Текст книги "Психология национальной нетерпимости"

Автор книги: Юлия Чернявская

Соавторы: Роман Подольный,Василий Гроссман,Иван Ильин,Анатолий Тарас,Григорий Померанц,Игорь Шафаревич,Питирим Сорокин,Павел Гуревич,Гюстав Лебон,Игорь Кон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 28 страниц)

И, наконец – седьмая точка зрения. Страна с напряжением, с конфликтами, кровью подходит к главному для нее вопросу: КАК НАШЕМУ ОБЩЕСТВУ ПЕРЕЙТИ В XXI ВЕК? То есть сможем ли мы оторваться от нынешних структур и найти такую форму политического, экономического и национального устройства, которая будет соответствовать мировой цивилизации XXI века, уровню развитых государств и наций?

Вопрос этот совершенно не риторический. В XXI век можно и «не перейти», оставшись обществом второй половины или даже середины XX века, каковым мы пока являемся. История знает немало примеров крупных и могущественных государств, которые в какой-то период «не поспели» за быстрым ходом цивилизации. Так, не смогла «перейти» из XVIII в XIX век.

Оттоманская Турция – прежняя европейская сверхдержава, располагавшая огромными ресурсами, многочисленным населением, обученной армией. В конце XIX века не успевала с переходом в следующее столетие и Российская империя, что сразу же проявилось в ходе русско-японской войны 1904–05 гг.

Сейчас вопрос, сможем ли мы перейти в новый век, стоит перед Советским Союзом. Экономические и политические структуры страны ориентировались до последнего времени на реалии 40–50-х годов XX века. Наши заботы сегодняшнего дня – авторитарная система власти, идеология военного противостояния сверхдержав, экономика с приоритетом тяжелой промышленности, ресурсо– и металлоемких отраслей, закрытый национальный рынок, жесткий контроль над границами и международными контактами, а в сфере национальных отношений – иерархическая структура многонационального государства и территориальный принцип автономии. Но для большинства человечества этот мир первой половины XX века уже сменился новой цивилизацией с огромными потоками информационных связей, свободными передвижениями через границы, мощнейшими каналами коммуникаций и международных услуг, новой многонациональной и многорасовой структурой общества.

Мир ушел вперед… а мы пока остались в обществе, экономически, технологически и политически не готовом к условиям XXI века. И потому отчаянно пытаемся найти свой путь ускоренных реформ. На этом пути нас неизбежно ждут очень крупные и болезненные ломки, подобно тому, как западным странам в 40–60-е годы пришлось отказаться от своих колониальных империй, убить устаревшую угледобывающую промышленность и черную металлургию, принять миллионы иммигрантов, преобразивших этнический и расовый состав европейских наций. При такой точке зрения нынешние национальные трудности в СССР есть «муки перехода», вернее муки первого осознания необходимости ломки окружающего нас общества середины XX века. Сам переход в мир XXI столетия у нас еще впереди.

НАЦИОНАЛЬНЫЕ КОНФЛИКТЫ: ВЫБОР ОБЪЯСНЕНИЙ

Предложенный перечень семи точек зрения на нынешнюю национальную ситуацию не является, как уже говорилось, ни полным, ни окончательным. Для нас здесь важнее их многообразие, исходное равноправие нескольких концепций для объяснения как общей ситуации, так и вполне конкретных локальных событий.

Всем памятны, например, страшные события в Ферганской долине в июне 1989 г., сопровождавшиеся жестокостями, погромами, массовыми убийствами, введением войск и эвакуацией турок-месхетинцев в другие районы страны. Несмотря на все попытки найти им одно объяснение, одновременно правдоподобны как минимум несколько интерпретаций.

Так, никто не станет отрицать, что в случае событий в Фергане речь идет не о стихийной вспышке, а о спланированной акции национального насилия, за которой стоит некая организованная сила (объяснение первое). Менялись лишь силы, которых обвиняли в развязывании кровавых событий: экстремисты, мафия, исламские фундаменталисты, коррумпированные бюрократы, националисты из «Берлика». Всем им, как считалось, было выгодно дестабилизировать ситуацию. Но никто не отрицает, что вспышка насилия произошла в регионе с удручающей экономической обстановкой (объяснение второе): с массовой безработицей, полуколониальной системой производства, необеспеченностью элементарными товарами и отсутствием для населения экономических перспектив. То есть обострение экономической напряженности, более высокий – как говорят – уровень жизни турок-месхетинцев стимулировали конфликт.

Но ведь судьба турок-месхетинцев – классический пример сталинских «искажений» принципов советской федерации (объяснение третье). Жертвы произвола, высланные из родных мест без всякого основания и до сих пор лишенные возможности вернуться на родину, месхетинские турки принадлежат к числу национальных «бомб» сталинского наследия. Подобно Нагорному Карабаху, проблеме крымских татар или поволжских немцев, Абхазии и Южной Осетии, чечено-аварскому или осетино-ингушскому конфликтам, эти бомбы взрываются сейчас по всей стране.

Не будем забывать, однако, что, по оценкам всех экспертов, возможность вспышки национального насилия в Средней Азии была высоко вероятной и даже закономерной, исходя из нынешнего развития многонационального государства (объяснение четвертое). Монокультурная экономика, авторитарная система управления, навязанная извне индустриализация, разрушение экологической среды, непаритетные экономические связи и общее положение в структуре союза республик давно превратили этот регион в потенциальную пороховую бочку. Мог меняться объект насилия, но не его феномен.

Столь же справедливо искать основу событий в общем накоплении агрессии и насилия в регионе (объяснение пятое). Во-первых, сами турки-месхетинцы являются жертвами насилия, депортации 45-летней давности и последующих запретов на возвращение на родину. Во-вторых, среднеазиатские народы (в данном случае узбеки) получили огромные заряды насилия в 20–30-е годы, в период борьбы с басмачеством, коллективизации, уничтожения национальных кадров и интеллигенции, и совсем недавно – при создании «хлопковых империй» и подземных тюрем. В-третьих, нынешнее молодое поколение среднеазиатских мужчин получает дополнительный заряд агрессии, проходя через армию, где солдаты-среднеазиаты являются наиболее частым объектом насилия. Наконец в-четвертых, Средняя Азия – район, наиболее приближенный к Афганистану в территориальном, культурном и национальном отношении. И десятилетняя война, привнесшая огромный заряд насилия в наше общество, именно здесь должна была получить наибольшее отражение по сравнению с другими частями государства.

Применима к событиям и концепция национализма Э. Геллнера (объяснение шестое). Турки-месхетинцы оказались жертвой возбужденного национального чувства, трагическим символом недовольства набирающей силу молодой нации. Вспомним, что погромы и убийства происходили не в глухих кишлаках, а в городах и рабочих поселках, где для выявления будущих жертв использовались домовые книги и избирательные списки. Банды погромщиков имели рации и личные автомобили; словом, были не темной крестьянской массой, а гражданами индустриального общества. Такими же в массе современными горожанами были и погромщики в Сумгаите, как и участники последних столкновений в Казахстане, Южной Осетии или Молдавии.

Что же касается «перехода в XXI век» (объяснение седьмое), то ясно, что от общества, живущего в нынешних условиях Узбекистана и конкретно Ферганской долины, такой переход потребует огромных мук и усилий. Хлопковой монокультуре, байскому социализму, гигантской детской смертности, отравленной химикалиями окружающей среде трудно найти место в цивилизации XXI века. Для перехода в XXI век вся эта система должна с муками отмереть; это понимают все, в том числе и жители Узбекистана.

Как видно, в конкретной национальной ситуации поиск объяснения столь же зависит от нашей позиции. Карабах и Абхазия, Эстония и Молдавия, судьба крымских татар или русская национальная идея ставят нас перед той же проблемой выбора. И всюду равно возможны и возникают одновременно авторитарные и либеральные интерпретации, демократические и консервативные точки зрения, позиции на основе преимуществ «единой и неделимой» или подлинного конфедерализма.

Выбор объяснения становится личным делом ученого, практика, эксперта, общественного и государственного деятеля, его очень яркой политической характеристикой. Потому что позиция по национальному вопросу не отражает какую-то изолированную часть личности. Отношение к этническим меньшинствам и национальному суверенитету обычно перекликается с отношением к демократии и плюрализму, праву наций на самоопределение, необходимости политической и экономической реформы, с общими взглядами на будущее государства. Словом, скажи, как ты видишь «национальный вопрос» в СССР, и я скажу, кто ты.

ПРОГНОЗЫ, ПРОГНОЗЫ…

Всех, разумеется, волнует вопрос: что будет с государством, его внутренней стабильностью, со всеми нами – его гражданами? Прогнозы имеются самые разные – от ожидания скорого «распада империи» до предсказаний столь же неминуемого военного переворота с возвращением к авторитарному управлению и подавлением возникших национальных сил. Будем рассматривать эти варианты как крайние точки шкалы. Между ними лежит большое число промежуточных прогнозов-решений; и, значит, мы опять упираемся в проблему выбора, в не очень понятный механизм анализа и отбора наиболее приемлемой личной позиции.

Но сначала очертим некоторые из промежуточных вариантов-прогнозов нашего будущего. Все они, так или иначе, привязаны к названным объяснениям современной национальной ситуации. Так, идея «злой руки», «заговоров и врагов» явно предполагает сценарий административных и силовых методов, восстановления роли центрального руководства, пусть и в более тонком распределении власти с местными органами для подавления радикальных национальных движений с их политическими и культурными требованиями.

Экономическая концепция «национального вопроса» понятно упирается в судьбу экономической реформы, в способность нашего общества достичь некоторого уровня процветания как главного условия для смягчения общей социальной напряженности. Специфического национального прогноза здесь, видимо, нет.

Концепция «деформации и очищения истоков» ориентирует нас на идеальные принципы первых лет существования советской федерации, то есть к статусному равенству республик, большей местной политической и экономической автономии, возрастанию роли органов национального представительства и, прежде всего – республиканских парламентов. Логика этого пути ведет к возрождению низовой автономии в виде национальных районов и сельских советов, к признанию республиканского гражданства и государственного статуса национальных языков в республиках, возрастанию роли республиканских конституций, восстановлению справедливости для последних «наказанных народов». Все это, как известно, и происходит в последнее время.

Если же мы сталкиваемся не с «искажениями», а с закономерным итогом неверно созданной многонациональной системы, впереди неизбежны се фундаментальные изменения. Наиболее популярный в таком случае прогноз – переход от союза к конфедерации, то есть политическому объединению внутренне независимых государств или даже обретение некоторыми республиками статуса соседних дружественных стран на основе общего рынка, тесного экономического и политического сотрудничества.

Концепция «возвращенного насилия» предполагает два альтернативных прогноза, в зависимости от способности государства взять под контроль накопленную в нашем обществе агрессию. Если государство не сумеет обуздать насилие, нас, видимо, ждет война всех против всех, потоки беженцев между республиками, социальный хаос с реалиями ситуации 1918 года. Если, напротив, центральная власть в союзе с республиками сможет целенаправленно ослабить насилие в системе, то результатом станет новое общество – некая «советская Швейцария» с принципом добровольного парламентского союза или сложная система национальных и региональных автономий по типу нынешней Испании, или подобие объединенной Европы 1992 года с общим рынком и минимально значимыми внутренними границами. Словом, нечто из области очень приятных мечтаний.

Для прогноза по концепции «разрушительного и созидательного национализма» Э. Геллнера главное – это фактор времени. Если стадию агрессивного национализма пережить неизбежно, критически важно, как долго она продлится и сколь велики окажутся перемены. Реальную ситуацию определят, видимо, два процесса: возможность быстрого экономического роста и модернизации; и политика государства по отношению к национализму и национальным движениям. Наиболее благоприятный вариант: быстрая модернизация и мудрая национальная политика могут привести к свободной конфедерации с широкой региональной автономией, парламентскому союзу или другой форме содружества. Худший вариант: экономический застой с авторитарным подавлением национальных движений ведет к включению всего Советского Союза и уж, безусловно, многих республик в зону стабильных этнических конфликтов с кровопролитием, ожесточением, национальным и религиозным антагонизмом.

И, наконец, чего ждать, если нынешняя ситуация отражает мучительную подготовительную ломку для перехода к будущей цивилизации XXI века? Ответ будет зависеть от того, сможет ли наше общество, отбрасывая устаревшие структуры, перейти в следующее столетие. Предстоит пройти школу индустриальной цивилизации; привыкнуть к нормам открытого, плюралистического общества. В том, что такое привыкание будет длительным и трудным, думаю, ни у кого нет сомнений.

Неизбежен вопрос: где же выход? Может ли автор предложить что-либо, кроме перечисления интерпретаций и прогнозов, предоставляя каждому сделать самостоятельный выбор? Есть ли какая-либо единая логика действий?

Такая логика, видимо, возможна в рамках большинства из предложенных объяснений. Прежде всего важно понять, что мы столкнулись с объективной реальностью национальных отношений, а не с их временным ухудшением, отклонением от прежнего курса на незыблемый союз социалистических наций. Некоторые нынешние конфликты внешне могут сгладиться или их проявления будут сдерживаться угрозой применения силы. Но сами по себе они «вдруг» не исчезнут. И чем скорее мы это поймем, тем будет лучше.

Следующим шагом в рамках всех, кроме первых двух из предложенных объяснений, должно стать осознание необходимости перемен в национальной политике, национальном устройстве государства, отношении к национальным культурам. Сейчас нет недостатка в проектах переустройства советской федерации. Но пока мы явно заблокированы официальной концепцией деформаций, которая сводит возможные перемены к одному действию: очищению истоков, то есть возвращению к исходным, «ленинским» принципам союза республик (не раскрывая, в каких условиях и на каких принципах формировался этот союз).

Психологически и политически такой призыв понятен, хотя вряд ли в прошлом нам удастся найти ответы на вопросы сегодняшнего дня и тем более – ориентиры для жизни в XXI столетии. В той жизни нас наверняка ждут иные национально-политические реальности: двух-трехкратное увеличение населения в среднеазиатских республиках к середине следующего века; смена направления потока миграций внутри страны (от периферии – к центру, а не наоборот, как было раньше); неизбежное перераспределение сил и внутренних центров влияния в структуре союза; уменьшение численности ряда народов, в том числе крупных, за счет снижения рождаемости или эмиграции. К этим новым реальностям надо готовиться заранее; для перехода в XXI век принятия постановлений, воссоздания национальных районов или развития национального преподавания будет явно недостаточно.

И здесь мы должны сделать все, чтобы в очередной раз избежать соблазна ОКОНЧАТЕЛЬНОГО РЕШЕНИЯ НАЦИОНАЛЬНОГО ВОПРОСА В СССР, чтобы вновь не стать жертвами безупречной сталинской логики:

«Меньшинство недовольно не отсутствием национального союза, а отсутствием права родного языка. Дайте ему пользоваться родным языком, – и недовольство пройдет само собой.

Меньшинство недовольно не отсутствием искусственного союза, а отсутствием у него родной школы. Дайте ему такую школу, – и недовольство потеряет всякую почву.

Меньшинство недовольно не отсутствием национального союза, а отсутствием свободы совести (свободы вероисповедания), передвижения и пр. Дайте ему эти свободы, – и оно перестанет быть недовольным».

Пять из семи предлагаемых объяснений позволяют избежать этой логики. Но для этого необходима политическая и идеологическая реабилитация многих ключевых терминов, либо исчезнувших из нашего общественного и научного лексикона, либо получивших в нем только негативное звучание. Среди них – понятия «конфедерации» и «союзного договора», национального суверенитета и права свободного отделения, республиканского гражданства и государственного языка, политического плюрализма и самоопределения и многие другие. Без них невозможно создать теорию нового или фундаментально улучшенного многонационального государства. Если новый каркас будет создаваться из привычных, старых блоков «расцвета и сближения», «пролетарского интернационализма», «социалистического по форме и национального по содержанию», никакого другого здания, кроме старого, не построить. Для новых дел нужны новые слова.

Общим принципом для всех вариантов решения (включая, видимо, и первый) должен стать рост локальной, то есть местной автономии. Будущие политические конструкции уже нельзя будет строить при бесправии, в том числе и национальном, низовых ячеек общества – сельских советов, городских муниципалитетов или внутригородских коммун. И здесь опять же лучше пойти вслед за всем человечеством, чем придумывать свой особенный путь.

И, наконец, для всех предложенных объяснений национального вопроса, включая идею «злой руки», выход из нынешнего состояния видится в росте парламентской, избирательно-правовой основы нашего общества. За минувший год мы узнали малую часть мировой парламентской культуры. Она не сводится к парламентским дебатам, открытым выборам или свободе политических партий. Парламентская основа равно предполагает законодательную охрану прав национальных и религиозных меньшинств (а пока даже идеи такой нет в нашей Конституции!); рост национальной терпимости в ходе любой политической борьбы; эффективные механизмы конституциональной защиты при нарушении национальных или расовых прав граждан; свободу самоорганизации этнических и религиозных общин в рамках многонационального государства. Из таких необходимых элементов складывается ПРАВОВОЕ ОБЩЕСТВО. И мы должны помнить об этом, если надеемся его построить.

Вся наша история, опыт последних лет показывают, что мы постоянно возвращаемся к старым проблемам. Мы входим в «старую воду», повторяем старые ошибки, будучи так же или еще хуже к тому подготовленными, чем в 1922, 1918, 1917 или любом ином исторически важном году.

Если из всего этого возможен выход, то он звучит так: с «национальным вопросом» мы будем жить долго. Суть его будет меняться; возникнут новые подходы и позиции; появятся новые объяснения. И, значит, будет сохраняться процесс анализа, аргументации и выбора, который был назван мной двумя словами – ПОИСКИ ОБЪЯСНЕНИЙ.

Крупник И. Национальный вопрос в СССР: поиски объяснений. «ВЕК», Рига, 1990, № 3.

Гасан Гусейнов. Социально-психологические аспекты строительства национального государства

Для тех, кто только в последние два-три года включился в дискуссию о национальной политике, наступили трудные времена: проломиться к здравому смыслу не дают уже не столько «догмы застойного периода», сколько поразительная терпимость уважаемого ученого сообщества к некоторым новым политическим лозунгам, отдающим старым могильным смрадом.

Главным таким смрадным лозунгом я считаю призыв считать нацию политическим субъектом. С виду идея суверенитета нации не кажется ни странной, ни опасной. В мире множество национальных (точнее, мононациональных) государств, а поскольку в демократическом государстве главным политическим субъектом является народ, то принадлежащее к одному какому-то этносу население этого государства образует из себя «народ» по этническому признаку. Такое огосударствление этноса – вполне естественная и, главное, логичная вещь в мононациональном государстве. Однако уже в рамках международных отношений политическим субъектом выступают (в цивилизованных странах) не этносы, но их государственные образования, органы и представители. Очень прискорбно, что эти азбучные истины приходится произносить именно сегодня, когда всплывают на дневную поверхность конкретные данные середины нашего столетия, неопровержимо свидетельствующие о том, что с наибольшей последовательностью взгляд на этносы как политические субъекты проводили в жизнь два величайших преступника XX века: Сталин и Гитлер. Именно они «спрашивали» с наций, так сказать, по принципу «один за всех, все за одного». Я не хочу обижать тех, кто, говоря о политической субъектности своей нации, думает только о хорошем. Но ведь нельзя быть хорошим для всех. Особенно в условиях неустранимых расхождений в формах политической субъектности. Для большинства быть политическим субъектом – это значит, в лучшем случае, ревниво следить за тем, чтоб кто-нибудь чужой не пригрелся хоть под уголком его одеяла. Осознав себя политическим субъектом, большинство стремительно деградирует: наращивая мускулы в зажиме меньшинств под благородными лозунгами защиты своих исконных прав, очищения своих корней от вредных чуждых наростов, национальная элита семимильными шагами уводит свое и без того политически малограмотное «народное тело» от здравого смысла в тупик изоляционизма, нетерпимости и насилия. Заодно вытаптываются общие всходы. По мне, одна распавшаяся из-за национального конфликта семья, один ребенок, у которого папа «из большинства», а мама «из меньшинства» и который должен выбирать или гибнуть, это слишком дорогая цена за культурные памятники и национальные святыни, в верности которым не клянутся сегодня только самые ленивые из национальных интеллигентов. Абсурд этот бросается в глаза, когда, например, русский писатель стращает свой полуторастамильонный народ угрозами, исходящими от некоего маленького, но цепкого племени… Как показал другой титулованный мыслитель патриотического направления, речь вовсе не обязательно идет о евреях: Малый Народ – это вообще онтологическое зло, малый народ никогда не удается до конца поставить на место, у него обязательно находится какой-нибудь покровитель, не один, так другой. Вот, например, турки-месхетинцы (порассуждаем мы за теоретиков «бесконечно малых») – идеальный пример политического субъекта «из меньшинств». Сначала они были выделены как политический субъект по соображениям безопасности большинства: «Одна гнилая груша всю кучу испортит». Тогда это была преступная акция политической власти. Теперь тот же принцип проповедуется толпой – толпой большинства, как это ни горько признавать. Можно сколько угодно рассуждать о «здоровом» и «больном» в народном теле, но нигде и никогда в истории десятки тысяч людей не эвакуировались из страха перед кучей хулиганов и отщепенцев. Толпа осознала себя политическим субъектом и потребовала сатисфакции от другого политического субъекта – этот уровень политического мышления и навязывают стране сторонники доведения «национального вопроса» до полной отчетливости границ и чистоты культур.

И тут мы приходим к проблеме государственности. К чему стремится каждый этнос? К тому, чтобы занять более высокую ранговую ступень в системе, где национальное неразрывно связано с государственным. В существующей у нас этногосударственной системе такое стремление понятно: хоть на пятачке, хоть на лоскутке земли ощутить себя большинством. Иными словами, взращенные в данной систем лидеры национальных движений под видом децентрализации или дерусификации поддерживают безотчетное стремление массового сознания закрепить или повысить свой статус в рамках именно этой системы. Тут на самом-то деле нет никакого парадокса. Малоимущие, замордованные цензурой и начальством работники культуры вместе с прогнившей идеологией отшвырнули и лохмотья гуманистических бредней типа «всечеловеческого братства» Вл. Соловьева или идей гандизма. Национальная идея не нуждается для своего развития ни в работе ума, ни в рациональных доводах – это душевная прокачка «до слез». Дарованная свыше бессмертная идея полной ясности. «Все отдам за свой народ, всем отомщу за поругание святынь…» А уж за национальную государственность… Да, за эту самую национальную государственность заплачено уже слишком много. Дефектность ее очевидна, например, в Закавказье, где 70 лет назад на руинах империи, подмяв все меньшинства, скроили три национальных государства. Куда подевались вырабатывавшиеся здесь терпимость и уживчивость? Даже после геноцида армян в Османской Турции и жестоких боев на закавказском театре военных действий в первую мировую войну здесь могла сохраниться уникальная космополитическая система с государственными структурами регионального, а не национального типа. Все культурные достижения Закавказья в этом столетии не перевесят, конечно, глубокого упадка общества, вытеснения гуманистических ценностей национальным чванством, тем менее оправданным, чем хуже живет в этом благодатнейшем из регионов страны подавляющее большинство населения. Боюсь, именно наше поколение дождется того дня, когда кипевшие культурной жизнью многонациональные «космополисы» станут национальными центрами дезурбанизации: там, где право крови и почвы значит больше, чем квалификация и человеческие качества, канализацию подключают к водопроводу, а дома возводят из песка.

Решать проблему, или, точнее, разводить дерущихся политических субъектов все равно придется. Традиция такова, что у нас в стране армия – «имперская», а интеллигенция все время прочищает горло, чтоб подпевать народному хору. Эту традицию тоже придется нарушить. И начать надо будет не с большинства, а с меньшинства. Это единственное условие, при котором большинство сохраняет человеческий облик. Для того чтобы потерять этот облик, нужно очень немного: в Грузии достаточно не найти места для турок-месхетинцев, в литовской газете – пожаловаться на «польский шовинизм», в Волгограде сказать, что «второй раз немцам на Волге не бывать», ну и так далее. Меньшинство, ощутившее себя большинством в своем национальном государстве, подчиняется действию тех же самых иррациональных сил, от гнета которых оно хочет освободиться. Вот почему так опасны в многонациональном государстве идеи наращивания национальной государственности.

Представители нескольких народов уже нашли свой выход из положения: греки и немцы, армяне и корейцы оставляют страну, покидая не что-нибудь, но свою историческую родину, ибо исторической родиной человека может быть только страна, в которой он родился и вырос, сложился как человек. И она принадлежит ему не в меньшей мере, чем коренным жителям. Можно как угодно называть человека – метэком, мигрантом, лимитчиком (или, точнее, лимитчиковым сыном или дочкой), но попытка воссоздавать национальную государственность руками народа, из которого загодя изгоняется, так сказать, «младший брат», – это попытка направить все национально-государственное развитие СССР в целом и каждого региона в отдельности по тупиковому пути. Я прекрасно понимаю, что массовые национальные движения, убогая доступность национальной идеи, голосистость борцов за национальные возрождения и ряд других факторов ведут дело именно в этот тупик, но не наделен достаточной мудростью для того, чтобы искать оправдания или так называемые рациональные зерна в навозе, который только и способна оставить после себя толпа.

В 1928 году Арнолд Дж. Тойнби говорил, что в двадцатом веке два движения будут определять суть исторического и политического развития: социализм и национализм. Самым страшным для Европы, сказал тогда Тойнби, будет соединение этих движений. Я клоню сейчас не к тому, что национал-социализм в Германии не последний вариант этого исторического симбиоза.

Попробуем взглянуть на проблему под иным углом зрения. Ни для кого не секрет, что на фоне более или менее успешной минимизации конфликтов на национальной почве в Европе национальный вопрос в социалистических странах повсеместно ставится чрезвычайно болезненно. Причем болезненность нарастает по мере приближения политической системы в каждой конкретной стране к системе-прототипу. Если в 1968–1969 годах в Польше споспешествование массовой еврейской эмиграции оказалось для тогдашних руководителей страны последним безопасным для них самих приемом канализации общественного недовольства, то сегодня насильственная ассимиляция под угрозой депортации не должна ли оцениваться нами как симптом глобального кризиса социализма казарменного типа?

Шестерня, которая приводит в действие тот своеобразный механизм из национализма и социализма, под обломками которого рискуют оказаться многие миллионы людей, – это категория собственности. Принципиальным для социализма нашего типа оказался его бессобственнический характер. С ликвидацией частной собственности на орудия и средства производства и провозглашением так называемой общенародной собственности в стране сложилась уже и без нас отлично описанная ситуация, когда нет ни собственников, ни собственности. Это обстоятельство хорошо объясняет, почему при формировании всех без изъятия национальных (или национально-государственных) движений прежде всего встает вопрос об этнической (или национальной) собственности: создать собственника на пустом месте невозможно. Дожидаться общесоюзного кадастра долго, да и незачем. Поэтому во всех регионах страны сразу начался – должен был начаться! – дележ фантомной собственности: этнической территории – здесь легче всего разделиться на «коренных» и «пришлых», здесь зверь национального возрождения показывает свои коренные, а не молочные зубки. Реальный противник – государственная экономическая система – подменен мнимым или, лучше сказать, мнимо воплощенным чужаком.

Оказалось, что страна в целом не принадлежит данным конкретным людям, эту страну населяющим, – вот фундаментальный вопрос, без понимания которого невозможно объяснить остервенелую войну враждующих толп за административно-территориальные границы, демаркация которых не меняла и не сможет ничего изменить в судьбе данного конкретного человека. Но поймет он это потом, когда прольется его или чужая кровь, когда потеряет близких. И тогда отжившие государственные формы еще и попробуют гальванизировать, лишь бы только не показать ослепленным людям подлинный источник их недовольства и бед.