Текст книги "Необъяснимая история"

Автор книги: Йозеф Шкворецкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

– Я вам и об этом тоже расскажу, – пообещал он, – но сперва – не найдется ли у вас немного табака, а? – Он показал мне обгорелую трубку, горестно пустую.

Табака у меня с собой не было, однако по дороге сюда я заметил табачную лавку на углу. Я вернулся с обильным запасом, которого ему хватило бы на месяц или больше. Когда-то я сам курил трубку и поэтому сомневался в качестве купленного: когда Шеллендорф сделал первую затяжку, запахло от него далеко не фиалками. Но он как будто был вполне доволен, и я попросил поведать наконец историю этой подделки.

Он начал свой рассказ.

– Я привез ее домой в той самой бутылке, в которой нашел, а после показал Дитриху Кунстману. Мы с ним учились в одной школе, вот только он потом поступил в лицей, поэтому смог мне объяснить, что это латынь. Он не сумел понять, о чем там говорится, потому что его выгнали за какой-то проступок – политический, конечно, – когда ему было четырнадцать, но сказал, что она, вероятно, ценная, поэтому я вставил ее в рамку, чтобы получше сохранить, и повесил на стену. Это было, когда я еще жил в настоящей квартире наверху, где на стенах у меня было много места.

– А что вы сделали с бутылкой?

– Выбросил. Она не открывалась, была запечатана чем-то таким, чего никакой штопор не брал, поэтому я отколол горлышко, чтобы посмотреть, что там внутри. Правда, сделал я это, лишь когда вернулся домой. Я думал, там модель корабля, какие иногда продают в гаванях. Их мастерят, склеивают от скуки старые матросы. Это делается через горлышко бутылки – просто невероятно!

– Неужели вы не могли заглянуть внутрь?

– Нет, стекло было темным – зеленым или черным, – через него ничего не было видно.

– И вместо модели корабля вы нашли рукопись.

– Да, – кивнул Шеллендорф. – А когда уже не смог сводить концы с концами на пенсию по инвалидности, то продал ее герру Райманну. За тридцать марок.

Выходит, старый Райманн потерял на сделке только десять.

Некоторое время мы сидели молча. Герр Шеллендорф заново раскурил трубку. Потом я спросил:

– И где же вы ее нашли?

– Дело было так, – начал герр Шеллендорф, и с этого момента история приняла необычайный оборот.

UB 1809–49 обычно зимовала на Кергеленских островах.

– На Кергелене? – изумленно переспросил я.

– Вот именно. Летом мы торпедировали корабли, плывшие из Южной Африки в Австралию или наоборот, а зимой бросали якорь на Кергеленах. Там есть что-то вроде естественной бухты, она называется гавань Рождества и расположена на большом острове, там, где находится гора Маунт-Росс. На самом деле Кергелен – это Кергелены, не один, а множество островов, архипелаг, всевозможные крошечные островки, некоторые – всего лишь торчащая из моря скала. В старые времена там зимовали китобои.

Он излагал точку зрения на войну, с которой я никогда не сталкивался, так как в то время оказался в совершенно ином месте, в еще менее благоприятных условиях. Военные действия затягивались, и их подлодка все больше и больше времени проводила прячась, и все реже искала вражеские корабли, чтобы их потопить. Капитан, хотя и был нацистом (или, возможно, просто попал в колею), к тому времени уже утратил страсть к пиратству, если когда-то ее и имел. На Кергеленах никогда не бывало слишком холодно, температура держалась более или менее ровной, около десяти градусов по Цельсию, с постоянным ветром. Там росла странная разновидность дикой капусты, которую корабельный кок Селигер готовил на традиционный немецкий лад, а вместо свинины брал местную живность: кошек. На острове их было сотни.

– Как они туда попали?

– Китобои завезли. Кошек и крыс. Со временем они распространились и на другие острова. Не знаю, что ели крысы, ну, чем-то они должны были кормиться, но вот кошки уж точно питались крысами.

Он рассказал, как заскучавшие матросы коротали время, копаясь в земле, потому что китобои оставили по себе не только кошек. Они закапывали и теряли всевозможные предметы: от ножей с широкими заржавевшими лезвиями для разрезания китового жира до сломанных гарпунов и игл из рыбьей кости. Однажды они даже нашли чудесную русалку, вырезанную из дерева, со следами облезшей краски. Когда торпедист Генрих Хеллебрандт ее нашел, она поблекла, обветрилась до тускло-серого, но все равно была замечательной.

– Красовалась, наверное, на носу какой-нибудь китобойной шхуны, – сказал Шеллендорф и со сладострастным смешком добавил: – Груди у нее были как два яблочка. А один глаз до сих пор почти голубой.

Завидуя сокровищу Хеллебрандта, подводники практически метр за метром прочесали остров, но добыча их была скудной. Лучшей находкой стала переплетенная в кожу Библия, страницы которой съела плесень. Поэтому Шеллендорф и его приятель Курт Тёппель взяли надувную лодку и на ней обплыли острова в надежде найти еще одну резную красотку. Капитан дал им разрешение, очевидно, сознавая, что наилучший способ сохранить дисциплину – позволить экипажу развлекаться как может. Под укрытыми облаками небесами друзья качались и прыгали по взбиваемым постоянным свистящим ветром волнам от острова к острову. Они не нашли ничего, даже костяной иглы или старого матросского башмака, и уже были готовы сдаться, когда Шеллендорфу улыбнулась удача.

– На одном крохотном островке имелась плоская скала площадью около двадцати метров, а посередине – немного песку. Мы в нем покопались, но ничего не нашли. Потом я пошел посмотреть на тюленей, выползших на крошечный пляж, и увидел, что из песка торчит какой-то предмет. Он был похож на корень. Но откуда там взяться корню, ведь деревьев нигде не видать? Я рискнул спуститься на пляж. Тюлени на меня не напали, но и не испугались – просто поблизости не было детенышей. И, добравшись до корня, я дернул за него. «Корень» выскользнул из песка, а в руке у меня оказалась старая бутылка.

Дорогой мистер Оливер! В той бутылке находилась латинская рукопись, которую мы с профессором Евой Альтхаммер перевели на немецкий язык. Шеллендорф привез ее с собой в Германию – свой единственный сувенир с войны. И когда его друг (который мог бы стать ученым, если бы его не выгнали из лицея за какой-то мелкий проступок) сказал ему, что написана она на латыни и, по всей видимости, ценная, вставил ее в рамку и, наконец, продал, чтобы заплатить за трубочный табак.

Разумеется, как вы сами увидите, это явная подделка. Но как она попала на Кергелены, остается загадкой. Французской научно-исследовательской станции, которая работает там сейчас, во время войны еще не существовало, поэтому бутылка в песке не может быть шуткой какого-нибудь эрудированного французского океанолога с классическим образованием. А что, если это шутка какого-нибудь эрудированного и имеющего классическое образование китобоя? В былые времена среди капитанов китобойных судов такие люди встречались. Не сомневаюсь, что вы согласитесь (исходя из текстуальных свидетельств), что в песке на тюленьем острове она была закопана не позднее 1837 года.

Прилагаю фотокопию латинского текста и перевод на немецкий профессора Евы Альтхаммер. Если сможете отыскать объяснение этой загадки, я был бы очень рад его узнать.

Ваш Рудольф Кее,

инженер на пенсии.

P.S. Я устроил так, чтобы герру Шеллендорфу доставили работающее от батареек инвалидное кресло, и когда в 1988 году мой коллега Клангер решил навестить свою бабушку в Восточном секторе, попросил его заглянуть к старику и рассказать мне потом, понравилось ли оно ему. Как выяснилось, после моего визита инвалида вызвали (что вполне предсказуемо) для дружеской беседы в некие инстанции. Там он провел три дня, и ему сказали, что я западногерманский шпион и американский агент. Когда Клангер навестил его, Шеллендорф превратил рассказ о нашей встрече и ее последствиях, как и все прочие свои приключения, в фарс на суше и на море.

Разумеется, ему не позволили оставить себе инвалидное кресло, которое было «передано тому, кто в нем больше нуждается». И когда я в 1990 году посетил бывший Восточный сектор, то не смог найти на улице Генриха Полтергейста ни герра Миттенберга, ни веселого старика матроса, а здание «Завода Эрнста Эрдпфлюгера» пустовало. Чего, конечно, и следовало ожидать.

Происшествия на острове Тесал

Нижеследующее – содержание документа Шеллендорфа, озаглавленного «Происшествия на острове Тесал» Квеста Фирма Сикула и переведенного с латыни Кларком Эштоном Спрангом из Аркхем-колледжа с учетом перевода на немецкий профессора Евы Альтхаммер.

Мое имя – Квест Фирм Сикул. Моим приемным отцом был Гай Фирм Сикул, мой настоящий отец – поэт Публий Овидий Назон, в последний раз о нем слышали в Британии, но я не уверен, живет ли он еще там. После смерти Гая Фирма моя мать, Прокулея Эмилия Сепула, вышла замуж за Спурия Цецину Вентрона. Она умерла в Риме в году 782 A.U.C. Вскоре после этого ее муж покончил с собой. История моей жизни, моих открытий и моего путешествия через Великий океан описана в книге, которую я оставил на хранение царю Телалоку в городе Тетулаполис в царстве майятов на континенте, который мои спутники и я окрестили «Новая Земля». К несчастью, обстоятельства, в которых я пишу этот рассказ, побуждают к краткости.

По желанию царя Телалока мы взошли на «Коринну» и отплыли на юг вдоль побережья. Нашей целью было устье Великой реки, где, согласно легендам майатов, расположено царство их предков, цивилизация, которой они приписывают достижения во всех отношениях большие, нежели их самих. Страсть, владевшая мною в Риме перед отплытием через океан, вновь пробудилась от рассказов царя Телалока и вскоре заразила мою команду. Эго плавание, во многом схожее с тем, которое мы предприняли из Остии в 782 A.U.C., было путешествием в неизведанное, еще более опасным оттого, что созвездия в этих краях сильно отличаются от тех, какие восходят над Римом и его империей. Руководством в пути нам служила лишь береговая линия Новой Земли. Обстоятельства стали еще более тяжелыми, когда установилась сильная жара, изнурявшая гребцов. Нам пришлось полагаться на ветер и машину. К счастью, где бы мы ни останавливались на ночлег, повсюду было достаточно дерева, чтобы поддерживать ее работу, пока гребцы отдыхают.

На пятнадцатую ночь нашего плавания небо затянуло облаками, и вскоре все погрузилось в полную тьму. Мы напрасно ждали рассвета: чернота не развеивалась. Ветер крепчал, и нас подхватила его сила, гораздо большая любой, какую мы испытывали в привычных нам морях. Посейдон, если его власть распространяется и на эти воды, день за днем гнал нас все дальше и дальше на юг. У нас не было способа и средств определить, как далеко мы заплыли во тьме, не могли мы и с уверенностью знать нашего направления. И тем не менее все мы верили, что нас унесло на юг гораздо дальше, чем кого-либо прежде.

Наконец мы увидели свет дня, но на воде лежал густой туман, и хотя ветер стих, мы оказались во власти грозного течения, которое продолжало нести нас по неизвестным водам в том же направлении, что и ранее.

Через несколько дней туман развеялся, и мы обнаружили, что нигде не видим земли. Воздух был много холоднее, а в море полно рыбы. Греческие гребцы ловили ее сетями или протыкали копьями, и мы смогли пополнить запасы продовольствия, которые почти истощили за бессчетные дни, проведенные в плену у моря, ветра и темноты. Ввиду отсутствия признаков земли я дал приказ поднять паруса и грести. Течение, пронесшее нас через туман, продолжало гнать нас вперед.

Температура все падала, и в воде начали появляться огромные глыбы льда, похожего на тот, какой образуется на реках в дальних северных пределах империи. Когда похолодало, мы надели штаны на манер варваров и завернулись в плащи. Холод был неприятен, но хотя бы заставлял гребцов работать упорнее, чтобы согреться. Проплывая мимо множества ледяных утесов в воде, мы неслись вместе с течением со скоростью, которую я не решался определить. Потом снова пал туман, и температура начала повышаться. Мы сбросили плащи, и все быстрее и быстрее пошли на парусах с течением. Тьма не спустилась – словно бы стоял вечный день. Не могу сказать, как долго мы плыли, ведь не было ночей, которые разделяли бы дни. Не могу назвать и овладевшего мною чувства – такого ощущения я не испытывал никогда, и сейчас не в силах найти слов, чтобы его описать; боюсь, и в дальнейшем у меня не будет к нему ключей. Меня охватило странное любопытство, тяга преодолеть загадки этих ужасных краев. Мне было очевидно, что мы несемся к какому-то волнующему знанию, тайне, которая, как я почти надеялся, никогда не будет нам открыта, ибо ее разоблачение как будто грозило нам бедой.

Когда некоторое время спустя туман поднялся, мы обнаружили, что ледяные утесы исчезли, а воздух и море стали много теплее. Мы плыли в сиянии солнца, сверкавшего низко над горизонтом, и вскоре впереди возник каменистый остров. Позднее мы узнали от туземцев, что он называется Тесал.

На берегу мы увидели группу туземцев, которые

На этом первый свиток кончается. Текст, по всей видимости, продолжался на втором, который был уничтожен по неведению неаккуратным герром Райманном. Завершение повести Квеста следует в третьем свитке, после которого я представлю мой комментарий.

окружив себя заслоном, наспех возведенным из черных стволов ближайших деревьев.

Вит и его варвары отступили, но ждут в засаде. Рано или поздно нам придется с боем пробиваться отсюда. Вдалеке еще тлеет на воде огонь, уничтоживший мой корабль. В центре огороженного нами пятачка мы развели костер, и я спешу закончить мой рассказ. Вполне очевидно, что мне нечего надеяться самому отвезти его в Рим. В последний момент я вложу его в бутылку и брошу в море.

У костра сидит связанный пленник-туземец. Мы собирались использовать его как заложника, но от этого плана пришлось отказаться, когда я понял, что вождь варваров не ценит жизнь своих людей и заложник не принесет нам пользы. Я поворачиваюсь, чтобы на него посмотреть, и он мне усмехается: губы у него толстые, как у нубийца, и указательным пальцем он оттягивает нижнюю. Зубы у него совершенно черные, но, совершенно очевидно, здоровые, так как блестят, точно полированный обсидиан. Он смотрит на меня черными глазами, выражения которых я не могу разгадать. В его глазах нет белка, они совершенно черные, как и его кожа, ладони рук, ногти, иными словами – все. От его взгляда меня пробирает дрожь (мне кажется, на меня смотрит сам Гадес), и я поспешно возвращаюсь к моему рассказу.

Когда я его закончу и запечатаю в бутылке, то дам приказ атаковать.

Большинство гребцов облачились в доспехи и разобрали щиты и короткие мечи легионеров.

Варвары окружили нас со всех сторон, притаились за кустами и черными камнями, но с нашими мечами мы прорубимся сквозь строй к спрятанной в заливе лодке. Как только мы отчалим, я доверю это послание волнам. Тогда наша судьба будет в руках Посейдона, и остается надеяться, что Юпитер защитит нас, как прежде, на протяжении всего нашего путешествия в этих странных краях. Или, возможно, над нами сжалится бог Аристотеля, если, конечно, его вообще интересует участь смертных.

Я думаю про мою любимую мать Прокулею и моего отца Овидия.

Сейчас я отдам приказ атаковать.

Квест Фирм Сикул

CCCMLXXXIV [A.U.C.]

Комментарий

Замечание мистера Кее, что бутылка с рукописью не могла быть спрятана на Тюленьем острове раньше 1837 года, не показалось мне странным – в конце концов, я же американский литератор. В этот год Эдгар Алан По опубликовал свой единственный роман «Повесть о приключениях Артура Гордона Пима из Нантакета». Также мне (если не мистеру Кее) очевидно, почему сразу по прочтении эрудированная профессор Альтхаммер объявила письмо из бутылки подделкой. Я не склонен к оптимизму, но искренне уверен, что большинству окончивших школу американцев объяснение также не потребуется. Однако у истории Квеста будет немало иностранных читателей, поэтому, вероятно, следует вкратце пересказать сюжет ставшего классическим произведения Эдгара По. (Что до выпускников университетов за пределами Америки, тут я настроен не столь пессимистично.)

Произведение представляет собой приключенческий роман о путешествии в неизвестные южные моря. Во времена По подобные книги пользовались большой популярностью. Иногда авторы придумывали сюжеты на основе подлинных отчетов об имевших место событиях, иногда сами эти события ложились в основу романов.

Герой романа А. Г. Пим (заметьте сходство с именем Э. А. По) переживает разнообразные захватывающие и ужасные приключения на борту брига «Дельфин» и после страшного шторма, который в конечном итоге переворачивает корабль, с немногими спутниками дрейфует на днище потерпевшего крушение судна. Голод вынуждает его опуститься до каннибализма. Много дней спустя, когда в живых остаются только Пим и еще один матрос по имени Дирк Питерс, их подбирает шхуна «Джейн Гай», которая плывет на юг охотиться на тюленей и других морских созданий, имеющих спрос на американском рынке.

Корабль заплывает на юг гораздо дальше, чем любой другой до него, и на 83°20′ южной широты и 43°5′ западной долготы (т. е. у берегов Антарктиды, о существовании которой По никак не мог знать) натыкается на остров, который, как впоследствии узнают герои, называется Тсалал. Превалирующий цвет на этом острове – черный: кусты, камни, птицы – все черное, и, разумеется, его исконные жители тоже. У них нет белков в черных глазах, и когда позднее один раздвигает пальцами губы, Пим, к своему удивлению, обнаруживает, что и зубы у них того же цвета.

Некоторое время туземцы и их вождь Ту-уит держатся дружелюбно, но в итоге нападают на команду «Джейн Гай» в узком ущелье. И снова от смерти спасаются только Пим и Питерс. Туземцы также сумели поджечь «Джейн Гай», отчего взорвался ее пороховой запас, и, испугавшись, обратились в бегство. В конце концов Пиму и Питерсу удается захватить каноэ, и, преследуемые туземцами, они выгребают в открытое море, где их подхватывает и несет на юг чудовищной силы океаническое течение. Однако вместо похолодания становится все теплее и теплее; на воду ложится туман, в котором летают огромные белые птицы, и внезапно герои выплывают к пропасти в океане, из которой поднимается огромная белая фигура.

На этом история Пима обрывается. И рассказ Квеста, который так строго придерживается романа По, тоже. Но из послесловия издателя, следующего за историей Пима, мы узнаем, что Пиму и Питерсу каким-то образом удалось спастись и вернуться в Соединенные Штаты. Здесь, по просьбе издателя по имени Э. А. По, Пим записал свою историю, но, к несчастью, умер, не успев ее завершить.

Разумеется, По прибег к авторской вольности: и Пим, и его повесть – вымысел, порождение фантазии самого По.

Полагаю, это краткое изложение объяснит читателю, почему, прочтя текст, профессор Альтхаммер была так уверена, что рукопись – подделка. На описанном у Квеста острове Тесал также превалирует черный цвет, у его «нубийца» также черные зубы, а в глазах нет белков. Более того, по мере продвижения на юг температура повышается, а не падает до арктического холода. Квест обычно латинизирует названия, и не всегда точно, поэтому не так уж трудно вывести «Тсалал» По из «Тесала» Квеста или понять, как туземный вождь по имени Ту-уит у Э. По превратился в Вита в рукописи из бутылки.

Новая «рукопись Квеста», как и первая, обнаруженная студентами факультета археологии, была передана двум независимым группам экспертов (по одному свитку в два разных университета), которые провели те же самые химические исследования и лингвистический анализ. Как ни странно, ученые были единодушны в своих выводах: и это тоже подлинная рукопись I в. н. э.

Так где же этот остров под названием Тсалал? Быть может, в каком-то заливе на побережье Антарктиды?

Если второй текст Квеста – фальсификация не больше, чем первый (а мне остается лишь положиться на мнение экспертов), то По или был наделен сверхъестественным воображением, или же нашел доступ к каким-то таинственным источникам, например, судовым журналам или мемуарам капитанов начала девятнадцатого века. Разумеется, все это крайне маловероятно.

Я убежден, что нам необходимо отказаться от предположения, будто рукопись Квеста – такой же вымысел, как история Пима. Слишком многие научные экспертизы подтверждают, что Квест описывал реальные события и обстоятельства.

Итак, Summa summarum: [126]126
  Общий итог ( лат.) – Примечание переводчика.


[Закрыть]Квест не решил за нас загадку изгнания Овидия. В дополнение к ней он оставил нам новые и еще более трудные. Сомневаюсь, что им когда-либо найдется объяснение.

Э.П.О.