Текст книги "Коды комического в сказках Стругацких 'Понедельник начинается в субботу' и 'Сказка о Тройке'"

Автор книги: Юджин Козловски

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)

КОД ПАРОДИИ

Тот же самый эпизод, относящийся к Выбегалло и его экспериментам с моделями человека, содержит и код пародии, то есть представляет собой комическую переделку других произведений – как русской, так и мировой литературы. Модель желудочно неудовлетворенного человека является пародией на "Гаргантюа и Пантагрюэля" Рабле, а именно на сцены рождения Гаргантюа и Пантагрюэля и на их гротескные пиры. Взрыв и разрушение выбегалловской модели человека, удовлетворенного желудочно, завершает главу 4 части 2. Глава 5 открывается эпиграфом из Рабле: "Верьте мне, это было самое ужасное зрелище на свете." Высказывание Рабле относится к ужасающим сценам военных разрушений, так что эпиграф подготавливает читателя к ожиданию худшего от следующего эксперимента Выбегалло и к поиску других параллелей с произведением Рабле. Уже рождение модели человека, неудовлетворенного желудочно, в главе 4, является пародией на рождение Гаргантюа, а больше – на рождение его сына Пантагрюэля. Пантагрюэль был необычайно большим и тяжелым, и тем убил свою мать в процессе появления на свет. Он напоминает своего отца – Гаргантюа тоже был огромен, родившись после 11 месяцев пребывания в материнской утробе. Пантагрюэлю дали имя, происходящее от греческого "Всежаждущий". Оно было дано в память ужасной засухи, обрушившейся на мир в том году и в память людских мучений от жажды. Из-за этого возы соленой пищи появились из разверстой утробы матери в ходе родов. Помимо этого, имя оказалось пророческим, так как Пантагрюэль мог есть и пить в ужасающих количествах: "Я не стану говорить здесь о том, что за каждой трапезой он высасывал молоко из четырех тысяч шестисот коров и что печку, в которой можно было варить ему кашку, складывали все печники из Сомюра, что в Анжу, из Вильдьё, что в Нормандии, и из Фрамона, что в Лотарингии, кашицу же эту ему подавали в огромной каменной водопойной колоде" (С.173)137 Сцены с участием Пантагрюэля у Рабле комичны и гротескны. Стругацкие пародируют их, то есть имитируют, внося ироническую переделку, трансформации и искажения. Используя другую формулировку, они производят "повторение с критической дистанции, которое отмечает скорее различия, нежели сходство"138. Модель человека, неудовлетворенного желудочно, при рождении уже размером со взрослого, хотя и лишена культурных начал. Выбегалло может считаться отцом модели, поскольку та чрезвычайно походит на него. У нее нет и настоящей матери. Роль материнской утробы выполнял автоклав. Открытый и опрокинутый после рождения монстра автоклав похож на "мертвого". "Центральный автоклав был раскрыт, опрокинут, и вокруг него растеклась обширная зеленоватая лужа" (С.135). Эта сцена неожиданно напоминает смерть родами матери Пантагрюэля. Так машина у Стругацких пародийно подражает живой женщине у Рабле. Предшественника этой модели, полностью неудовлетворенного человека, не кормили и не поили, и он страдал. Новая модель, впрочем, ест и пьет так, словно бы желает вознаградить себя за предшествующие лишения. Будто пародируя жажду Пантагрюэля, модель Выбегалло даже называется "желудочно неудовлетворенной", что точно описывает ее основные характеристики, то есть неутолимое обжорство. Лишенная матери, модель нуждается в няньке. Эту роль, видимо, играет девушка – Стелла: "На другом конце стола молоденькая ведьма-практикантка Стелла с чистыми розовыми ушками, бледная и заплаканная, с дрожащими губками, нарезала хлебные буханки огромными скибками и, отворачиваясь, подносила их Выбегалле на вытянутых руках." (С.135). Когда у зомби кончается еда, он, похоже, выбирает свою няньку – Стеллу следующим объектом поедания: "С минуту он сидел в задумчивости, пробуя пальцами зубы, затем медленно прошелся взглядом по замершей толпе. Нехороший у него был взгляд оценивающий, выбирающий какой-то. Володя Почкин непроизвольно произнес: "Но-но, тихо, ты..." И тут пустые прозрачные глаза уперлись в Стеллу, и она испустила вопль, тот самый душераздирающий вопль, переходящий в ультразвук, который мы с Романом уже слышали в приемной директора четырьмя этажами ниже. Я содрогнулся. Кадавра это тоже смутило: он опустил глаза и нервно забарабанил пальцами по столу." (С.139). Потеряв мать, Пантагрюэль тоже нуждается в няньке, но его единственной нянькой была корова: "И он сожрал бы ее всю целиком, да она заревела так, словно на нее волки напали" (С.173). Это сходство попыток сожрать своих нянек и затем отказ от этой мысли – из-за пугающих громких криков жертв, комически подчеркивает различия. А различие в том, что нянька Пантагрюэля – не человек, а корова. Гаргантюа счастлив рождению ребенка: "Ах, как я рад ох, как я рад, ух, как я рад! Хо-хо, уж и выпьем же мы! Прочь, тоска-злодейка! А ну, принесите вина получше, сполосните стаканы, постелите скатерть!.." (С.174). Подобно отцу, сам профессор Выбегалло гордится и радуется на своего отпрыска. Наблюдая за кормлением монстра, Выбегалло подбадривает его, громко аплодирует его аппетиту и периодически восторженно чешет его за ухом. Он дает ему еще еду (тонны селедочных голов) и затем восклицает с радостью и удовлетворением: "Во, во!.. Смотрите! Видали, как оно может? Ух ты, мой милый, ух ты, мой радостный!.. Во, во! Вот как оно может!" (С.141). Эти два эпизода демонстрируют как свое сходство, так и различия. Различия их лежат как во внешнем, физическом аспекте составляющих, так и в их значении. У Рабле гротескные образы тела, пищи питья и разбухания сложны и зачастую противоречивы. Бахтин дает подробную интерпретацию этих образов. н связывает их с карнавальными празднествами средневековья и с литературой того времени. У этих образов двойное значение. С одной стороны, они восхваляют плодородие, рождение и рост. Поэтому они праздничны, радостны и позитивны. С другой стороны, они сатиричны: направлены против коррупции, жадности и паразитирования. "Но даже когда образы сохраняют свою позитивную природу, и именно их положительный элемент преувеличивается, они используются и в сатирических целях. Отрицание не передается сути образов: вину, пище, изобилию."139 Все увеличивающееся число образов еды и пиров можно обнаружить у Рабле в Книге 4. Часто встречающиеся разнообразные описания пищи, толстения и аппетита включаются в более сложную цепочку символов. У некоторых из них историческая окраска: "При происходил словно в новую эпоху. И можно было бы сказать, что карнавальный пир проходил в утопическом будущем, когда век сатурналий снова вернулся. Веселое, торжествующее время говорило языком пиршественных образов. Этот элемент сохранился и в современных тостах"140. Есть и другой значащий аспект образов пиршества. Они относятся к смерти и к потустороннему миру. "Слово "умереть" среди различных своих коннотаций имеет и такие, как "быть проглоченным" или "быть съеденным"."141 Таким образом, они становятся амбивалентными, относящимися к круговороту жизни и смерти. Этот цикл (смерть и воскресение) распространяется на пантагрюэлевы еду и пиры, но не на "кормление ребенка" Выбегалло. В последнем случае есть только смерть, но не воскресение. Образы пиршества соответственно изменили свое значение в современном мире. Они потеряли многое из своей многозначности, склоняясь к выражению негативных аспектов пожирания, и ассоциируются с "удовлетворением эгоистичного индивида, его персональным наслаждением, а не с триумфом людей в целом"142. Модели человека у Стругацких устроены по принципам неких научных предсказаний исторического развития человека. Так, они пародируют победные пиршественные образы Рабле, относящиеся к будущим эпохам. Пародийность также подчеркивается пищей ребенка Выбегалло. Его еда ("пареные отруби" и селедочные головы) явно напоминают о роскошной еде Пантагрюэля. Негативное значение "пиршественных" образов у Стругацких недвусмысленно. Оно демонстрируется не только повествованием Привалова, но и реакциями и комментариями остальных персонажей. Большая часть наблюдающих за экспериментом испытывает разочарование, отвращение или ужас при виде модели человека и ее обжорства. Образ, выведенный Стругацкими, – образ неостановимого поедания пищи монстром, – не относится к раблезианской продолжительности, восхвалению или празднованию жизни. Скорее, он отражает негативный аспект раблезианских образов толстения, означающих смерть. Более того, сквозь увеличительное стекло сложного произведения Рабле образы, показанные Стругацкими, видятся еще более отвратительными, безнадежными и разрушительными. Это подчеркивается не только финальной сценой саморазрушения зомби, но и той сценой, в которой он, доев свою пищу, обращает внимание – и аппетит – на людей. Гурманство Рабле достигает пика в главах, рассказывающих об обществе в королевстве мессира Гастера (Его Величества Желудка). На одном уровне эти эпизоды выражают идею: трудно заработать хлеб, но приятно его есть. На другом уровне они формируют аллегорический набросок экономической теории цивилизации, утверждающей, что если бы не потребность в наполнении желудка, у человека не было бы достаточно стимулов для развития искусств и наук, и он бы оставался погрязшим в варварстве143. Стругацкие пародируют эти концепции в различных частях ПНВС – различными способами. Одним из таких способов является производство и разрушение выбегалловской модели человека, а также сцены пьянства в Институте. Другим способом является более прямое изложение повествователем философии магов, ученых Института, стремящихся к познанию, и теории работы в целом как движущей силы человеческой эволюции: "Каждый человек – маг в душе, но он становится магом только тогда, когда начинает меньше думать о себе и больше о других, когда работать ему становится интереснее, чем развлекаться в старинном смысле этого слова. И наверное, их рабочая гипотеза была недалека от истины, потому что так же как труд превратил обезьяну в человека, точно так же отсутствие труда в гораздо более короткие сроки превращает человека в обезьяну. Даже хуже, чем в обезьяну." (С.131). Произведение Рабле является само по себе комическим, но оно очень сложно и многозначно. Помимо показа комического видения мира, у Рабле была и склонность к сатире; он был глубоко озабочен состоянием общества. Пародия Стругацких двусмысленна, она одновременно превозносит и высмеивает Рабле. Пародия – зачастую способ сатиры, и Стругацкие используют сатиру на Рабле как орудие критики, высмеивания их собственного, современного общества. Тот же самый эпизод, касающийся Выбегалло и его экспериментов с моделями человека, обладает комическими аллюзиями на другие литературные произведения, особенно на те, которые касаются философских вопросов человеческого счастья и идеи достижения счастья путем удовлетворения материальных потребностей и обеспечения безопасности. Наиболее заметны в этом плане следующие произведения русской литературы: Чернышевский "Что делать?", Достоевский "Записки из подполья", Достоевский "Легенда о Великом Инквизиторе" в "Братьях Карамазовых", Замятин "Мы", Олеша "Зависть" и другие. Чернышевский верил, что литература – прямое отражение социальной реальности, и его работа произвела большое впечатление на русских революционеров. Его роман предлагал построение утопии, основанной на принципах рационализма, утилитаризма и социализма 19 века. Подобно прочим социалистам он выражал веру в то, что, если удовлетворить все нужды человека, он автоматически будет счастлив. В последующей истории русской литературы роман Чернышевского и его идеи критиковались некоторыми из величайших русских писателей, в том числе и Стругацкими144. Достоевский написал сатиру на эти утопические идеи – как в "Записках из подполья", так и в "Легенде о Великом Инквизиторе". Он полагал, что в рационалистическом, утилитаристском обществе безопасность и счастье лишат людей свободы. В контексте идеи перехода человека "от несчастья к счастью", первая выбегалловская модель человека, полностью неудовлетворенного, больная и страдающая, является пародией на идею человеческого страдания, высказанную Человеком из Подполья в "Записках из подполья" Достоевского. Персонаж Достоевского не передразнивается; он может быть увиден как норма, если не как идеал, от которого отходит первая модель человека у Стругацких. "Я человек больной... Я не лечусь и никогда не лечился"145, – говорит Человек из Подполья. Он утверждает, что в страдании человек находит удовлетворение, благоденствие, и что оно возводит его в некое высшее состояние: "Может быть, страдание-то ему ровно настолько же и выгодно, как благоденствие? А человек иногда ужасно любит страдание, до страсти, и это факт... Страдание – да ведь это единственная причина сознания" (С.42). Человек из подполья нападает на рационалистов, которые хотят привнести счастье и безопасность в человеческую жизнь, убрав свободу и ассоциирующееся с ней страдание. Он полагает, что страдание ценно, поскольку возвышает сознание человека и облагораживает его. Первая модель человека у Выбегалло больна, ее не кормят и не лечат. Она сильно страдает, но не находит в этом ни удовольствия, ни надежды; она жалуется и вскоре умирает, не найдя в страдании спасения. Этот эксперимент делает ее превосходной моделью человека несчастливого. Творение Стругацких глубоко расходится с Человеком из Подполья. Но описание физического состояния обоих, а также философский вопрос человеческого счастья и ассоциирующегося с ним страдания, поднимаемый в обоих случаях, дает ключ к разгадке несоответствия, производя тем самым комический эффект. Высмеивание направлено на обоих, хотя сильнее высмеивается выбегалловская модель.

Теория Выбегалло, "все беды, эта, от неудовольствия проистекают, и ежели, значить, дать человеку все – хлебца, значить, отрубей пареных, – то и будет не человек, а ангел" (С.91) является пародийной аллюзией на произведение Ивана Карамазова "Легенда о Великом Инквизиторе" из "Братьев Карамазовых". Великий Инквизитор – глава церкви в Испании 16 века. В течение своего правления он проводит в жизнь план осчастливливания людей, обеспечивая народу безопасность на земле, но лишая его свободы – свободы выбора следования за Христом к вечной жизни. Говоря об отказе Христа от первого искушения дьявола, Инквизитор использует слова самого Христа (Лк,

4:4):

"Но ты не захотел лишить человека свободы и отверг предложение, ибо какая же свобода, рассудил ты, если послушание куплено хлебами? Ты возразил, что человек жив не единым хлебом."146 Выбегалло передразнивает язык Инквизитора, банально и плоско замечая, что хлеб представляет собой безопасность. Целиком же его фраза производит комический эффект еще и из-за многозначности слова "ангел". Выбегалло подразумевает "счастье", счастливого человека, в то время как данное слово может означать и небесное существование – как раз то, что отрицает человек, принявший земной хлеб. Эта фраза – пример двойной иронии, когда насмешка направлена одновременно на Инквизитора и на Выбегалло. У обоих приземленный взгляд на человечество: Инквизитор полагает что большая часть человечества слаба, искажена и неспособна отказаться от безопасности ради свободы, в то время как Выбегалло ошибочно принимает животное за человека. Судьба выбегалловской второй модели человека (ее жизни и смерти) является комической иллюстрацией к позициям как Инквизитора, так и Христа: она напоминает о различиях и сходстве ее и судеб персонажей Достоевского. Поскольку модель ничего не делает (только ест) и поскольку она не хочет ничего больше, она показывает, что Христос ошибался, а Инквизитор был прав. Но в конце концов, не показав никаких духовных способностей и умерев от переедания, она доказывает, что Инквизитор ошибался, а Христос наконец оказался прав: не хлебом единым жив человек.

Наиболее важным экспериментом Выбегалло является, конечно, создание модели счастливого человека, но он также занимается и другими необычными экспериментами и проектами: "Его боевые очерки о самонадевающейся обуви, о самовыдергивающе-самоукладывающейся-в-грузовики моркови и о других проектах Выбегаллы были широко известны в области, а статья "Волшебник из Соловца" появилась даже в одном из центральных журналов." (С.140) "А классический труд Выбегаллы "Основы технологии производства самонадевающейся обуви", набитый демагогической болтовней, произвел в свое время заботами Б.Питомника изрядный шум. (Позже выяснилось, что самонадевающиеся ботинки стоят дороже мотоцикла и боятся пыли и сырости.)" (С.152) Принцип, лежащий в основе патетических трюков и трудов Выбегалло, покорение природы и построение социальной утопии. В этом отношении эпизод с участием Выбегалло следует волшебно-сказочной модели и пародирует ее. По Якобсону, волшебная сказка выполняет роль социальной утопии. Это мечта о покорении природы147. В волшебных сказках "все ведра сами собой поднимаются в гору, топоры сами собой рубят, незапряженные сани едут в лес, а дрова сами собой прыгают в печь. Это мечта о триумфе калеки, о превращении простолюдина в царя."148 Научная фантастика Стругацких является современной волшебной сказкой, которая, учитывая последние научные, технические и социальные достижения, и далее превращает волшебную сказку в современную волшебную сказку. Наиболее важно, впрочем, то, то, как показывают все выше приведенные примеры, эти трансформации носят комический характер, традиционная волшебная сказка волшебным образом смешивается с современной наукой, порождая комическую научную фантастику. дрова сами собой прыгают в печь(волшебная сказка)

vs

самовыдергивающе-самоукладывающаяся-в-грузовики морковь (ПНВС) Вышеприведенная оппозиция комически показывает больше сходства, нежели ожидавшихся контрастов между сообщающимися дискурсами волшебной сказки и научной фантастики. Футуристические наука и технология Выбегалло помогают получить агрикультуру, которая скорее характерна для магического мира волшебной сказки, нежели для ориентированной на атрибутику популярной научной фантастики. Эта техника пародирует как волшебную сказку, так и научную фантастику. Поскольку перенос волшебной сказки незначителен и незаметен, пародия на волшебную сказку в данном случае – не высмеивание, а, скорее, подтверждение и "ссылка на авторитет". Насмешка этой пародии направлена скорее против оптимистической, утопической научной фантастики, поскольку Стругацкие трансформируют правила и ожидания, ассоциирующиеся с серьезной, привычной научной фантастикой. Выбегалло никогда не преуспевает ни с одним из своих проектов, но у него всегда есть новые идеи, и сама его фамилия предполагает, что он всегда "выбегает", бежит к новым начинаниям. Благодаря своим искусным манипуляциям с трудами классиков он всегда умудряется продолжать работу, хотя большинство его коллег обеспокоены его невежественными и опасными экспериментами. Его роль изгоя в Институте подчеркивается переносом эксперимента с третьей моделью человека из Института на полигон в 15 километрах от города. Выбегалло не возражает против своего статуса изгоя, поскольку находит в нем новые возможности использовать "хитрую науку" и продолжать карьеру. Необычная карьера Выбегалло рассматривается в двух произведениях и усиливает связь между ПНВС и его продолжением – СОТ. Когда обнаруживается возможность высокооплачиваемой работы научным консультантом в колонии Института, он бросает все и снова "выбегает". На этот раз он переходит на "лучшее место"и карабкается по шахте лифта на 76-й этаж, словно на небо, чтобы присоединиться к Тройке отступников в Тьмускорпиони. И в этом плане Выбегалло подражает путешествию героя волшебной сказки: "Изгои отправляются в другой мир в поисках "лучшего места" и "легкого хлеба". В поисках этой цели положительный герой должен использовать "хитрую науку" или просто "идти, куда глаза глядят"... В русской традиции есть очень характерная сказка про крестьянина, который сумел взобраться на небо и нашел там: "Посреди избы – печь, в печи гусь жареный, поросенок молочный и пирогов!.. Одним словом, все, чего душа пожелает!" Верно, что путешествие крестьянина заканчивается в болоте достойным сочувствия возвращением к жалкой реальности, как насмешливо указывает Трубецкой. Но стихотворный эпилог этой сказки удачнее передает функцию волшебной сказки: "Не то чудо из чудес, Что мужик свалился с неба, А то чудо из чудес, Что он забрался на небо"."149 Комическое сходство Выбегалло с мужиком из волшебной сказки далее подчеркивается его крестьянским одеянием и внешностью, а также чудовищным аппетитом его модели человека, с которой сам Выбегалло был готов поменяться местами. Модель человека – по сути, идентичная копия Выбегалло, а пища – все, чего его "душа желает".

КОД САТИРЫ

Текст ПНВС, касающийся выбегалловской идеи сотворения новой модели человека и его экспериментов, содержит некоторые специфические моменты, касающиеся внелитературной реальности., то есть современных реалий общества, особенно общества советского, испытавшего воздействие социалистической революции и величайших в истории социальных экспериментов. Социалистическое движение 19 века, посеявшее семена радикального изменения общества, корнями уходит в некоторые идеи Просвещения, особенно в идею о мироздании, основанном на принципах разума и гармонии, и в оптимистическую веру в человеческий прогресс. Другой источник нового социального порядка может быть найден в марксистской доктрине: "Марксизм – социальная доктрина... философия истории, построенная на основе тщательно проработанной экономической теории. Старается продемонстрировать неизбежность социализма и, очевидно, полного коммунизма, последний при этом надлежит понимать как бесклассовый, коллективистский порядок, при котором происходит распределение произведенного продукта по потребностям..."150 Некоторые из наиболее важных элементов марксизма – это элементы изменения и детерминизма. В соответствии с марксовым законом исторического материализма, человечество прошло через стадии рабовладения, феодализма, капитализма, за которым должны последовать социализм и коммунизм. Подобно всем предыдущим стадиям, социализм – тоже преходящая стадия, а коммунизм стадия финальная. Каждая историческая эпоха творит свою культуру и свой тип человека. Предполагается, что коммунизм тоже произведет особый тип человека с определенными коммунистическими характеристиками. По словам Андрея Синявского, "идея нового человека – краеугольный камень советской цивилизации. Государство не продержалось бы без поддержки человека с новым социальным и психологическим типом."151. По марксистской теории социальная "суперструктура" – идеи, институты, традиции и духовная жизнь в целом является продуктом материального и экономического развития. Марксисты считают, что, если человеку дать всю требующуюся безопасность, он автоматически станет счастливым. Маркс определил социализм лозунгом: "От каждого – по способностям, каждому – по труду", а коммунизм – "От каждого по способностям, каждому по потребностям". Значительной частью своей власти над умами коммунизм обязан "научному" предсказанию и обещанию установления социальной справедливости, вечного мира и счастья. Марксистская доктрина подвергалась различным модификациям и интерпретациям. В России и в Советском Союзе она была расширена Лениным, а перетолкована и осуществлена Сталиным. Выбегалловские теории и модели человека являются сатирой на марксистскую доктрину и грубую манипуляцию и осуществление ее, проведенные Сталиным. Я попытаюсь проанализировать некоторые семантические элементы, показывающие, что выбегалловские три модели человека являются искаженным, сатирическим представлением марксистской теории научно организованного, неизбежного исторического развития: 1.Модель Человека, неудовлетворенного полностью 2.Модель Человека, неудовлетворенного желудочно 3.Модель Человека, полностью удовлетворенного (С.91). Что у всех трех моделей общего и что их связывает с марксистской доктриной и ее знаменитыми максимами, – так это вопрос удовлетворения потребностей и концепция стадий исторического развития. Первый намек на сатирическое изображение марксистских идей появляется в отрывке, в котором повествователь представляет выбегалловскую теорию человеческого счастья. Выбегалло – фанатик своей специализации, но его знание человеческой психологии и понимание проблемы счастья выглядят очень поверхностными. Более того, он использует свои ограниченные знания манипуляционным и оппортунистическим образом. Его рецепт счастья, приведенный выше, до смешного упрощен. Этот рецепт представляет собой сатирически искаженную материалистическую теорию человеческого счастья, основанного лишь на удовлетворении материальных потребностей, которая низводит человека до уровня животного. То, что утверждение Выбегалло легко приложимо к животным, подчеркивается далее словом "отруби", которые традиционно являются частью рациона скота. Теория Выбегалло – карикатура на идею человеческого счастья. Его теория несопоставима с более сложными и глубокими, духовными концепциями человеческого счастья или с серьезным поиском его. Формула Выбегалло приобретает дополнительное комическое звучание в сегодняшнем прочтении. В погоне за здоровьем, сохранностью и долгой жизнью западное богатое общество словно бы демонстрирует все большую и большую веру в поваренное искусство, диеты и привычки питания. Овес, раньше бывший кормом для лошадей, теперь считается одним из наиболее желательных, почти волшебных продуктов в питании человека. Физическое хорошее состояние стало синонимом счастья. Ницше в "Так говорил Заратустра" предрек, что будущий человек, которого он называл последним человеком, откажется от духовных поисков ради здоровья. Он говорил, что этот человек "по-прежнему ссорится, но скоро мирится – иначе это испортит пищеварение. У него есть маленькие удовольствия для дня и для ночи, но более всего он заботится о здоровье"152. Проведение выбегалловских экспериментов проходит с одобрения авторитетов (Ученого Совета) и в строгом соответствии с планами Института. Необычный план сотворения модели человека, надо полагать, – очень сложный, требующий большого воображения, проект, который, впрочем, воплощается в жизнь внутри обычной государственной бюрократической системы с ее обычными задержками и бездействием. Манипулируя бюджетом и бюрократией Института, искажая авторитетные цитаты и следя за возможностью практического применения исследований, Выбегалло наконец спроектировал три экспериментальные модели. Это состояние дел неизбежно вызывает ассоциацию (и является карикатурой) с условиями советской прикладной науки, которая существует в рамках государственного планирования экономики и страдает от последствий бюрократических проволочек и неэффективности. Сатирическая характеристика первой модели Выбегалло, "человека, неудовлетворенного полностью", лучше понимается после знакомства со второй моделью, которой профессор уделяет больше внимания. Произведя вторую модель, названную "неудовлетворенной желудочно", Выбегалло произносит речь, посвященную теории, на которой был основан данный эксперимент, объясняя ее остальным ученым и представителям прессы. Эта речь является комическим tour de force Стругацких: "Ежели он, то есть человек, может все, что хочет, а хочет все, что может, то он и есть счастлив. Так мы его и определим. Что мы здесь, товарищи, перед собой имеем? Мы имеем модель. Но эта модель, товарищи, хочет, и это уже хорошо. Так сказать, экселент, эксви, шармант... И еще, товарищи, вы сами видите, что она может. И это еще лучше, потому что раз так, то она... Он, значить, счастливый. Имеется метафизический переход от несчастья к счастью, и это нас не может удивлять, потому что счастливыми не рождаются, а счастливыми, эта, становятся. Вот оно сейчас просыпается... Оно хочет. И потому оно пока несчастливо. Но оно может, и через это "может" совершается диалектический скачок. Во, во!.. Смотрите! Видали, как оно может? Ух ты, мой милый, ух ты, мой радостный!.. Во, во! Вот как оно может! Слова Выбегалло "выбегают" изо рта, но его речь – это объяснение для деревенщины. Она содержит очень четкие аллюзии на популярное марксистское определение коммунизма, выраженное максимой: "От каждого по способностям, каждому по потребностям", и предлагает комически модифицированную версию законов диалектического материализма, в соответствии с которыми общества проходят через классовый конфликт, описываемый в терминах тезиса, антитезиса и синтеза. В этой речи Выбегалло предстает псевдоинтеллектуалом, воспринимающим понятия потребностей и способностей особым – эгоистичным и искаженным – образом. Его запутанный, изобилующий повторами монолог свидетельствует об интеллектуальной ограниченности и отсутствии ораторского мастерства. Но речь его также напоминает опасную демагогию, в которой понятия осознанно смешиваются и неправильно употребляются – чтобы говорящий мог влиять на своих слушателей и достичь своих фанатических целей. Работы Маркса и Ленина были разнообразными и обширными. Сталин и его пропагандисты зачастую брали отдельные фразы Маркса и Ленина и использовали их в политических целях: "Сталин отметал все эти "талмудические мелочи", используя фразеологию марксизма и его неограниченные возможности для "диалектического" самоопровержения. Сталин сам решал, чем был марксизм. Он словно объяснял, что другим уже не обязательно читать Маркса: он, Сталин, уже прочел за них"153 Извращенная логика и мистификации Выбегалло являются сатирическими искажениями коммунистических лозунгов и пропаганды. Его речь содержит достаточно элементов марксистской доктрины, чтобы позволить читателю поразмышлять над несоответствиями и увидеть комизм ее. Таким образом, Стругацкие сатирически освещают не только марксизм, но и интерпретирование и злоупотребление им в сталинистской идеологии. В конце, когда модель человека, неудовлетворенного желудочно, разрывается на кусочки от переедания, даже Выбегалло может понять, что это была неудача. Он с этим, впрочем, соглашается, полагая, что модель человека, неудовлетворенного желудочно, не идеал, а всего лишь переходная ступень. Анализ этой модели может дать лучшее понимание значения двух других моделей: полностью неудовлетворенной и полностью удовлетворенной, а также их отношения к модели желудочно неудовлетворенной. Изготовление первой модели упоминается только вскользь, и она сравнивается с Иовом: "Это жалкое существо, покрытое язвами, как Иов, полуразложившееся, мучимое всеми известными и неизвестными болезнями, страдающее от холода и от жары одновременно, вывалилось в коридор, огласило институт серией нечленораздельных жалоб и издохло." (С.91). Иов, впрочем, не умер. Хотя он даже жаловался Богу, но пришел к процветанию благодаря своей вере, отсутствующей у модели. Когда эта модель умирает, Выбегалло не остается на обломках прошлого. В своей работе он человек прогресса, первооткрыватель и оптимист. Он всегда смотрит вперед, на новый проект и ярчайшее будущее. Первая модель несчастлива потому, что ее потребности не удовлетворяются; ее не кормят и не поят, и она смертельно больна. Если невоздержанность в питании следующей модели представляет стадию социализма, то несчастность и безнадежность первой модели может ассоциироваться с судьбой обычного человека при капитализме, как она представлялась марксистам. Это – сатирическое, крайне упрощенное и искаженное представление о человеке-жертве, эксплуатируемом и унижаемом капитализмом – системой, виновной в несправедливости, раздираемой неразрешимыми противоречиями, не могущей избежать своей судьбы. Судьбой первых двух моделей Стругацкие сатирически отсылают читателя к марксистской концепции различных исторических стадий и их неминуемых трансформаций. По Марксу, не только капитализм, но и социализм являются только переходной стадией, за которой должна последовать наивысшая и окончательная социальная система – коммунизм. В ПНВС вторая модель, извращенное представление идеи социализма и его предсказаний, также показана как преходящая стадия, как переходная система, несущая в себе семена своего разрушения. И после ее уничтожения Выбегалло, всегда взбудораженный и вдохновляемый научной теорией, переходит к следующему эксперименту, к третьей модели – человека, полностью удовлетворенного. Полагаясь на то же самое марксистское обещание относительно человеческих нужд и способностей, доводя его логику и логику исторического развития по Марксу до абсурда, Выбегалло производит существо, стоящее на той ступени человеческого развития, когда его желания и возможности становятся безграничными. Окончательный идеальный человек хочет всего и на все способен. Рождение этой модели происходит на полигоне, и результат этого почти катастрофический. Перед тем, как его уничтожает джинн, брошенный в "идеального потребителя" Романом, этот идеальный человек демонстрирует безграничность своих нужд и способностей. Он вызывает жестокий ураган и забирает все материальные ценности у всех и вся окружающих, и, подобно суперэгоцентристу, начинает сворачивать пространство, чтобы завернуться в него, как в кокон: "Исполина-потребителя в воронке не оказалось. Зато там было все остальное и еще много сверх того. Там были фото– и киноаппараты, бумажники, шубы, кольца, ожерелья, брюки и платиновый зуб. Там были валенки Выбегаллы и шапка Магнуса Федоровича. Там оказался мой платиновый свисток для вызова авральной команды. Кроме того, мы обнаружили там два автомобиля "Москвич", три автомобиля "Волга", железный сейф с печатями местной сберкассы, большой кусок жареного мяса, два ящика водки, ящик жигулевского пива и железную кровать с никелированными шарами." (С.169). В этом отрывке есть четкость деталей, которая является ключом к тому, что изображены определенно советские реалии 1950-1960-х годов, на что указывают советские машины – "Москвич" и "Волга", а также "Жигулевское" пиво. Дополнительный комический эффект создается несоответствием возможностей чудовища, способного сворачивать пространство, и его крохотными желаньицами, сводящимися к материальным удобствам, а также вульгарностью и пошлостью его вкусов. Таким образом, нельзя ошибиться, предположив, что идеальный человек является сатирическим отражением советского "нового человека". Он оказывается могущественным и эгоистичным, обкрадывающим ближних своих, потворствующим себе, невежественным потребителем. Претворение в жизнь идеи нового человека в Советском Союзе оказалось неудачным. По словам А.Синявского, оно "превратилось в фарс, смешной и ужасный одновременно. Таким стало воплощение мечты о новом человеке, краеугольный камень советской цивилизации"154. Потребительство – один из многих аспектов капитализма, но путем игры с марксистской логикой коммунистических лозунгов и проявления отсылок к современной советской реальности Стругацкие показывают фальшь коммунистической доктрины и провал марксистского социального эксперимента, который деградировал в худшие формы капитализма, то есть в неограниченное, чудовищное потребительство. Такое сатирическое понимание советской реальности связано с популярной шуткой, гласящей, что "коммунизм – самая длинная дорога к капитализму". Выбегалло утверждает, что если материальные потребности человека удовлетворены, он сможет успешнее развивать потребности духовные. Затем он проводит эксперимент по изучению духовных возможностей модели. Этот эксперимент, в котором используются магнитофон, радио, кинопроектор, впрочем, показывает зияющую пропасть между теорией и практикой. Выбегалловская модель человека не может быть успехом, потому что весь проект основан на ложной предпосылке: что человеческие потребности можно удовлетворить. Колаковски говорит: "если потребности волков ограничены и определенны, а потому могут быть удовлетворены, то потребности человеческие не имеют границ, которые мы могли бы определить; следовательно, полное удовлетворение несовместимо с разнообразием и безграничностью человеческих потребностей"155. Демонстрация нищеты духовной жизни чудовища предполагает сатирическую атаку на утверждение, что удовлетворение только материальных потребностей приведет к духовному развитию человека. Сцена также предлагает сатирические аллюзии на недавние превращения человека, произошедшие в результате НТР (научно-технической революции). В 1976 году, по случаю XXV Съезда КПСС, А.Стругацкий утверждал: "С литературной точки зрения наиболее интересным последствием НТР является появление новых массовых типов человека – массового научного работника и массового сытого невоспитанного человека... Это потребление ради потребления, сопровождаемое мещанским взглядом на жизнь, является, по нашему мнению, наиболее негативным аспектом НТР"156. Научный продукт Выбегалло является комической карикатурой на "массового сытого невоспитанного человека", а сам Выбегалло является утрированной насмешкой над "массовым научным работником". Научные городки Советского Союза задумывались как центры интеллигенции, но идеального ученого было трудно найти, по мере того как научные городки приходили в упадок. Вскоре было признано, что "нормальные человеческие недостатки присущи и научным сообществам и... атмосфера научно-исследовательского института только слабо влияет на внутреннюю суть"157. И Выбегалло, и его монстры воплощения варварства и пошлости: "Врагом номер один для Стругацких является мещанство, то самое "серое безмолвствующее большинство", которое, как показывает наш земной опыт, мостит дорогу фашизму. Мещанин, по Стругацким, – это агрессивная посредственность, которая не только дерется зубами и ногтями за свое право на сытость и спокойствие, но и пытается распространить свой образ мышления и жизни на остальной мир."158 Тезис Выбегалло – что новые условия могут создать нового человека, равно как и его грубые методы и демагогия, являются также сатирой на лысенковщину, одну из самых мрачных глав в истории современной науки. Теория Лысенко утверждала, что любой живой организм может быть изменен в любом угодном направлении путем изменений в окружающей среде, и новые качества этого организма передадутся следующим поколениям. Такая теория соответствовала марксистско-ленинско-сталинской вере в податливость человеческой натуры и была в течение долгого времени частью советской идеологии, идеологии страны, столь преданной социальному улучшению людей по законам марксизма. Привалов утверждает, что работа Выбегалло могла бы быть названа евгеникой, но никто в Институте не называл ее так – опасались связываться: "Работу, которой он занимался, за триста пятьдесят рублей в месяц, можно было смело назвать евгеникой, но никто ее так не называл – боялись связываться." (С.90). Евгеника – прикладная отрасль биологии, чьей целью является определение и улучшение человеческой генетики с учетом как наследственности, так и окружающей среды. На протяжении истории этой наукой злоупотребляли, и она заработала себе славу псевдонауки: "Сторонники варьировались от американских евгенистов начала 20 века, полагавших, что людей надо скрещивать подобно тому, как это делается со скаковыми лошадями, до немецких генетиков, дававших научные советы вождям третьего рейха, инструктировавших их относительно "очистки" вида избирательным скрещиванием и уничтожением целых рас."159 Ясно, что такой сложный проект, как проект Выбегалло, чтобы выглядеть в глазах читателя хоть сколько-нибудь достоверным (учитывая знания читателя в области современной науки), должен включать в себя генную инженерию. В рассказе Привалова об эксперименте Выбегалло, впрочем, ничего не говорится о хромосомной теории наследственности. Вместо этого Выбегалло, как в теории, так и при проведении эксперимента, полагает окружающую среду единственным все определяющим фактором, явно игнорируя факторы генетические. Лысенко, игнорируя генетику, объявил, что эволюция определяется "окончательно" влиянием окружающей среды: "Под воздействием внешнего окружения, которое не подходит или недостаточно подходит для данного вида, на растении возникают части других видов, для которых условия более подходящи. Из этих частей формируются органы размножения (почки или семена), которые развиваются в особи другого вида."160 Лысенко повторял эту абсурдную теорию до 1961 года, характеризуя ее как важное достижение советской материалистической биологии. Теория эта не оригинальна; она восходит к теориям так называемых "наивных трансформационалистов" конца 17 века, придерживавшихся той точки зрения, что один вид может случайно породить другой161. В 1950-1955 годы в почти каждом выпуске "Агробиологии" появлялись статьи, сообщающие о превращении пшеницы в рожь и наоборот, ячменя в овес, пихты в сосну и т.д., не давая этому никаких доказательств. В то время, когда был открыт на молекулярном уровне генетический механизм, для Лысенко генов не было, не было неизменяемой наследственности, не было определенных неизменных видов. Для него эти термины были абстракциями реакционеров и жрецов мистицизма, идеализма и расизма. На протяжении более двух десятилетий Лысенко был Президентом Ленинской Всесоюзной Академии Агрикультуры и использовал свое политическое влияние для подавления генетики. Его собственная псевдонаучная работа и его политика изолировали советскую биологию от остального мира и причинили огромный ущерб советской науке и агрикультуре. Есть и несколько других намеков в тексте Стругацких, указывающих на комические параллели со случаем Лысенко. Утверждение Привалова, что работа Выбегалло могла бы быть названа евгеникой, но никто в Институте не называл ее так, напоминает о молчании большинства советских биологов, видевших, что деятельность Лысенко – это деятельность шарлатана и негодяя. Они не характеризовали ее так, впрочем, и – из-за страха перед последствиями обычно не противоречили диктатуре – совсем так, как, в рассказе Привалова, делали коллеги Выбегалло. В своем анализе дела Лысенко Джоравски (Joravsky) замечает, что внешние наблюдатели думали о сталинистах, в том числе и о Лысенко, как о сумасшедших идеологах, чьи умы были смущены мечтой о тотальной власти и утопии. Факт то, что, как он позднее замечает, сталинисты считали себя крайне практичными людьми, подчиняющими теоретические размышления практическим необходимостям. Более того, они были заведомыми антиинтеллектуалами, равно как и заведомыми идеологическими фанатиками162. Выбегалло – это карикатура на сталиниста во всех отношениях. Его идеологический фанатизм хорошо иллюстрируется пояснениями эксперимента, делаемыми в расчете на средства массовой информации. Его практичность демонстрируется тем, как он завоевал поддержку своего проекта у Ученого Совета, а также тем, как он проводит работу: "Действуя строго по этому плану, старательно измеряя свои достижения в процентах выполнения и никогда не забывая о режиме экономии, увеличении оборачиваемости оборотных средств, а также о связи с жизнью..." (С.91). Антиинтеллектуализм Выбегалло – сталинистского и лысенковского типа – открыто проявляется в одежде и внешности: Выбегалло выглядит как русский крестьянин. Лысенко был сыном украинского крестьянина, а то, что интеллектуалом он не был, доказывается Медведевым163. Ожидая, что коллективизация создаст наиболее развитую и эффективную систему земледелия, сталинские лидеры, в том числе и Лысенко, себя видели народными вождями на пути к сотворению процветающего нового общества. В реальности, впрочем, после коллективизации советское земледелие испытало резкий и неизменный упадок продуктивности. Тогда лидеры, чтобы сохранить надежду и энтузиазм по отношению к новому порядку, прибегли к обману и самообману. Они публиковали фальшивые отчеты о фантастических открытиях и достижениях в биологии и земледелии, которые скоро принесут изобилие и счастье утопии. Упоминание знаменитых статей Выбегалло о "самовыдергивающе-самоукладывающейся-в-грузовики моркови" показывает, что Выбегалло работал также и в области агрикультуры, и эти его подвиги являются более открытой сатирой на абсурдную и мошенническую деятельность Лысенко и его сторонников: "Его боевые очерки о самонадевающейся обуви, о самовыдергивающе-самоукладывающейся-в-грузовики моркови и о других проектах Выбегаллы были широко известны в области, а статья "Волшебник из Соловца" появилась даже в одном из центральных журналов." (С.140). Выбегалловские действия, работы, теории и речи наполняют повествование сказки Стругацких колоритными, комическими и пугающими сценами. Вместе они сливаются в обладающий большой сатирической силой образ опасностей, исходящих от управляемой, неправильно используемой и выродившейся науки.