Текст книги "Прибалтика. Почему они не любят Бронзового солдата"

Автор книги: Ю. Емельянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 40 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]

Часть IV МЕЖДУ МИРОВЫМИ ВОЙНАМИ

Глава 1

ПОД ИГОМ НЕЗАВИСИМОСТИ

Небольшие размеры новых прибалтийских государств, их невозможность иметь достаточно мощные вооруженные силы, отсутствие у них запасов многих важных естественных ресурсов, недостаточная конкурентоспособность производимых ими промышленных товаров на мировом рынке и разрыв традиционных связей с Россией поставили Эстонию, Латвию и Литву в исключительно трудное положение, усугубившееся после разорительной мировой войны, Гражданской войны, а также других вооруженных конфликтов 1918—1920 годов на их территориях. Характеризуя положение Эстонии на мировой арене после 1919 года, руководитель эстонских коммунистов В.Э. Кингисепп назвал свою брошюру так: «Под игом независимости». Эти слова были справедливы и в отношении Латвии и Литвы.

Не только великие державы, но и такие страны, как Польша, могли навязывать им свою волю. Об этом, в частности, свидетельствовала судьба столицы Литвы и Вилен– ского края. 30 сентября 1920 года после поражения советских войск под Варшавой в Сувалках начались польско-литовские переговоры, а 7 октября там был подписан договор, по которому Вильнюс и Виленский край передавались Польше.

При этом некоторые поляки – уроженцы Вильнюса во главе с генералом Л. Желиговским этим не удовольствовались. Войска Желиговского захватили Вильнюс и продолжили наступление на другие литовские города. Лишь 29 ноября под контролем Лиги наций было подписано перемирие между войсками Желиговского и Литвой. Вильнюс остался в руках Польши.

Виленский вопрос стал камнем преткновения в польско-литовских отношениях, препятствуя созданию единого антисоветского блока на западных границах СССР. В течение 1921 года державы Антанты вновь обещали решить вопрос о Вильнюсе и Виленском крае в пользу Литвы, но требуя взамен создания федерации с Польшей. Литва отвергла это предложение.

В 1923 году на конференции послов Лиги Наций государственная граница была установлена с признанием Ви– ленского края в составе Польши. Это решение было одобрено всеми членами Совета Лиги Наций, Ватиканом и Соединенными Штатами. Лишь Литва и СССР не признали этой границы.

Эта позиция Литвы привела к тому, что ей долго отказывали в признании ведущие страны Запада. Лишь в июле 1922 году Литву признали США, а в декабре того же года – Франция, Италия, Великобритания и Япония. При этом эти державы требовали, чтобы Литва открыла для Польши свободный проход через Неман, пошла на интернационализацию Немана. Под давлением Литва согласилась на эти требования.

Неспособность дать отпор притязаниям таких соседей, как Польша, или действиям каких-то авантюристов вроде Желиговского свидетельствовала и о крайней слабости прибалтийских государств. Разрыв или ослабление традиционных экономических связей с Россией привели к изменениям в хозяйственной структуре новых стран. В Эстонии некоторые крупные промышленные предприятия (в том числе Кренгольмская мануфактура) пришли в упадок, были ликвидированы (например, Таллинские судостроительные заводы). В Латвии ряд заводов был закрыт (завод «Проводник», Русско-Балтийский вагоностроительный завод и др.). В Литве производство металлических изделий сократилось в 3 раза, резко снизился уровень производства лесопильной и деревообрабатывающей промышленности. К тому же после аннексии Польшей Вильнюса сильно сократилось кожевенное производство, сосредоточенное в столице Литвы.

К 1938 году продукция фабрично-заводской промышленности Латвии составляла 56,1% довоенного уровня, а число рабочих в этой отрасли хозяйства снизилось до 58,7% от уровня 1913 года. В 1930 году в промышленности Эстонии было занято лишь 17,4% рабочей силы, в Латвии – 13,5%, в Литве – 6%. Поскольку растущее население стран Прибалтики не могло найти применения своим силам в их экономике, многие покидали этот регион. С 1919 года по 1940-й только из Литвы эмигрировало в США, Бразилию, Аргентину около 100 тысяч человек.

В экономике ряда новых стран усиливалась ориентация на сельскохозяйственное производство. Вопреки тенденциям во всех странах Европы доля сельского населения в этих странах почти не менялась. В 1922 году в Эстонии на долю сельского населения приходилось 71,6%, а в 1940-м – 66,2%. В 1940 году в Литве 65% всех трудящихся страны работало в сельском хозяйстве. Хозяйство новых стран переориентировалось на снабжение Западной Европы сельскохозяйственной продукцией.

О. Сепре в своей работе «Зависимость буржуазной Эстонии от империалистических стран» писал: «Соответственно меняющемуся в Эстонии влиянию империалистических государств Эстония поставляла то бекон для Англии, то сальные свечи для Германии, то брала курс на аграри– зацию, то на производство полуфабрикатов, особенно сланцевого масла». Как отмечал О. Сепре, «в первые годы существования буржуазной Эстонии (1920—1924) делались попытки оживить крупную промышленность в надежде на свержение советского строя и восстановление прежних обширных рынков сбыта для промышленности Эстонии... С 1925 года в Эстонии преобладал курс на аг– раризацию страны, особенно на увеличение производства продуктов животноводства для экспорта в Англию».

С 1924 по 1934 год вывоз мяса из Эстонии увеличился в 4,3 раза, сливочного масла – в 3,2 раза, яиц – в 3,5 раза. Удельный вес готовых продуктов в экспорте Эстонии составлял 40,5%, а в 1938 году – 19,3%. Удельный же вес сельскохозяйственных продуктов, сырья и полуфабрикатов в экспорте за этот же период вырос с 59,2 до 80,7%.

В те годы Эстония выступала на мировом рынке как производитель продовольствия и промышленного сырья. Сепре писал: «Средств производства в Эстонии для вывоза почти не производилось... Готовые изделия вывозились в столь малых количествах, что являлись скорее товарными образцами, чем предметами фактического экспорта. Значительную часть экспорта готовых товаров Эстонии составляли фанерные листы и сиденья для стульев». Предметом вывоза Эстонии являлась также бумага, наибольшее количество которой закупали Египет, Суринам, Китай и Колумбия. Впрочем, как замечал Сепре, «бумага вывозилась отдельными партиями и постоянного рынка не имела». 2/3 эстонского вывоза приходилось на Германию и Великобританию.

В аграрный придаток Западной Европы превратилась и Литва. Изделия литовской промышленности составляли лишь 2—3% экспорта страны. Зато в импорте на них приходилось 60%. В 1939 году 34,4% литовского экспорта составляли мясо и мясопродукты, 25% – масло и яйца.

Характеризуя основные направления развития хозяйства Латвии с первых лет ее независимого существования, А.Я. Варславан в своем исследовании «Английский капитал в буржуазной Латвии» писал: «Несмотря на ее юридическую независимость, Латвия фактически оставалась полуколонией, которую в экономическом отношении использовали, во-первых, как сырьевую базу, во-вторых, как источник дешевой рабочей силы и, в-третьих, как рынок сбыта своих товаров».

В 1920 году латвийский журнал «Экономисте» писал: «В настоящее время мы вынуждены изыскивать продукты сельского и лесного хозяйства в сыром и обработанном виде, пригодные для вывоза за границу. Среди этих продуктов лен и древесина в ближайшем будущем займут основное место».

Варславан замечал: «Статистическое управление Латвии стремилось по возможности завысить показатели роста удельного веса готовой продукции в экспорте. Если в 1927 году спичечная соломка учитывалась как полуфабрикат, то в 1929 году – уже как готовая продукция. Таким же образом учитывались дощечки для ящиков и бочарная клепка, полуфабрикаты фанеры, проволоки и др.». В то время как до 1917 года рижские заводы производили деревянные изделия из лесопродуктов, журнал «Экономисте» подчеркивал в апреле 1920 года, что теперь «латвийская деревоперерабатывающая промышленность ограничивается только распиловкой леса в экспортный товар, а дальнейшая обработка древесины происходит в весьма незначительных размерах – в пределах, обеспечивающих только местную потребность». Рижские лесопильные фабрики простаивали.

Большие надежды в независимой Латвии возлагали на экспорт льна. В мае 1920 года журнал «Экономисте» писал: «В настоящее время трудно использовать лес, поэтому на первое место становится использование льна». Для этих соображений были известные основания. В 1909—1913 годах на Латвию приходилось 16,3% мировых посевов льна и 13,3% производства льноволокна. Представитель Латвии на Парижской мирной конференции Я. Сескис писал 27 августа 1919 года министру иностранных дел Латвии Мейеровицу: «В особенности следует экономить лен, который здесь, на Западе, ценится, по-видимому, наравне с золотом». Сескис предлагал использовать состояние войны с Советской Россией для того, чтобы «захватить в пограничных с Латвией районах России запасы льноволокна, которые можно было бы реализовать на Западе, получив в обмен вооружение».

Министр финансов Латвии Р. Каллиенс заявлял: «Лен – это основа государственного хозяйства Латвии, поэтому делается все возможное, чтобы восстановить и расширить площади подо льном, которые в вихре войны значительно уменьшились». Эти усилия принесли свои плоды. В 1920—1923 годах Латвия заняла 4-е место в мире после РСФСР по производству льна. В 1921 —1929 годах на долю Латвии приходилось от 9 до 11,5% посевных площадей мира, занятых под льном. В те же годы на Латвию приходилось около 8% мирового сбора льноволокна. В 1920 году 66% латвийского сырья и полуфабрикатов для текстильной промышленности направлялось в Англию. Из льноволокна, ввозимого в Англию, 31% приходился на Латвию.

Однако зависимость от экспорта льна поставила экономику Латвии в уязвимое положение. В 1921 году произошло падение цен на лен и сокращение его закупок. В 1922—1923 годах внешние закупки льна увеличились и наблюдался рост льнообрабатывающей промышленности в Латвии. Но в 1924—1929 годах экспорт льна в Великобританию неуклонно сокращался.

Как отмечал Варславан, «Латвия, имея возможность продавать льноволокно в другие страны по более высоким средним ценам, все же поддерживала устойчивый удельный вес экспорта в Англию сырья и полуфабрикатов для текстильной промышленности. В этом находило отражение неравноправие экономических отношений и зависимость буржуазной Латвии от Великобритании».

На Великобританию приходилось более 40% латвийского экспорта сырья и полуфабрикатов, при этом значительное место занимали лесоматериалы. Большую долю в импорте Латвии занимало и сливочное масло, главным потребителем которого являлась Германия (78%). Всего на долю Англии и Германии приходилось две трети экспорта Латвии. В то время как Англия главенствовала в латвийском экспорте, Германия доминировала в латвийском импорте.

После 1913 года существенно изменилась роль Прибалтики как транспортной артерии, связывавшей Россию с Западом. В 1913 году на латвийские порты приходилось 56,2% внешнеторгового оборота России на Балтийском море. При этом 82% стоимости товаров, вывозимых через эти порты, были произведены в России за пределами Латвии и лишь 18% – в самой Латвии. После Первой мировой войны Латвия оказалась оторванной от России. Прежняя система хозяйства была нарушена, и транспорт Латвии работал с существенной недогрузкой. Если в 1913 году число судов, посещавших порты Латвии, составляло 5289 (их тоннаж был 3 591 195 тонн), то в 1929 году число таких судов было 3841, а их тоннаж составлял 1 872 790 тонн. Место России в морском транспорте Латвии заняла Англия, хотя Г ермания успешно конкурировала с «владычицей морей». Одновременно Г ермания играла активную роль в развитии железнодорожного транспорта через Прибалтику в РСФСР.

После 1917 года иностранный капитал постарался занять место российского в экономике Прибалтики. Значительной частью российской собственности завладели англичане и немцы. Так, 42,1% пайщиков Кренгольмской мануфактуры жили в Англии, 38% – в Германии, 4,5% – в Дании, 2,9% – в Чехословакии, 2,7% – во Франции, 1,3% – в Швейцарии, 5,2% пайщиков жили в Латвии, Мексике, США, Финляндии, Австрии и Норвегии. Лишь 1,2% пайщиков проживали в Эстонии.

«Эстонская энциклопедия» писала в 1933 году: «Влияние иностранного капитала в промышленности Эстонии велико. Он преобладает в текстильной и бумажно-целлюлозной промышленности, в телефонной фабрике и цементных заводах; посредством иностранного капитала создана вся частная сланцевая промышленность... Инвестированный в промышленность иностранный капитал достигает примерно 50 миллионов крон, составляя круглым счетом половину балансовой стоимости всего недвижимого и движимого имущества промышленных акционерных обществ». В 20-е годы в экономике Эстонии решающую роль играл английский капитал, а в 30-е годы все более усиливалось влияние Германии.

Иностранный капитал господствовал и в экономике Литвы. Шведский капитал скупал спичечные фабрики, строил бумажную фабрику. Германский капитал направлялся в металлообрабатывающую и полиграфическую промышленность. Английский и голландский – в бумажно-целлюлозную и полиграфическую промышленность, американский – в текстильную.

Английский капитал занимал 2-е место по вложениям в экономику Латвии, уступая лишь германскому.

Финансовый капитал крупных зарубежных держав господствовал в банках Прибалтики. Удельный вес капиталов банков США, Англии, Германии и других иностранных держав составлял 60 процентов в сводном балансе всех частных банков Латвии.

Велика была и долговая зависимость от Запада прибалтийских государств. В начале февраля 1923 года правительство Англии потребовало от Латвии возмещения расходов на содержание ряда латышских воинских формирований в Сибири в период колчаковщины, оплаты за содержание английских представителей в Латвии в 1919 году и платы за транспортировку латышей из Дальнего Востока и Архангельска в годы Гражданской войны. К этому времени долговые обязательства Латвии перед Англией превысили 2 миллиона фунтов стерлингов и составляли около 70% всех внешних долгов Латвии. За американские продовольственные поставки в Латвию в годы войны республика была должна США более 5 миллионов долларов.

Займы, взятые Эстонией в странах Запада в первые годы своего независимого существования, стали тяжелым бременем для небольшой республики. 68% военных долгов приходилось на долю США, 20% – на долю Великобритании. Хотя Эстония ежегодно платила США огромные суммы для погашения долга, ее задолженность не уменьшалась, а вследствие неуплаты по процентам в кризисные годы в общем увеличивалась. Так, долг Эстонии Соединенным Штатам составлял в 1922 году 58 171 тысячу крон, а в 1934-м – 65 041 тысячу крон. Сепре замечал: «Этот долг был достаточно крупным, чтобы держать в подчинении такую небольшую страну, как Эстония».

К тому же импорт в Эстонию из развитых стран мира превышал ее экспорт. Так, Эстония ввозила из США товаров (хлопок, смазочные масла, автомашины, тракторы) на 22 миллиона крон, а вывозила своих товаров на 1 миллион крон. В результате в 1920—1925 годах были истрачены все резервы золота и инвалюты Эстонии. О. Сепре писал: «Большая часть золотого запаса буржуазной Эстонии утекла за границу уже в начале 20-х годов... Экономика страны оказалась на краю гибели. Курс эстонской марки катастрофически упал».

В 1927 году Эстонии был предоставлен заем Лиги Наций. На деле деньги были предоставлены английским банком «Мидлэнд». Финансовым советником при Эстонском банке на правах комиссара стал Уолтер Уильямсон, который фактически руководил всей финансовой и экономической политикой Эстонии».

С первых же дней своего независимого существования оказалась опутанной долгами и Литва. В товарообороте Литвы господствовали Германия и Великобритания, на долю которых приходилось 70—80% импорта и 40—60% экспорта. Американский капитал проникал в Литву в основном через зажиточную литовскую эмиграцию. Ей принадлежала значительная часть капитала в Международном и Кредитном банках. Американцы – выходцы из Литвы господствовали в Литовском и Земельном банках. Членом правления Международного банка был А. Сметона.

Экономическая зависимость во многом определяла и внешнеполитическую ориентацию новых стран. Оказавшись вовлеченными в сферу мирового капиталистического хозяйства и подчинившись гегемонии ведущих империалистических держав, новые государства неизбежно следовали по пути отречения от хозяйственной самостоятельности, политического суверенитета и культурной самобытности. Несмотря на свои патриотические декларации, правящие круги новых стран готовы были поступиться всем этим ради сохранения своего привилегированного положения.

Вначале особенно было ощутимым влияние Англии. «Если внешняя политика прибалтийских государств и склонялась к одной из великих держав, то обычно к Великобритании, которая, хотя и была далеко расположена, могла проявить, как в 1919 году, свою военно-морскую мощь в этом районе», – отмечали Мисиунас и Таагепера. В ходе бесед с представителем Великобритании в странах Прибалтики Таллентсом в 1920 году Ульманис и Мейеро– виц признали «необходимость экономического проникновения со стороны какой-либо державы и выразили твердое пожелание, чтобы этой державой была Англия».

На состоявшейся в июле 1925 года конференции посланников Латвии в Риге была принята резолюция, в которой говорилось: «Поскольку Англия является врагом России и имеет интересы на Балтийском море, ее политика будет благоприятной для Латвии дольше всего. Поэтому следует развивать с Англией торговые отношения, привлекать в Латвию английские капиталы и стремиться получить в ней займы».

Но одновременно с Великобританией усиливала экспансию в Прибалтику Г ермания. При этом Г ермания стремилась опираться на немецкое меньшинство в трех республиках. 27 декабря 1920 года Министерство иностранных дел Германии направило директивы германским миссиям в Риге, Каунасе и Таллине, в которых говорилось: «Прибалтийские немцы должны стремиться к сотрудничеству с господствующими нациями окраинных государств, а не к отчуждению от них, что могло бы ослабить позиции как самих проживающих в Прибалтике немцев, так и Г ермании».

Продвижение в Прибалтику рассматривалось в германских правящих кругах как трамплин для экспансии в Россию. 26 января 1921 года в Министерстве иностранных дел Германии состоялось совещание по экономическим отношениям с Латвией. На совещании было сказано, что «Германия ничего не боится так сильно, как быть обойденной или опоздать при занятии позиций, с которых она могла бы начать завоевание России мирными средствами».

Помимо конкурентной борьбы за овладение Прибалтикой, ведущие державы Запада занимали различные позиции относительно будущего трех республик. Если Великобританию и Германию устраивало сохранение у них статуса номинальной независимости, что позволяло им укреплять свои позиции в этом регионе, то позиция Франции и США была иной. Эти державы не оставляли надежд на скорую реставрацию дореволюционных порядков в России. Так, министр иностранных дел Польши Сапега писал польским представителям за рубежом 10 сентября 1920 года, что Франция считает прибалтийские государства «временным и неизбежным злом» и «будущей добычей возрожденной России».

Аналогичную позицию занимало и американское правительство. Последнее упорно старалось спровоцировать вооруженный конфликт на советских границах Прибалтики с тем, чтобы развязать оттуда новую интервенцию против Советской России. Так, 9 августа в государственный департамент было направлено письмо Юнга о возможности советского нападения на прибалтийские республики. Следствием этого явилось прибытие в Балтийское море американского крейсера «Питтсбург», а также военных судов «Брум» и «Брукс». 6 и 24 декабря 1920 года Юнг направил новые телеграммы в Государственный департамент об угрозе советского нападения. В последней телеграмме он утверждал, что в середине января 1921 года ожидается нападение Красной Армии на Эстонию и Латвию.

Позиция двух влиятельных держав Запада заставляла правительство Латвии искать, с одной стороны, поддержки Великобритании, а с другой стороны – укреплять военно– политические связи с другими лимитрофами. Министерство иностранных дел Латвии информировало своего представителя в Великобритании о том, что союз возможно большого числа государств является необходимой гарантией на тот случай, если в России будут установлены прежние порядки и новое правительство России начнет добиваться восстановления «единой и неделимой». Поэтому, говорилось в письме министерства, «мы не возражали бы против заключения союза новых государств от Белого до Черного моря; наоборот, если возникла бы возможность заключить такой союз... мы его энергично поддержали бы».

Это предложение было поддержано и Эстонией на конференции трех прибалтийских стран, а также Польши и Финляндии в Булдури 6 августа 1920 года. На этой конференции был выработан ряд статей военного соглашения, предусматривавшего, что оно направлено против России. При этом под «Россией» подразумевалась «любая военно– политическая организация, которая возникла или могла бы возникнуть на территории России». На конференции было также признано желательным заключение военного договора между Польшей, Эстонией, Латвией и Литвой, направленного против Германии. (Финляндия категорически отказалась стать участником такого договора.)

Разногласия между западными державами проявлялись и в других областях. Если Франция стремилась связать три республики союзом с Польшей, находившейся под сильным влиянием Парижа, то Англия настаивала на создании политического блока прибалтийских стран со скандинавскими странами. Однако французские планы создания блока Польши и трех прибалтийских республик наталкивались на сопротивление Литвы, настаивавшей на возвращении Польшей Вильнюса и Виленской области.

Считая независимость прибалтийских государств «временным явлением», Франция не спешила с их признанием де-юре. Лишь разгром белых армий заставил французское правительство несколько изменить свою позицию. Журнал «Эроп нувель» писал: «Нет больше генералов, которых можно было бы признать, поэтому признают новые государства». Министр иностранных дел Латвии писал посланникам страны: «Единственной антибольшевистской силой остались новые государства, которые Франции, естественно, пришлось признать». 26 января 1921 года Верховный совет стран Антанты по предложению Франции признал независимость Эстонии и Латвии.

Латвийский посланник в Лондоне Бисениек писал в Ригу, что одной из причин признания Францией Эстонии и Латвии было желание французского правительства создать «сплошную полосу буферов между Германией и Россией от моря до моря».

Лишь США долго возражали против признания Латвии и Эстонии, исходя из необходимости реставрации «единой и неделимой» России под властью белых генералов. Правда, 28 июля 1922 года правительство США приняло решение о признании Латвии и Эстонии де-юре, но при этом не исключая возможности восстановить Россию в дореволюционных границах.

Созданию прочного антисоветского блока «от моря до моря» мешали разногласия между прибалтийскими государствами и Польшей. Не удовольствовавшись захватом Виленской области, Польша претендовала на шесть волостей Юго-Восточной Латвии, а то и на весь юг республики. Поэтому не только Литва, но и Латвия выступала против участия Польши в общем военно-политическом союзе. Однако ничто не помешало заключению 7 июля 1921 года договора о военном союзе между Эстонией и Латвией.

12—13 июля 1921 года в Риге состоялась конференция министров иностранных дел Эстонии, Латвии и Литвы. На ней Литва пыталась привлечь две другие прибалтийские республики к ее конфликту с Польшей на своей стороне, но потерпела в этом неудачу.

Через несколько дней, 25—30 июля, в Риге состоялась другая конференция, с участием представителей Эстонии, Латвии, Финляндии и Польши. Литва отказалась в ней участвовать. Очевидно, на ней вновь был поставлен вопрос о создании антисоветского военно-политического блока. Информируя своих посланников за рубежом после этой конференции, Министерство иностранных дел Латвии подчеркнуло, что слухи об агрессивных намерениях России не могут быть приняты всерьез; напротив, приходится опасаться, что Польша и Румыния сами могут спровоцировать конфликт с Советской Россией.

17 марта 1922 года на созванной по инициативе Франции конференции представителей Польши, Латвии, Эстонии и Финляндии (Литва не была приглашена из-за ее конфликта с Польшей по поводу Виленщины) был заключен так называемый Варшавский договор четырех стран о взаимной помощи. Таким образом, был оформлен антисоветский политический блок под эгидой Антанты.

7-я статья договора гласила: «Представленные на Варшавской конференции государства обязуются в случае, если одно из них без провокаций с его стороны подвергнется нападению другого государства, соблюдать благосклонную позицию по отношению к атакованному государству и заключить немедленно соглашение о необходимых мерах».

Планы создания военно-политического блока «от моря до моря» беспокоили не только Советскую страну, но и Германию. Чтобы убедить Германию в том, что данная статья не была направлена против нее, представители Польши, Эстонии, Латвии и Финляндии подписали 22 апреля 1922 года секретный меморандум, в котором указывалось, что в статье 7 имелась в виду Россия. Сообщая 1 мая латвийскому посланнику в Финляндии о подписании меморандума, Мейеровиц подчеркивал, что он должен сохраняться в тайне, «чтобы русские не имели основания считать, что Варшавский договор направлен против них».

В то же время Франция не скрывала надежд на то, что новый военно-политический блок будет служить для развязывания нового нападения на Советскую страну. Комментируя итоги Варшавской конференции, французский посланник в Эстонии Жильберт писал: «Теперь наступило время для того, чтобы заговорили пушки... Польша, Латвия, Эстония, Финляндия достаточно сильны, чтобы свергнуть большевистскую власть в России».

Свое стремление укреплять антисоветскую направленность Варшавского договора продемонстрировала французская делегация во главе с сенатором Трувэ, посетившая в июне-июле 1922 года Латвию, Эстонию и Финляндию. Одновременно прибалтийские порты посетила эскадра французских судов в составе тяжелого крейсера «Жюль Мишело» и двух миноносцев. Франция предложила передать Латвии один из своих старых военных кораблей и получила обязательство Латвии размещать все свои заказы на военные корабли и принадлежности береговой обороны исключительно во Франции.

В это время активизировалась и разведывательная деятельность прибалтийских стран против Советской страны. В письме министра обороны Латвии Лайлиня Мейеро– вицу от 18 января 1923 года говорилось, что Генштаб латвийской армии практикует отправку вооруженных разведчиков через советскую границу. Разведкой в Советской стране занимались дипломаты и дипкурьеры прибалтийских государств.

Находясь в полной хозяйственной и политической зависимости от ведущих стран Запада, правительства прибалтийских государств послушно выполняли их волю и следовали антисоветскому курсу. Лишь опасаясь за судьбу своих режимов, они пытались уклониться от участия в военных авантюрах, к которым их подталкивали наиболее оголтелые враги Советского государства.

Глава 2

КАК ПРИЧИНИТЬ ГОЛОВНУЮ БОЛЬ СОВЕТСКОМУ СОЮЗУ

Советское правительство с тревогой оценивало военно-политическое положение на своей западной границе. 15 марта 1922 года Наркомат иностранных дел обратился с нотой протеста к правительствам Англии, Италии, Франции, в которой отмечалось, что «русское правительство имеет неопровержимые доказательства формирования враждебных банд на территории соседних государств». В связи с тем, что «против Советской России заключаются новые военные союзы», НКИД высказывал тревогу по поводу возможности «новой военной интервенции, открытой или замаскированной».

В ответ на диверсии, шпионаж и провокационные действия Советская Россия предлагала действенные меры, направленные на укрепление доверия со своими западными соседями. 12 июня 1922 года Советское правительство направило предложение правительствам Финляндии, Эстонии, Латвии, Литвы и Польши (а затем и Румынии) о разоружении.

Комментируя это предложение, представитель Министерства обороны Эстонии полковник Терванд заявил латвийским представителям, что «переговоры следует вести, чтобы не давать России возможности распространять пропаганду о том, что прибалтийские государства не желают вести переговоры по вопросам разоружения и что они преследуют империалистические цели». В то же время на состоявшихся в Таллине (в августе) и в Варшаве (в сентябре) совещаниях военных представителей Финляндии, Эстонии, Латвии, Литвы, Польши и Румынии было решено: советские предложения «заранее следует признать неприемлемыми». Это решение было утверждено на конференции этих стран в Таллине 8—9 октября 1922 года.

2 декабря 1922 года началась московская конференция по вопросам разоружения этих стран и РСФСР, на которой советская делегация предложила сократить вооруженные силы всех ее участников на 75%, ограничить военные бюджеты, ликвидировать военные формирования иррегулярного характера. В ответ Польша и прибалтийские страны предложили ограничиться подписанием договора о ненападении между участниками конференции. Делегация РСФСР поддержала и это предложение. В качестве компромисса советская делегация предложила сократить вооруженные силы на 25%.

Польша и прибалтийские страны согласились с этим предложением. Они объявили, что после такого сокращения вооруженные силы Польши должны составить 280 тысяч человек, Латвии – 19 тысяч, Эстонии – 16 тысяч, Финляндии – 28 тысяч. (В РСФСР в это время вооруженные силы составляли 800 тысяч человек.) На самом деле западные партнеры России по переговорам искажали подлинные сведения о численном составе своих вооруженных сил. Глава польской делегации Радзивилл неофициально заявил представителям прибалтийских стран: «Вооруженные силы Польши составляют в настоящее время 240 тысяч человек. Нет никаких препятствий к тому, чтобы заявить большевикам, что в 1923 году вооруженные силы Польши будут составлять 280 тысяч человек». Также искажали сведения о численности своих армий и другие западные участники переговоров. В письме Министерства иностранных дел Латвии посланникам от 21 декабря 1922 года говорилось: «19 тысяч для Латвии, 16 тысяч для Эстонии и 28 тысяч для Финляндии означает сохранение существующих вооруженных сил».

Тем временем в Великобритании к власти пришли консерваторы, выступавшие за проведение жесткой политики в отношении Советской России. Страны «санитарного кордона» рассматривались тори как линия возможного фронта военных действий против РСФСР. 19 декабря 1922 года латвийский посланник в Лондоне Бисениек сообщал в Ригу, что военное министерство Великобритании «внимательно изучает возможности ведения военных действий в пограничных районах России». Естественно, что в этих условиях переговоры о разоружении зашли в тупик.