Текст книги "История вооруженных сил Афганистана 1747-1977"

Автор книги: Ю. Ганковский

Соавторы: В. Луков,М. Слинкин,А. Полищук
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)

Социальный, национальный и религиозный состав армии

В афганских и других иностранных источниках отсутствуют сведения о социальной структуре вооруженных сил Афганистана в период монархического режима. Однако на основе наблюдений и косвенных данных можно утверждать, что ее рядовой состав в классовом отношении представлял собой в целом однородную массу. Подавляющее большинство солдат были выходцами из беднейших слоев крестьянства. Представителей рабочего класса среди солдатских масс ввиду его немногочисленности было крайне мало, да и те в соответствии с принятыми принципами комплектования армии, как и некоторые выходцы из среды ремесленников, имевших определенные технические навыки и знания, направлялись, как правило, в подразделения технического обслуживания и специальных войск (инженерных, химических, связи, радиотехнических, автомобильных, дорожно-строительных, ремонтных и др.).

Унтер-офицерский состав афганской армии в основной своей массе был представлен выходцами из средних слоев деревни и города: зажиточными крестьянами, мелкими торговцами, низшими прослойками государственных служащих и интеллигенции, ремесленниками, кустарями.

Во второй половине 60-х годов, когда в процессе реорганизации и модернизации армии формировался костяк нового унтер-офицерства, правящие круги активно привлекали в его ряды политически менее грамотную молодежь из провинций [435]435
  «Да урду маджалла». 1966, № 10–11, с. 77.


[Закрыть]. Следует отметить, что армейские комиссии, выезжавшие ежегодно в различные районы страны, прежде всего в южные и восточные, для набора курсантов в сержантские военные учебные заведения, не испытывали недостатка в желающих. Повышенная тяга последних к военной карьере объяснялась как ограниченными возможностями для учащейся молодежи провинций завершить свое образование ввиду острой нехватки там средних общеобразовательных школ и других учебных заведений, так и, главное, заманчивой перспективой быстро и бесплатно приобрести специальность и обеспечить себе получение довольно высоких окладов по сравнению с другими категориями государственных служащих низшего и среднего звена. Бесплатного питания, одежды и, хотя и небольшой, но все же власти, а значит, и почетного места в обществе.

Что касается офицерского корпуса, то его социальные характеристики претерпели значительные изменения в течение каких-то полутора десятилетий, предшествовавших антимонархическому перевороту 1973 г. Эти изменения, являясь одной из самых существенных особенностей развития военной организации Афганистана при монархическом режиме, привели к росту социальной неоднородности офицерского состава страны. В указанное время, наряду с сохранением традиционного представительства состоятельных, элитарных слоев общества на высоких командных постах в вооруженных силах, значительно увеличилось число выходцев из средних слоев, прежде всего из среды мелкой, главным образом торговой, буржуазии, мелкого и среднего чиновничества, интеллигенции. Особенно большой приток разночинцев в ряды офицерского корпуса страны, преобразивших его социальный облик, наблюдался после 1963 г. в связи с активными мерами по осуществлению планов реорганизации и модернизации армии, потребовавших дополнительно нескольких тысяч молодых, грамотных и энергичных офицеров.

Афганская армия, как и сама страна, была многонациональна. При монархии кроме афганцев и таджиков, составлявших ядро вооруженных сил, в армии имелась значительная часть представителей национальных меньшинств: хазарейцев, узбеков, туркменов, чар-аймаков, народов Нуристана, белуджей и др.

В основу кадровой политики в армии монархические круги положили принцип комплектования, как правило, однородных в национальном отношении частей и подразделений вооруженных сил. При этом на долю национальных меньшинств выпадала в основном самая «черная» работа и менее почетная служба. К примеру, хазарейцы из года в год пополняли ряды Трудовой армии, строительных отрядов, подчиненных министерству национальной обороны, частей, занимавшихся ремонтом и обслуживанием, подсобными работами и др. Зато служба в боевых частях пехоты, бронетанковых войск, артиллерии, авиации являлась в основном привилегией афганцев и таджиков. Данный принцип комплектования частей и подразделений не претерпел каких-либо изменений вплоть до Апрельской революции 1978 г.

В соответствии с внутренней политикой монархической верхушки воинские части, дислоцированные в северных и центральных районах с преимущественно неафганским населением, укомплектовывались за счет новобранцев-пуштунов из восточных и юго-западных районов, а в афганских (пуштунских) районах размещались части, в том числе и подразделения Трудовой армии, набранные на севере страны, например в тюркоязычных районах.

Офицерский и унтер-офицерский состав армии формировался в послевоенные десятилетия главным образом из численно преобладавших в стране национальностей – пуштунов, а также таджиков. Вместе с тем монархическое правительство, желая укрепить свое влияние среди национальных меньшинств, привлекало в ряды офицеров и унтер-офицеров определенное количество представителей этих меньшинств, в основном из числа их влиятельной и экономически господствовавшей верхушки. Однако они, как правило, не занимали высокие посты, служили в нестроевых частях и во вспомогательных службах.

Что касается генералитета, то он был представлен в основном пуштунами, реже таджиками и еще реже, скорее как исключение, представителями национальных меньшинств. Типичным примером последних может служить нуристанец генерал-полковник Мухаммад Иса, бывший начальник Кабульского офицерского училища и командир Центрального корпуса, а затем, в конце 60-х годов, генерал-губернатор Пактии и командир Южного (Пактийского) корпуса. Вне всякого сомнения, его армейская карьера и высокий командный пост обеспечены прежде всего тем, что он являлся сыном богатого и знатного вождя одного из племен Нуристана, не раз доказавшего свою лояльность и преданность династии Надира.

По религиозной принадлежности основную массу личного состава вооруженных сил составляли мусульмане-сунниты и лишь немногие были мусульманами-шиитами (хазарейцы и часть таджиков, а также некоторые другие этнические группы) и членами мусульманских сект (исмаилитов, рошанитов и др.).

Политико-идеологические усилия монархического режима Афганистана по укреплению армии в условиях обострения классовых противоречий и нарастания политической напряженности в стране (1946–1973)

В условиях обострения классовых противоречий и нарастания политической борьбы правящие круги и связанная с ними военная элита стали уделять самое пристальное внимание политико-идеологическому и морально-психологическому аспектам подготовки личного состава вооруженных сил. Усилия в этом направлении приобрели особенно активный и целенаправленный характер в первой половине 60-х годов, когда в Афганистане на арене политической борьбы появились демократические течения и группировки, выдвинувшие требования радикальных общественных преобразований. Именно в эти годы был значительно укреплен идеологический аппарат армии, повышена персональная ответственность всех командиров и начальников за воспитание своих подчиненных, введен обязательный для всех категорий военнослужащих курс политических занятий, разработаны и приняты новые программы так называемой моральной подготовки, в которых одно из основных мест заняли темы, призванные нейтрализовать воздействие на личный состав передовых идей и взглядов. Решая все эти вопросы, афганское командование широко использовало опыт иностранных армий, в частности турецкой и американской.

Меры идеологического и морально-психологического воздействия на личный состав преследовали цель создать в лице армии политически надежную военную опору, способную защитить конституционно-монархический строй и господствующее положение эксплуататорских классов. В официальной армейской пропаганде эту функцию армии было принято называть «борьбой против внутренних беспорядков» и относить ее к числу самых важных задач вооруженных сил страны. При этом под «внутренними беспорядками» подразумевались прежде всего выступления трудящихся и демократических сил. Вот что писал по этому поводу в афганском армейском журнале «Да урду маджалла» ответственный чиновник министерства национальной обороны Афганистана полковник Мухаммад Яхья Ноуруз. «В сегодняшнем беспокойном мире возникают ситуации, когда силы безопасности и полиции оказываются недостаточными для борьбы с недовольными и возбужденными массами. В такие моменты только путем вмешательства сильной и дисциплинированной армии можно будет восстановить нарушенный порядок» [436]436
  «Да урду маджалла». 1970, № 6, с. 48–51.


[Закрыть].

Цели идеологической и морально-психологической подготовки афганской армии определялись также и необходимостью появления сопротивления крайне правых консервативных сил, активно выступавших против проводившихся сверху некоторых преобразований буржуазного характера. Кроме того, в подготовке личного состава вооруженных сил Афганистана никогда не снимался и вопрос воспитания готовности к защите страны от внешней угрозы.

Содержание идеологической обработки личного состава афганской королевской армии полностью определялось ее назначением и классовым составом. В основу этой обработки были положены исламская идеология, идеи монархизма и национализма; воспитание патриотизма в сочетании с пропагандой «особого национального духа афганцев», их обычаев и традиций; пропаганда антикоммунизма, а также извращение целей и сущности советской внешней политики и клевета на советскую действительность.

Главной заботой правящих кругов Афганистана являлись подготовка и воспитание преданных монархии и существующему строю офицеров и унтер-офицеров. И это было не случайно. Ф. Энгельс, характеризуя армии восточных монархий, в свое время писал, что «главной задачей и в то же время главной трудностью является создание корпуса офицеров и унтер-офицеров, обученных по новейшей европейской системе, вполне освободившихся в военных вопросах от старых национальных предрассудков и пережитков и способных вдохнуть жизнь в новые формирования» [437]437
  Ф. Энгельс. Персия и Китай. – Т. 12, с. 220.


[Закрыть].

Причины того большого внимания, которое правящая династия проявляла к идеологической обработке офицерского и унтер-офицерского корпуса, состояли не только в том, что от этих двух должностных категорий зависел результат обучения неграмотной, разноплеменной солдатской массы пользованию современным оружием и воспитания ее в духе безропотного подчинения начальникам, но главным образом в том, что надежность армии как опоры монархического режима в конечном счете определялась именно политической надежностью офицеров и унтер-офицеров. В связи с этим усилия, предпринимавшиеся в афганской армии по предотвращению проникновения революционных идей в среду офицеров и унтер-офицеров и их политическому воспитанию в духе верности и преданности монархии, возводились в ранг «самой большой и священной национальной и государственной задачи» [438]438
  Абдурраззак Майванд. Пропаганда и деятельность пятой колонны во второй мировой войне. Меры по борьбе с ней. Кабул, 1340 (1961), с. 190.


[Закрыть].

Большое значение в идеологической работе среди личного состава афганской армии, особенно ее рядового состава, придавалось религиозной пропаганде. Монархические круги рассматривали ее в качестве основы всей политической работы не только среди населения страны, но и в армии. «В Афганистане, – писал по этому поводу генерал Абдурраззак Майванд, – вся пропаганда опирается на религиозные основы» [439]439
  «Харби похантун». 1970, № 3, с. 3.


[Закрыть].

Господствовавшие классы Афганистана видели в религии и религиозном фанатизме подавляющего большинства темного и забитого населения страны важнейшее средство укрепления и увековечения существовавших порядков, притупления классового сознания трудящихся масс и отвлечения их от борьбы за лучшее будущее. В условиях обострявшейся внутриполитической борьбы на религию делалась ставка как на самое главное идеологическое оружие, которое, как они считали, могло сохранить и упрочить так называемое «общественное единство» и «взаимную общественную поддержку и солидарность» [440]440
  «Анис», 06.06.1970.


[Закрыть], а также ослабить остроту социальной критики.

В основе религиозной пропаганды среди населения и армии лежали призыв к смирению и покорности трудящихся своей судьбе и требование терпеливо переносить все лишения и невзгоды.

Мусульманские проповедники и военные пропагандисты стремились представить ислам как «самую прогрессивную религию мира», воплощающую в себе «социальную справедливость» и «равенство всех людей без какой-либо дискриминации» [441]441
  «Анис», 14.08.1963.


[Закрыть].

Личному составу армии внушалось, что «мусульманская религия составляет основу национальных ценностей и средоточие национальной чести», «важнейшую опору национального достоинства», «предмет украшения человека» и «солдатскую честь» [442]442
  «Да урду маджалла». 1969, № 12, с. 105–106.


[Закрыть].

В жизни и деятельности армии, пожалуй, не было ни одного вопроса, который не толковался бы с позиций ислама и его истории или не преподносился бы как «священная религиозная обязанность солдата». Здесь были и вопросы защиты национальной независимости, необходимость обеспечения внутренней безопасности и порядка, осуществление программ развития страны, обязанность каждого проходить службу в армии, повиновение начальникам и старшим, терпение и безропотное перенесение тягот и лишений армейской жизни, усердие в учебе, бережное отношение к оружию, и даже занятия спортом. «Мусульманская религия, – писал в одном из номеров журнала "Да урду маджалла" сотрудник его редакции Шамсуддин Зариф, – признает роль спорта в достижении победы» [443]443
  «Да урду маджалла». 1971, № 4–5, с. 15–16.


[Закрыть].

В армии, как в устной, так и печатной пропаганде, усиленно культивировался тезис о том, что религиозность является критерием высших качеств и достоинств солдата, сержанта и офицера, главным источником «воли и стойкости воина в бою» и что «солдат, лишенный веры и религиозного духа, не может быть храбрым и мужественным», как не может быть и патриотом, поскольку «любовь к родине тоже проистекает из веры» [444]444
  «Да урду маджалла». 1966, № 12, с. 78; 1969, № 7,с. 57; № 10, с. 29; № 11, с. 29.


[Закрыть].

Важнейшую и неотъемлемую часть религиозной пропаганды в армии составляло воспитание духа жертвенности во имя короля и ислама. Личному составу внушали, что смерть за веру и короля представляет «высшее достоинство» и «наследство», завещанное предками, «самое заветное желание и главную моральную опору каждого мусульманина» [445]445
  «Харби похантун». 1969, № 3, с. 93; «Да урду маджалла». 1969, № 6, с. 1.


[Закрыть]. В этих целях широко использовался исламский лозунг джихада (священной войны за веру).

В XIX, а также ХХ в. лозунг джихада в некоторых странах мусульманского мира сыграл определенную позитивную роль как средство объединения и сплочения мусульманских народов, боровшихся с колонизаторами. Так неоднократно случалось и в Афганистане в XIX – начале ХХ в., когда народы этой страны вели борьбу против английских колонизаторов.

Необходимо подчеркнуть, что в 50—60-е годы область применения лозунга джихада не только не сузилась, а, наоборот, расширилась. В условиях афганской действительности того времени он применялся, когда речь шла о защите независимости, религиозных устоев государства, о внутренних социально-экономических и политических проблемах и главным образом тогда, когда следовало оказать противодействие тем силам, которые требовали проведения более глубоких и всесторонних преобразований в Афганистане.

В религиозной пропаганде в армии этот лозунг преподносился как «величайшая и самая священная обязанность, возложенная благородным мусульманским обществом на его солдат и армию» [446]446
  «Да урду маджалла». 1969, № 12, с. 106.


[Закрыть]. Афганские военные руководители внушали солдатам и офицерам, что их «основная задача – вести священную войну за веру, против врагов религии и мусульманского государства» [447]447
  «Харби похантун». 1970, № 3, с. 145.


[Закрыть].

Сфера религиозной пропаганды среди солдатских масс не ограничивалась только рамками казармы. Еженедельно, посещая мечети вне военных городков, они также подвергались систематическому и целенаправленному идеологическому воздействию со стороны профессиональных служителей культа.

Содержание проповедей, читавшихся в мечетях, выходило далеко за пределы религиозной тематики и касалось многих жгучих вопросов политической и общественной жизни страны. Во время этих проповедей значительная часть мусульманских служителей культа выступала в поддержку политики правящих кругов. Однако среди мусульманских богословов, особенно принадлежавших к их верхушке, была очень сильна группировка крайне реакционно настроенных лиц, которые проповедовали с кафедр мечетей свои взгляды, не совпадавшие с воззрениями официальных кругов. Они выступали в поддержку только тех преобразований, которые не затрагивали их интересов, высказывались против планов создания тяжелой промышленности, изучения вопросов о земельной реформе, организации государственных механизированных ферм и сельскохозяйственных кооперативов; их пугала перспектива увеличения численности пролетариата в Афганистане. В области внешней политики они призывали к отказу от сотрудничества с Советским Союзом и расширению связей с капиталистическими странами, неизменно поддерживали идею создания Исламского пакта.

Таким образом, пропаганда, которая велась в армии, была направлена на то, чтобы воспитать у личного состава чувства фанатизма, преданности монархии, убедить его в том, что ограниченные преобразования и реформы, проводившиеся в стране, не противоречат догмам ислама, прикрыть и оправдать эксплуатацию и классовое неравенство, опорочить идеи социализма и сделать армию послушным орудием для зашиты интересов господствовавших эксплуататорских классов.

В идеологической обработке афганской армии в эти годы большое внимание уделялось пропаганде идей монархизма. Среди населения и армии усиленно внедрялся тезис о надклассовости монархии, якобы выражающей интересы всего народа и олицетворяющей единство нации. Это положение было законодательно закреплено в Конституции 1964 г., где указывалось, что «король является защитником основ ислама, хранителем независимости и целостности страны, стражем конституции и средоточием единства Афганистана» [448]448
  Конституция Афганистана. 1964, ст. 7.


[Закрыть].

В условиях растущей политической активности оппозиционных сил господствовавшие классы видели в монархии средство объединения и сплочения общества под своим влиянием, важное препятствие для распространения передовых идей. «Наши враги (прогрессивные политические группировки. – Авт.), – заявлял генерал Абдурраззак Майванд, – хотят посеять семена вражды. Поэтому мы должны… опираясь на учение и милость бога, сплотиться вокруг величайшего национального символа – своего дорогого короля, великого короля, короля-руководителя» [449]449
  «Харби похантун». 1969, № 3, с. 2.


[Закрыть].

В афганских воинских уставах, в военной печати и в выступлениях военных руководителей постоянно подчеркивалось требование к солдатам и офицерам «всегда и в любых условиях руководствоваться лозунгом "бог, родина, король", составлявшим, по определению высшего командования, суть "идеологии страны" [450]450
  «Харби похантун». 1970, № 3, с. 146; «Да урду маджалла». 1970, № 5, с. 2.


[Закрыть]. Это требование лежало в основе военной присяги офицеров.

Специфическим направлением идейного воспитания афганской королевской армии являлась пропаганда национализма, который выдвигался в качестве одной из важнейших идеологических доктрин правительственной пропаганды.

В афганском национализме четко прослеживались его два основных принципа. С одной стороны, будучи составной частью формировавшейся национально-буржуазной идеологии, национализм в конкретных условиях Афганистана тех лет не мог не выражать определенные патриотические устремления, направленные на защиту суверенитета страны от посягательств империалистических сил. В этом плане национализм, с его антиимпериалистической направленностью, играл определенную прогрессивную роль.

С другой стороны, в условиях неуклонно растущих классовых противоречий внутри страны и усиления политической активности трудящихся, правящие круги Афганистана стремились в понятие «национализм» вложить призывы к надклассовому единству народа, «взаимной общественной поддержке» всех социальных слоев и классов, гармонии классовых интересов. В условиях Афганистана 60-х – начала 70-х годов эти идейные установки приобретали все больший вес в политике господствовавших классов, призванных препятствовать распространению передовых социальных воззрений, сглаживать классовые противоречия и отвлекать народные массы от борьбы за переустройство общества [451]451
  «Анис», 06.06.1970.


[Закрыть]. Эта вторая сторона национализма, выражающая интересы эксплуататорских классов, отчетливо проявлялась в пропаганде в армии.

Военные руководители Афганистана усматривали в национализме «величайшую силу», способную противостоять всем оппозиционным движениям, защитить «национальные ценности» и «социальные устои», «воспитать национальный дух» и «создать единую дисциплинированную нацию» [452]452
  «Да урду маджалла». 1968, № 6.


[Закрыть]. «Национализм, – писал афганский генерал-майор Абдулкадир Халик, – представляет собой великую силу, которая сплачивает в единое национальное целое человека и общество, включая и армию» [453]453
  «Да урду маджалла». 1971, № 4–5, с. 65.


[Закрыть]. Для этой цели армейские пропагандисты путем идеализации прошлого и настоящего разжигали среди солдат и офицеров национальный эгоизм, внушали им мысль об исключительности национального характера афганцев, пытались доказать неприемлемость для афганского общества социалистических идей, якобы отвергаемых особым врожденным духом афганцев. При этом в годы монархического режима история афганского народа в многочисленных пропагандистских материалах излагалась военному читателю крайне односторонне, без какой-либо связи с событиями в соседних странах, непосредственно определившими результаты национально-освободительной борьбы Афганистана. Более того, многие события афганской истории преподносились в искаженном виде.

Несомненно, Афганистан имеет богатую и героическую военную историю. Народы, населяющие эту страну, проявляли беспредельную стойкость, мужество и самопожертвование в борьбе за свободу и независимость. Этот особый характер народа Афганистана отмечали и Ф. Энгельс [454]454
  Ф. Энгельс. Афганистан. – Т. 14.


[Закрыть]и В.И. Ленин [455]455
  В.И. Ленин. Тетрадь материалов о Персии. – Т. 28.


[Закрыть]. Как известно, борьба афганского народа, как и других народов Востока, за свободу и независимость в новейшее время развертывалась и проходила под благотворным влиянием освободительных идей Великой Октябрьской социалистической революции.

Молодая Советская республика была первым государством мира, официально признавшим независимость Афганистана 27 марта 1919 г. В дальнейшем Советская Россия оказала это стране всю возможную в тех условиях помощь. Кроме того победы Красной Армии, одержанные в 1919 г. над английский интервентами в Средней Азии, вблизи северных границ Афганистана, а также то обстоятельство, что английские империалисты направляли в это время основные силы на борьбу против Советской России, во многом способствовали успеху освободительной борьбы народов Афганистана.

Военные пропагандисты монархического Афганистана предпочитали замалчивать все эти факты [456]456
  «Харби похантун». 1968, № 3, с. 2, 6; 1970, № 2, с. 89–91.


[Закрыть].

Следует отметить, что содержание афганского национализма в разные периоды претерпевало заметные изменения. В 40-е годы официозная пропаганда усиленно насаждала «идеи панафганизма», отрицавшие многонациональный характер населения страны. Однако в последние перед антимонархическим переворотом 1973 г. десятилетия в связи с социально-экономической и политической эволюцией страны и растущим недовольством неафганских этнических групп шовинистической политикой афганской правящей верхушки в националистической пропаганде все больший акцент стал делаться на подчеркивания единства всех народов, населяющих Афганистан, их религиозной, исторической и культурной общности. Вместе с тем, несмотря на определенную трансформацию националистических концепций, в идеологической обработке армии и в 60-е – начале 70-х годов продолжали широко сохраняться шовинистические установки и аргументы [457]457
  Там же, № 1, с. 117.


[Закрыть], особенно в устной пропаганде, рассчитанной на солдат-пуштунов. Успеху такого рода пропаганды, как об этом говорилось выше, способствовала принятая в Афганистане система комплектования частей и подразделений, особенно боевых, строго по национально-этническому принципу.

В системе идеологической обработки личного состава армии не последнее место отводилось пропаганде обычаев и традиций, воспитанию верности и повиновения королю и старшим, воспитанию любви к военной службе и обоснованию святости военной профессии. Афганские идеологи путем внеклассовой трактовки обычаев и традиций пытались обосновать различные концепции «национального единства», «исключительности национального характера» и «общности духовной жизни всех слоев и классов», якобы испокон веков присущих афганскому обществу, и противопоставить их росту политической активности прогрессивных элементов и усилению недовольства трудящихся масс [458]458
  «Да урду маджалла». 1968, № 5, с. 1–2; 1968, № 6, с. 12; 1971, № 6, с. 61–63.


[Закрыть]. При этом нередко обычаи и традиции афганцев (пуштунов) выдавались за общие для всего многонационального населения Афганистана, хотя в действительности таковыми они никогда не являлись. Многие обычаи и традиции в той или иной мере связывались с религией и подавались как основа жизнеспособности афганского государства.

Именно с этих позиций обычаи и традиции широко освещалщись и на страницах военной печати. Один из авторов подобных статей, старший преподаватель Высшего военного училища генерал-майор Амир Мухаммад писал: «Обычаи и традиции для афганского народа подобны воде, которая дает жизнь корням дерева. Они обеспечивают национальное единство и равенство, связывают воедино людей нации и делают ее сильной» [459]459
  «Харби похантун». 1969, № 3, с. 94.


[Закрыть].

Солдатам и офицерам афганской армии внушалось, что «одной из древних черт и характерных обычаев афганского народа» является верность и повиновение королю и старшим («бозорган»), во имя которых надлежит совершать подвиги и не жалеть при этом ни крови, ни самой жизни. «Афганцы, – писал Амир Мухаммад, – считают повиновение и уважение к королю и старшим своей национальной и религиозной задачей, и ради этого они никогда не останавливались и не останавливаются ни перед какими жертвами». И далее: «Уважение к старшим по возрасту, званию и положению считается одним из источников силы и могущества афганского народа и в то же время составляет одну из наших религиозных и национальных основ» [460]460
  Там же, с. 91.


[Закрыть].

В идеологической обработке личного состава афганской королевской армии много внимания уделялось воспитанию любви к военной службе и военной профессии, представляющей, по мнению военных руководителей Афганистана того времени, «врожденное качество» афганского народа. Среди солдат и офицеров усиленно пропагандировался тезис о том, что «воинственные дух и вера… вошли в плоть и кровь народа Афганистана» и что «военная служба – это их дух, вера, чувство и вопрос сознания», «общественная и национальная обязанность и историческая необходимость» [461]461
  «Да урду маджалла». 1966, № 10–11, с. 30; 1969, № 12, с. 106; «Харби похантун». 1969, № 3, с. 93, 94.


[Закрыть].

Важное значение придавалось пропаганде «величия и святости военной профессии». Пример и характер широко использовавшейся аргументации по этому вопросу приведен в книжке Абдурраззака Майванда «Пропаганда и деятельность пятой колонны во второй мировой войне…», где он пишет: «Военная служба – самое большое и священное наследие, оставленное нам, мусульманам, пророком, его четырьмя великими сподвижниками (первые четыре халифа – преемники пророка Мухаммада. – Авт.) и другими его последователями. Сам великий пророк, его четыре сподвижника и его другие великие последователи были прежде всего солдатами и командирами и в течение всей жизни несколько раз вели священную войну против врагов ислама… Вот почему сам пророк, его четыре великих сподвижника и его другие последователи уделяли большое внимание этой профессии. Именно по этой причине военная служба, особенно в нашем, афганском, представлении, является самой священной, самой почитаемой и самой благородной из всех профессий» [462]462
  Абдурраззак Майванд. Пропаганда и деятельность пятой колонны…, с. 188.


[Закрыть].

Афганское командование относило к традиции своей армии также и почитание священного знамени (в афганской армии в каждой воинской части имелись два знамени – знамя части и священное знамя). В пропаганде «великой святости и достоинства» этого знамени подчеркивалось, что оно является «выдающимся символом веры, врученным армии и солдатской чести Афганистана королем», постоянным напоминанием «об обязанностях каждого афганца перед религией, народом и своей исламской родиной», «о войнах, кровопролитных битвах и тысячах павших за веру», а также «источником силы в священной войне за веру» [463]463
  «Да урду маджалла». 1968, № 6, с. 6–9; 1969, № 12, с. 8.


[Закрыть]. Все эти моменты нашли отражение в знаках и надписях на полотнище священного знамени (что, кстати, и является исходным материалом для обоснования «святости знамени»).

В последнее перед переворотом 1973 г. десятилетие в связи с осуществлением определенной модернизации государственного строя правящие круги проводили среди населения и армии широкую пропаганду принятых законов, упорно подчеркивая при этом «демократизм» режима, «ценности нового порядка», «социальную справедливость и равенство» и т. п. [464]464
  «Kabul Times», 02.06.1970.


[Закрыть]Одновременно с этим под предлогом необходимости «поддержания порядка и спокойствия в стране» они усиленно афишировали и карательный аспект государственного законодательства, стремясь посеять страх перед возможными наказаниями, не допустить классовых выступлений трудящихся и прогрессивных демократических сил, а также реакционной клерикально-феодальной оппозиции и тем самым укрепить свои политические позиции.

В армии особый упор делался на правовую пропаганду и на показ и разъяснение системы мер принуждения, детально разработанной во многих воинских законах, в частности в Положении о воинских наказаниях, Законе о воинской повинности и др. При этом наряду с запугиванием жестокими карами личному составу внушалась мысль о том, что нарушение правопорядка «не свойственно афганцам», а «строгое соблюдение законов – одна из добрых традиций» и «древних черт афганской нации» [465]465
  «Харби похантун». 1969, № 3, с. 91.


[Закрыть].

В армейском журнале «Да урду маджалла» была постоянная рубрика – «Военное уголовное право», где разъяснялась правовая основа афганского военного законодательства и порядок определения и применения наказаний в отношении нарушителей установленного правопорядка.

Большое место в идеологической обработке солдат и офицеров занимала пропаганда содержания военной присяги. В афганской армии в период монархического режима имелось два текста присяги: один – для офицеров, другой – для солдат и сержантов. Их содержание являлось наглядным примером тех приемов идеологической обработки, к которым господствовавшие классы прибегали, чтобы подготовить в лице армии главное орудие силы государственной власти. Ниже приводятся оба текста указанных присяг.

Так, офицеры, вступая в армию, принимали следующую присягу: «Священным именем всевышнего, пророка и их великого Корана, в которых я верю, клянусь и обязуюсь, что буду в мирное и военное время, на суше, на море и в воздухе, всегда и везде верой и правдой и с любовью служить своему милостивому королю Его Величеству Мухаммад Захир-шаху, правительству и народу, повиноваться законам, порядкам, начальникам и старшим, дорожить воинской честью и достоинством и священным национальным знаменем Афганистана больше, чем своей жизнью, и в случае необходимости с радостью отдать свою жизнь за родину, короля, народ и во исполнение долга».