Текст книги "Мертвая зыбь"

Автор книги: Юхан Теорин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

10

Йерлоф не сразу ответил на вопрос Джулии про Нильса Канта. Какое-то время он смотрел поверх ее плеча в темноту за окном.

– Семья Кант жила здесь, поблизости, – наконец сказал Йерлоф, – в большом желтом доме. Они давно поселились в Стэнвике, еще до того как мы здесь построили этот дом.

– Я помню, что, когда была маленькой, там жила какая-то тетка.

– Это была мать Нильса – Вера, – продолжал Йерлоф. – Она умерла, по-моему, году в шестидесятом, а до самой смерти она много лет жила там одна. Вера была богатая… Ее родня владела лесопилкой в Смоланде, а она сама – большим участком земли вдоль берега. Но, как мне кажется, особой радости деньги ей не принесли. Я слышал, что ее родственники до сих пор ссорятся и никак не могут поделить наследство, поэтому ее вилла стоит пустая и ветшает. Хотя возможно и другое: там никто не хочет жить.

– Вера Кант… – проговорила Джулия. – Я ее совсем плохо помню. По-моему, ее не очень любили?

– Да, она была слишком желчной, злопамятной и нелюдимой, – ответил Йерлоф. – Если бы, к примеру, твой дедушка хоть чем-то ее задел, то Вера ненавидела бы и его, и твою маму, и тебя, и даже твою собачку до конца жизни. Гордости в ней имелось много, а еще больше – спеси. Непростая была дамочка. К примеру, не успел ее муж помереть, как она тут же взяла свою девичью фамилию.

– И что, она никогда не выходила в поселок?

– Нет, Вера была настоящим отшельником, – сказал Йерлоф. – Она сидела на своей вилле и тосковала по сыну.

– Так что же он сделал? – опять повторила свой вопрос Джулия.

– Да много чего… – сказал Йерлоф. – Когда Нильс был еще маленький, его сильно подозревали в том, что он утопил своего младшего брата, здесь, в бухте. Определенно можно сказать только одно: они с братом находились там вдвоем, когда все случилось. Нильс потом говорил про несчастный случай… Так что правду никто, наверное, никогда не узнает.

– Вы что, дружили?

– Нет, что ты! Он был намного моложе. А потом я стал подолгу пропадать в море, так что мы почти и не сталкивались. Я помню его ребенком.

– А когда он вырос?

– Взрослым я его не видел, – произнес он наконец. – Он всегда держался подальше от деревни, а потом и вовсе пропал, как я уже говорил. – Йерлоф поднял руку и указал на стеллаж в углу комнаты: – Там стоит книга про Нильса Канта. В ней кое-что про него написано, конечно, далеко не все, что можно было бы рассказать. Вон та, на третьей полке сверху, с желтым корешком.

Джулия поднялась и пошла к стеллажу, она посмотрела на третью полку и в конце концов нашла нужную книгу. Джулия прочитала название на обложке: «Преступления на Эланде». Она вопросительно посмотрела на Йерлофа.

– Да, это та самая. Один из коллег Бенгта Нюберга из «Эландс-постен» написал ее несколько лет назад. Прочитай, тогда узнаешь больше.

– О'кей. – Джулия посмотрела на часы. – Но, наверное, уже не сегодня вечером.

– Конечно, нам пора укладываться, – согласился Йерлоф.

– Я бы хотела переночевать в моей старой комнате, – сказала Джулия, – если ты не возражаешь.

Йерлоф не возражал. Сам он выбрал спальню, которую они с Эллой делили много лет. Их старой кровати, конечно, уже давно не было, но две новые стояли на том же самом месте. Пока Йерлоф ходил в туалет, Джулия постелила ему кровать, потому что возня с наволочками и пододеяльниками стала теперь для Йерлофа чем-то вроде особо сложного вида спорта, наподобие греко-римской борьбы.

Когда Джулия закончила и ушла в свою комнату, Йерлоф стянул с себя кальсоны и нижнюю рубашку и забрался в кровать. Матрас был жестким, по крайней мере, жестче того, к какому он привык. Некоторое время он лежал, слушая тишину, и думал. Он больше не чувствовал себя здесь дома, по крайней мере в сравнении с Марнесским приютом. Для Йерлофа было совсем не просто признать, что он стал слишком старым и больше не может жить в Стэнвике один, так что переезд в Марнесс, наверное, был правильным решением. Что оставалось делать, если нет сил помыть посуду и сварить себе кофе?

Ветер снаружи зашелестел листьями, и вскоре Йерлоф задремал. Во сне ему привиделось, что он спит на каменной кровати на дне каменоломни.

Йерлоф видел над собой небо глубокого синего цвета, дул ветер, но густой туман понизу затягивал все вокруг.

Наверху, на самом краю, стоял Эрнст Адольфссон; его темные пустые глазницы смотрели куда-то поверх каменоломни.

Губы Йерлофа зашевелились, ему хотелось спросить своего старого друга: он ли действительно сбросил вниз Кантов камень, и если он, то зачем. Но противный шепот за спиной Эрнста заставил того обернуться.

– Это я их всех замочил, – прошелестел тихий голос Нильса Канта. – И еще: Йерлоф… я хочу передать тебе привет от внука.

Наверное, как обычно, Нильс Кант брел откуда-то с пустоши, с дробовиком на спине. Он вот-вот должен был появиться из-за угла дома Эрнста. Йерлоф поднял голову и затаил дыхание, он с нетерпением ждал. Вот сейчас Йерлоф увидит Нильса Канта – взрослого или даже постаревшего. Может быть, он стал совсем лысый, а может, поседел.

Но Нильс так и не показался. Эрнст повернулся, пошел туда, откуда слышался голос Нильса, и медленно растаял в тумане, бесследно, как корабль-призрак. Йерлоф кричал ему вслед, но напрасно, Эрнст исчез.

В конце концов Йерлоф проснулся, переполненный мучительной болью за Эрнста.

– Сверни налево, – приказал Йерлоф Джулии, когда на следующее утро они ехали по дороге.

Джулия посмотрела на него и притормозила.

– Мы же вроде в Марнесс ехали? – спросила она. – В твою общагу.

– Мы и поедем туда, но чуть погодя, – сказал Йерлоф. – Сначала мы здесь, в Стэнвике, кофе попьем.

Несколько секунд Джулия разглядывала его и потом свернула налево. Они покатили обратно, к дороге вдоль побережья. Йерлоф непроизвольно посмотрел на свой береговой дом – целы ли окна.

– Еще раз налево, – скомандовал Йерлоф и махнул рукой в сторону дома возле дороги, – нам туда.

Джулия притормозила и развернулась, совершенно не заботясь о том, чтобы посмотреть в зеркало заднего вида, как, впрочем, и вперед: машин не было.

– Там живет какая-то старушка, – сказала она, останавливая машину перед домом. – Я ее видела позавчера… Она гуляла с собачкой.

– Ну, не такая уж и старушка, – возразил Йерлоф. – Астрид Линдер, всего-то шестьдесят семь или, может, шестьдесят восемь стукнуло. Она только недавно вышла на пенсию, всю жизнь проработала врачом в Боргхольме. Но родилась тут, в Стэнвике.

– И она что, в Стэнвике круглый год живет?

– Теперь да. Я вот уехал из своего дома, а Астрид, когда овдовела, поступила как раз наоборот: вернулась обратно.

Йерлоф открыл дверцу машины. Он почувствовал, как ноют суставы, стоило ему только пошевелиться, вздохнул и сказал:

– Но она, конечно, чуть пободрее, чем я.

Йерлофу удалось самому опустить ноги на землю, но Джулии пришлось обойти машину кругом и помочь ему подняться. Йерлоф поблагодарил ее коротким кивком, и они пошли к дому.

Он поглядел по сторонам.

– Когда я в Стэнвике, то притворяюсь, будто действительно верю, что во всех домах по-прежнему живут люди. Мне иногда кажется, что даже занавески на окнах шевелятся, на дороге мелькают какие-то тени, если посмотреть краем глаза. Все знают, что привидения так видно лучше всего.

Джулия ничего не ответила. Она открыла деревянную калитку в низкой каменной стене. Двор за калиткой не блистал зеленью, зато там имелась мебель. На низкой терраске из известняка вокруг белого пластикового стола были расставлены четыре таких же стула. Возле них фарфоровый серый гном в зеленом колпаке улыбался морю застывшей улыбкой.

Из дома послышался истошный лай, хотя они еще не успели позвонить.

– Тихо, Вилли! – прикрикнул на собачку женский голос, но Вилли угомоняться не собирался.

Едва дверь открылась, вокруг них запрыгало бело-коричневое существо. Йерлоф едва не упал, и ему пришлось ухватиться за Джулию.

– Тихо ты, балбес! – прикрикнула Астрид на собачку.

Она стояла в дверях, маленькая, седая и, на взгляд Йерлофа, очень красивая.

– Привет, Астрид.

Астрид удалось ухватить фокстерьера за ошейник, после чего она подняла голову и сказала:

– Привет, Йерлоф, ты опять дома? – Затем она увидела Джулию и тут же спросила: – Ой, да никак ты новую девчонку с собой приволок?

Хотя солнце и светило, но помогало это слабо: осенний ветер был просто ледяным и пробирал до костей. Несмотря на это, Астрид Линдер подала кофе снаружи на террасе. Сама хозяйка надела плотную зеленую шерстяную кофту, а Йерлофу принесла одеяло.

– Как бы мне не окоченеть, – сказал Йерлоф.

– Думаю, ничего, зато здесь свежий воздух, – ответила Астрид и пошла за кофейником.

Она вернулась и помимо кофе принесла блюдце с печеньем.

Йерлоф представил Джулию как свою младшую дочь. Они с Астрид исполнили ритуал формального знакомства, потом немного поговорили о неуемной энергии Вилли, хотя песик в конце концов угомонился, забрался под стол и лег между ними. Никто ни слова не упомянул об Эрнсте.

Йерлофу казалось, что Астрид не встречалась с Джулией, наверное, поэтому он удивился, когда та неожиданно негромко сказала:

– Ты, вероятно, меня не помнишь… но я тогда была вместе со всеми, в тот день, то есть мы с мужем…

Джулия сидела напротив Йерлофа по другую сторону стола, и он увидел, как на нее подействовали слова Астрид. Сначала она как будто окаменела, потом приоткрыла рот, зашевелила губами, как будто про себя подыскивала слова.

– Спасибо, – произнесла она, – я действительно не запомнила… Такой был день, все перевернулось.

– Понимаю, понимаю, – закивала Астрид и отпила кофе. – Такая кругом беготня была, полиция катера в море выслала, но никто не знал, где искать. Одна группа пошла вдоль воды на юг, а мы с другой – на север, вдоль берега. Мы все шли и шли, смотрели на воду, заглядывали под все перевернутые лодки, буквально за каждый камень. А потом стемнело, и мы уже больше ничего не видели, собственной руки уже разглядеть нельзя было… И тогда пришлось поворачивать обратно. Ужасно, просто ужасно.

– Да, – сказала Джулия, глядя в свою чашку. – Его весь вечер искали, пока не стемнело.

– Да, ужасно, – повторила Астрид. – Он не первый, да, боюсь, и не последний, кто пропал в проливе.

Над столом повисла тишина. Ветер дул порывами. Вилли стало холодно, и он прижался к ногам Астрид. Потом Йерлоф сказал:

– Недавно нашлась сандалия мальчика.

Он не отрываясь смотрел на Астрид, но боковым зрением заметил удивление на лице Джулии.

– Да ну? – удивилась Астрид. – И что она была в воде?

– Нет, – ответил Йерлоф, – на суше. Похоже, что кто-то хранил ее много лет. Но пока мы не знаем, кто бы это мог быть.

– Ну и дела, – протянула Астрид. – Но разве это не… разве он не утонул?

Джулия поставила чашку на блюдце, но ничего не сказала.

– Похоже, что нет, – сказал Йерлоф. – Тут все непросто… Мы мало что знаем.

– А тот, про которого ты вчера говорил, Йерлоф, – спросила Джулия, – Нильс Кант, как ты думаешь, может, он что-нибудь знает про Йенса?

– Нильс Кант? – в недоумении произнесла Астрид и посмотрела на Йерлофа. – А с чего это вы про него заговорили?

– Да вчера как-то к слову пришлось.

Джулия переводила неуверенный взгляд с Астрид на Йерлофа, как будто бы она сказала что-то совершенно неуместное.

– Я просто подумала… что, может, он тут замешан. Ну потому что с ним и раньше проблемы были.

Астрид вздохнула.

– А я думала, что про Нильса Канта все уже давным-давно забыли, – сказала она. – После того как он куда-то подался из Стэнвика…

– Вообще-то так оно и есть, – перебил ее Йерлоф, – и лучшее доказательство этому – то, что до вчерашнего дня Джулия про Нильса Канта вообще не слышала.

– Он был, по-моему, на год старше меня, – продолжила Астрид, – но все же в школе мы учились в одном классе. Мне казалось, он всегда был в плохом настроении. Я никогда не видела его довольным. По-моему, он был крупный и часто дрался. Мы, девочки, его боялись, и мальчишки – тоже. Если бывала драка, то ее непременно затевал Нильс, но он всегда умудрялся сваливать вину на других.

– Я его по школе совсем не помню, я был старше, чем Кант, – сказал Йерлоф, – но мне про драки Йон Хагман рассказывал.

– А потом Нильс начал работать в семейной каменоломне, – продолжила Астрид, – но там тоже ничего хорошего не получилось.

– Да, был там какой-то скандал. Один из грузчиков чуть не утонул, по-моему. – Йерлоф покачал головой. – А ты помнишь, Астрид, как одна шхуна сгорела на следующую ночь после ухода Нильса из каменоломни? «Изабелль» она называлась. Ее уже загрузили, и она стояла в Лонгвике, в гавани; капитан проснулся среди ночи оттого, что на борту был пожар. Чтобы огонь не перекинулся на другие корабли, ее с трудом успели взять на буксир и отвести от пирса. Выгорела «Изабелль» дочиста, провели расследование, заключение было – самовозгорание. Но многие здесь, в Стэнвике, говорили, что «Изабелль» поджег Нильс Кант. Вот, наверное, тогда все и началось.

Джулия вопросительно посмотрела на Йерлофа:

– Началось что?

– Ну, как тебе сказать… Нильс Кант из паршивой овцы превратился в козла отпущения: что бы плохого ни происходило, во всем всегда винили его.

– Да нет, не во всем, – заметила Астрид, – только в самом плохом, в настоящих преступлениях: поджоги, кражи… или когда скот искалеченный домой возвращался…

– Ну, и во всяких бедах тоже, – сказал Йерлоф. – Когда крыло у ветряной мельницы ломало или когда лодки с привязи в море уносило…

– Вообще-то его можно было подозревать в чем угодно, – добавила Астрид, – по нему было видно, что он на все способен.

– Но это все началось не просто так, – заметил Йерлоф. – У Нильса Канта была своя история. Строгий отец, который не давал ему спуска и умер, когда Нильс был еще маленький, а с другой стороны – мать, которая все время твердила, что Нильс лучше всех на свете. Так что рос он не в самой лучшей обстановке.

Астрид закивала, затем помолчала, какое-то время размышляя, потом тихо спросила:

– Я вчера наше радио слушала, там говорили про несчастный случай… Йерлоф, когда будут похороны?

Йерлоф про себя отметил то, как быстро Астрид постаралась сменить тему. Если, конечно, Астрид только не считала, что Нильс Кант каким-то образом причастен к смерти Эрнста.

– Как я понял, в среду, – ответил Йерлоф. – Я разговаривал с Йоном, он мне так сказал.

– А где пройдет служба? В Марнесской церкви?

– Ну да, – буркнул в ответ Йерлоф и поднял чашку с кофе. – Хотя странно: та же самая колокольня, которая Эрнста и порешила.

– Эрнст всегда был очень осторожным, когда работал с камнем, – заметила Астрид, – и я никак не могу понять, что ему там, на обрыве, понадобилось.

Йерлоф покачал головой, но ничего не сказал.

– Ну что, и это все? – удивилась Джулия после кофе у Астрид, когда они сели в машину и направлялись обратно в Марнес.

– Кто все? – спросил Йерлоф.

– Те, кто живут в Стэнвике. Мы повидались со всеми?

– Более или менее, – ответил Йерлоф, – со всеми, кто по-настоящему живет в Стэнвике. Есть, конечно, те, кто приезжает сюда по выходным из Боргхольма и Кальмара. Душ пятнадцать или двадцать, я их не так хорошо знаю.

– А летом здесь что творится?

– Нашествие, – ответил Йерлоф, – все забито курортниками, их обычно несколько сотен и становится все больше и больше, они все время новые дома строят. И, наверное, столько же каждую неделю приезжает в кемпинг Йона. Здесь летом живет больше людей, чем тогда, когда я был маленьким. Муравейник какой-то, но в Лонгвике еще хуже, потому что там есть стоянки для катеров и яхт, да еще и гостиница на берегу.

– Да я помню, как здесь обычно бывало летом, – заметила Джулия.

Йерлоф вздохнул:

– Наверное, я не должен жаловаться. Народ с материка приезжает сюда с деньгами.

– Но все всегда хорошо не бывает, – сказала Джулия и притормозила перед поворотом к Марнессу. – Кругом чужие, не знаешь, чего ожидать.

– Да, летом так и бывает, – согласился Йерлоф. – Примерно как у тебя, в большом городе: люди приходят, уходят, никто ничего не знает, никто ничего не видит.

– Ну почему летом? Осенью – то же самое. Вот сейчас, к примеру, в Стэнвике нет никого, кто бы мог…

Внезапно Джулия замолчала, что-то припоминая.

– Астрид обычно все вокруг замечает, – сказал Йерлоф, потом пригляделся к Джулии и спросил: – В чем дело?

– Я тут вспомнила… Эрнст сказал, что он ждал гостя, – ответила Джулия, – когда его позавчера возле нашего дома встретила. Он мне тогда предложил: «Заходи и посмотри на мои скульптуры, я буду рад, но только не сегодня вечером, я жду гостя» – или что-то в этом роде.

– Он так сказал? – спросил Йерлоф, задумчиво глядя перед собой на дорогу.

– И это что, тоже как-то связано с Нильсом Кантом?

– Может быть.

– Ты хочешь сказать, это он приходил к Эрнсту?

– Нет, я так не думаю, – ответил Йерлоф.

В машине стало тихо. Они проехали мимо Марнесской церкви, и Йерлоф тут же вспомнил про предстоящие в среду похороны – неизбежная церемония, но от этого ничуть не более приятная.

– Ты знаешь больше, чем рассказываешь, – произнесла Джулия.

– Да, но не намного. Это действительно так, у нас есть кое-какие предположения, я хочу сказать, у Йона и у меня.

И тут же с грустью подумал, что свои идеи и соображения были и у Эрнста.

– Ты понимаешь, что это не игра, – негромко ответила Джулия. – Йенс мой сын.

– Я это знаю.

Йерлофу очень захотелось попросить дочь перестать говорить о Йенсе как о живом.

– Я тебе обязательно скоро расскажу все, что знаю.

– А зачем ты упомянул про сандалию Йенса у Астрид? – спросила Джулия.

– Для того чтобы эту новость услышало как можно больше людей, – объяснил Йерлоф. – Можешь быть уверена, Астрид наверняка постарается. Это не печенье печь, в этом она мастерица. – Он посмотрел на Джулию. – Ты полицейским вчера про сандалию не рассказывала?

– Да нет… Ты знаешь, я как-то про другое думала. И с чего мы должны были о ней говорить?

– Как тебе сказать… Кое-что может сдвинуться, точнее, подтолкнуть кое-кого.

– Подтолкнуть кого?

– Никогда не знаешь наверняка, – сказал Йерлоф.

В этот момент они подъехали к приюту. Джулия опять помогла ему выбраться из машины.

– Что ты собираешься сейчас делать? – спросил он.

– Да я не знаю… Может быть, пойду на кладбище.

– Хорошо. Иди. У Эллы на могиле есть светильник, ты можешь в него свечку поставить. У меня есть в комнате.

– Конечно, – сказала Джулия, и они вместе пошли к двери.

– Ты поброди по кладбищу. После того как зажжешь огонь на могиле мамы, подойди к левой стене и посмотри на другие могилы.

– Хорошо, а зачем? – поинтересовалась Джулия и нажала кнопку, чтобы открыть дверь.

– Ты поймешь, как только увидишь, – ответил Йерлоф.

11

Джулия стояла на Марнесском кладбище и смотрела на могилу Нильса Канта. Это оказалось самое последнее захоронение в длинном ряду могил у кладбищенской стены. На надгробии было вырезано: «Нильс Кант» – и годы: «1925–1963». Надгробие выглядело низким, безликим и непритязательным, самый обычный известняк – очень может быть, что из каменоломни в Стэнвике. Также очень вероятно было и то, что надпись на нем вырезал Эрнст Адольфссон. Камень простоял здесь уже больше тридцати лет и потихоньку начал покрываться лишайником. Могила поросла сухой желтой травой, никаких цветов тоже не было.

Джулия никак не могла понять, почему никто не удосужился упомянуть Нильса Канта как возможного подозреваемого в исчезновении Йенса. Возможно, именно поэтому в качестве своего рода объяснения Йерлоф и послал ее сюда, на это безлюдное кладбище на окраине Марнесса. И сейчас она могла увидеть своими собственными глазами доказательство того, что Нильс не имел никакого отношения к пропаже ее сына. В 1972 году Кант являлся мертвым уже десять лет. Ответ и доказательство были высечены на камне перед ней.

Еще один тупик.

Рядом, метрах в двух, стояло еще одно надгробие, тоже из известняка, но повыше и пошире. На нем тоже были вырезаны имена и годы: «Карл Эйнар Андерссон, 1889–1935» и «Вера Андерссон Ф. Кант, 1897–1972». Ниже, буквами поменьше, темнела еще одна надпись: «Аксель Теодор Кант, 1929–1936». Наверное, это был младший брат Нильса Канта. Тот, который утонул и чье тело так и не нашли.

Тут бы Джулии самое время было повернуться и уйти восвояси, но она случайно заметила, как ветер шевельнул какой-то маленький белый лоскуток за надгробием Нильса. Она остановилась, подошла поближе и наклонилась.

Действительно, ветер старался не зря: там лежал белый конверт, прижатый парой высохших роз.

«Кто-то ведь положил за надгробие розы, и это было относительно недавно», – подумала Джулия. Темно-красные лепестки совсем высохли, тем не менее они еще не успели облететь. Когда она подняла конверт, то почувствовала, что он влажный. Если там и было что-то написано, то это смыл дождь.

Джулия огляделась: на кладбище по-прежнему не было ни души. В полусотне метрах от нее высилась белая Марнесская церковь, но, когда Джулия проходила мимо, она подергала за ручку двери и постучала: было заперто, никто не отозвался.

Она быстренько сунула конверт в карман куртки и отошла от могилы.

Джулия вернулась к могиле матери и убрала желтые березовые листки, которые успели упасть за те несколько минут, пока она отсутствовала. Джулия наклонилась, посмотрела, горит ли в фонарике поминальная свеча, – горела.

Она вернулась к машине, ей предстояло проехать меньше километра до центра Марнесса.

Когда Джулия была маленькой, вылазки в Марнесс она считала настоящим приключением. Еще бы – в отличие от Стэнвика с единственным торговым павильончиком там находились настоящие магазины, где можно купить игрушки. И это было замечательно.

Сейчас, когда Джулия въехала в этот маленький поселок, единственное, что показалось ей замечательным, – так это бесплатные, в отличие от Гётеборга, автомобильные парковки. Одна стоянка была возле ИКЕА, вдоль короткой главной улицы, и еще одна – пониже, возле Марнесской гавани. Джулия выбрала вторую. Там стоял небольшой кабачок с крутым названием – «Моби Дик. Ресторан и паб». Столики, по крайней мере те, что у окон, пустовали, хотя до обеда оставалось едва ли полчаса.

Гавань оказалась маленькой, и легко можно было заметить, что в ней нет ни одной яхты, как, впрочем, и ни одного рыболовного катера. Джулия вышла из машины и прошла по безлюдному бетонному пирсу, вытянувшемуся в море, как будто указывая на горизонт. Она постояла там несколько минут и посмотрела на серое море, легонько морщившееся от небольших волн. В море тоже было пусто. Но где-то там, вдали, к северо-востоку, находился Готланд, а по другую сторону Балтийского моря – Восточная Европа с новоиспеченными, или староиспеченными, государствами: Эстония, Латвия и Литва, отколовшиеся от Советского Союза. Целый мир, в котором Джулия никогда не была.

Она повернулась и медленно зашагала по главной улице, никого не встретив. Она прошла мимо маленького бутика, цветочного магазина, ненадолго остановилась у банкомата, чтобы снять деньги. Чек ясно напомнил ей, что, как обычно, у нее паршиво с деньгами, и она быстренько скомкала его и выбросила.

Над следующей дверью висела пластмассовая табличка «Эландс-постен», буквами поменьше – еще одна надпись: «Ежедневная газета для всего Северного Эланда».

Джулия помедлила несколько секунд, но потом вошла.

Маленький бронзовый колокольчик забрякал у нее над головой, когда Джулия открыла дверь. Помещение оказалось небольшим, очень светлым, но дышать там было нечем – все прокурено. У входа располагалась стойка секретаря, за которой никого не было, а за ней, в глубине, – сама редакция: два письменных стола, заваленные газетами и бумагами. На каждом – по гудящему компьютеру, за которым сидели двое пожилых мужчин. Один седой, другой лысый как колено. Оба в джинсах и в жеваных рубашках. На столе лысого стояла табличка «Ларе Т. Блом», у седого таблички не было. Но Джулия его и так узнала – Бенгт Нюберг. Тот самый репортер, который мухой прилетел на происшествие в каменоломне. Джулия тогда увидела его в окно, и Леннарт Хенрикссон сказал ей, кто он.

На стене висели варианты шрифтов заголовка, набранные большими жирными буквами: «Смерть в каменоломне. Трагический несчастный случай».

«Разве не каждая смерть в результате несчастного случая трагедия?» – подумала Джулия.

– Чем могу помочь? – спросил Бенгт Нюберг. Похоже, он не узнал ее.

Он посмотрел на Джулию сквозь толстые стекла очков, когда она подошла к стойке.

– Какое-нибудь объявление?

– Нет, – ответила Джулия, которая, по правде говоря, и сама-то толком не понимала, почему ее занесло в редакцию. – Я тут мимо проходила… Я сейчас живу в Стэнвике, и… мой сын пропал.

Она заморгала. И зачем она это сказала?

– Ах так, – сказал Нюберг, – но здесь у нас не полиция, она в следующем здании.

– Спасибо, – поблагодарила Джулия и почувствовала, как ее сердце упало, будто она сказала что-то болезненно неприличное.

– Или ты хочешь, чтобы мы об этом написали?

– Нет, – быстро сказала Джулия, – я пойду в полицию.

– Когда он пропал? – спросил другой мужчина, Ларе Блом. У него был низкий хриплый голос. – В котором часу? Где? Здесь, в Марнессе?

– Нет, это вообще-то все не сегодня случилось, – ответила Джулия. Она чувствовала, что краснеет все сильнее и сильнее, как будто бы врет обоим газетчикам. – Мне надо идти, спасибо.

Она быстро повернулась и вышла, спиной чувствуя их взгляды.

Стоя на тротуаре, она глубоко вдохнула холодный воздух и попробовала расслабиться. Какого черта она поперлась в редакцию и заговорила о Йенсе? Она вообще-то не имела обыкновения вести беседы с незнакомыми людьми. А здесь и подавно: местечко маленькое, все друг друга знают, каждый приезжий на заметку. Как ей не хватало сейчас Гётеборга, где люди воспринимали друг друга с таким же интересом, как дрова в поленнице, и рассекали по тротуарам, не замечая друг друга.

Чтобы не вышло еще хуже, она отошла от двери «Эландс-постен» и тут же увидела еще одну табличку: «Полиция», – с желто-голубым значком сверху. К двери под табличкой был приклеен стикер. Джулия поднялась по двум ступенькам и прочитала выведенную черной тушью надпись: «Участок работает по средам с 10.00 до 12.00».

Сегодня была пятница, все закрыто. Интересно, что они делают, если что-то случается в Марнессе не в среду, а в какой-нибудь другой день? Но бумажки с разъяснением этого животрепещущего вопроса не оказалось.

Она посмотрела в окно и увидела, как внутри кто-то двигается. Не успела Джулия сойти с бетонных ступеней, как за дверью что-то загремело. Дверь открылась, на пороге обозначился Леннарт Хенрикссон. Ей показалось, что он улыбался.

– Я увидел, что ко мне пришли, – сказал он. – Ты как себя сегодня чувствуешь?

– Привет, – пробормотала Джулия, – я – хорошо… Я думала, здесь никого нет, прочитала на бумажке.

– Я знаю, что должен находиться здесь лишь по средам два часа, но в другое время я тоже здесь. Хотя, конечно, это секрет, а то мне больше работать придется. Заходи.

На Леннарте была длинная черная форменная куртка, рация и портупея с револьвером, так что Джулия спросила:

– Тебе куда-то нужно идти?

– Ну да, я собирался на обед. Ну заходи ненадолго.

Он отступил в сторону, приглашая Джулию войти.

Заведение Леннарта оказалось явно постарше, чем редакция газеты, которую столь удачно посетила Джулия. Но здесь было чисто, на подоконнике стояли цветы, и никакого запаха сигарет. Напротив двери стоял письменный стол, все бумаги на нем лежали в аккуратных стопках. Компьютер, факс, телефон – все как по линеечке. Над столом – полка с папками и рекламный плакат экстренной линии полиции для любителей наркотиков. На другой стене – большущая карта Северного Эланда.

– Классная контора, – сказала Джулия.

Леннарт Хенрикссон явно относился к тем людям, кто любит порядок, и Джулии это нравилось.

– Что, на самом деле? – спросил Леннарт. – Она здесь уже тридцать лет.

– Только ты тут работаешь?

– Сейчас – да. Летом обычно народу больше, но в это время года – только я. Зажимают помаленьку. – Он безрадостно посмотрел вокруг и добавил: – Посмотрим еще, сколько эта контора будет открыта.

– А что, собираются закрывать?

– Возможно, большие шефы все время об этом говорят – насчет того, что средства надо экономить. Они считают, что все должно сосредоточиться в Боргхольме, это будет, дескать, лучше и дешевле. Но я надеюсь, что все-таки продержусь здесь до пенсии.

– Ты уже обедала?

– Нет. – Джулия покачала головой и обнаружила, что голодна.

– Пообедаем вместе? – предложил Леннарт.

– Да… наверное.

Джулия так и не смогла придумать какую-нибудь отговорку, чтобы сказать «нет».

– Хорошо, мы пойдем в «Моби Дик», я только выключу компьютер и включу автоотвечик.

Пять минут спустя Джулия опять была у гавани, но на этот раз вместе с Леннартом. Они вошли в лучший ресторан Марнесса. Правда, Леннарт объяснил насчет того, что лучший был и единственным в поселке. Интерьер в «Моби Дике» оказался в морском стиле, с картами, сетями, всякими старыми деревяшками и веслами, развешанными по темным панелям стен. К обеду народ подсобрался, почти наполовину ресторан заполнился. Слышались негромкие разговоры и бряканье посуды. Несколько любопытных лиц повернулись посмотреть на Джулию, когда она вошла, но перед ней щитом двигался Леннарт. Он выбрал столик немножко на отшибе, у окна, выходящего на море.

«Когда же ты в последний раз бывала в ресторане?» – задала себе вопрос Джулия и не смогла вспомнить. Для нее было очень непривычно сидеть за столом с кучей чужих людей вокруг, но она заставила себя дышать глубоко и ровно и спокойно встретить взгляд Леннарта.

– Привет, добро пожаловать.

Мужик со здоровенным пузом, в рубашке с закатанными рукавами подал им два обтянутых в кожу меню.

– Привет, Кент, – сказал Леннарт и взял меню.

– Что будете пить в такой шикарный день?

– Я – легкое пиво,[40]40
  В Швеции дозволяется пить легкое пиво на службе. (Примеч. пер.)


[Закрыть] – ответил Леннарт.

– Мне, пожалуйста, воды со льдом, – сказала Джулия.

Конечно, первым ее желанием было заказать бокал красного вина, а еще лучше – графин, но Джулия мужественно подавила этот порыв. Трезвость – норма жизни. Ничего страшного: по всему миру люди обедают в ресторанах – и ничего.

– Блюдо дня сегодня лазанья.

– Хорошо, пойдет, – ответил Леннарт.

– И мне тоже, пожалуйста.

Джулия кивнула и заметила темно-зеленую татуировку, расплывшуюся от времени, выглядывавшую из-под закатанного рукава трактирщика, когда он потянулся за меню. Похоже, какие-то буквы в рамочке – имя или, может быть, название корабля.

– Салат и кофе входят в цену, – добавил трактирщик и юркнул в кухне.

Леннарт поднялся, чтобы взять салат, Джулия пошла следом.

– Леннарт! – послышался мужской голос с другой стороны зала, когда они возвращались к своему столу. – Леннарт!

Полицейский тихо вздохнул.

– Я скоро вернусь, – негромко сказал он Джулии и пошел к мужчине, который звал его. Пожилой, с красным лицом и в когда-то голубом комбинезоне. Джулия одна сидела за столом и смотрела, как он, жестикулируя, что-то объясняет Леннарту, умудряясь при этом оставаться мрачным и угрюмым. Леннарт спокойно и коротко ответил, и краснорожий принялся жестикулировать опять.