Текст книги "Мертвая зыбь"

Автор книги: Юхан Теорин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

– Ну… – протянул Аксельссон, – я вроде как припоминаю, что там имелось заключение о смерти из Южной Америки. Корабль был грузовой компании «Мальм». В Боргхольме в мастерской, что возле стоянки для грузовиков, нашелся хлопец, который чуток балакал по-испански. Он и прочитал… Там было написано, что Нильс Кант утонул и пробыл в воде довольно долго, прежде чем его выловили. Так что покойничек выглядел не очень здорово. Люди опасались насчет того, что Вера Кант затеет скандал или что-нибудь в этом роде, всем хотелось поскорее закопать Канта и жить дальше.

Аксельссон посмотрел на Йерлофа и пожал плечами.

– Так что меня не спрашивай, – завершил он и вложил еще один кусочек кувшинки в пруд на картине Моне. – Я его только в могилу опустил, сделал, понимаешь, свою работу и пошел домой.

– Понимаю, Тоштен.

Аксельссон пристроил к месту еще один кусочек пазла, какое-то время смотрел на результат своего труда, потом перевел взгляд на настенные часы и неторопливо поднялся.

– Вечерний кофе, – напомнил он. Но прежде чем выйти из комнаты, Тоштен остановился, обернулся и спросил: – А ты-то сам как вообще думаешь, Йерлоф? Лежит Нильс Кант в своем гробу?

– Наверняка, – тихонько ответил Йерлоф, стараясь не смотреть в глаза старому могильщику.

Когда Йерлоф поднялся наверх, миновало уже семь часов, до вечернего кофе оставалось полчаса. Рутина. Все в Марнесском приюте было рутиной.

«Но разговор с Тоштеном Аксельссоном получился интересный, – подумал Йерлоф. – Он многое дал». Может быть, он был немного слишком разговорчив, равно как и настойчив, и, судя по задумчивому виду Аксельссона, в результате расспросы навели его на размышления.

Можно было к гадалке не ходить, что и дня не пройдет, как по коридорам Марнесского заведения разнесутся слухи о странном интересе Йерлофа к Нильсу Канту. Мало-помалу они выйдут за стены приюта. Но пусть так и будет. Собственно, этого он и хотел. Так сказать, расшевелить муравейник – глядишь, что-нибудь и проявится.

Йерлоф тяжело опустился на кровать и взял с прикроватного столика свежий номер «Эландс-постен». У него не хватило времени прочитать газету с утра, а, честно говоря, скорее не хватило духу. Происшествие со смертельным исходом в Стэнвике было главной новостью. Заметка красовалась на первой полосе вкупе с одной из фотографий Бенгта Нюберга: каменоломня и стрелка, указывающая на то место, где произошло несчастье.

Согласно заключению полиции Боргхольма, это был несчастный случай. Эрнст Адольфссон попытался передвинуть каменную фигуру у края каменоломни, оступился, упал вниз, потянув ее за собой. Никаких оснований считать это преступлением не было.

Йерлоф прочитал лишь начало статьи Бенгта Нюберга. Потом он перелистал газету дальше до менее значительных новостей – насчет сроков аренды в Лонгвике, пожара на скотном дворе на окраине Лётторпа, о выжившем из ума восьмидесятиоднолетнем старике, который несколько дней назад вышел на прогулку на юге Эланда и бесследно исчез на пустоши. Сомнений в том, что его найдут, особенно не было.

Йерлоф сложил газету, положил ее обратно на столик, и тут ему на глаза попалось портмоне Эрнста. Йерлоф не дотрагивался до него с того момента, когда вернулся сюда из Стэнвика. Он взял портмоне, открыл, посмотрел на банкноты и еще более толстую пачку квитанций. До денег он не дотронулся, но неторопливо взялся перебирать квитанции, внимательно рассматривая каждую.

По большей части это оказались чеки из магазинов, в основном продуктовых, в Марнессе или Лонгвике, также попадались написанные от руки расписки насчет продажи скульптур.

Йерлоф продолжал свое занятие, собираясь добраться до последней бумажки, до самого последнего дня, когда работа Эрнста, изображавшая колокольню Марнесской церкви, упала на него самого. Но он ничего не нашел.

Он опять просмотрел листочки, и вдруг ему в глаза бросилось кое-что необычное – маленький желтый билет в музей. На билете было напечатано «Музей древесины Рамнебю» и виднелся синий штемпель, что билет использован, и дата 13 сентября.

Йерлоф положил билет на прикроватный столик. Остальные квитанции и расписки из портмоне Эрнста он сцепил скрепкой и положил в ящик стола. Потом он сел за письменный стол, достал свой блокнот для записей и начал обдумывать первое предложение. Он взял ручку, подумал еще и написал две памятки.

Первая: «Вера Кант улыбалась, когда Нильса хоронили».

Вторая – Эрнст ездил на лесопилку родни Кантов в Рамнебю.

Потом, он заложил страницу блокнота билетом из музея, закрыл его и продолжал сидеть за столом, ожидая времени вечернего кофе.

13

Первый стакан вина проскочил для Джулии совершенно незаметно. Она видела перед собой кухню Астрид, стол, саму Астрид, но в первую очередь подрагивающее в бокале красное вино. Ожидая, точнее, предвкушая, Джулия протянула руку – и вот чудо: пустой бокал на столе. Она чувствовала во рту вкус вина, и приятно согревающая волна алкоголя прошлась по ее телу. У Джулии появилось такое чувство, что она наконец-то встретила старого доброго друга после долгой разлуки.

В кухонное окно было видно, что день подходит к концу, солнце садится. Ноги Джулии ныли, потому что пришлось изрядно потрудиться: она хорошо поездила сегодня по побережью на велосипеде.

– Еще бокальчик хочешь? – спросила Астрид.

– Да, спасибо, – ответила Джулия, изо всех сил стараясь казаться спокойной и невозмутимой, – это будет очень кстати.

Даже если бы сейчас ей налили уксуса, она и его выпила бы с удовольствием.

Второй бокал Джулия попыталась пить помедленнее. Она позволила себе сделать лишь пару глотков, а потом заставила себя поставить бокал на стол и вздохнула.

– Что, у тебя был трудный день? – спросила Астрид.

– Можно сказать и так, – ответила Джулия, – но в общем-то ничего выдающегося не произошло.

Джулия крутила педали и доехала по берегу до соседнего поселка Лонгвик, там и пообедала. Потом у нее была встреча с пожилым фермером, точнее, куроводом, который продает яйца. Хотя на самом деле Джулия хотела встретиться с его братом. Тем самым, который когда-то сказал, что ее сын Йенс был убит, не просто мертв и лежит в земле, а именно убит.

– Да, трудный день, – повторила Джулия и допила второй бокал.

Эту ночь Джулия тоже собиралась провести внизу, в домике у моря. Небо было усыпано звездами.

Джулия смотрела на звезды, они, наверное, ее единственные друзья на пустынном берегу. На восточном крае неба серо-белой плиткой висела луна. Джулия стояла на темном, как уголь, берегу и с полчаса рассматривала звезды, потом пошла в дом. Из дома она видела отсвет фонаря во дворе дома Астрид по другую сторону дороги. Свет горел и в других домах по обе стороны побережья, но очень далеко, почти как звезды. И только фонарь во дворе Астрид ободряюще говорил Джулии о том, что она не одна в темноте, вокруг есть другие люди.

Джулия уснула неожиданно быстро и легко и проснулась, хотя в этом не было никакой необходимости, ровно через восемь часов. Ее разбудил звук волн, которые накатывались на берег и убегали обратно. Неприглаженный каменный ландшафт как будто гордился своей свободой и натуральностью.

Джулия открыла дверь и смотрела на волны, стараясь не думать о костях. Она поднялась в главный дом, чтобы помыться и приготовить завтрак. А потом, когда Джулия бродила по двору, она нашла старый дамский велосипед за сараем. Она подумала, что, наверное, это Ленин. Он был плохо смазан, проржавел, но, как ни странно, шины были накачаны и держали воздух.

Этот велосипед и вдохновил Джулию на поездку в Лонгвик. Она подумывала найти того старого фермера, которого, кажется, звали Ламберт, и попросить у него прощения, что много лет назад она на него накинулась.

Дорога вдоль берега оказалась довольно паршивой: щебенка, ямы, пыль. Но ехать по ней было можно, тем более что вокруг было необыкновенно красиво. Впрочем, красиво, как всегда: пустошь справа и переливающаяся поверхность моря всего в нескольких метрах от обрыва слева. Когда Джулия проезжала мимо каменоломни, она старательно смотрела в другую сторону, хотя не могла избавиться от одной мысли: остались там еще пятна крови Эрнста или нет.

В остальном ее велосипедный вояж был сплошное удовольствие: солнце пригревало сбоку, ветер легонько подталкивал в спину.

До Лонгвика было недалеко – пять километров, но он казался совсем другим поселком, больше и, так сказать, другого пошиба. Здесь имелся настоящий пляж, засыпанный песком, гавань для яхт и катеров, большие дома с отдельными квартирами в центре и прибрежные домики по обоим берегам.

«Участки на продажу», – прочитала Джулия надпись на табличке у дороги. Здесь вовсю строили, она видела ограды, размеченные площадки, новые дорожки, уходящие в пустошь и заканчивающиеся грудами кирпича и досок.

Разумеется, помимо пристани возле гавани была гостиница – длиной во весь пляж, трехэтажная, с большим рестораном.

Там Джулия и пообедала в компании ностальгии. Когда-то давно она ходила сюда на танцы. Когда Джулия, тогда еще подростком, приезжала сюда на велосипеде с другой ребятней из Стэнвика, гостиница была намного меньше, но уже тогда претендовала на некую роскошь. Прямо на пляж выходила большая деревянная веранда, там они и танцевали до полуночи. В паузах, когда меняли пластинки с американской и английской рок-музыкой, было отчетливо слышно, как в темноте поблизости шумят волны. Джулия хорошо помнила запах пота, лосьона для бритья, сигаретного дыма. В первый раз она попробовала вино здесь, в Лонгвике. Иногда, когда ей случалось совсем припоздниться, ее кто-нибудь из ребят подвозил домой на тарахтящем мопеде. Мопед несся во всю прыть, и, конечно, они были без шлемов. Они неслись вперед, сквозь темноту, в полной уверенности, что жизнь чудесна, а впереди ее ждет только прекрасное.

Сейчас веранды не было и в помине, зато в гостинице появились светлые просторные конференц-залы и собственный бассейн.

После обеда Джулия начала читать книгу, которой ее снабдил Йерлоф, ту, которая называлась «Преступления на Эланде». В главе «Убийца, который остался безнаказанным» она прочитала про Нильса Канта. О том, что он сделал летом 1945 года на пустоши, и потом не то продолжение, не то заключение этой истории:

«Кто были те, одетые в военную форму, два человека, которых Нильс Кант на пустоши так хладнокровно лишил жизни прекрасным весенним днем?

По всей вероятности, немецкие солдаты, которым повезло перебраться через Балтийское море. Скорее всего, в самом конце войны они вырвались из Литовской Курляндии, где шли ожесточенные бои. Немецкую группировку тогда окружила Красная армия, и единственной возможностью выбраться из этого котла было море. Поэтому немцы, гражданские и солдаты, шли на огромный риск, чтобы пересечь море и оказаться в Швеции.

Но с полной уверенностью ни о чем сказать нельзя. У убитых солдат не обнаружили документов или каких-либо вещей, позволяющих установить их личности. Они были похоронены как безымянные.

Но все же они оставили после себя след. Чего не знал Нильс Кант, оставляя мертвые тела лежать на пустоши, – так это то, что тем же утром в маленькой бухточке к югу от Марнесса нашли брошенную моторную лодку с немецким названием.

В открытой, наполовину залитой водой лодке помимо прочего обнаружили немецкие каски, дюжину ржавых консервных банок, котелок, сломанное весло и баночку с патентованным средством личного врача Гитлера доктора Теодора Морелля[44]44
  Морелль Теодор (ок. 1890–1948) личный врач Гитлера. Их отношения продолжались в течение девяти лет. Морелль использовал выгоды своего общения с власть имущими, чтобы обеспечить собственное будущее.


[Закрыть] от вшей, произведенным в Берлине специально для солдат вермахта. Конечно, такая находка не могла остаться незамеченной и возбудила всеобщее любопытство, так что многие жители Марнесса много раньше, чем Нильс Кант, узнали о том, что в округе появились чужаки. Люди уже начали разыскивать пришельцев.

Нильс Кант не закопал убитых им солдат, он даже не потрудился хотя бы прикрыть их тела. И, как это обычно бывает на пустоши, на трупы моментально набросились и буквально покрыли их тучи мелких стервятников, мухи, жуки, птицы, которые моментально затеяли драку над добычей. Этот гвалт было слышно еще издалека, и найти тела солдат было лишь вопросом времени. На них обязательно бы наткнулись, как и случилось».

Когда официантка гостиницы в Лонгвике пришла убрать со стола, Джулия закрыла книгу и задумчиво посмотрела на безлюдный песчаный пляж внизу.

Прочитать историю Нильса Канта оказалось интересно. Но он был мертв и похоронен, и Джулия не могла понять, отчего Йерлоф считал важным, чтобы она узнала про Канта.

– Я хочу заплатить сейчас, – сказала Джулия официантке.

– Сорок четыре кроны.

– Спасибо.

Официантка была молоденькая, наверное, около двадцати, и складывалось такое впечатление, что эта работа ей нравится.

– У вас круглый год открыто? – спросила Джулия, доставая деньги.

Для нее оказалось сюрпризом то, что здесь было так много людей, несмотря на осеннее время, – ив самом городе, и здесь, в гостинице.

– С ноября по март мы работаем только по выходным, обслуживаем конференции, – пояснила официантка.

Она взяла деньги, вынула из кармана фартука портмоне и стала отсчитывать сдачу.

– Сдачу можешь оставить, – сказала Джулия, посмотрела на серую воду за окном ресторана и продолжила: – Я вот что хочу спросить… Может быть, ты знаешь. Здесь, в Лонгвике, живет Ламберт? Ламберт… как его там по фамилии… Свенссон, или Нильссон, а может, и Карлссон. Ну да бог с ней, с фамилией, имя точно Ламберт. Живет здесь такой?

Официантка задумалась, немного помедлила и покачала головой:

– Ламберт? – переспросила она. – Такое имя не забудешь. Но я про такого, кажется, не слышала.

Джулия подумала, что девушка слишком молода, чтобы знать старожилов Лонгвика, она кивком поблагодарила официантку и встала из-за стола. И тут официантка сказала:

– Спроси у Гуннара. Гуннар Лунгер, он владелец гостиницы. Гуннар, по-моему, всех в Лонгвике знает. – Девушка повернулась, махнула рукой и стала объяснять: – Выходишь через главный вход, потом налево, доходишь до угла, поворачиваешь, там у него контора. Сейчас он должен быть на месте.

Джулия поблагодарила за совет и вышла из ресторана. За обедом она пила только воду со льдом. Это уже становилось привычкой. Ей было приятно выйти на холодный воздух с ясной головой. «Хотя, – подумала Джулия, миновав парковку, – перед разговором с Ламбертом успокоительное в виде красного вина было бы ей очень кстати. Как же там его – Свенссон, Нильссон или Карлссон?»

Джулия провела рукой по волосам и зашагала вокруг здания гостиницы. За углом она легко нашла деревянную дверь и табличку рядом, точнее, несколько табличек. На самой верхней было написано: «Конференц-центр. Лонгвик». Джулия открыла дверь и вошла в маленькую приемную. На полу лежал желтый ковролин, повсюду стояли искусственные растения.

Ей показалось, что она попала в какой-то офис в центре Гётеборга. Все то же самое, никакой разницы. Откуда-то изнутри доносилась негромкая музыка. Хорошо одетая девушка сидела за стойкой, к ней наклонился молодой человек в белой рубашке, они о чем-то разговаривали. Оба посмотрели на Джулию так, как будто бы она прервала их на чем-то важном, но девушка моментально переключилась и поздоровалась с Джулией с профессиональной улыбкой. Джулия тоже поздоровалась, ощущая некоторую неловкость, как это всегда бывало с ней, когда она встречалась с незнакомыми людьми, и потом спросила про Гуннара Лунгера.

– Гуннар? – переспросила девушка и перевела взгляд на молодого человека у стойки. – Ты не знаешь, он с обеда вернулся?

– Ну да, – ответил молодой человек и кивнул Джулии. – Пойдем, я провожу.

Они прошли через короткий коридор, в конце которого была полуоткрытая дверь, молодой человек постучал и позвал:

– Папа? К тебе пришли.

– Да-да, – послышался голос из-за двери. – Заходите.

Кабинет оказался не особенно большой, но зато с панорамным окном во всю стену и просто фантастическим видом на море. За письменным столом сидел уже довольно пожилой мужчина, с седой шевелюрой, густыми кустистыми бровями, владелец гостиницы Гуннар Лунгер. На столе перед ним жужжала счетная машинка. На мужчине была белая рубашка, подтяжки, на спинке стула висел коричневый пиджак. Рядом со счетной машинкой лежал экземпляр «Эландс-постен». Гуннар одновременно занимался подсчетами и просматривал газету.

– Привет, – сказал он и поднял взгляд на Джулию.

– Привет.

– Я могу чем-нибудь помочь? – Лунгер улыбнулся, продолжая нажимать клавиши на машинке.

– Я только хотела спросить, – начала Джулия и шагнула к столу, – я ищу Ламберта.

– Ламберта?

– Ну да, Ламберта из Лонгвика… Ламберта Карлссона.

– Вообще-то Ламберт Нильссон, – поправил Лунгер. – Во всяком случае, других Ламбертов в Лонгвике нет.

– Точно… Конечно, Нильссон, – быстро сказала Джулия.

– Но Нильссон умер, – продолжил Лунгер, – если не ошибаюсь, пять, а может быть, шесть лет назад.

– Вот как?!

Хотя Джулия была в некоторой степени готова к тому, что только что услышала, тем не менее она почувствовала разочарование и огорчилась. Уже тогда, когда Джулия видела Ламберта в последний раз, он был довольно стар. Джулия очень хорошо запомнила, как Нильссон приехал тогда на мопеде, чтобы попробовать помочь раскрыть тайну исчезновения ее сына.

– А вот его младший брат, Свен-Улоф, жив, – добавил Лунгер и махнул рукой, указывая на что-то за спиной Джулии. – Его зовут Свен-Улоф Нильссон. Он живет на холме за пиццерией, и Ламберт раньше тоже там жил. Свен-Улоф продает яйца, увидишь двор с курами, так это его, не ошибешься.

– Спасибо.

– Если ты туда пойдешь, передай от меня ему привет и скажи ему, пожалуйста, что для него будет намного дешевле подключиться к общему водопроводу, – 1 сказал Лунгер и снова улыбнулся. – Наверное, сейчас он единственный в Лонгвике, кто считает, что лучше пользоваться своим собственным колодцем.

– О'кей, – ответила Джулия.

– Ты у нас остановилась? – спросил Лунгер, когда Джулия уже собралась уходить.

– Нет, но я здесь раньше бывала. Я сюда на танцы приезжала, меня зовут Джулия Давидссон, я живу в Стэнвике.

– А ты не родственница старины Йерлофа? – поинтересовался Лунгер.

– Ну да, я его дочь.

– Да ну? – удивился Лунгер. – Передавай ему от меня большой привет. Он для нас такие замечательные макеты кораблей сделал, возможно, ты видела, они в ресторане. Я еще хочу заказать.

– Спасибо, передам обязательно.

– Красиво сейчас в Стэнвике, как по-твоему? – спросил Лунгер. – А самое главное – тихо. Тишина, покой, каменоломня не работает, почти все дома пустые. – Он немного улыбнулся. – Здесь у нас совсем другой коленкор, хочешь не хочешь – приходится крутиться, расширяться, ублажать туристов. Так сказать, три кита: туризм, гольф и конференции. По-другому нельзя, иначе здесь, на Северном Эланде вообще никого не останется.

Джулия кивнула, немного помедлив, сказала:

– Будем надеяться, этого не случится, по-моему, у тебя все хорошо получается.

«А что было бы, если бы в Стэнвике всерьез занялись туристическим бизнесом?» – подумала Джулия, проходя через продуваемую холодным ветром парковку. Риторический вопрос. У Лонгвика слишком большое преимущество, так что Стэнвику не светят ни гостиница на берегу, ни пиццерия. И он так и останется пустовать большую часть года и оживать лишь на несколько летних месяцев. И ничего, похоже, с этим уже не поделаешь.

Джулия прошла мимо маленькой бензозаправки, рядом с которой стоял щит со схемой пристани, и пошла дальше мимо пиццерии.

Широкая улица сворачивала прочь от берега и поднималась вверх, ведя на холм. Джулия почувствовала, как ветер дует ей в спину. На вершине холма возле низкой каменной стены росло одинокое молодое деревце, за стеной – двор с типичным фермерским домом и курятником.

Кур видно не было, но рядом с калиткой висела деревянная табличка: «Продаются яйца».

Джулия открыла калитку и пошла вглубь по неровным известняковым плитам. Ей на глаза попался выкрашенный зеленой краской водяной насос, и она напомнила себе не забыть сказать Свен-Улофу то, что просил ее передать Гуннар Лунгер, – насчет коммунального водопровода.

Дверь была закрыта, Джулия поискала кнопку звонка, потом нажала. Какое-то время все было тихо, потом изнутри послышались тяжелые шаги, и дверь открылась. Перед ней стоял пожилой худой мужчина с морщинистым лицом и зачесанными назад седыми волосами.

– Здорово, – сказал он.

– Привет, – ответила Джулия.

– Что, яйца нужны?

Было похоже, что Джулия оторвала его от обеда: он что-то дожевывал на ходу.

Джулия кивнула. Почему бы и нет? Можно купить.

– Тебя зовут Свен-Улоф? – спросила она – и, к своему удивлению, без малейшего затруднения или замешательства, что было типично для нее при встрече с незнакомыми людьми.

Кажется здесь, на Эланде, новые знакомства начинают ей даже нравиться.

– Ну да, – ответил мужчина и сунул ноги в здоровенные черные резиновые сапоги, которые стояли возле двери. – Тебе сколько надо?

– Ну… полдюжины хватит.

Свен-Улоф обернулся и взялся за дверную ручку, и в этот же самый момент из дома наружу беззвучно выскользнула угольно-черная тень – кошка. Их кошачье величество юркнуло во двор, не соизволив удостоить Джулию взглядом.

– Сейчас пойду соберу, – сказал он.

– Хорошо, – ответила Джулия.

Свен-Улоф направился к курятнику, Джулия пошла следом.

Он открыл зеленую дощатую дверь и ступил на земляной пол. Это было что-то вроде прихожей или предбанника. На деревянном столе лежали яйца, а на полу несколько белых перьев. Джулия осталась снаружи.

– Сейчас, возьму самых свеженьких, – сказал Свен-Улоф, открывая щелястую внутреннюю некрашеную дверь в куриные покои. На Джулию пахнуло теплом и птичьим духом. Она увидела деревянные полки на стенах и в общем-то больше ничего, потому что свет внутри не горел, там было темно, как в шахте. В воздухе висела пыль.

– А сколько у тебя кур? – поинтересовалась Джулия.

– Да сейчас не так чтобы шибко много, – ответил Свен-Улоф. – Штук, наверное, пятьдесят… Не знаю, стоит мне их держать или нет, – посмотрим.

Было слышно, как он осторожно движется внутри, а потом раздалось негромкое кудахтанье.

– Я слышала, что Ламберт умер, – сказала Джулия.

– Что-что… Ламберт? Что да, то да. В восемьдесят седьмом преставился, – раздался из темноты курятника голос Свен-Улофа.

Джулия никак не могла взять в толк, какого черта он шарахается там, в потемках. Хотя, возможно, у него просто перегорела лампочка.

– Ты знаешь, я один раз встречалась с Ламбертом, – начала Джулия. – Но это давно было, много лет назад.

– Да ну? – спросил Свен-Улоф. – Мир тесен.

Смахивало на то, что, судя по голосу Свен-Улофа, он был не очень расположен говорить о своем покойном брате. Но выбора у Джулии не было, и ей пришлось продолжить:

– Не здесь, а в Стэнвике. Я там живу.

– Да ну? – по-видимому, только из вежливости бросил Свен-Улоф.

Джулия шагнула внутрь, поближе к темноте курятника. Да, действительно, воздух был не только пыльный, а еще и затхлый. Она услышала, как какая-то курица, нервически негодуя, захлопала крыльями. «Интересно, – подумала Джулия, – как они там: на насестах сидят или в каких-нибудь клетках?»

– Моя мама Элла позвонила Ламберту, – продолжала она, – потому что нам понадобилась помощь – найти одного пропавшего. Его три дня тогда уже не было, ни слуху ни духу, исчез без следа. Вот тогда Элла и заговорила про Ламберта… Она сказала, что он особенный, что он умеет находить вещи – так по крайней мере о нем рассказывали.

– Какая Элла? Элла Давидссон? – спросил Свен-Улоф.

– Да, она позвонила, и Ламберт из Лонгвика приехал прямо на следующий день. У него еще такой старый мопед был, с педалями, как у велосипеда.

– Ну да, он помогать никогда не отказывался, – согласился Свен-Улоф.

Джулия видела, как какая-то тень, наверное он, шевельнулась в темноте. Его негромкий низкий голос был едва слышен из-за того, что куры разволновались и одна за одной подавали голос. И в итоге кудахтали уже хором.

– Это точно, Ламберт находил вещи, он все во сне видел. Ложился, потом видел сон и находил. Но почему только вещи – он еще и воду умел искать. Люди его часто просили определить место для колодца. Он брал ореховую ветку и показывал.

Джулия кивнула.

– У него с собой подушка была, когда он к нам приехал, – продолжила она. – Он сказал, что хочет ночевать в комнате Йенса. Он говорил, что важно, чтобы вокруг находились вещи пропавшего.

– Ну да, точно, это все для него было очень важно, – сказал Свен-Улоф. – Он всякие разные штуковины в снах и смотрел. Ну, ежели утонул кто, к примеру, или, скажем, у кого-то там что-то пропало. Но это ерунда, он ведь даже видел, что должно будет случиться. Он за несколько недель точно знал день, в который помрет. Он мне так заранее и сказал, что скоро умрет в своей комнате, в своей кровати, в полтретьего ночи. Будет у него сердечный приступ, в смысле, сердце остановится, а «скорая помощь» не успеет приехать. Так все и вышло. В точности как он сказал, и «скорая» не поспела.

– И что? – спросила Джулия. – У него это всегда получалось? Все в точности, как он говорил?

– Да нет, не всегда, – ответил Свен-Улоф. – Иногда он ничего не видел, а иной раз бывало так, что видеть-то он видел, но мучился потом и говорил, что не может вспомнить, что именно… А вот то, что имен он никогда не знал, так это понятно – как имя увидишь? Так что в этих видениях у него все безымянные были.

– А вот когда он видел, ну, я хочу сказать, когда он видел сны, тогда все точно сбывалось?

– Почти что всегда, потому люди ему верили.

Джулия сделала еще один шаг, ей хотелось рассказать, она была обязана объяснить.

– Тогда был уже вечер, а до того я три дня не спала. Твой брат приехал на мопеде, – негромко начала свою исповедь Джулия. – Той ночью я тоже глаз не сомкнула, лежала и слушала, как твой брат устраивается в комнате моего сына. Я очень хорошо запомнила звук пружин, заскрипевших на кровати Пенса. Потом стало опять тихо, а я все равно всю ночь лежала и слушала… Он проснулся и спустился вниз часов в семь, я уже в кухне сидела и ждала, что он скажет.

Ей ответили куры очередным приступом кудахтанья. Свен-Улоф молчал.

Джулия продолжила:

– Ламберт увидел про моего сына сон. Если бы он даже мне ничего не сказал, я бы все равно заметила по его взгляду, когда твой брат спустился в кухню. Под мышкой он держал свою подушку. Он посмотрел на меня. Когда я спросила, получилось ли, Ламберт ответил, что видел сон про Йенса. Я хорошо помню, как грустно он на меня тогда смотрел… Я точно знаю, что он был готов и собирался рассказать мне, но я не хотела ничего слышать. Я накинулась на него, накричала и выставила за дверь. Йерлоф, мой папа, пошел его провожать до калитки, а я осталась в кухне, плакала и слушала, как твой брат уезжает. – Джулия сделала паузу и тяжело вздохнула. – Вот это и был тот самый и единственный раз, когда я видела твоего брата. Я до сих пор жалею…

Куры угомонились, в курятнике стало тихо.

– Ты говоришь, мальчик… – произнес из темноты Свен-Улоф, – это ты ту жуть имеешь в виду… Ну, я хочу сказать: историю про маленького мальчика, который пропал в Стэнвике.

– Да, этого мальчика звали Йенс. Он мой сын, – негромко ответила Джулия. Ей опять ужасно захотелось выпить. – Исчез, и до сих пор никто не знает, что с ним случилось.

Свен-Улоф молчал.

– Я хочу спросить, мне нужно знать… может быть, Ламберт потом говорил что-нибудь про то, что увидел тогда, когда ночевал у нас?

– Я пять яиц нашел, – послышался голос из темноты, – больше почему-то нет.

Джулии показалось, что Свен-Улоф не собирается отвечать на ее вопрос. Она тяжело вздохнула. «У меня ничего нет, – подумала она про себя. – У меня ничего нет, и я ничего не знаю». Ее глаза постепенно привыкли к темноте, и сейчас она видела Свен-Улофа: он стоял посередине курятника и смотрел на нее, прижимая к груди яйца.

– Ламберт наверняка что-то должен был рассказать тебе, Свен-Улоф, – продолжала Джулия. – Пусть не все, но хотя бы что-то про видение той ночью. Рассказывал?

Свен-Улоф кашлянул.

– Да, как-то он заговорил про это. Один раз он обмолвился про мальчика.

Джулия замерла и затаила дыхание.

– Ламберт тогда прочитал заметку в «Эландс-постен», – сказал Свен-Улоф, – тогда прошло аккурат пять лет. Мы с ним завтракали, он читал газету. Ничего нового там не было.

– Ну а что там могло быть нового? – устало произнесла Джулия. – Никто ничего не нашел, и в общем-то писать было не о чем, а они все равно продолжали.

– Ну так вот, мы сидели на кухне, я газету первый прочитал, – продолжал Свен-Улоф, – а потом Ламберт. Я понял, что он видел заметку про мальчика, вот тогда-то я и спросил, что он про все это думает. Он помолчал, потом неторопливо сложил газету и сказал, что мальчик мертв.

Джулия закрыла глаза и кивнула.

– Что – в проливе утонул? – спросила она.

– Да нет, Ламберт сказал, что все случилось в другой стороне, на пустоши. Ну, то есть убили его на пустоши.

– Убили? – переспросила Джулия, почувствовав, как ее кожа покрывается мурашками, как будто какая-то ледяная волна окатила ее с головы до ног.

– Он сказал, что это сделал один человек. В тот же день, когда мальчик пропал. Мужчина, переполненный ненавистью. Там, на пустоши. А потом он положил мальчика в могилу, у стены.

Опять стало тихо. Откуда-то сбоку закудахтала какая-то особо нервная курица.

– Вот и все, больше Ламберт ничего не рассказывал ни про мальчика, ни про того мужчину.

«Никаких имен, – вспомнила Джулия, – видения Ламберта были безымянными».

Свен-Улоф зашевелился, вышел из курятника, держа в горстях пять яиц. Он испуганно смотрел на Джулию, как будто боялся, что она его ударит. Джулия почувствовала, что ей чего-то не хватает, и поняла, что, оказывается, забыла, что надо дышать. Ну вот наконец она выдохнула.

– Теперь я знаю, – сказала она. – Спасибо.

– Тебе в коробку положить или как? – спросил Свен-Улоф.

Джулия поняла, что знала это раньше. Хотя, впрочем, и сейчас могла попробовать убедить себя, Ламберт ошибся, или – еще проще – Свен-Улоф взял и все это выдумал. Но что толку? Это бесполезно.

По пути домой из Лонгвика она остановилась и долго глядела сверху, с дороги, на пустой берег, где волны вырождаются в пену на урезе воды,[45]45
  Урез воды – линии пересечения водной поверхности водоема (озера, реки, моря) с поверхностью суши (берегом).


[Закрыть] и плакала.

Да, она знала, и это знание было кошмаром. Время остановилось, она не чувствовала годы, словно прошло лишь несколько дней с момента исчезновения Йенса. Боль ее раненой души ничуть не ослабла, раны не затягивались и по-прежнему кровоточили. Но сейчас что-то изменилось. Понемногу, кажется, еще какой-то частью себя Джулия начала видеть сына мертвым. Так, наверное, и должно быть. Не сразу, а постепенно – иначе это знание ее убьет. Ее сын умер, Джулия это понимала. Но она все равно хотела его увидеть, хотя бы тело. А если и это для нее недоступно, то знать наверняка, что с ним случилось. Поэтому она сейчас здесь.