подданных, графиня Хорнет, а в личности женщины я не сомневалась, отстала. И лишь когда он сел, ее сиятельство устроилась рядом. Я видела, как государь посмотрел на нее, взял за руку и поднес ее к своим губам. И хвала Богам, что можно уже было сесть, потому что я упала в свое кресло и скрыла за веером болезненную гримасу.
Свет снова потух, актеры скрылись за занавесом, чтобы начать спектакль заново. Но я уже не слышала ни звуков музыки, ни голосов артистов, потому что в стук сердца сейчас затмевал все прочие звуки. Наконец, я убрала веер от лица, шумно выдохнула и посмотрела на сцену, не столько интересуясь происходящим там, сколько для того, чтобы не смотреть в королевскую ложу.
Гард незаметно сжал мою руку. Я посмотрела на него, и барон склонился ко мне.
– Так вот, – заговорил он. – Дренг притащил во дворец ваш портрет и устроил его у себя в комнатах.
– Что? – чуть громче, чем следовало, изумилась я.
И вдруг ощутила признательность. Известие было до того ошеломляющим, что я в одно мгновение забыла о только что увиденном.
– Шанни, – обернувшись, шепнула матушка.
– Извините, ваша милость, – ответила я.
Мы поднялись с Гардом со своих мест и отошли к самой двери. Это действие осталось незамеченным.
– Откуда он взял мой портрет? – спросила я шепотом.
– У некоего Гендрика, – также шепотом пояснил Фьер.
Округлив глаза, я осознала, что проходимец Дренг увел у меня из-под носа обещанный Элдером портрет. Выходит, услышав о нем еще на представлении свету Амберли, его сиятельство запомнил, а после явился в дом Гендриков и стребовал с художника его работу… Надеюсь, что хотя бы хорошо заплатил…
– И что же было дальше? – немного нервно спросила я.
– Олив поставил его так, что с порога казалось, будто вы сидите в кресле и смотрите на входящего. Я сам попался, – Гард тихо хмыкнул: – Зашел к Дренгу, увидел вас, и у меня открылся рот от неожиданности. Лишь через мгновение осознал, что смотрю на картину. Не знаю, что за человек этот Гендрик, но мастер он отменный. Так точно передан ваш образ, даже эта завораживающее лукавство в ваших глазах. И цвета… Невероятное сходство с оригиналом, очень живо написано. Было бы в полный рост, можно было бы и поклониться, приветствуя. – Он снова хмыкнул. – Но продолжу. К вечеру, не дождавшись своего любимца, государь решил навестить его. Он открыл дверь…
– И? – теперь хмуро спросила я.
– Как рассказывал Дренг, застыл на пару минут, пригвожденный к месту. Стоял и смотрел, а когда отмер потребовал у нашего пройдохи ответа – что всё это означает. И знаете, что ответил этот безумец? Дренг сказал, что раз вы теперь освобождены от высочайшего внимания, то он решился жениться на вас. – Я вновь округлила глаза, а Фьер усмехнулся. – Еще сказал, что давно к вам неравнодушен, и что сдерживал его только интерес государя. Однако теперь, когда Его Величество более в вас не заинтересован и нашел себе новое увлечение… – барон прервал сам себя и буркнул: – Простите.
– Продолжайте, – кивнула я.
– Так вот, раз всё так удачно сложилось, то он, граф Олив Дренг, готов сделать тот самый шаг, на который не решался долгие годы. Теперь же ему встретилась девушка по сердцу, и он готов сделать предложение. А портрет принес, чтобы любоваться своей избранницей, пока она не рядом с ним.
– Дренг и вправду…
– Ну, что вы, Шанриз, – отмахнулся Гард. – Дренг, если и влюблен, то во всех женщин на свете разом, а жениться соберется за день до смерти. И уж поверьте, зачать наследника он успеет еще до последнего вздоха.
– То есть он не влюблен в меня? – уточнила я.
– Нет, – улыбнулся Фьер. – Он вам симпатизирует, но как человеку. Вы ему нравитесь, как и мне.
– Уф, – выдохнула я с облегчением, и барон тихонько рассмеялся. – Продолжайте. – Вот теперь я ощутила живейший интерес. Итог проделки фаворита мне был уже известен, но хотелось подробностей.
– Государь пришел в крайнюю степень раздражения, – не стал возражать моему требованию его милость. – Он вдруг вспомнил, как вольно вел себя Дренг на каком-то торжестве. Что ответил глупость, будто бы опозорил своего короля, и всё в таком духе. И чем больше выговаривал, тем сильней прорывался его гнев. В конце концов, Его Величество пригрозил своему любимцу опалой и изгнанием из дворца, если тот не возьмется за ум. Но в конце своей речи, когда буря поутихла, король объявил, что вы для Олива неподходящая невеста. И если тот собрался жениться, то государь подберет ему достойную девушку. После крикнул камердинера графа и велел вынести из покоев любимца «эту мазню», как выразился наш венценосец. Впрочем, уже на лестнице по приказу короля портрет был передан стражу, и о его дальнейшей судьбе Дренг узнал уже от магистра, потому что ему пока запрещено являться на глаза монарху. Хотя, как признался Олив, он переживал, что государь испортит чудесную картину, потому что его гнев на вас был силен…
– Так что же сталось с портретом? – спросила я, сейчас отмахнувшись от королевского недовольства в мой адрес.
– Он находится в кабинете государя, в его личном кабинете в покоях, – с улыбкой ответил Гард. – Стоит у стены, повернутый к ней вашим ликом. Элькос видел, когда навещал короля, и пока тот выходил из кабинета, маг взглянул на картину, положение которой было слишком необычным, чтобы не обратить внимания. К тому же Дренг уже успел пообщаться с магистром, и тот, сам чувствуя любопытство, решил разузнать о судьбе портрета. Найдя его, был удовлетворен и рассказал об этом графу.
– Отвернул к стене, – фыркнула я.
Барон укоризненно покачал головой:
– Усыпите женщину, Шанриз. Думайте трезво. Он не избавился от портрета, а унес к себе. А то, что отвернул… так ведь государь всё еще борется со своим влечением к вам…
– Оно и видно, – проворчала я, кивнув на ложу.
Гард отмахнулся с кривой ухмылкой. После взял меня за руки и заглянул в глаза, насколько это было возможно в сумраке.
– Дорогая вы моя, ни одна из трех кандидаток не сравниться с вами. Они… обычные. В них нет ничего примечательного, кроме красоты. И никто из них не рискнет спорить с государем и что-то доказывать. Я поговорил с каждой, и никто из троих не вызвал желания подойти снова. Что до короля… После того, как Дренг вернулся от вас, Его Величество был вне себя от ярости.
– Значит, Олив передал ему всё, что я сказала, – усмехнулась я.
– Что вы, ваша милость, – отмахнулся Фьер. – Лишь то, что ваши убеждения не изменились, и что вы возмущены обещанием пристроить вас в хорошие руки после того, как король вами пресытится. Дренг передал отказ, сопроводив несколькими комментариями, но остальное оставил при себе. Государь явился к тетке в тот же вечер и провел его рядом с баронессой Клотт – это новая фрейлина с черными волосами. Он оказывал ей всяческие знаки внимания. На следующий день пришел снова, а на утро третьего дня баронесса вышла из его покоев, уверенная, что стала новой фавориткой. Однако вечером король к герцогине не явился, а на музыкальном вечере, который устроила Ее Высочество, и где присутствовал и ее брат и тетка с фрейлинами, он флиртовал с графиней Тизен – та, которая напоминает Серпину Хальт. С баронессой Клотт только поздоровался и не более.
– Какая мерзость, – скривилась я. – Всё, что вы рассказываете сейчас, это просто ужасно.
– И, тем не менее, Тизен тоже уже опробована и оставлена без дальнейшего внимания, – продолжил Фьер. – Теперь очередь за графиней Хорнет. С ней государь уже с неделю. Он сошелся с ней после того, как обуздал свою злость на вас. Думаю, когда негодование и обида улеглись, он снова затосковал. И вот тут настало время вашего подобия. Возможно, она задержится дольше, но скоро прискучит и она. Нельзя слишком долго обманываться лишь одним отдаленным сходством с тем, кто сделал больно, но к кому продолжает влечь.
– Зачем вы мне это говорите, ваша милость? – с мукой спросила я. – Я не изменю своего решения. Пусть забавляется, как хочет. Он свободный мужчина, не связанный ни с кем обязательствами, да и при их наличии вряд ли будет себя ограничивать. В конце концов, любовницы у него были и при жене, и при фаворитке. Я так не желаю. Я видела в нем своего друга, однако дружбы не вышло, а потому пусть греется в иных лучах.
– Вы правы, ваша милость, – склонил голову Гард. – Я всего лишь хотел рассказать вам новости. Подумал, что вам будет интересно узнать, чем ныне живет дворец.
– Мне неинтересно, – солгала я и развернулась, чтобы вернуться на место, однако вновь посмотрела на барона: – Зачем Дренг затеял эту историю с портретом? Для того чтобы позлить короля?
Барон отрицательно покачал головой.
– Дренг никогда и ничего не делает просто ради забавы. Я сам до конца не пойму его мотивов. Мне кажется, он заботится о своем друге и господине. А еще графу нравитесь вы. Уж не знаю, что он видит в том будущем, которое пытается создать, но явно оно связано с вами, Шанриз. Иного ответа у меня нет.
– Тогда старания его сиятельства никуда его не приведут, – невесело усмехнулась я. – У нас с королем нет будущего. Ему нужна очередная женщина для утех, а мне… мне он не даст того, чего хочу я. И это вовсе не покои фаворитки. Там мне делать нечего.
Сказав это, я вернулась на свое место и посмотрела на королевскую ложу. Государь не глядел на сцену. Он обводил взглядом ложи. Наконец, добрался до нашей. Я затаила дыхание, потому что Его Величество замер, разглядывая моих родителей. Конечно, он их узнал. Наверное, присматривался и к Амберли, ее он еще не видел. А после откинулся на спинку своего кресла и побарабанил пальцами по подлокотнику.
О, Хэлл… Я вдруг ощутила удовлетворение. Исчезло волнение, и даже утихла ревность. Мои губы скривила издевательская ухмылка, и я, вздернув подбородок, распрямилась в кресле. Всё еще глядя на государя из своего укрытия, я решила, что после антракта непременно поменяюсь местами с батюшкой. Да, поменяюсь.
Гард поднял руку, изобразив из пальцев пистолет, направил «его» на королевскую ложу и тихо произнес:
– Пуф.
Скосив на него взгляд, я поджала губы, но не удержалась, и через мгновение на моем лице сияла широкая улыбка…
Глава 7
Сегодня у нас были гости. Никто не устраивал званого вечера, он состоялся как-то сам собой. Сначала прибыли наши соседи – барон и баронесса Набо, чтобы приветствовать после возвращения в столицу. С ними пришла их дочь, перешагнувшая порог совершеннолетия еще в позапрошлом году. Совершенно невзрачная девица, бесцветная, с унылым выражением на вытянутом треугольном лице. Уголки ее губ были скорбно опущены вниз, сколько я ее знала. Даже не вспомню, видела ли когда-нибудь, чтобы Граби Набо улыбалась или хоть чем-то была довольна. Она или ворчала, или протяжно вздыхала и качала головой. Рядом с ней было невыносимо скучно.
Впрочем, матушка, на которую Граби была похожа, как две капли воды, уверяла, что ее дочь могла бы претендовать на звание первой красавицы столицы, если бы не была столь скромна и мечтательна. Барон важно кивал в ответ и похлопывал жену по тыльной стороне ладони, которую держал в своей руке. Моя матушка, разумеется, со старшей баронессой Набо соглашалась, но когда за этим семейством закрывалась дверь, говорила:
– Невероятно, как же можно было вырастить столь унылое и высокомерное создание? Глядя на нее, я неизменно радуюсь, что наши девочки такие непоседы. Они, как журчащий ручей, а не стоячая вода, как эта бедняжка Граби.
Вот и сегодня она сидела в углу, надменная и скучная до умопомрачения. Юная баронесса Набо не спешила участвовать ни в беседах, ни в развлечениях. То я, то Амберли, то моя матушка пытались растормошить этот гриб, проросший на нашем диване, но Граби только неопределенно пожимала плечами и, кажется, даже позы не поменяла за те три с небольшим часа, что находилась в нашей гостиной. В конце концов, мы оставили ее в покое.
Еще прибыли два молодых человека: граф Рэйг Гамарис и его приятель – барон Веллер Трикстер. Сии господа были известными повесами, однако являлись и завидными женихами, а потому пользовались расположением всех семейств, где имелись девицы на выданье. Приятели частенько хаживали в гости, где их принимали с распростертыми объятьями в надежде, что хотя бы один из них проникнется симпатией к дочери хозяев, однако гуляки продолжали получать удовольствие от жизни и своего положения, но делать кому-либо предложение не спешили. Сегодня они решили заглянуть к нам, чтобы поприветствовать и выразить свое восхищение владельцам особняка и нам с Амберли.
– Никто из них, – сказала я сестрице, когда объявили о визите Гамариса и Трикстера. – С этими господами вечер может пройти весело, но не воспринимай ни одного, как возможного жениха. На речи и взгляды не поддавайся. Только дружеское расположение и строгость, если решат начать волочиться. Поняла меня?
– Да, Шанни, – кивнула Амбер, глядя на меня, будто дитя на свою мудрую мать.
Еще чуть позже появилось еще одно семейство – графы Арроган. С супругами прибыл их сын, высокий и худощавый, будто жердь. Он чем-то напоминал Граби Набо, такой же унылый и напыщенный. Однако было отличие, молодой граф Арроган разговаривал. Он складывал пальцы щепотью и пространно рассуждал на темы, смысла которых могли уловить разве что его родители. Впрочем, это не мешало моему отцу и барону Набо кивать в ответ, явно из вежливости.
– Вы хотя бы слово поняли, милые дамы? – спросил у нас с Амбер Рэйг Гамарис.
– Кажется, его сиятельство говорил о политике… – неуверенно предположила моя сестрица.
– Да? – негромко удивилась я. – А мне показалось, что его сиятельство просто бредил.
– У меня создалось такое же впечатление, – поддержал меня барон Трикстер.
– Хвала Богам, – выдохнул Гамарис, – а я уж думал, что это у меня случилось помрачение рассудка.
– Это дурно, – укоризненно покачала головой Амберли. – Все-таки его сиятельство старался выглядеть умным.
Она обвела меня и молодых людей серьезным взглядом и снова покачала головой. У Трикстера поползли вверх брови, Гамарис поджал губы, я последовала его примеру, стараясь сдержать улыбку, но уже через мгновение мы рассмеялись, а Амбер насупилась.
– Отчего вы потешаетесь? Разве же я что-то не так сказала?
– Ваша милость, вы сказали истинную правду, – ответил ей Веллер, и мы рассмеялись снова.
– Ох, – сестрица осознала саму суть собственной защиты, зарумянилась и махнула на нас рукой: – Будет вам насмехаться. – Однако вскоре и сама хмыкнула.
Удивительно, я даже получала удовольствие от этого вечера. Было и вправду весело. Присутствие двух великосветских балбесов недурно скрасило наше времяпровождение. Молодые люди шутили, мы с сестрицей смеялись, чем привлекли к себе внимание. А когда наше веселье стало и вовсе шумным, моя матушка решила вмешаться и вернуть вечеру светскую томность. Она хлопнула в ладоши, привлекая всеобщее внимание, и произнесла:
– Господа, милые дамы, а знаете ли вы, как чудесно играет наша Амберли?
– Я непременно хочу послушать игру баронессы Мадести, – улыбнулась графиня Арроган.
– Да, это было бы весьма мило со стороны ее милости, – кивнул ее супруг.
– А Граби пусть споет! – воскликнула баронесса Набо. – О-о, у нее такой восхитительный голос!
– Милости просим, – с вежливой улыбкой ответила матушка.
– Я нынче не в голосе, – тускло ответила Граби. – Прошу меня простить.
– И хвала Богам, – шепнул Трикстер.
– Если баронесса Мадести не против, то я с удовольствием спою под ее аккомпанемент, – посмотрев на Амбер, произнес Рэйг Гамарис.
– С удовольствием, – со смущенной улыбкой ответила сестрица.
– Его сиятельство весьма недурно поет, – шепнул мне барон Трикстер.
– Мы сейчас это проверим, – ответила я, устраиваясь поудобней.
– А может и вы… – барон посмотрел на меня искушающим взглядом, и я усмехнулась:
– Знаете, что сказал Его Величество, однажды услышав, как я пою гимн Камерата? – взгляд его милости из искушающего стал заинтересованным, и я продолжила: – Государь попросил пощады. Я поклялась больше никогда не петь. Поверьте, лучше эту клятву не нарушать. – После обернулась к сестрице, уже усевшейся за инструмент: – Просим, господа артисты.
– Просим! – подхватил Трикстер, кажется, решивший поверить мне на слово.
Граф Гамарис склонился к моей сестрице, что-то негромко произнес, и Амберли, кивнув, пробежалась пальцами по клавишам. По гостиной разлилась мелодия знакомого романса. Рэйг расправил плечи, дожидаясь своего вступления. В это мгновение в гостиную вошел лакей, он приблизился к моему отцу, что-то шепнул, и батюшка ответил кивком. А потом Рэйг запел, и я переключила на него внимание.
Голос у его сиятельства был и вправду недурен. Граф обладал приятным баритоном, более того, оказался артистичен. Он тонко чувствовал мелодию, и романс в его исполнении превратился в чувственную песню, пронизанную искренними переживаниями. Верней сказать, создавалось такое ощущение. И в моменты признаний, он оборачивался к Амбер. Сестрица заметно смущалась, но на губах ее играла улыбка. Ей нравилось. Оставалось надеяться, что трезвость ума еще не полностью покинула ее прелестную головку.
– Ваша милость.
Я подняла голову и встретилась взглядом с Элдером Гендриком. Значит, это о нем докладывал лакей. Пение еще продолжалось, и я, приветливо улыбнувшись графу, шепнула:
– Доброго вечера, ваше сиятельство. Приятно видеть вас снова, присаживайтесь к нам, окажите милость.
– Доброго вечера, – немного сухо ответил Элдер, здороваясь сразу со мной и с бароном Трикстером. – Благодарю, – кивнул он уже мне одной и сел рядом со мной.
В это мгновение романс завершился. Отзвучали последние аккорды, и благодарная публика наградила артистов заслуженными аплодисментами. Граф Гамарис подошел к Амберли, склонился, чтобы еще что-то сказать ей, и я поняла по положению его руки и пунцовому лицу сестрицы, что он приобнял ее за на талию. Прищурившись, я некоторое время наблюдала за происходящим, даже собралась встать и подойти, но Рэйг распрямился и встал на прежнее место. Амбер вздохнула, стрельнула в него глазами, однако взяла себя в руки и вновь заиграла.
– Мы можем поговорить, ваша милость?
Я посмотрела на Элдера. Можно было отказать, мы всё уже сказали друг другу, но, кажется, граф Гендрик был далек от романтического настроения. А потом я вспомнила про свой портрет, который забрал у него Дренг, и вдруг ощутила нечто похожее на вину. Не то что бы меня мучила совесть, причин для этого не имелось, но понимала, что удовольствия визит королевского любимца его сиятельству не доставил.
– Да, конечно, – улыбнулась я и поднялась с дивана, на котором сидела до этого.
– Куда вы, ваша милость? – встрепенулся барон Трикстер.
– Прошу меня простить, – ответила я с прохладной учтивостью и вновь поглядела на Гендрика: – Идемте, ваше сиятельство.
– Мне хотелось бы поговорить с вами наедине, – негромко произнес граф.
– Хорошо, – не стала я спорить. Я направилась к моим родителям: – Матушка, батюшка, позволено ли мне будет вернуть долг вежливости его сиятельству и показать наш дом, как он показывал мне свой?
– Разумеется, дитя, – просияла матушка, должно быть, подумав, что мой разум очистился от скверны, и я готова узнать Элдера получше.
Извинившись перед остальными гостями, я приняла руку Гендрика, и мы направились прочь из гостиной. Даже не сговариваясь прибавили шаг, потому что старший граф Арроган спросил своего сына, не желает ли он пройтись с нами. К слову, барон Трикстер тоже приподнялся, видно решив последовать за нами, но нам на помощь пришла матушка, воззвав разом ко всем гостям.
– Но разве же это не прекрасно, господа? Какая чудная играя! Не правда ли?
И мы с графом покинули гостиную, пользуясь заминкой. Наш зимний сад не был столь огромен и восхитителен, как сад в особняке Гендриков, но и там можно было прогуляться и отдохнуть душой, да и свои чудеса имелись. К примеру самый настоящий маленький пруд… Впрочем, это слишком громкое название для водоема, устроенного в центре сада, но там плавали чудесные рыбки, на дне лежали разноцветные камешки, и на поверхности плавали кувшинки, такие же небольшие, как и весь этот декоративный пруд.
Туда я и повела графа Гендрика. Выбрала я это место намерено. Можно было бы просто зайти в одну из соседних комнат и поговорить там, но хотелось как-то сгладить неприятный осадок после всех прошедших событий, причинивших боль чувствительной душе художника. И потому я решила, что уделю Элдеру больше времени и внимания, а еще обстановка должна была располагать к искренности и умиротворению, чтобы избежать каких-то сильных эмоций, если они, конечно, будут. Такое тоже нельзя было исключать.
Пока мы спускались, граф не проронил ни слова. Скорей всего, просто не желал, чтобы у нашего разговора были случайные свидетели. Однако такое молчание тяготило, предвещая тяжелый разговор, а мне подобного было уже достаточно.
– Как поживают ваши родители? – спросила я с улыбкой.
– Благодарю, матушка и отец здоровы и вполне довольны своим существованием, – ответила Элдер.
– А что ваш брат?
– Он начал ухаживать за юной графиней Неттоп. Почему нет, раз не сгодился вашей сестрице? – с вызовом спросил его сиятельство.
– Мне кажется, вы заблуждаетесь, – ответила я. – Или не желаете видеть правды.
Элдер повернул ко мне голову и прищурился:
– И в чем же эта правда, по-вашему?
– Хотя бы в том, что он не желает ни Амберли, ни юной графини Неттоп, – сказала я, пожав плечами. – Ваш брат желает другую девушку, но подчиняется предрассудкам, царящим в обществе. В результате, несчастными станут несколько человек. Та девушка – дочь коммерсанта, графиня Неттоп, а главное, сам его сиятельство. Поэтому он нехорош для моей сестры. Я желаю ей счастья, господин граф, а потому не желаю Брана Гендрика с его сердечной болью.
– Вы же лучше других знаете, чего они желают, да, ваша милость? – не без яда усмехнулся Элдер. – Вам лучше всех нас известно, что нам надо.
Я остановилась и развернулась к моему собеседнику. В его глазах был прежний вызов, а еще обида. Элдер злился на меня за отказ от его намерений, однако мне думалось, что больше его обижала формулировка, чем крушение надежд на право обладания незнакомой ему девушкой.
– И тем не менее, – произнесла я, продолжая наблюдать за графом. – Вы, как никто другой, знаете вашего брата. Это было понятно из слов вашего отца о том, что вы ему потакаете. Значит, между вами существует близость. И тогда вам известны его помыслы. И если уж мне, увидевший, как он стал задумчив после моего рассказа о бароне Гарде, понятно, что его сиятельство заинтересован в девушке, против которой высказался ваш отец, то вы об этом знаете точно. Ведь так?
Элдер ответил упрямством во взгляде, однако я продолжала на него смотреть, и граф сдался:
– Хорошо, вы правы. Бран влюблен в ту девушку, и только отец с его угрозой лишения наследства и благословения останавливает брата от решительного шага.
– Но коммерсант дает за дочь хорошее приданное, насколько я помню, – отметила я. – Стало быть, его сиятельство не будет нуждаться. Его титул останется с ним, а благословение… – я усмехнулась, – без него можно обойтись.
– Однако Бран потеряет положение в обществе, – возразил граф. – Двери домов наших знакомых перед ним закроются. Он окажется среди людей не своего круга.
– Будет сидеть в театре в одной из верхних лож, – отмахнулась я.
– Ваша милость, вы же понимаете, о чем я говорю! – воскликнул мой собеседник. – Дело не в расположении ложи в театре, дело в ином! Эти люди ниже его по рождению, они не благородны…
– Выходит, его сиятельство испачкал себя своей любовью? – полюбопытствовала я. – Выходит, эта девушка – грязь под начищенными ботинками Брана Гендрика?
– Нет! – возмутился Элдер. – Она – прелестное и чистое создание! Отчего вы всё время передергиваете, ваша милость?!
– Всего лишь делаю выводы, – пожала я плечами.
После развернулась и продолжила путь к зимнему саду, граф последовал за мной. А когда поравнялся, снова предложил руку, и я не стала отказываться. Мы уже дошли до стеклянных дверей, за которыми открывалась цель нашего маленького путешествия, но так и не вошли. Теперь остановился Элдер.
– Хорошо, я признаю, ваши мысли в отношения моего брата верны. Он действительно влюблен и к графине Неттоп, как и к баронессе Мадести, не питает симпатии. Я признаю, что отказ ему от семьи Тенерис уберег вашу сестрицу от возможного печального существования с мужчиной, сердце которого отдано другой. Хотя также признаю, что время может исцелить рану и подарить новое чувство к женщине, которая живет рядом…
– Спорно, ваше сиятельство, весьма спорно, – прервала его я. – Неприязнь может перерасти в смирение и привычку, но, думается мне, вряд ли в глубокое чувство. Ибо фундаментом этих отношений служит чужая воля и страх быть порицаемым в обществе, а стало быть, признание собственной слабости.
– Протестую! – мотнул головой Элдер. – Отчего вы говорите – слабость?
– От того, дорогой мой граф Гендрик, что это слабость. Что есть страх? Страх – это слабость души. Ваш брат боится потери наследства, положения в обществе, пересудов, пожалеть о своем выборе, наконец. Иначе он был бы смелей и решительней. А раз боится, стало быть, и любовь его слаба. Я бы могла понять, если бы речь шла о всём вашем роде, но дело касается только его, а потому сделать выбор намного проще, однако он не решается.
– Вы его совершенно не знаете, – вновь не согласился его сиятельство.
– Зато я знаю человека, сила духа которого, как и его чувства к девушке, не подходящей ему по положению, оказались достаточными, чтобы сделать выбор в ее пользу. И, поверьте, он ни пожалел о своем выборе ни разу. Барон Гард счастлив. Он любит и любим, а потому Боги одарили его наследником, который растет на радость своему отцу и матушке. Прошу, – я открыла дверь и сделала приглашающий жест.
