Текст книги "Верность памяти"

Автор книги: Йожа Герольдова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

– Для вас найдется, – с готовностью ответил четарж и раскрыл коробку трофейных сигарет.

Возле него сразу образовалась очередь, посапывающая от нетерпения.

– Немцы устремились в горы? – встревоженно спросил Гавлик.

Это было совершенно непонятно, ведь поначалу немцы избрали совсем другой план: захватить коммуникации и прилегающие к ним районы, наладить движение по ним, а затем окружить территорию, занятую повстанцами. В соответствии с этим планом боевые действия в лесах, требующие больших людских и материальных затрат, противник должен был начать, лишь обеспечив все подступы и расчленив территорию, занятую повстанцами, на отдельные участки…

– Нет, пока немцы в горы не стремятся, – объяснили десатнику, переведя дух, солдаты. – Они продвигаются вдоль шоссе, вдоль реки и вдоль железнодорожного полотна.

– А вас кто преследует? – недовольным тоном спросил Гавлик и сразу отвел глаза, перехватив предостерегающий взгляд Кубовича.

– Никто нас не преследует. Мы и выбрали это направление, потому что оно самое безопасное: в горы немцы никогда не пойдут…

– А где же остальные войска?

Два солдата и парень в штатском, перебивая друг друга, принялись объяснять, что войска отступают на северо – восток, к Углискам, что они сражаются за каждую пядь земли, но вынуждены отходить, потому что людей очень мало.

– Почему же их мало? – спросил десатник.

– Потому что давно не было пополнения, – сказал парень в штатском..

– Их мало, потому что трусливые свиньи бегут с позиций! – не сдержался Гавлик.

Лица трех повстанцев потемнели от злости. И в то же мгновение десатник услышал, как за его спиной щелкнули затворы автоматов Кубовича и Лубелана.

– А ну проваливайте! – прикрикнул он. – Бегите и подыхайте, трусы, гиены, предатели…

– А ты чего рисуешься, пижон? – злобно осклабился один из солдат.

– Катись отсюда, а то я тебя шлепну! – пригрозил Кубович, вскинув автомат.

– Куда теперь? – спросил Гавлик, когда они остались втроем.

– К Стреговой, – коротко бросил Кубович. – Это стратегический пункт. Если мы его оставим, то с востока наша оборона останется неприкрытой.

– Мы же ищем части, которые держат здесь оборону.

– Именно потому мы и идем туда. Если наши части еще сражаются, они должны защищать Стреговую.

11

– Ваше общение с беланскими виноделами никак не связано с восстанием? – продолжал свои расспросы Гавлик – в нем заговорила привычка старого разведчика не успокаиваться до тех пор, пока не доберешься до сути.

– Да нет, мое общение с ними, вероятно, не было непосредственно связано с восстанием… – ответила она уклончиво и вдруг неожиданно для себя самой добавила: – Я не родилась героиней, но вынуждена была… – Заметив в его глазах удивление, она осеклась и рассмеялась: – Нет – нет, я не то хотела сказать. Наверное, я не сумела точно сформулировать мысль. Боюсь, что сейчас, двадцать восемь лет спустя, мои объяснения прозвучат не очень убедительно.

– Да я и не требовал объяснений. Просто мне захотелось поговорить об этом.

– Я стремилась отомстить за смерть своего жениха. Этого достаточно?

– Вполне, – ответил он коротко и сразу разозлился на себя за это. Такой ответ не располагал к откровенности, а ему ведь хотелось узнать как можно больше о ней и том человеке.

Ее случайно вырвавшееся признание свидетельствовало о том, как глубоко любила она его. Сколько же ей тогда было? Может, двадцать один, как ему, Руде Гавлику?

– Какой должна быть эта месть, я толком не знала. Просто добросовестно выполняла приказы, значения которых иногда до конца не понимала, и верила, что это необходимо…

– Он тоже был учителем? – глухо спросил полковник.

– Нет, он был офицером, кадровым офицером… Сейчас бы он, наверное, дослужился до полковника или генерала…

Он согласно кивнул, хотя ему очень хотелось возразить, что не все участвовавшие в восстании и оставшиеся в живых офицеры связали свою жизнь с новой армией, ведь не все стремились строить новое общество. В феврале 1948 года, когда республика держала экзамен на политическую зрелость, многие из офицеров старой армии этого не поняли и отступились…

– Если бы он был жив, мы, может быть, сейчас вместе ехали бы на Солнечный берег…

И опять он не стал возражать, а только задумчиво обронил:

– Сознание, что ты отдал восстанию частицу своей души, всегда согревает…

– Да, меня это согревает, – ответила она просто, но он заметил, что глаза у нее заблестели.

– Я был бы несказанно счастлив, если бы мог с чистой совестью сказать, что сделал для восстания все, что в моих силах.

* * *

Во второй раз Мария встретилась со старым Мего по его инициативе. Он принял ее в чулане за пчельником. Он не ругал Марию, но и не хвалил, а лишь посасывал давно погасшую трубку. Потом деловито проговорил:

– После обеда поедешь в Лом на мотовозе. Выбери место на задней площадке. Тебя окликнет молодой человек в шапке с козырьком и с зеленым шарфом на шее. Сделай вид, что вы давно знакомы и что ты рада встрече… Он даст тебе задание…

– Вы учились в Беле? – расспрашивал молодой человек с зеленым шарфом, небрежно покуривая.

Она отвечала коротко, но по существу и при этом не переставала улыбаться, как наказывал ей Мего. Так они разыгрывали комедию до тех пор, пока парень с зеленым шарфом не перешел к делу:

– Нужно помочь кое – кому еще сегодня добраться до усадьбы лесничего. Их будет трое. Мне там показываться нельзя, поэтому пойдете одна.

– Когда и откуда они приедут? – озабоченно спросила Мария и поймала себя на мысли, что невольно подражает Милану.

– Поездом четырнадцать ноль шесть из Братиславы.

– Когда они сойдут с поезда, пусть идут прямо к автобусу пана Яношки и пусть приготовят три кроны мелочью, чтобы он не ворчал. Я сяду в автобус после них.

– Вы особенно не оглядывайтесь: они знают, что нужно делать.

– Можете на меня положиться.

– Если бы мы не верили вам, меня бы здесь не было, товарищ, – ответил ей молодой человек с зеленым шарфом, быстро простился и соскочил на насыпь с уже тормозившего поезда.

Лесничего Мария знала плохо. Знала только его дочь, которая училась в том же педагогическом училище, что и Мария, но двумя курсами ниже. Однако встретил ее лесничий так, будто они вчера расстались. Потом он вышел вместе с ней на улицу и сделал руками жест, имитирующий отчаяние. От дерева мгновенно отделились те трое, что шли за ней следом. Лесничий попросил ее пройти в дом, а сам шагнул навстречу приезжим…

Ужинала она с лесничим и его женой. Это была прекрасная пара: он – рослый, статный, она – ладно сбитая, пышущая здоровьем.

– Так не хочется уходить от вас, но уже пора… – вздохнула Мария.

– А вы останьтесь, переночуйте, – предложила ей гостеприимная хозяйка.

– Не могу, мама будет браниться, – смущенно сказала Мария. – И так соседи болтают обо мне бог весть что: мол, хороша учительница, ни сама не учится, ни других не учит, а только слоняется без дела…

– Да это же здорово, что о вас такое говорят. Вот если бы ходили слухи, будто вы занимаетесь чем – то серьезным, тогда пиши пропало… А уходить вам сейчас действительно нельзя. Во – первых, до комендантского часа вы все равно добраться до дома не успеете, а во – вторых, вас хочет видеть командир.

– Кто он?

– Если захочет, он вам представится. Если же нет, то расспрашивать бесполезно… Он должен прийти за этими людьми…

* * *

Представиться командир не захотел. Он вообще говорил мало, поскольку с трудом соединял словацкие слова в лаконичные фразы, а больше расспрашивал. Причем вопросы свои ему приходилось повторять неоднократно, ведь никакой практики в русском языке у нее не было.

Командир смотрел на Марию ясными голубыми глазами, и она вдруг поняла, что, хотя он такой заросший, лицо у него совсем молодое. Она думала, что прежде всего он спросит, кто она такая, откуда родом, но оказалось, командир ее знает довольно хорошо.

– Ты нам очень помогла, Мария, – произнес он медленно, почти по слогам, чтобы она поняла его. – Я рад, что ты такая.

– Я самая обыкновенная. Вот у вас женщины сражаются наравне с мужчинами…

– У вас тоже… Знаешь, сражаться можно по – разному: с автоматом в руках, в тылу врага или так, как ты. Ты сражаешься, помогая нам.

– Моя помощь совсем незначительна.

– Ты не права. Взять хотя бы вот этих троих. Не будь тебя, фашисты их расстреляли бы или отправили в концлагерь.

– Я сделала не так уж много.

– Ну что ты! Ты нас очень выручила. Юрай не мог рисковать…

– Юрай? – простодушно удивилась она.

– Ну тот парень, который сегодня утром ехал с тобой на мотовозе.

– Я буду делать все что угодно, если это нужно для борьбы.

– То, что ты делаешь, Мария, нужно для борьбы. Вот ты раздобыла для нас денег. А мы на эти деньги купили билеты для этих троих, которых ты привезла сюда, и крупу, из которой завтра там, наверху, сварим кашу. И все это на твои деньги, понимаешь?

– Но я хотела бы бороться иначе.

– Ты смелая девушка, Мария, и за это мы очень ценим тебя. Мы придумаем тебе новое имя, которое будет известно только тебе и нам. Его сообщит тебе товарищ Мего. И отныне ты должна верить только тому, кто назовет тебя этим именем. Дополнительный пароль – цвет моих глаз, – засмеялся командир.

Она посмотрела на него изучающим взглядом, стараясь запечатлеть в памяти этот удивительный пароль, и почувствовала необыкновенную уверенность в своих силах.

* * *

Лесничий проводил командира и Марию в дровяной сарай, где их ждали те трое, которых она привела. Им уже выдали оружие. Хозяйка, закутанная в шерстяной платок, отправилась наблюдать за дорогой. И вскоре в сарай ввалились двое мужчин в живописном одеянии, которые все это время дежурили возле дома.

– Прощай, Мария, – сказал командир и протянул ей руку. – Надеюсь, когда – нибудь встретимся в Москве. Может, через год, может, через десять лет, но обязательно встретимся… Я верю в это…

– Что это ты выдумал?! – пробасил вдруг лесничий, обращаясь к младшему из троих, которых привела Мария.

– Смотри – ка! – изумился старший. – Когда же ты ее прикрепил, Вендел? Я и не заметил…

На шапке у младшего сверкала серебром звездочка, похожая на те, которыми украшают рождественские елки.

– Это же совсем не та звездочка, – продолжал упрекать юношу лесничий.

– Но другой у меня не было, – смущенно оправдывался тот.

– Сними! – коротко приказал старший.

– Звезду?! – огорчился Вендел.

Мария вопросительно посмотрела на командира, потом на молодого человека:

– Не горюй, Вендел. Как только появится возможность, я пришлю тебе в горы настоящую, красную звезду.

– Спасибо, – поблагодарил растроганный молодой человек, облизнув пересохшие от волнения губы, и смущенно повторил: – Другой у меня не было…

– Будет у тебя звезда! – заверил его командир.

* * *

– Вспоминая сейчас, по прошествии стольких лет, о том времени, я тоже думаю, что могла бы сделать гораздо больше, – вздохнула после продолжительной паузы она. – И все – таки вы несправедливы к себе. Вы не сделали все, что требовалось тогда, но сделали все, что было в ваших силах…

12

– Утешениями делу не поможешь, – проворчал полковник.

– У меня и в мыслях не было утешать вас, – ответила Мария чуть – чуть пренебрежительно и вдруг спохватилась: – Знаете, мы уже проехали Сливен. Стояли там минут пять, а вы этого даже не заметили…

– По расписанию мы должны были стоять там только три минуты, – уточнил полковник. – Впрочем…

– Впрочем, мне не следовало напоминать вам об этом, ведь вы размышляли об очень серьезных вещах.

– Намного более серьезных, чем вам кажется…

* * *

Разведчики продвигались по восточному, а затем по северному склонам Врха. Они решили осмотреть весь участок обороны и выяснить, намерены ли немцы совершить охватывающий маневр и использовать коммуникации на левом берегу реки. Если бы им это удалось, командование получило бы очень ценные сведения.

До Стреговой добрались около полуночи и сразу направились к школе. Их встретил худощавый сотник. При свете керосиновой лампы он наносил толстым карандашом обстановку на карту своего участка.

– Габриш, – представился он разведчикам, вытянувшимся по стойке «смирно».

Короткий доклад десатника сотник выслушал с довольно безразличным видом. Его глаза оживились лишь тогда, когда старший дозора попросил четаржа продолжить доклад.

– Подойдите поближе, – пригласил их сотник к столу и, показав на карту, спросил: – Сумеете самостоятельно нанести расположение немецких позиций или лучше это сделаю я под вашу диктовку?

Четарж молчал, и десатник поспешил ему на выручку:

– Нас послали установить связь с отступающими частями, пан сотник, поэтому мы вряд ли сможем вам помочь.

Сотник смерил Гавлика недобрым взглядом и повернулся к шкафу, в котором деревенские учителя и ученики обычно хранят тетради, чертежи и другие школьные принадлежности. Однако, порывшись в нем, сотник вернулся к столу с бутылкой в руках.

– У меня только один стакан, – смущенно признался он. – Ну, ничего, как – нибудь устроимся…

Вино на вкус скорее напоминало кислоту, но зато было крепким. А они сейчас выпили бы что угодно.

Сотник расстегнул рубашку и склонился над картой. Он внимательно следил за рукой Кубовича и слушал его объяснения. Время от времени в разговор вступал свободник. И только Гавлик стоял молча, опираясь о парту, заваленную грудой бумаг. Он думал о том, что задание свое они вообще – то выполнили. Осталось лишь взять записку для капитана Тадича, и можно отправляться в обратный путь. Однако, прежде чем они доберутся до штаба, немцы могут трижды захватить Стреговую…

– Когда вы возвращаетесь? – поинтересовался сотник.

Гавлик посмотрел на Кубовича. Тот задумался, а потом в свою очередь спросил:

– Пан сотник, на ваших солдат можно положиться?

– Вы, пан четарж, странные вопросы задаете.

– Вы сможете дать нам хотя бы двоих надежных парней?

Сотник помрачнел. Его мужественное лицо исказила вымученная улыбка.

– Неужели наши дела так плохи? А парни у меня самые обыкновенные, такие, как вы и я. Только…

– Мы свое задание выполнили. Но если вы дадите нам двух солдат, мы пройдем вдоль железной дороги и проверим исправность связи между Копией и Штвртком, а ваши люди – между Штвртком и Стреговой…

– Да, в целях обеспечения бесперебойной связи меня снабдили наилучшим образом: выделили два телефонных ~ аппарата образца времен Франца Иосифа и массу каких – то проводов.

Гавлик понимал, чего стоит сотнику эта горькая ирония. Но самое печальное заключалось в том, что ни завтра, ни послезавтра положение со снабжением не изменится. Как же в таком случае можно поддерживать сражающихся за Стреговую? Как обеспечивать взаимодействие частей?

И Кубовича он понимал. Это разведчик с фантазией, соображает лучше некоторых штабных работников. Конечно, было бы замечательно, если бы они представили начальнику связи данные, о которых говорил Кубович… А вдруг тот скажет, что они ему не нужны, что у него нет ни провода, ни аппаратов, ни усилителей, чтобы обеспечить работу линии связи между Копцом и штабом?..

– На сегодня хватит, – сказал наконец сотник. – У вас, наверное, ноги гудят. Можете располагаться прямо здесь, в классе, Я сплю в учительской.

* * *

Сотник вернулся откуда – то из – под Полхова около восьми. Бросив фуражку на стол, он сел и вытянул длинные ноги.

– Что, пан десатник, невесело у вас на душе? – спросил он, внимательно глядя на Гавлика, который в этот момент чистил оружие. – Да, оборона рушится на всех направлениях. Кто помоложе, те уже задали стрекача, а кто постарше, те уповают на господа бога… Скоро сюда нагрянут эсэсовские части… Я жду хоть какой – нибудь помощи, а мне непонятно зачем присылают разведчиков…

– И я этого не понимаю, пан сотник, – вздохнул Гавлик.

– А я думал, десатник, вы сами рвались на мой участок, чтобы выполнить свой долг. Знаете, в последние дни я все чаще ловлю себя на мысли, что теряю веру в людей. Кругом все бегут, отступают… Если удержу позиции, обязательно разберусь, кто в этом виноват. Рядовые солдаты не предатели. Просто они подавлены и деморализованы. И вина за это ложится на тех прохвостов в офицерских мундирах, которые их бросили на произвол судьбы. Нашим солдатам с первых дней пребывания в армии неустанно внушают, что командир равнозначен божеству, что приказ его для них закон. И вдруг божество дает деру как самый обыкновенный мошенник. Выходит, офицеры служили в армии только потому, что там им платили приличное жалованье… – Сотник стукнул кулаком по столу, помолчал немного и сдержанно улыбнулся: – Потом пришли вы, и я снова начал верить. Впрочем, без веры жить нельзя. В тех, кого бросили на произвол судьбы господа офицеры, кто – то тоже вселяет веру. Вы меня понимаете, десатник? Новую веру, основанную не на жесткой дисциплине, а на понимании своего долга. Вот вы трое выполнили свое задание, а теперь хотите сделать что – то сверх того… Я понятно говорю?

– Вы, пан сотник, высказали мысли, которые в последние дни и меня волнуют…

– Четаржа и свободника давно знаете?

– С того момента, как нас вызвали в штаб и дали задание…

– Сумеете объяснить им то, о чем я здесь говорил?

Гавлик не смог ничего ответить.

– Значит, вы не коммунист, – опять сдержанно улыбнулся сотник.

– Не – ет, – ответил в замешательстве десатник.

Замешательство его было вызвано тем, что в слове «коммунист» в соответствии с усвоенными им нравственными принципами таилась некая скрытая угроза. Этим словом их ругали прапорщики, когда они, курсанты, не проявляли должного усердия. Этим словом ругал их батальонный священник, когда они пытались уклониться от богослужения. В газетах же этим словом называли всех, кто не выполнял приказы, рассылаемые из Братиславы…

– А кто решил провести разведку вдоль реки? Или это была общая идея?

Гавлику казалось, что подумали они об этом действительно одновременно, но вслух высказался первым Кубович, как и надлежало старшему по званию.

– Значит, коммунист только он, – подвел итог сотник и сделал глоток из бутылки с газированной водой, стоявшей под столом.

– Не смею возражать, пан сотник, но я не понимаю…

– Обратите внимание: только коммунист обладает такой силой убеждения. Он может настолько тактично влиять на окружающих, что вы и не догадаетесь, кто подбросил вам ту или иную идею… Этот четарж, – продолжал сотник, хотя взрывы гремели уже совсем близко, – кажется человеком умным и образованным, а ведь у него, наверное, только городское училище или восемь классов средней школы.

– Притом, заметьте, в начальники он не рвется, на замечания не обижается и нос не задирает, – подхватил Гавлик.

– Видимо, его вполне устраивает, если начальники руководствуются его советами в своей практике.

– Как точно вы выразили суть наших взаимоотношений, пан сотник! – оживился Гавлик и поспешно пригнулся, потому что стекла в открытых окнах угрожающе задребезжали.

– Не подумайте, пан десатник, что я беседую здесь с вами для того, чтобы продемонстрировать, как должен вести себя офицер среди потоков крови и слез… Я хотел только закончить свою мысль… Оставайтесь на месте, пан десатник, – добавил он, намереваясь надеть фуражку.

– Нет – нет, разрешите мне сопровождать вас! – испугался Гавлик, представив, что именно этот строгий офицер с проницательными глазами будет когда – нибудь характеризовать его.

– Не проявляйте чрезмерного рвения, десатник, – охладил его пыл сотник. – Дорого бы я дал, если бы здесь, на моем участке, сражались настоящие солдаты! Да имея такого четаржа, как ваш, можно смело отпускать на отдых в Пештяны трех офицеров, будь они даже выпускниками академии…

– Позвольте нам встретить врага на вашем участке, – невольно вырвалось у Гавлика, понявшего, скорее, почувствовавшего, что здесь, под Стреговой, сотнику недостает людей, способных обеспечить четкое выполнение его приказов.

– Возвращайтесь в свою часть, – посоветовал сотник безразличным голосом. – Здесь вы вряд ли понадобитесь: три автомата погоды не делают…

– Уверен, что и мы принесем пользу…

– Именно поэтому вы должны вернуться в свою часть… Если мы не сумели вовремя организовать боевое обеспечение на этом участке, сражение можно считать проигранным. Вы потребуетесь на более важных участках.

– На таких угрожаемых участках, как ваш, например…

– Прошу не пререкаться со старшим по званию! – одернул Гавлика сотник, вставляя обойму в вальтер, и уже более миролюбиво добавил: – Давайте расстанемся по – хорошему, десатник. Поймите, и для меня, и для вас будет лучше, если вы вернетесь.

Гавлик умолк. Бели он не хочет, чтобы Габриш его просто – напросто выгнал, не стоит спорить…

Он едва поспевал за длинноногим офицером, который шагал легко, непринужденно. Как и Габриш, он прижимался к стенам домов, нагибался, заслышав шелестящий свист мины. «Поговорю с Кубовичем и Лубеланом, – решил десатник. – Никаких приказов отдавать не буду, представлю дело так, будто советуюсь… Сначала поговорю с Кубовичем, объясню все… Нет, лучше коротко перескажу свой разговор с сотником. Для Кубовича этого будет вполне достаточно. А Лубелан его друг, он возражать не станет…»