Текст книги "Тропа каравана"

Автор книги: Юлиана Суренова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)

Шамаш лишь развел руками:

– Сейчас твоя вера сильнее меня, – ему не оставалось ничего, как надеяться, что со временем караванщик сам поймет то, в чем его были бы бессильны переубедить даже сами боги. – Я лишь прошу: будь осторожен.

Он понимал, что любым своим поступком лишь усилит веру, ибо для доказательства своего слова ему пришлось бы прибегнуть к еще более могучим силам, чем те, что, использованные накануне, породили эту неожиданную проблему. К тому же, колдун не считал себя вправе грубо, против воли человека, изменять его духовный мир, рискуя порвать тонкие нити души и, в стремлении к благу принести лишь одно зло.

Эта невозможность что-либо изменить страшно расстроила его – он не привык проигрывать. Чувство беспомощности слишком долго не охватывало его, и он успел забыть, как с ним совладать. Многие годы он был выше всех обстоятельств, ему казалось, что возможно абсолютно все. И вот теперь выходило, что он, несмотря на все свое могущество, не в силах убедить лишенного дара отказаться от наивных заблуждений.

А еще Шамаш разозлился на себя – ему нужно было раньше обо всем этом подумать, еще тогда, когда он столь неосмотрительно принял имя бога. И то, что он не осознавал, чем может обернуться простое желание следовать тропам этого мира, не могло быть оправданием.

Колдун решил вернуться в свою повозку, и, в одиночестве, как следует обдумать все произошедшее, надеясь найти способ изменить то, что для него было неприемлемым.

Он так глубоко погрузился в размышления, что совсем забыл о больной ноге, неловко ступил на нее… И мир утонул в яркой вспышке боли. Перехватило дыхание. Перед глазами все закрутилось, смешалось, готовое совсем поблекнуть. Тело перестало слушаться разума, и колдун бы непременно рухнул, как подкошенный, в снег, если бы Атен, заметив, что с Шамашем что-то неладно, не успел вовремя подскочить к нему, подхватить, поддерживая.

– Что с Тобой? – откуда-то издалека, словно сквозь толстый слой снега, донесся до колдуна его взволнованный голос.

Караванщик крутил головой, ища помощь. Но дозорных, как назло, видно не было, остальные спали, сраженные предрассветной дремой.

И тут где-то вдали настороженно завыл ветер. Среди звезд заскользили черные тучи. Снег, потеряв свой прежний нарядный блеск, померк, становясь жгуче-холодной тенью.

Атен не сразу смог отвести взгляд не на шутку встревоженных глаз от появившихся столь внезапно знаков приближения метели.

"Госпожа Айя гневается на меня! – мелькнуло у него в голове. – О, я несчастный! Я не должен был говорить с Шамашем о том, чего Он еще не в состоянии осознать, вновь возвращая за грань безумия! Горе мне! Даже звери и те нашли в себе силы удержаться, делая вид, что не узнают Его, а я… О, великая богиня, я так виноват…!"

Атен хотел побыстрее перенести Шамаша под защиту шатра, передать в руки лекаря, надеясь, что тот, искусный мастер своего ремесла, сможет помочь. Но в первый миг он не смог даже сдвинуть Его, потерявшего сознание, с места, таким тяжелым Он оказался. И, все же, караванщик не сдавался. Поспешно закинув руку Шамаша себе на плечо, придерживая, не давая соскользнуть, он с трудом довел-дотащил его до шатра, прислонил к боку одной из крайних повозок, шепча:

– Сейчас, сейчас… – торговец замер, раздираемый на части страхами, снедаемый чувством вины. А еще была растерянность. И беспомощность, когда он понимал, что должен как можно быстрее бежать за помощью, но боялся оставить Шамаша одного хотя бы на миг…

Атен медлил, надеясь, что дозорные, встревоженные предвестниками метели, бросятся искать хозяина каравана… Но мгновения, долгие, как сама вечность, текли загустевшей патокой, а вокруг, как прежде, не было ни души…

Караванщик уже почти решился… И тут рука Шамаша дрогнула, напряглась, глаза открылись. Их пристальный взгляд был осмысленным и, все же, каким-то бесконечно далеким.

Прошло несколько долгих, как сама вечность мгновений, прежде чем он, глубоко вздохнув, выпрямился. Схватившись правой рукой за край повозки, Шамаш взглянул на караванщика, замершего с ним рядом, не в силах пошевелиться.

– Спасибо, – чуть слышно одними побелевшими губами прошептал колдун.

– Прости меня, я… – Атен не мог говорить, горячий ком, подкативший к горлу, не давал вздохнуть.

– Это я должен просить прощение за то, что так напугал тебя, – он шевельнулся, устраиваясь поудобнее, оперся спиной о бок повозки, немного отстранившись от пришедшего ему на помощь человека. – Мне следовало помнить о больной ноге и щадить ее…

Атен лишь кивнул, пряча глаза, не желая, чтобы кто-то увидел в них слезы радости – Шамаш был все тем же, произошедшее ничуть не изменило его.

Караванщик окинул быстрым взглядом пустыню.

Словно подтверждая его мысли, та стала успокаиваться. Ветра вернулись в свои глубокие норы, вздыхая и шебарша снегом, устроились в них и затихли. Грозные тучи, еще миг назад готовые взять власть над небесами, заковав их в свои холодные оковы, поспешно отступили. Вдалеке показались дозорные, обходившие шатер…

– Подожди, я сейчас позову… мы отведем Тебя в повозку… лекарь… – его речь была сбивчивой, слова не связываясь в фразы, перескакивали с одного на другое.

– Ничего не надо, – остановил его Шамаш. – Со мной уже все в порядке, – убрав руку с плеча караванщика, он, опираясь на деревянный край повозки, попытался сделать шаг, но Атен резко остановил его:

– Что Ты?! Так Ты можешь снова потерять сознание! Позволь мне помочь!

Колдун скользнул взглядом по лицу хозяина каравана, читая по его чертам то, чего недоговаривали слова. Глаза сощурились. Шамаш никак не ожидал от торговца такой настойчивости, особенно после последнего разговора. Он думал, что ложная вера способна пробудить лишь слабость, раболепие да смирение и был рад, что ошибся хотя бы в этом.

– Хорошо, – не видя никакой нужды без всякой на то причины упрямо возражать, проговорил он. – Только никого не зови. Незачем из-за меня поднимать на ноги весь караван, – он положил руку Атену на плечо, опершись, сделал первый шаг, стараясь не касаться снежного наста больной ногой.

– И разреши лекарю осмотреть Тебя, – в чем-то караванщик был готов уступить, боясь перегнуть палку, вновь вызвав гнев богов, однако в другом собирался идти до конца. – С болезнью нельзя шутить.

– Я сказал – все дело в ноге, – Шамаш взглянул на него с едва заметным укором. – Мне нужно просто отдохнуть.

– Однако…

– Торговец, – теперь укор звучал и в голосе, более не скрываясь в тени понимания, – хватит об этом. Я достаточно сведущ в врачевании, чтобы знать, что мне скажет лекарь.

"Конечно, – вздохнув, думал караванщик, – ведь Ты сам научил этому искусству первого из лекарей. Но… – в его глазах вспыхнула боль, – но это было до того, как…"

– Прошу Тебя…

– Хорошо, будь по-твоему, – у него просто не было сил спорить с ним.

– Так я позову…

– Не сейчас, – маг не дал ему договорить, торопясь остудить жар холодом. – Вечером.

– Хорошо, пусть так, – Атен вздохнул. Хотя это и было не совсем то, чего он добивался, но он и так был удивлен своей дерзостью: надо же, осмелиться спорить с самим повелителем небес! К тому же, ему стало казаться, что он начал понимать… – Ты боишься испортить Мати праздник?

Заглянув в глаза Шамаша, он понял, что угадал, прежде чем получил ответ.

– Она будет беспокоиться. Ни к чему это. Пусть нынешний день станет для нее мгновением счастья и радости в потоке по большей части тусклых и однообразных месяцев дороги.

– Да будет так, – караванщик слишком любил Мати, чтобы не согласиться с Шамашем.

– Вот и хорошо, – колдун улыбнулся, сделав еще несколько шагов, одной рукой тяжело опираясь о плечо караванщика, а второй держась за край повозки, потом поморщился, вновь пронзенный острой, как удар молнии, болью и остановился, отдыхая. – Эдак нам придется долго добираться, – он испытующе взглянул на Атена.

– Тебе незачем мучить Себя. Я позову дозорных, и мы перенесем… – но остановился, заметив, что Шамаш качнул головой:

– Мне известен другой способ, – тихо молвил он, не сводя взгляда с караванщика, стремясь увидеть и оценить его реакцию на то, что он собирался сказать. – Я мог бы прибегнуть к дару…

– Так чего Ты ждешь! – воскликнул Атен, чувствуя, как затрепетала душа при мысли о том, что он станет свидетелем нового чуда.

– Умение летать… Вашим магам оно дано?

– Да. Конечно, не всем, некоторым…

– Это все, что я хотел узнать. Спасибо, – колдуну нужно было лишь убедиться, что хозяин каравана понимает, что эта способность присуща людям, и не воспримет ее как проявление божественности.

Он на миг прикрыл глаза, позволяя магии покинуть свое убежище в глубине его сознания и теплой янтарной волной заполнить все тело. Еще мгновение – и его ноги оторвались от земли. Воздух подхватил тело, окутал со всех сторон тонкой прозрачной дымкой, бережно поддерживая, не давая соскользнуть вниз. И только тогда, убедившись, что дар подвластен ему в нынешнем мире в той же степени, что и в покинутом, он открыл глаза и убрал руки, не нуждаясь более в опоре.

Маг уже собрался двинуться в сторону своей повозки, стремясь достичь ее прежде, чем караванщики проснутся, но вынужден был остановиться, заметив выражение лица Атена.

В чертах, глазах хозяина каравана, было что-то такое, что заставило колдуна поспешно загнать магию обратно, в закутки сознания, благодаря судьбу за то, что, вопреки обыкновению, он не стал взмывать высоко в небо, а лишь чуть-чуть приподнялся на землей. Он мог преспокойно разбиться – воздушная стихия не терпит ошибок. Впрочем, и так удар, пришедшийся по больной ноге, заставил его, согнувшись, схватиться за борт повозки. Но на этот раз он не позволил боли взять над собой верх. Отодвинув ее в сторону, словно ненужную вещь, Шамаш взглянул на караванщика:

– Что я на этот раз сделал не так? – в его голосе звучала безнадежность. Колдун никогда раньше не думал, что столкнется с такой уймой проблем на земле, открытой магии.

– Божественный ореол… – еле слышно прошептал караванщик. Он был готов пасть ниц, и лишь пристальный взгляд Шамаша удерживал его на ногах.

– Какой еще ореол? – он устал, безумно устал. За все время, проведенное в этом мире, он впервые так долго был на ногах. И прошлая ночь… Колдуну не составило никакого труда построить магический мост. Но вот провести по нему не только множество спавших людей, за чьими душами приходилось постоянно следить, дабы они не унеслись к воздушным духам, навсегда покидая тела, но и бодрствовавших животных, в страхе шарахавшихся от всего незнакомого, непонятного, которых Шамаш вынужден был полностью подчинить своей воле, заставляя ступить на прозрачный мост… И теперь еще эта совершенно неожиданная проблема…

– Лучи… Золотые… Окружавшие… Бога Солнца… Когда… – только и сумел пробормотать Атен в ответ. Язык отказывался слушаться, мысли застывали…

– Так, – Шамаш заставил себя медленно вдохнуть, потом выдохнуть, успокаиваясь. – Ты-сказал-что-тебе-знаком-этотдар, – он говорил неспешно, выделяя каждое слово, привлекая к сказанному все внимание собеседника.

– Но ореол…

– Черные боги, – процедил колдун сквозь сжатые зубы. Он с трудом сдерживал себя. В конце концов, он был только человеком и его терпение было не безграничным, хотя до сих пор ему ни разу не приходилось измерять его глубину. – Это свечение лишь отблеск дара, помогающего мне держаться в воздухе – и более ничего! Я не птица, у меня нет крыльев, чтобы летать как-то иначе!

– Но лучи… – караванщик не то что не понимал, даже не слышал Шамаша, несмотря на все старания последнего. Он лишь смотрел на него восхищенным, полным благоговейным трепетом взглядом.

Колдун махнул рукой: как можно пытаться что-то объяснить тому, кто одурманен фантазиями настолько, что не в силах понять смысла ни единого слова? Тяжело опираясь о бок повозки, он двинулся к пологу шатра, который трепетал на вновь начавшем просыпаться ветру.

Удивительно, но именно этот ветер сделал то, чего не сумел добиться Шамаш. Ощутив его холодное дыхание на своих щеках, услышав ворчливое бормотание, наконец, почувствовав щекотание в носу, караванщик, чихнув, наконец, очнулся. Его глаза вновь осмысленно взглянули на окружающий мир, различая нависшее над пустыней напряжение, заморозившее первое мгновение зари. Атен встрепенулся, бросился к Шамашу:

– Обопрись о мое плечо… – он хотел помочь своему богу, шедшему с таким трудом, но колдун резко отстранился от него, откинул руку.

– Оставь меня! – его лицо было мрачным и бледным, голос полон напряжения и боли. – Никогда не думал, что скажу это кому-нибудь… Лучше бы уж ты ненавидел меня, презирал, гнал прочь! Тогда бы я хоть знал, что ты видишь во мне человека. Ты же отнимаешь у меня само право жить!…Торговец, если ты не в силах избавиться от этого наваждения, скажи. Я уйду из каравана!

– Если Ты хочешь… – караванщик опустил голову, видя во всем свою вину. За несколько коротких мгновений ему удалось прогневать двух величайших богов, которые доселе были столь благосклонны к каравану. Он уже начал думать: его смерть, избавит ли она от проклятия всех остальных? Если да – он готов…

– Нет, – Атен уж было в ужасе сжался. В первый миг ему показалось, что Шамаш прочел его мысли, произнося сейчас жестокий приговор всему каравану. Но тот говорил совсем о другом, отвечая на произнесенные слова, а не потаенные мысли. – Я не хочу уходить. Мне здесь хорошо. Я не надеялся, что чужой мир примет меня, а он дал мне куда больше, чем тот, в котором я был рожден. Я обещал твоей дочери, что не покину ее и должен сдержать слово. Однако это слепое обожествление… Оно вынуждает меня…

– Я изменюсь! Я постараюсь… – караванщик бросился к Шамашу, схватил за руку. В его глазах стояла мольба – он просил понять и простить. И еще. В них было то, чего не мог не заметить колдун – решимость взять всю вину на себя и, не добившись снисхождения, унести ее с собой в черные пещеры смерти.

Вздохнув, Шамаш положил руку на плечо караванщика, показывая, что готов принять помощь. Вновь все его старания как-то охладить пыл Атена разбились вдребезги. Впрочем, лучше уж так, чем иначе. Опасность, которой подвергся бы караван, потеряй он хозяина, готового лишить себя жизни, была куда ближе и отчетливее всех грядущих пока еще безликих проблем.

– Ты очень похож на своего брата, – спустя какое-то время проговорит колдун. Атен взглянул на него с удивлением и Шамаш продолжал: – Такой же упрямый фантазер. Это несет вам много бед и хлопот, и, вместе с тем, позволяет найти выход там, где его, казалось бы, и нет вовсе.

– Он думал, что я болен, – хозяин каравана вздохнул. Пусть в ходе последнего разговора с братом они все выяснили, однако… – Может быть, так оно и есть, – сейчас Атен был готов согласиться с чем угодно, лишь бы боги перестали гневаться на него. – Вы говорили обо мне…

– Нет. Я не считаю возможным обсуждать человека за его спиной. Хотя Евсей и хотел убедить меня, что подобный обычай – глупость…

Тем временем они подошли к повозке Шамаша и колдун, тяжело опустившись на край, первым делом провел рукой по пологу, снимая с него заклятие, а затем заглянул внутрь, проверяя, все ли в порядке с его маленькими подопечными. Те сладко спали, прижавшись боками, согревая друг друга своим теплом. Взгляд колдуна потеплел, на губы легла тихая, немного печальная улыбка. Потом он вновь повернулся к стоявшему подле караванщику.

– Мне бы не хотелось возвращаться к этому разговору, но, боюсь, у меня нет выбора, – взгляд Шамаша пронзал насквозь, проникал в саму душу. – Я могу заставить тебя отказаться от заблуждения силой… – он заметил, как караванщик сжался, втянул голову в плечи, словно готовясь к удару, и поспешно продолжал: – Однако, несмотря на все мои опасения, я продолжаю считать, что любой человек вправе совершать все те ошибки, которые ему суждены. Только не навязывай их другим, – он вновь поморщился, удобнее устраивая раненую ногу.

– Я сделаю все, что Ты велишь!

– Тогда хотя бы веди себя со мной, как прежде.

– Хорошо, – караванщик сделал над собой усилие, заставляя подчиниться, и почувствовал… Оцепенение начало спадать, душа немного успокоилась, отыскав себе, наконец, место, где можно было бы передохнуть. Его вера осталась неизменной, но она более не заставляла гореть сердце слепым пламенем. Вернулась уверенность и твердость: "Хозяин каравана должен быть сильным, особенно хозяин такого каравана", – он вобрал в себя теплый, сладковатый воздух, исполненный духом огненной воды. – Я позову лекаря.

– Мне казалось, мы решили…

– Рана открылась, – не дав Шамашу договорить, он быстро коснулся его колена. Ладонь окрасилась в алый цвет, незаметный в сумраке предрассветья на черных брюках. – К вечеру Ты потеряешь слишком много крови.

– Я сам остановлю…

И вновь караванщик прервал его:

– Человек нуждается в помощи друзей. Лишь боги способны обходиться своими силами.

Шамаш, усмехнувшись, качнул головой:

– В прежнем мире никто не решался спорить со мной, – его голос звучал спокойно, скрывая все чувства, что теплились у него в груди. – Это было бесполезно – я всегда настаивал на своем, не отступая до самого конца.

– Тебя слушали – значит, любили и почитали.

– Как человека.

– Твои друзья были магами? – если богу так хочется верить в реальность вызванного тяжелой болезнью бреда – что ж, пусть будет так.

– Да. Но какое это имеет значение?

– Для нас Хранители – полубоги. Есть города, в которых их обожествляют не только после смерти, но и при жизни.

– Это по меньшей мере странно.

– Не в нашем мире, зависящем от дара Хранителей в большей степени, чем остальные островки мироздания от воли всех небожителей вместе взятых.

– Не в вашем мире… – вздохнув, повторил колдун. Он нахмурился, взгляд сощуренных глаз скользнул по маленькому клочку земли, защищенному куполом шатра. Караванщик так и не понял, согласен ли Шамаш с этой мыслью или нет. Так или иначе, спустя какое-то время он продолжал: – Может быть, именно поэтому ты не понимаешь, что я пытаюсь тебе сказать… Вот что. Время зари – наилучшее для общения с богами и духами. Конечно, я понимаю, что ты услышишь лишь то, что хочешь услышать… Но, может быть, даже этого будет достаточно. Я верю: боги не оставят твой вопрос без ответа.

"Но мне не о чем Их спрашивать! – хотел воскликнуть Атен. – Я уже говорил с госпожой Айей и Она подтвердила… – но промолчал, вспомнив, как разгневалась на него богиня снегов за то, что он продолжал упрямо настаивать на своем, пытаясь переубедить Шамаша. – Лучше согласиться… Сделать вид, что я все понимаю, – отчетливо и уверенно говорил ему внутренний голос. – Я – всего лишь человек. И если богиня хочет, чтобы я скрывал от Него открывшуюся мне правду, да будет так. Она знает, что делает".

Все же, ему не хотелось обманывать Шамаша. И он решил найти слова, которые по отдельности были бы правдой, но все вместе…

– Я знаю, боги не хотят, чтобы я говорил с Тобой обо всем этом. Но Ты ведь понимаешь, как тяжело отказываться от стремления приблизить к себе чудо, переступить грань между миром реальности и легенд.

Колдун взглянул на Атена. Лицо караванщика было твердым и решительным. И лишь в глазах стояла мольба – они просили о доверии и понимании.

И Шамаш кивнул, прекращая все споры о вере раз и навсегда, забывая о них, словно ничего и не было вовсе.

– Зови врачевателя. Но потом я хотел бы принять участие в приготовлениях к празднику в честь твоей дочери.

– Конечно! – и обрадованный хозяин каравана поспешил за лекарем, насвистывая под нос какую-то веселую мелодию, услышанную когда-то страшно давно, еще в Эшгаре.

Глава 9

Мати снилась величественная женщина с длинными белыми волосами. Она была так светла, так прекрасна. Ее нежный мелодичный голос полнил воздух чудесным напевом восхитительной песни…

– Мама, – сквозь сон прошептала девочка. – Мамочка…!– Она была слишком мала, когда та умерла и почти не помнила ее, но всегда представляла себе именно такой.

– Я с тобой, милая, – донесся да нее легким дуновением ветра нежный, исполненный доброты и заботы, голос. – С днем рождения. Счастья тебе.

– Мама, мама, – быстро, боясь, что та исчезнет, заговорила она. – Пожалуйста, побудь со мной, хотя бы один день, этот день! Я хочу, чтобы ты была рядом, хочу чувствовать твое тепло!

– Иди ко мне, милая, – женщина наклонилась, раскрыв объятья. И, сорвавшись с места, Мати бросилась к ней, прижалась к груди. Женщина взяла ее на руки, словно малышку, окружая своей любовью. Потом она опустилась на возникший из темноты прозрачный ледяной трон, посадила девочку себе на колени: – Я всегда рядом с тобой, дорогая моя, в твоем сердце, в твоей душе. Я – часть тебя.

– Да, но я так хочу видеть тебя, держать руку, чувствовать твое тепло… – она сжала пальцы матери и вздрогнула – они были так холодны!

– Прости, дорогая, – женщина осторожно высвободила руку из ладони девочки, потом погладила ее по волосам.

– Я понимаю, – Мати почувствовала, как у нее по щекам покатились слезы. На миг ей стало так больно, страшно… Но как же быстро это чувство ушло! Оно лишь коснулось ее своим крылом, а затем ему на смену пришел покой. – Тебя нет. Ты спишь среди вечных снегов. Но ведь ты пришла ко мне сейчас, во сне! Неужели нельзя, чтобы… Ведь сегодня мой день рождения! – ей так хотелось, чтобы случилось чудо. – Мама, я попрошу Метелицу, Она отпустит тебя ко мне из своего лунного дворца!

– Моя милая девочка, я и есть Метелица, – в ее глазах было столько любви, они так влекли к себе, что хотелось погрузиться в их синие просторы с головой и остаться навсегда. – Я всегда рядом с тобой. Ты – часть меня, я – часть тебя. Я живу тобой, смотрю на мир твоими очами. Когда ты плачешь – я рыдаю вместе с тобой, когда тебе весело, и я смеюсь.

– Да, – она прижалась к ней, теребя в руках серебряную бахрому белоснежной шали. Она всегда мечтала услышать эти слова, которые стали бы исполнением самой тайной, заветной мечты. И все же… – Но ведь это только сон! Я знаю, что сплю. И когда я проснусь… – ей снова стало грустно, глаза обожгли горючие слезы.

– Успокойся, дорогая, – Айя баюкала ее, прогоняя печаль, наполняя сердце покоем и радостью. – Я никогда тебя не покину. Ни наяву, ни во сне. Всякий раз, когда ты будешь заглядывать в свое сердце, стремясь найти в нем лекарство от одиночества, я буду приходить к тебе. Милая, неужели сон – это так мало? Чего в жизни больше – яви или фантазий, надежд, мечты?

– Если бы я не знала, что все это только сон! – ей так хотелось обмануться! Но эта грань, она казалась столь же очевидной, нерушимой, как черта, отделявшая город от снежной пустыни.

– Разве это плохо? – на губы женщины легла улыбка. – Способность осознавать во сне то, что ты спишь – один из самых великих даров. Благодаря этому ты сможешь путешествовать по странам сновидений, тебе откроются самые сказочные миры, которых ты никогда не увидишь наяву, ты поймешь многое из того, что закрыто для живущих лишь жизнью света, пройдешь тысячу дорог, вместо той одной, что тебе дарована судьбой.

– Но как я смогу? Я не в силах сделать и шага…!

– Ты просто еще не научилась ходить, дорогая.

– Ты научишь меня? Ну пожалуйста! Я так хочу увидеть чудеса!

– Когда я рядом с тобой, я – это ты, и пока ты не овладеешь этим искусством, оно не будет ведомо и мне.

– Но как же быть?

– Попроси Шамаша рассказать о путешествиях во сне. Он – вечный странник. Ему ли не знать.

– Да, конечно! – девочка радостно подпрыгнула. Ей захотелось броситься бежать, поскорее отыскать мага, но Метелица остановила ее, удержала в своих объятьях.

– Постой, дорогая. Еще один миг, прежде чем ты проснешься. Дай мне налюбоваться тобой. В твоих глазах я вижу себя такой юной…! – ее очертания начали тускнеть, голос становился все более тихим и далеким. – С днем рождения, дорогая. Тебя ждет прекрасный, радостный день. Я вижу, вижу: все приготовили тебе замечательные подарки. И один из них… Альматейя, моя маленькая Айя, один из них и от меня тоже…

– Мама…! – вскрикнула девочка, схватилась за холодную белоснежную руку, пытаясь удержать, не давая уйти, боясь потерять навсегда, но…

– Что ты, милая? – донесся до нее совсем другой голос.

Девочка открыла глаза и увидела склонившуюся над ней Лину.

– Тебе приснился холодный сон? – она погладила девочку по голове, успокаивая.

– Нет, нет! – ей хотелось вернуться назад, она не успела так о многом спросить… Но она не могла. Мати застонала: – Это был такой чудесный, сказочный сон! Мне так не хотелось просыпаться!

– Прости, лапушка, но ты закричала… – рука женщины дотронулась до лба Мати, проверяя, уж не заболела ли та. Но нет, жара не было. И хотя глаза девочки продолжали лихорадочно блестеть, от них не веяло болезнью, в них светилась, переливаясь, радость, прикосновение к чуду, соединенные с грустью расставания и обидой за то, что все так быстро закончилось. – Раз это был добрый сон, значит, – улыбнувшись, продолжала Лина, – боги поспешили первыми поздравить тебя с днем рождения.

– Да, – девочка потянулась, словно котенок, мечтательно глядя сквозь пространство куда-то в неизвестность. – Ко мне приходила Метелица…

– Ну конечно, милая, как же иначе? Ведь именно Она помогала тебе появиться на свет. Она – твоя вторая мама – мама по душе… А теперь, если ты проснулась, давай-ка умываться и одеваться. Ты ведь не собираешься весь день рождения проваляться под одеялом? Вот-вот начнется праздник. Все так ждали его, так готовились. А праздновать не могут – новорожденная-то до сих пор где-то пропадает, – она пододвинула поближе миску с горячей водой, взяла в руки тряпицу.

– Я сама!

– Конечно. Ты ведь уже совсем большая, – Лина продолжала улыбаться. Мати всегда нравилось, когда с ней возились, ухаживали, словно за крохой, не желавшей взрослеть. И вот теперь, в день рождения, когда сами боги готовы видеть даже в старике ребенка, она хочет вести себя как взрослая. "Удивительно! Нет, второй такой, как эта малышка, не сыскать в целом свете!" – думала она.

Между тем Мати старательно умылась, стирая последние следы сна.

А потом женщина достала принесенное ею платье. Увидев его, девочка застыла, не в силах отвести глаз. Оно было таким красивым! Нежно синего цвета, сделанное из прекраснейшего легкого шелка, похожего на ту ткань, из которой боги сшили купол небес, с кружевной оборкой, серебряным шитьем.

– Это мне? – только и сумела прошептать она.

– Подарок твоего отца. Он так хотел угодить тебе! И, – глаза женщины с вызовом взглянули на девочку, – очень расстроится, если ты не наденешь его. Он решит, что тебе не понравился подарок.

– Я…Я… – ее руки коснулись шелка. Он был таким мягким, так ласкал кожу. – Оно мне очень нравится! – ее лицо сияло счастьем. Но вдруг на него набежала тень: – Только разве можно? Ведь мы в пустыне, не в городе! Я замерзну…

– А тебе сейчас холодно?

– Нет, – она только сейчас обратила внимание, как тепло в повозке, даже жарко! Одеяла, откинутые еще во сне, сиротливо лежали в стороне. – Но почему? – все было так странно…Она не могла понять…Если, конечно, не произошло чудо, ведь Айя же обещала, что ее ждет чудесный день.

– Это часть сюрприза…И чем скорее ты переоденешься, тем скорее узнаешь все остальное.

Ей не пришлось уговаривать девочку, которая уже сама спешила снять тяжелые шерстяные одежды, накрученные на тело как капустные листья на кочерыжку, и надеть платье…

Мати глубоко вздохнула. Ей сразу стало так легко! От платья пахло цветами, солнечным утром в городском саду. Оно навевало самые прекрасные мысли и сказочные фантазии. Пока она сидела, рассматривая свою обнову, прислушиваясь к ней, как к живому существу, Лина заплела волосы девочки в косу, незаметными движениями руки превращая белую атласную ленту в большой, похожий на распустившийся бутон розы, бант.

– Теперь вот это, – она протянула ей белые гольфы, длинные, до самого колена, с забавными синими шариками-помпонами наверху. – И это, – в ее руках появились маленькие аккуратные туфельки. – Наш с Лисом подарок тебе. И мы тоже расстроимся, если ты не наденешь…

– Что ты, Лина, они такие замечательные! – Мати все так нравилось, одежда казалась просто чудесной, жалко только, что нет зеркала – ей страстно хотелось полюбоваться собой… Но она знала: эти хрупкие отражающие стекла – лишь для городов. Им не место в караване. – И в самый раз!

– Мы очень старались угодить тебе, – женщина улыбнулась.

– Спасибо! – девочка на миг приникла к ее груди.

– Осторожно, милая, ты помнешь платье, – нет, всякий раз, когда Лина видела Мати, ей страстно хотелось собственную дочку. Пусть у нее уже было два сына, но… "Атен не будет против. Законы каравана говорят, что если семья может прокормить третьего ребенка, ей разрешается… У нас богатый караван. И Лис подарит мне дочку!" – Ну, ты готова? Тогда пошли! – и она отодвинула полог.

Девочка осторожно выглянула наружу. Ей вдруг стало неуютно, страшно от того, что ждало ее за гранью маленького привычного мирка повозки. Но эта неизвестность так манила… И Мати выскользнула наружу.

– О, ты уже проснулась! Ну наконец-то! А я-то начал думать, что ты собираешься проспать весь день и нам придется праздновать без тебя, – усталые, покрасневшие от бессонной ночи глаза отца лучились добротой и счастьем. Его малышка была так красива – ну просто маленькая богиня!

– Ну что ты, папочка! – воскликнула Мати, подбежав к нему. – Ведь сегодня мой день рождения! Не могу же я проспать день, который ждала целый год!

– Чей день рождения? Ах твой день рождения! Ну тогда поздравляю, милая. Будь счастлива, дочка, – он поцеловал ее в щечку, прижал к груди, затем осторожно взял за ушки. – И сколько же раз мне нужно за них потянуть? Одиннадцать? Чтобы ты выросла большая, красивая…

– Ну все, папочка, хватит, – смеясь, девочка прижала ладошками уши, пряча. – Мне очень понравился твой подарок!

– Так приятно видеть тебя столь красивой и счастливой, что, думается мне, себе я сделал куда больший подарок, нежели тебе.

– Пап, а это платье магическое? Почему мне в нем совсем не холодно? – и тут она заметила, что отец тоже сменил теплые одежды пустыни на легкие городские штаны и косоворотку. И Лина была в одном цветастом сарафане, и остальные караванщики, стоявшие рядом, дожидаясь своей очереди, чтобы поздравить новорожденную… Мати оторвала удивленный взгляд от людей, все еще не понимая, что происходит, посмотрела вокруг… И не узнала шатер.

Сколько долгих дней и ночей ей пришлось провести под защитой этого купола, когда вокруг бушевала метель и караван не мог сдвинуться с места! Время тащилось тогда медленно и, изнывая от скуки, Мати успевала обшарить каждый крохотный уголок шатра. Она знала каждую складочку на тяжелой коже, заменявшей собой небо, каждый огонек в костре, каждый шаг белой, прочной будто покрытой ледяным слоем земли.