Текст книги "Новая песнь Господу"

Автор книги: Йозеф Ратцингер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 8 страниц)

В новом культе, который постоянно совершается в нашем Пасхальном переходе, заставляющем нас выйти из самих себя, чтобы вступить в пространство Тела Христова, основные элементы, определявшие культ Ветхого Завета, сохраняют всю свою ценность; и только теперь они обретают всю полноту своего значения. Мы уже говорили, что Храм – это, прежде всего, место для слова Божия. Поэтому священство, которое есть служение Слову, ставшему плотью, должно олицетворять слово Божие в его неискаженной чистоте и вечной актуальности. Для священника Нового Завета абсолютно необходимо, чтобы он предлагал не свою личную философию жизни, которая была бы результатом размышлений или чтения, но чтобы он передавал Слово, которое было вверено нам в сочтенные надежными руки и которое мы не должны «повреждать», согласно энергичным и выразительным словам Павла из его Второго послания к Коринфянам (2,17). В этом заключается самый требовательный вызов, который священник обязан принять. Он ярко проявляет весь масштаб и всю глубину того, что означает подготовка к священству. Как священник я не имею права высказывать свои собственные идеи; я – посланник Другого, и только это и придает вес моему слову. «Мы – посланники от имени Христова, и как бы Сам Бог увещевает через нас; от имени Христова просим: примиритесь с Богом» (2 Кор 5, 20). Этот текст Павла и до сих пор подходит, чтобы определить существеннейшую форму и миссию существования священника в Церкви Нового Завета Я должен передавать слова Другого: это значит, что прежде всего я должен их знать, понимать, сделать глубоко своими.

Однако это возвещение предполагает, конечно, гораздо больше, чем отношение телеграфиста, который верно передает чуждые ему слова, не касающиеся его лично.

Я должен передавать слова Другого от первого лица, совершенно лично, и я должен настолько сообразоваться с ними, чтобы они стали моими собственными. Эта весть нуждается не в механическом передатчике, а в свидетеле. Обычно человек рождает мысль, а потом ищет слова, чтобы выразить ее; здесь все наоборот: слово предшествует. Человек открывается ему и отдает себя в полное его распоряжение. Именно в этом процессе обучения, постижения и ответа, который позволяет прожить слово изнутри, и состоит основа всякой подготовки к священству.

В своей книге духовных упражнений отец Кольвентах определяет это подчинение собственного знания учению Церкви как sacrificium. intellectus и продолжает:

«Этот sacrificium отмечает весь духовный труд [...] печатью жертвенности в собственном смысле слова, а значит, отмечает его печатью священства. [...] Способность [...] благовествовать предполагает далеко не только знание, прежде всего – личное единение священника с телом Христа и наше личное понимание передаваемого слова. Как и для левитов, пророков и апостолов, процесс обучения того, кто возвещает слово Божие, – процесс, не имеющий конца, – состоит также в том, чтобы предоставить первое место славе Божией [...]. Священник должен безоговорочно предать себя Слову Божию».

В этой же перспективе отец Кольвентах разъясняет таинственное выражение Павла «облечься во Христа»: облечься во Христа – это и есть процесс нашего отождествления со словом веры, внутренняя живая ассимиляция этого слова, которое таким образом становится нашим собственным, потому что мы сообразовали себя с ним.

Практически это означает, что при изучении богословия интеллектуальный аспект неотделим от духовного. То, что в этом мире есть Слово Божие, которое доступно для меня, то, что Бог сказал и говорит нам нечто, – вот самая поразительная новость, какую только можно себе вообразить. Но привычка слишком притупила нашу восприимчивость, чтобы мы могли прочувствовать то, что есть в этой новости совершенно неслыханного. Недавно я вспомнил маленькую историю, которую Хельмут Тилике рассказывает в своих воспоминаниях. Два студента-филолога, никогда не получавшие никакого религиозного воспитания, оказались слушателями одной из его проповедей в Гамбурге. Больше всего их потрясло совместное чтение «Отче наш», текста которого они до сих пор не знали. Но поскольку все прочие явно знали его, они не решились ни о чем спросить, а попытались найти его сами. Их поиски в муниципальной библиотеке не увенчались успехом. Даже в библиотеке богословского факультета текст отыскать им не удалось. Все это начинало казаться все более и более загадочным, пока, наконец, им не пришло в голову записать «Отче наш» во время радиотрансляции Мессы... «Наконец-то мы достали текст "Отче наш"», – так заканчивают свой рассказ эти студенты о своих долгих и кропотливых поисках молитвы Господней. Впрочем, вся эта история закончилась их обращением в католическую веру. Так в наше время вновь повторяется то, что Господь сказал о вере язычников: «И в Израиле не нашел Я такой веры» (Мф 8,10).

В самой природе призвания к священству – признать поразительную близость Слова Божия во всей его захватывающей красоте и всеми силами отдаться служению этому Слову. Поэтому мы не должны отступать ни перед каким усилием ради познания и признания Слова Божия. Если стоит выучить итальянский ради того, чтобы читать в оригинале Данте, насколько же более само собой разумеющимся должны мы считать овладение оригинальными языками Писания. Любое серьезное историческое исследование естественным образом является частью нашего вхождения в Слово Божие. Путь, ведущий к священству, не может обойтись без дисциплины разума, без дисциплины методического труда. Тот, кто любит, стремится познавать. Никогда ему не будет достаточно того, что он знает о любимом. Поэтому усердие, приложенное к познанию, – это внутреннее требование любви.

В то же время методическая дисциплина, всегда позволяющая отрешиться от личных идей, которые нам нравится лелеять, ради послушания существующей данности, – незаменимый аспект воспитания в истине и достоверности, существеннейшая составляющая этого самозабвения свидетеля, который возвещает не себя, а всецело отдается служению Большему, чем он сам. Набожность, которая хотела бы обойтись без этого усилия, превращается в фанатизм. Строительство без истины – это нечто вроде духовной мастурбации, которой мы не должны предаваться.

Серьезный и дисциплинированный труд ради понимания Священного Писания – основа воспитания священства. Но, конечно, чисто исторического чтения Библии недостаточно. Мы читаем ее не как человеческое слово из прошлого; мы читаем в ней Слово Божие, которое Бог доносит через людей прошлого людям всех времен, с тем чтобы оно стало для них вечно новым Словом их настоящего.

Относить Слово только к прошлому – значит отрицать Библию как таковую. Подобное чисто историческое объяснение, интересующееся лишь тем, что было, логически приводит к отрицанию канона, а значит, к оспариванию Библии как Библии. Принять же канон – значит всегда читать Слово, не сводя его к моменту его создания; значит видеть в непосредственных авторах Народ Божий, носителя и вечного автора Слова. Но, поскольку никакой народ не может быть Народом Божиим сам по себе, то признавать присутствие народа на заднем плане – значит также в нем и через него признавать Бога, истинного вдохновителя его пути и его памяти, ставших Писанием. Только будучи помещенным в такую перспективу, экзегезис становится библейским экзегезисом и богословием. Богословие существует только в той мере, в какой его несет субъект-Церковь, без нее богословия нет. Когда она забывает об этом, богословие становится философией религии: вся гамма богословских подходов становится не более чем нагромождением исторических, философских и прикладных дисциплин; точно так же, как разрушается каноническое право при отсутствии постоянного субъекта {личности), который может нести за него ответственность.

Как только внутреннее присутствие этого субъекта – Церкви в душах начинает слабеть, мы становимся свидетелями процесса распадения: разрушение канона и распадение богословия как такового на ряд дисциплин, едва связанных между собой, становятся неизбежны. В этом колоссальное искушение нашего времени, утратившего чувство тайны Церкви и видящего во всей великой Церкви только самонесущую организацию, которая может координировать религиозные интересы, но сама не входит в религию и выражает себя лишь в непосредственно видимой общине. Вот почему опыт и приятие Церкви – одни из самых главных составляющих подготовки будущего священника. Если во время этой подготовки «Церковь не пробудится в уме и сознании людей», все, в конце концов, останется чисто субъективным. Вера становится делом личного выбора: я выбираю то, что мне кажется еще годным для актуализации. Процессу отрешения от себя, посредством которого я предаюсь слову Другого, больше не находится места. Слово остается моим словом. Я не даю включить себя в Тело Христово и остаюсь сам с собой.

Это значит, что подготовка к священству обязана предполагать всеобъемлющую формацию, включающую в себя самые разные научные подходы. По сути своей, религия Слова есть религия разумная. Философский и исторический аспекты являются ее частью в той же мере, что и пастырское измерение. Но все это может связаться воедино только на основе собственно богословского ядра, которое не может существовать без того, что есть Церковь. Сегодня, в нашу эпоху все возрастающей специализации, поиск внутреннего единства в богословии и сосредоточение всего вокруг общего центра кажутся мне насущной необходимостью. Конечно, богослов должен получить многостороннее образование, но богословие должно быть всегда готово отказаться от всяческой шелухи, чтобы сосредоточиться на главном. Оно должно уметь различать специализированное знание и знание основополагающее. Оно должно, прежде всего, давать органическое видение целого, которое объединяет всю суть. Если якобы образцовое обучение приводит в конце концов лишь к накоплению массы специализированных знаний, не связанных друг с другом, оно терпит провал. Только видение целого дает возможность также признать критерии, нужные для различения духов, для независимости несущего весть. Если он не учится суждению, исходящему из целого, он оказывается беззащитен перед лицом переменчивой моды.

Я подошел сейчас к другому аспекту. Nobis quoque peccatoribis, «и за нас, грешных»: таковы первые слова молитвы из канона римской Мессы, которыми священники молят о себе самих; это всегда наводило меня на размышления. Перед лицом Бога священническое достоинство отступает, и молитва Церкви приходит к самому главному: мы – «грешные рабы». Не думаю, что стоит видеть в этом простую формулу смирения. Здесь происходит то же осознание, которое произошло у Исайи перед Богоявлением: «Горе мне! погиб я! ибо я человек с нечистыми устами... и глаза мои видели Царя, Господа Саваофа» (6, 5); то же самое происходит с Петром, приходящим в ужас от неслыханного улова рыбы: «Выйди от меня, Господи! потому что я человек грешный» (Лк 5,8); то же самое сознание выражалось в прежней (пред-Соборной) литургии, в увещевании епископа кандидату на рукоположение: «К подобному достоинству следует приближаться с большим страхом». Опасно постоянно приближаться к священному, есть риск, что оно станет повседневностью, а потом фатальностью. Столь жесткие слова, с какими Иисус обращался к фарисеям и священникам, напоминают о всегда существующей психологической и социологической реальности: привычка все притупляет, делает банальным. Вспомним двух студентов, разыскивающих текст «Отче наш»: здесь мы воочию видим жажду язычников и наше собственное ослепление. Вот почему в прошлом Церковь всегда считала, что богословие нельзя изучать как любую другую дисциплину, делая ее способом добывания средств к жизни. Это значило бы обращаться со Словом Божиим так, как будто оно есть нечто, принадлежащее нам, хотя это отнюдь не так. Моисей перед неопалимой купиной должен был снять обувь. Мы можем сказать, что тот, кто подвергает себя сиянию Слова Божия, кто занимается этим профессионально, должен, чтобы жить в подобной близости, быть хорошо оснащен, иначе он будет сожжен. История Церкви свидетельствует о реальности этой угрозы: все великие кризисы в Церкви происходили из-за упадка духовенства, для которого посещение священного переставало быть захватывающей опасной тайной жгучей близости к Святейшему, а становилось удобным способом обеспечения своей жизни. Повеление Моисею снять обувь достаточно хорошо выражает необходимость подготовки к тому, чтобы отважиться на авантюру профессионального приближения к Тайне Бога: обувь, сделанная из кожи, то есть из шкуры мертвых животных, означает все мертвое, от чего нам следует освободиться, чтобы быть в состоянии приблизиться к Тому, Кто есть Жизнь. Мертвы отношения, которые становятся препятствием на Пасхальном пути: только тот, кто теряет себя, обретает себя. Священство требует оставить буржуазную жизнь; оно должно «структурно» включать эту «потерю» себя. Именно такого рода размышления объясняют тот факт, что Церковь связала священство с целибатом, безбрачием: безбрачие – это то, что неистово противоречит нормальному ходу жизни. Тот, кто внутренне принимает его, уже не может относиться к священству как к одной из выгодных профессий; он должен так или иначе отказаться от собственных жизненных замыслов, дать другому опоясать себя и повести, куда не хочешь. Прежде, чем принять такое решение, нужно услышать и поразмышлять над Словом Господа: «...кто из вас, желая построить башню, не сядет прежде и не вычислит издержек, имеет ли он, что нужно для совершения ее» (Лк 14, 28). Никто не может выбирать священство только по своей воле, чтобы найти в нем свою жизненную реализацию. Священство предполагает обязательным и главным условием тщательное размышление о том, отвечаю ли я на призыв Господа или ожидаю самореализации. И на протяжении всего пути нужно всегда оставаться в живом общении с Ним. Действительно, если мы отведем от Него взгляд, с нами неизбежно произойдет то же, что с Петром, устремившимся к Иисусу по воде: только взгляд, обращенный на Господа, может быть противовесом этой силе тяжести; но он действительно может ей противостоять. Мы всегда остаемся грешниками. Но если Господь держит нас, «большие воды» утрачивают над нами всякую власть.

Я хотел бы еще раз вернуться к Nobis quoque, молитве священника из римского канона. Священник вспоминает тех, кто указует нам путь, тех, кто стал нашим заступником, прежде всего Иоанна Крестителя, и за ним – дважды семь святых: семь святых мучеников и семь святых дев. Они представляют собой разные географические сектора Церкви и воплощают различные призвания в ее лоне, то есть весь святой Народ Божий. Священник может быть только «несомым» святыми и всей общиной верующих. Мне кажется особенно показательным, что римский канон упоминает святых женщин в этой молитве за священников. Целибат священника ни в коем случае не означает женоненавистничества. Не означает он и отсутствия всяких отношений с женщинами. Внутреннее созревание священника очень существенно зависит от его способности найти правильное отношение к женщине. Он нуждается в поддержке духовных матерей, сестер, посвященных женщин, просто работающих женщин, вдов – которые принимают его миссию и сопровождают его на всем его пути своей добротой и чисто женской бескорыстной преданностью.

4. Слово и Таинство. Место культа

Наши размышления происходят в рамках идеи Храма живого, в который мы должны быть устрояемы. Храм создан для культа, воздаваемого Богу, для [принесения] жертвы, как говорит нам Первое послание Петра. Мы, христиане, верим в Слово, ставшее плотью. Поэтому священническое служение не сводится к простому проповедованию, к простому разъяснению Библии: то, что от Слова стало видимым, перешло, по словам св. Льва Великого, в Таинства Слово веры – это прежде всего слово Таинства. Так что подготовка к священству должна быть, по сути, подготовкой к служению Таинств, к церковной литургии Таинства. Нам не обязательно входить в длинные рассуждения, потому что все, уже сказанное, мыслилось с точки зрения Таинств. Ясно одно: ежедневная Евхаристия должна быть центром подготовки священника. Часовня должна быть сердцем семинарии, а Евхаристическая встреча должна продолжаться и углубляться в личном поклонении присутствующему Господу. Таинство Покаяния должно быть, так сказать, очищающей головней, о которой говорит пророк Исаия в ведении, определившем его призвание (6, 6). Оно должно быть силой примирения, с помощью которой Господь всегда извлекает нас из состояния разлада и помогает вновь обрести гармонию согласия.

И молчание, и праздничное действо занимают в литургии свое место. Когда я вспоминаю свои собственные семинарские годы, самым прекрасным воспоминанием остаются часы утренней мессы в ее нетронутой свежести и чистоте и праздничные церемонии во всем их блеске. Красоту литургии составляет как раз то, что не мы сами являемся ее актерами, что она делает нас участниками чего-то большего, нежели мы, охватывающего нас и приобщающего к Себе. Еще раз обращусь к канону римской Мессы: в Communicantes он говорит о двадцати четырех святых, напоминающих о двадцати четырех старцах, окружающих Престол Божий на небесной литургии, описанной в Откровении. Всякая литургия есть литургия космическая, дающая нам превзойти наши бедные сборища и вводящая нас в великую общину, обнимающую небо и землю. Именно это сообщает ей ее охват, ее вселенское дыхание. Именно это делает всякую литургию праздником. Именно это делает наше молчание богатством и обязывает нас стремиться к творческому послушанию, которое делает нас способными петь в унисон с вечным хором.

Культ невозможен без культуры: здесь это бросается в глаза. Культура без культа утрачивает душу, но культ без культуры принижает свое собственное достоинство. Если по сути, в основе своей подготовка к священству есть подготовка к литургии, то семинария должна быть также местом широкой культурной формации. Музыка, литература, классические искусства, радостное открытие природы – все это должно найти в ней свое место. Существуют различные дары, и красота семинарии в том, что самые многообразные дары могут влиться в единое целое. Никто не может охватить всего, но никто не должен пассивно соглашаться на бескультурье. Литургия – это встреча с самой красотой, с вечной любовью. Она должна излучать радость в доме, она должна всегда давать возможность преобразить и превзойти тяготы дня. Как только литургия становится центром жизни, мы оказываемся в русле слов Апостола: «Радуйтесь всегда в Господе; и еще говорю: радуйтесь.... Господь близко» (Флп 4, 4-5). Именно исходя из этого литургического центра, и только из него, мы сможем понять, что хочет сказать апостол Павел, когда говорит о священниках Нового Завета как о «споспешествующих радости» (2 Кор 1, 24).

Во времена моей юности еще встречались люди, особенно в деревнях, которые считали, что подготовка к священству состоит в основном в том, чтобы научиться служить Мессу. Они удивлялись, что на это требуется столько времени, даже зная, что нужно выучить латынь, а это дело не из легких. Чтобы ясно понимать вещи, можно сказать, что в конечном итоге подготовка к священству действительно состоит в том, чтобы научиться совершать Евхаристию. Но ведь можно сказать и обратное: Евхаристия существует, чтобы научить нас жизни. Школа Евхаристии – это школа подлинной жизни. Она делает нас учениками Того, Кто один может сказать: «Я есмь путь и истина, и жизнь» (Ин 14, 6). А это делает совершение Евхаристии прямо-таки ужасающей миссией: ведь священник обязан говорить «я» от имени Христа Стать и быть священником – значит постоянно идти вперед по пути этого отождествления. Этот процесс бесконечен, но если мы стремимся к такому отождествлению, то мы на верном пути: на пути, который ведет к Богу и к людям, на пути любви. По этому критерию и нужно судить о любой подготовке к священству.

Кардинал ЙОЗЕФ РАТЦИНГЕР "КАМНИ ЖИВЫЕ"

Перевод с французского: Юлия КУРКИНА Редактор: Людмила МЯЛИНА

Издательство св. Петра, Санкт-Петербург 2002