Текст книги "История власовской армии"

Автор книги: Йоахим Хоффманн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 31 страниц)

В дни пребывания в районе Козоед с 29 апреля до 4 мая в жизни дивизии наметился коренной перелом. За кулисами, незаметно для немцев начали разворачиваться какие-то события, смысл которых стал ясен лишь через несколько дней. Пока же было очевидно, что в отношениях между союзниками появилась трещина и дивизия охвачена беспокойством. Причина выяснилась лишь через несколько дней.

Глава 8.
РОА и Пражское восстание

Марш 1-й дивизии РОА с Одерского фронта в Богемию отвечал плану, разработанному на последнем заседании президиума КОНР 28 марта 1945 года в Карлсбаде^[438]. Тогда было решено стянуть все части РОА в одном пункте в районе Альп и там соединиться с 15-м Казачьим кавалерийским корпусом, формально тоже подчиненным Власову. Руководители РОА надеялись таким образом продемонстрировать силу и мощность армии и привлечь политический интерес западных держав, которые пока относились к власовской армии весьма прохладно. На случай, если бы в обозримом будущем не произошло ожидаемого разрыва союзнической коалиции, предполагалось присоединиться к отрядам четников бывшего военного министра югославского королевского правительства в изгнании Драга Михайловича и продолжать борьбу в горах Балкан до изменения общей обстановки^[439]. Обсуждался в КОНР также и весьма авантюрный с виду план – пробиться к Украинской повстанческой армии (УПА), которая до сих пор представляла собой значительную силу в тылу у советской армии^[440]. Подходящим местом для соединения армии казался сначала Инсбрук, так как оттуда можно было в любую минуту уйти через альпийский переход Бреннер на юг^[441]. Власов думал также и о Зальцбурге, но потом он оставил мысль об объединении своих войск в районе „альпийского укрепления“, предпочитая держаться подальше от эсэсовских „янычар“, которые, как он предполагал, там находились. Во второй половине апреля, когда южная группа РОА (армейский штаб, офицерская школа, 2-я дивизия, запасная бригада и другие части) вышла в поход, a обширные области Южной Германии уже были заняты американскими и французскими войсками, единственным местом для сосредоточения армии оставался лишь район между Будвайсом и Линцем, „богемские леса“^[442]. Части РОА начали постепенно прибывать туда, но в это время северной группе (1-я дивизия) представилась возможность, не предусмотренная первоначальным планом, – присоединиться к национальному чешскому восстанию, которое как раз разгоралось в той области, куда вступили русские войска. Руководство 1-й дивизии далеко не сразу решилось на этот шаг, понимая, что чешское национальное восстание плохо организовано и плохо вооружено, а главное – внутри него нет политического единства^[443]. Только коммунистические группировки, в которых находились сброшенные на парашютах советские агенты, четко представляли себе свои цели: они стремились не просто к национальному освобождению, но и к радикальным социальным переменам. Именно поэтому Буняченко весьма осторожно отнесся к попыткам сближения, предпринятым представителями местных партизан^[444]. Начальник управления безопасности КОНР подполковник Тензоров, в конце апреля встретившийся в сопровождении группы вооруженных солдат РОА в местечке Лани с чешскими офицерами (которые на самом деле были переодетыми советскими агентами), немедленно отклонил все предложения о совместных действиях РОА и Красной армии. А командир полка 1-й дивизии отказался встретиться с офицером Красной армии, который находился у чешских партизан^[445]. Точки соприкосновения могли возникнуть только после формирования в Праге 30 апреля национального чешского руководства восстанием – группы „Алекс“ под командованием генерала Слунечко, опиравшейся в основном на соединения правительственных войск, жандармерии, полиции и т.п. и представлявшей собой военную единицу, родственную РОА. В это время была также организована военная группа „Бартош“, взявшая на себя фактически военное командование восстанием. Командиром „Бартоша“ был генерал Кутлвашр, а начальником штаба – подполковник Бюргер. Когда делегация этой группы появилась в Козоедах, где стояла 1-я дивизия (по-видимому, это случилось 2 мая^[446]), с предложением принять участие в предстоящем антинемецком восстании, многим показалось, что это выход из безнадежного положения. Подполковник Артемьев пишет:

Поздним вечером в дивизию прибыла делегация чешских офицеров, отрекомендовавшихся представителями штаба восстания. Делегаты заявили, что в Праге готовится восстание, которое нуждается в помощи и поддержке. Откладывать восстание нельзя, потому что немцы могут узнать о нем и тогда оно обречено на провал. Они надеются единственно на власовскую армию и безоговорочную поддержку „власовцев“. „Чешский народ, – сказали они, никогда не забудет, что вы помогли нам в трудный час“*.

На совещании, созванном Буняченко, все командиры полков и прочие офицеры дивизии, в том числе и начальник штаба подполковник. Николаев, высказались за помощь восставшим и за союз с чехами. Исключение снова составил командир 1-го полка подполковник Архипов-Гордеев. Много лет спустя он писал полковнику Позднякову: „Еще раз напоминаю Вам, что я был против похода на Прагу и высказал это на военном совете незадолго до похода''*^[447].

Участие дивизии в чешском восстании, за которое однозначно высказался Буняченко, означало открытый разрыв с немцами и нарушение решения КОНР от 28 марта 1945 года. Какую же позицию занял в этом вопросе Власов? Главнокомандующий, более всех в РОА ратовавший за союз с немцами, и на сей раз, похоже, не отступил от своей политической линии. Оберфюрер Крёгер, бывший последние полгода немецким представителем у Власова и его доверенным лицом, характеризует генерала как человека, „которому были отвратительны всякий обман и предательство“, который обладал „прямым характером“ и „упорно шел к цели, не прибегая к обходным маневрам или каким-либо интригам – словом, был настоящим солдатом“ 11. Кроме того, важную роль, вероятно, сыграло тут и неверие Власова в успех Пражского восстания.

Еще 16 апреля 1945 года Сергей Фрелих связался по поручению Власова с чешским генералом Клецандой на предмет выяснения возможностей союза с чешским национальным движением до прихода американских войск l^[448]. Теоретически такая комбинация представлялась вполне реальной, поскольку (и это признает даже коммунистический чешский автор Бартошек) „как немецкие фашисты, так и державы антигитлеровской коалиции (США и Англия) и силы в Чехословакии, причислявшие себя якобы к антифашистскому фронту,“ – все хотели, чтобы Прагу заняли американцы^[449]. Однако в начале мая подобные предположения потеряли всякий смысл^[450]. Даже сам генерал Клецанда считал план бесперспективным. Зная психологию западных правительств, он не надеялся на их поддержку и, кроме того, считал, что большая часть населения Чехословакии по крайней мере поначалу приветствовала бы советские войска как освободителей. Поэтому никаких возможностей для совместных действий с Власовым он не видел.

Все это заставило Власова отказаться от мысли о временном союзе с чехами, и теперь он никак не мог согласиться с Буняченко, рисовавшим ему радужные перспективы: чешское национальное антикоммунистическое правительство предоставит дивизии политическое убежище и непременно добьется признания западных держав, у которых тогда просто не останется другого выхода, как терпеть Русское освободительное движение^[451]. Для Власова важней всего была позиция американцев, с которыми, по его мнению, следовало вступить в прямые переговоры, без всяких обходных путей. К тому же ему явно не хотелось наносить удар в спину немцам, и не потому, что он питал к ним симпатию, но скорее всего просто из нежелания взваливать на себя осложнения, связанные с переменой фронта. Очевидно, он до последней минуты рассчитывал на возможность совместного выступления западных союзников с немцами против наступающей советской армии^[452]. И вполне вероятно, что не он один думал об этом. Стоит вспомнить хотя бы о тайных мероприятиях, проводимых весной и летом 1945 года английским правительством и командующим 21-й группой армий фельдмаршалом Монтгомери^[453]. Впрочем, возможно, что главным фактором, определившим позицию Власова, было его глубокое разочарование, и это само по себе очень важно^[454]. Так, по одной из версий, Власов ушел с военного совета 1-й дивизии РОА со словами: „Если мои приказы больше не являются для вас обязательными, то мне здесь нечего делать“*^[455]. Согласно другим источникам, его слова были не столь резкими. Во всяком случае, он был против пражской акции и, как свидетельствует немецкий адъютант генерала Ашенбреннера старший лейтенант Бушман, его угнетала перспектива военных действий против немцев^[456]. Тем не менее, не давая Буняченко официального согласия, он в конце концов предоставил командиру 1-й дивизии полную свободу действий^[457]. По мнению доктора Крёгера, в этой отчаянной ситуации генерал решил не вмешиваться, чтобы не мешать последней, пусть даже во многом иллюзорной, возможности спасения. Измученный болезнью, Власов поселился в небольшом замке западнее Праги и оттуда по донесениям следил за ходом событий^[458].

Утром 4 мая дивизия, с полком Сахарова в арьергарде, продолжила свой марш в юго-восточном направлении. Вечером, пройдя через реку Бероунку, она достигла окрестностей Сухомасти, где расположился дивизионный штаб. На следующее утро в результате переговоров между руководством дивизии и офицерской делегацией группы „Бартош“ (по-видимому, во главе с майором Машеком) было подписано соглашение о помощи^[459]. К сожалению, подлинник этого важного документа утерян, но его содержание в основном поддается реконструкции. Начальник штаба дивизии подполковник Николаев передал документ майору Швеннингеру, перевел и объяснил отдельные пункты^[460]. Как после войны вспоминал Швеннингер, это было соглашение русских и чехов о совместной борьбе против „нацизма и большевизма“. В таком же тоне были написаны и листовки на чешском и русском языках, в которых дивизия при вступлении в Прагу призывала „чешских и русских братьев“ к борьбе как против „национал-социалистической Германии“, так и против „большевизма“^[461]. Идея борьбы против „большевиков и немцев“ находит отражение также в рапорте, поданном в группу „Бартош“ б мая в 0.44 часов чешским полковником, комендантом города Требон, о переговорах, по-видимому, с командиром 2-й дивизии РОА генерал-майором Зверевым^[462]. На этом моменте стоит остановиться, потому что советские источники пытаются создать впечатление, будто только отдельные неорганизованные группы власовцев, на свой страх и риск и вопреки приказу командиров, начали борьбу против „немецких оккупантов“, надеясь „оправдаться в своих преступлениях против человечества“ и тем самым хотя бы отчасти заслужить прощение советской власти^[463]. В действительности речь идет отнюдь не об отдельных группах: на основании русско-чешского военного соглашения от 5 мая 1945 г. в пражском восстании приняла участие вся 1-я дивизия РОА. Выступление против немцев никак не изменило антибольшевистских настроений русских солдат и отнюдь не означало разгула враждебности по отношению к немцам. Для командования дивизии речь шла лишь о решении, связанном с определенной политической ситуацией, что не оставляло места для каких-либо эмоций против бывших союзников.

Во избежание конфликтов с мирным населением и местными властями Буняченко издал строгие приказы, еще когда дивизия находилась в Германии^[464]. Нарушения, связанные с воровством, и прочие мелкие проступки разбирались офицерами на месте, и потерпевшим щедро возмещались понесенные убытки. В более серьезных случаях полагались строгие наказания. Так, военный суд дивизии, приговорил к смертной казни за грабежи и мародерство по меньшей мере одного солдата, который сразу после вынесения приговора был расстрелян перед строем, чтобы, как заявил Буняченко, все видели в РОА высокодисциплинированную армию, чтобы никому, „в том числе и нашим врагам, не давать повода упрекнуть нас. В этом наша честь и наше спасение“. Хотя, по наблюдениям майора Швеннинге-ра, офицеры до самого конца „крепко держали в руках“ своих людей^[465], после вступления в Богемию в дивизии наметился некоторый спад и ухудшение дисциплины. Солдаты завязывали теплые отношения с чехами и вскоре почувствовали себя хозяевами в области. Случаи нарушения дисциплины участились: русские начали мешать военным передвижениям, доходило даже до столкновений солдат РОА с немецкими органами инспекции и служащими вермахта^[466]. Есть сведения о разграблении военных складов. В одном месте солдаты наткнулись на запас метилового спирта для двигателей реактивных самолетов: в результате многие умерли или тяжело заболели. Серьезное столкновение между русскими и немцами случилось 2 мая 1945 года, когда штаб-квартира дивизии находилась еще в Козоедах. В соседнем городке Лоуни два офицера – лейтенант Семенов, недавний адъютант командира дивизии, сын советского генерала, и старший лейтенант Высоцкий – в поисках бензина на вокзале начали по собственному почину проверять документы солдат в эшелоне и отбирать у них оружие. В результате завязалась беспорядочная перестрелка, погибло шесть русских, в том числе и Семенов, и четыре немца, многие были ранены. Русские и немецкие участники инцидента были доставлены в штаб дивизии, и Власов немедленно приказал провести расследование, в ходе которого была неопровержимо доказана вина русских, в первую очередь Семенова. Власов, по сведениям многих источников, был крайне возмущен поведением своих солдат^[467]. Высоцкого спасло от ареста лишь то, что генерал знал его еще со времен его службы в личной охране Власова, да еще то, что Высоцкий отличился при наступлении в феврале 1945 года у Ней-Левина. Немцев, среди которых было несколько офицеров, по приказу Власова тут же отпустили, дав им надежную охрану. Но этим конфликт не кончился: власовцы, решив отомстить, застрелили позднее несколько солдат и офицера из этой части, никак не связанных с эпизодом на вокзале.

Тем не менее перемена фронта, решение о которой было принято 5 мая, была осуществлена, по желанию руководства дивизии, без излишней резкости. Об этом можно судить по отношениям с немецкой группой связи. Утром 5 мая майора Швеннингера встретили в штабе дивизии с тем же радушием, что и всегда. Правда, офицер разведки капитан Ольховник потребовал, чтобы немецкий майор сдал оружие, но при этом передал извинения командира дивизии^[468]. Начальник штаба подполковник Николаев счел своим долгом немедленно со всей точностью и прямотой сообщить Швеннингеру о случившемся. Он разъяснил майору, что ввиду надвигающегося крушения рейха они больше не могут связывать свои надежды с немцами, а с другой стороны, им никак нельзя „попасть в руки Советам“, и поэтому единственный выход для них – это пойти навстречу просьбе представителей чешского национального движения о помощи, в надежде получить политическое убежище в новой Чехословакии. Перед офицерами группы связи был поставлен выбор:

либо чехи немедленно переправят их в Германию, либо они могут и дальше оставаться в дивизии на положении пленных. При этом Буняченко просил передать Швеннингеру, что, если тот останется в дивизии, генерал и впредь будет с благодарностью прислушиваться к его советам. Швеннингер и его штаб доверяли Николаеву больше, чем чехам, и предпочли остаться с дивизией, однако другие немцы были немедленно вывезены чехами и на следующий день оказались в Германии.

Утром 5 мая, когда русско-чешские переговоры успешно завершились, в Праге спонтанно началось восстание против немецких оккупационных властей. Хотя в тот момент немцы уже сами решили отказаться от власти в протекторатах Богемия и Моравия, восстание могло, в случае успеха, отрезать путь к отступлению на запад расположенных восточнее Праги сил группы армий „Центр“. Уже в первый час повстанцам, среди которых было немало сброда, удалось овладеть половиной города, и они жестоко расправлялись с мирным населением и пленными^[469]. Но стоящие в окрестностях Праги хорошо вооруженные немецкие части утром б мая перешли в наступление и в течение дня сильно потеснили повстанцев. 5 мая 1-я дивизия РОА вышла из района Бероун – Сухомасти несколькими колоннами к Праге. Им предстояло пройти 50 километров. Днем разведотряд под командованием майора Костенко был послан в район к юго-западу от Праги. За ним на правом фланге следовал 1-й полк под командованием подполковника Архипова, прорвавшийся через Литтен – Корно к Радотину, к юго-востоку от города^[470]. На левом фланге вдоль шоссе Бероун – Прага двигался 3-й полк под командованием подполковника Александрова-Рыбцова и 4-й полк под командованием полковника Сахарова, а в центре по шоссе Сухомасти – Корно – Будняны – Моржина – Кухарж – Ржепорие Йинонице шел 2-й полк под командованием подполковника Артемьева и дивизионные части и подразделения. Дивизионный штаб 5 мая находился в Бутовице, а с 6 мая до конца пражской операции – в пригороде Йинонице. Вечером 5 мая русские войска вошли в город. С запада в Прагу ворвался колесный взвод 2-го полка под командованием лейтенанта Золина^[471], а разведотряд с юго-запада достиг Радотина и двигался дальше по берегу Влтавы к Збраславу (Кенигзаал). Жители Праги встретили власовцев как освободителей^[472]. В ночь на б мая дивизионный штаб и представители группы „Бартош“ распределили цели атаки в Праге. Поскольку солдаты 1-й дивизии были в немецкой форме, их решили снабдить трехцветными – бело-сине-красными – флагами.

Бои 1-й дивизии в Праге начались днем 6 мая атакой на аэродром Рузине, находившийся к северо-западу от города. На этом самом крупном из пражских аэродромов в то время располагалась б-я боевая эскадрилья, боевое формирование под названием Хогебак, усиленное звеньями нескольких истребительных эскадрилий с реактивными истребителями типа Ме-262^[473]. Немецкое командование пока еще рассчитывало удержать за собой аэродром и прилегающую территорию с казармами, а группа „Бартош“ придавала захвату Рузине особое значение – во-первых, чтобы исключить возможность использования аэродрома немцами для операций Люфтваффе, а во-вторых, чтобы дать возможность для посадки самолетам западных держав, на помощь которых все еще рассчитывали повстанцы. Генерал-майор Буняченко пошел навстречу пожеланиям чехов: утром 6 мая 3-й полк под командованием подполковника Александрова-Рыбцова свернул с шоссе Бероун – Прага на север, в направлении Храштаны – Собин – Гостивице.

Боям за аэродром предшествовали несколько попыток переговоров, оставшиеся, однако, безрезультатными и приведшие даже к трагическим последствиям. Находясь на подступах к аэродрому, 1-й полк вступил через парламентера в контакт со штабом эскадрильи: по немецким источникам – с целью договориться о перемирии, по русским (которые, кажется, ближе к истине) – чтобы добиться немедленной сдачи аэродрома. После безуспешных переговоров только что приземлившийся в Рузине начальник штаба 8-го авиакорпуса полковник Зорге, бывший начальник штаба при генерал-лейтенанте Ашенбреннере, вызвался лично отправиться к власов-ским войскам^[474], по-видимому, полагая, что вчерашние союзники стали врагами в силу недоразумения, тем более что, как ему было известно, все войска РОА должны были соединиться у Будвайса. Заявив, что Власов – его лучший друг и что он уладит все дело за несколько минут, Зорге распорядился предоставить ему машину. Однако вскоре после отъезда Зорге его адъютант капитан Кольхунд вернулся один с ультиматумом: если аэродром не капитулирует в ближайшее время – власовцы расстреляют полковника. И солдаты РОА выполнили свое обещание: Зорге, немало сделавший для создания ВВС РОА и достижения взаимопонимания между русскими и немцами, был расстрелян. Этот эпизод можно сравнить с не менее трагической историей убийства капитана Гавринского немецкими солдатами на вокзале в Нюрнберге. Однако детали этого дела остались невыясненными^[475].

Тем временем на немецкой стороне начал действовать командующий 8-м авиакорпусом генерал Зейдеман, которому подчинялась 6-я эскадрилья (боевое формирование Хогебак). б мая Зейдеман приказал адъютанту генерал-лейтенанта Ашенбреннера старшему лейтенанту Бушману, который находился в частях первого авиаполка РОА, ушедших из Немецкого Брода, выяснить „недоразумение“ с власовскими частями. После безуспешной попытки встретиться с Власовым Бушман перелетел на самолете „Физель Шторх“ в район южнее Рузине, но там самолет сбили части 3-го полка, и Бушман был ранен, не выполнив задания. По распоряжению Александрова-Рыбцова, его в бессознательном состоянии доставили в дивизионный лазарет в Йинонице, где он пробыл до конца пражской операции. Это был тот самый летчик, который еще два дня назад предлагал переправить Власова в Испанию, и русские при отступлении не бросили его на произвол судьбы, а взяли с собой в санитарной машине^[476].

Воздушная разведка заблаговременно сообщила немцам о вступлении „всей власовской армии по нескольким шоссе в район Прага – Рузине“. Когда попытки переговоров провалились и передовые отряды „прекрасно вооруженных и оснащенных власовских частей“ уже вели бои с немцами, штаб эскадрильи принял решение неожиданно напасть на русские колонны всеми имевшимися в распоряжении самолетами Ме-262 и расстрелять их с бреющего полета. Эта атака остановила батальоны 3-го полка, танки которых безуспешно пытались прорваться на взлетно-посадочную полосу и которые затем начали обстрел аэродрома из гранатометов и тяжелых пехотных орудий, не решаясь двигаться дальше. Но к тому моменту аэродром утратил свое значение для немцев. Боеспособные немецкие машины были переведены в Заац, а немецкие экипажи на следующее утро прорвались через русское кольцо окружения. Однако аэродромом 3-й полк РОА овладел лишь после многочасовой перестрелки с опытным арьергардом Ваффен-СС.

В это время разведотряд под командованием майора Костенко находился еще в районе Радотин – Збраслав, фронтом на юг. Утром 6 мая в штабе дивизии в Йинонице шло совещание командиров. В 10 часов командир отдела разведотряда сообщил по радио, что его теснят части Ваффен-СС с шестью танками „Тигр“ и он отходит вниз по Влтаве в направлении пражского пригорода Смихов^[477]. Буняченко немедленно приказал Архипову, командиру 1-го полка, идущего из Корно, отправляться на выручку Костенко. В результате неожиданной атаки 1-го полка немецкая боевая группа „Молдауталь“ (части дивизии СС „Валленштейн“), занявшая берег Влтавы между Збраславом и Хухле, была днем отброшена к югу на другой берег^[478]. Подполковник Архипов, полк которого пробился через Смихов в район мостов Ирашека и Палацкого, до вечера оставил для охраны мостов через Влтаву роту с противотанковой пушкой. 6 мая 1945 года, около 23 часов, основные силы 1-й дивизии РОА заняли линию Рузине – Бржевнов – Смихов – берег Влтавы – Хухле. 1-й полк находился в районе между Смиховым и мостами через Влтаву, 2-й полк – у Хухле – Сливенеца, 3-й полк – у Рузине – Бржевнова, 4-й полк и разведотряд – в Смихове и к северу от него. Артиллерийский полк занял огневые позиции на Цлиховских высотах, оборудовав передовые наблюдательные пункты.

Как развивались в эти дни отношения между русскими и чехами? Этот вопрос имеет решающее значение для оценки пражской операции. Основой для участия 1-й дивизии РОА в Пражском восстании послужило русско-чешское военное соглашение, подписанное в Сухомасти 5 мая. Даже просоветские авторы признают, что власов-ские войска вошли в столицу „по инициативе и по просьбе чехословацких офицеров и офицерских групп в Праге и провинциях“ и что при них находились полномочные чехословацкие офицеры связи^[479]. Но после захвата Праги советскими войсками группа „Бартош“, заключившая соглашение с Буняченко, ухитрилась исказить этот очевидный факт. 11 мая 1945 г. генерал Кутлвашр письменно заявил „командованию Красной армии в Праге“, что РОА вмешалась в восстание „по собственной инициативе“ и по наущению чешских офицеров, находившихся в районе дислокации дивизии, но отнюдь не на основании решения группы „Бартош“. Имеются, однако, неопровержимые доказательства тесного сотрудничества чешской группы с командованием русской дивизии^[480]. Так, 6 мая в 5.30 часов „Бартош“ приказал генералу Фишеру, находившемуся в Кладно, немедленно „вместе с власовцами“ пробиться с запада на Прагу и прежде всего в ускоренном темпе занять район Рузине с аэродромом. Через двадцать минут, в 5.50, пражское радио, которым овладели повстанцы, впервые обратилось к „офицерам и солдатам власовской армии“ с просьбой о помощи. Потом эти обращения повторялись несколько раз. Капитан Рендль, комендант летней резиденции президента в Лани, который просил Буняченко оказать помощь восставшим, б мая в 13 часов получил от генерального инспектора правительственных войск полномочия присоединиться к русскому дивизионному штабу в качестве офицера связи. В тот же день в 17.30 подполковник Шкленарж из группы „Бартош“ сообщил о „приближении значительных сил наших помощников“, которые шли к Праге тремя колоннами по трем шоссе: 1. Радотин – Хухле – Смихов; 2. Душники – Мотол – Коширже; 3. Йинонице – Бржевнов – Дей-вице.

По распоряжению группы „Бартош“ навстречу русским в качестве советника был выслан знакомый с местностью офицер – очевидно, лейтенант Хорват. 6 мая в 17.35 была издана директива использовать власовцев для укрепления участков обороны^[481]. В это же время в группу „Бартош“, расположенную на Бартоломейской улице, явились несколько офицеров РОА. Им выдали карту с обозначением главных центров сопротивления и подробно обсудили назначенное на 7 мая вступление 1-й дивизии в Прагу. Кроме того, „Бартош“ предоставил русским нескольких проводников, хорошо знающих местность.

Из изложения этих событий видно, что чешские военные круги, – а они были ведущей силой на первой стадии Пражского восстания, не видели ничего предосудительного в сотрудничестве с армией генерала Власова. Это подтверждает также бывший полковник главного политического управления министерства обороны Чехословацкой народной армии доктор Степанек-Штемр^[482], который в ночь на 10 мая прибыл в Прагу в качестве начальника отдела связи 1-го Чехословацкого корпуса, сформированного в СССР. Степанек-Штемр рассказывает, что среди офицеров штаба корпуса и даже среди политработников, которые в подавляющем большинстве своем были коммунистами, он не слышал „ни одного дурного слова... о приглашении власовцев и их выступлении на стороне чехов против немцев в Праге“. Против идеи русско-чешского сотрудничества возражали не вооруженные силы, а Чешский национальный совет (ЧНС), постепенно захвативший политическое руководство восстанием и сумевший подчинить себе военное командование Праги. До прибытия в город правительства Бенеша, которое находилось в Кошице, Совет представлял правительственную власть. Значительную роль в нем играли коммунисты, и он стремился с самого начала установить добрые отношения с Советским Союзом. Поэтому позиция Совета в отношении РОА, столь неожиданно вступившей в игру, была весьма противоречивой. С одной стороны, в ЧНС понимали, что русские силы, располагавшие „танками, артиллерией и тяжелым оружием“, могут стать большим подспорьем для чешских повстанцев, плохо вооруженных и не выдерживающих натиска немцев, и не возражали против этой помощи. С другой – Совет изо всех сил старался политически отмежеваться от своих помощников. Эта двойственная позиция проявилась утром 7 мая, когда в 7.45 посланный навстречу частям РОА офицер связи Хорват в сопровождении капитана РОА Р. Антонова появился на Бартоломейской улице, в резиденции Совета, и его члены впервые были вынуждены определить свое отношение к 1-й дивизии.

Сын офицера царского флота, капитан Антонов рано осиротел, был беспризорником. Командуя батареей реактивных минометов (“катюш“), попал под Сталинградом в плен, с 1943 года был личным адъютантом Власова. В ЧНС его, вероятно, прислал сам Власов^[483], который, как мы уже говорили, хотя и не вмешивался в пражские события, по-видимому, все же счел своим долгом выяснить отношение новой политической организации к РОА. Во всяком случае, утром 7 мая Антонов намеревался передать ультиматум, в котором Буняченко требовал от немецкого государственного министра Богемии и Моравии франка капитулировать до 10.00, в противном случае он, Буняченко, „перейдет в наступление на Прагу“ (которое, впрочем, уже началось)^[484]. Столь решительное требование, имевшее серьезное политическое значение, да еще к тому же и выдвинутое самовольно, вызвало энергичное сопротивление Совета, чрезвычайно озабоченного собственным престижем.

Исполняющий обязанности председателя Совета рьяный коммунист Смрковский немедленно начал препираться с капитаном Антоновым^[485], возражая против требования о капитуляции и попытки самостоятельно вступить в переговоры с Франком, утверждая, что это внутреннее чешское дело. Он заявил, что только „чешский народ, который поднял восстание“, то есть, иными словами, ЧНС, имеет право и полномочия вести переговоры о капитуляции немцев. Стоит отметить, что Смрковский и другие коммунисты, такие как Давид и Кубат, особенно резко выступавшие против соглашения ЧНС с власовской армией, согласились, однако, с требованием „буржуазных“ политиков принять помощь РОА, избегая признания армии как политической силы и не компрометируя тем самым Совет^[486]. Во всяком случае, им было важно подчеркнуть монополию ЧНС во всех политических делах. Необходимые переговоры с власовской армией были, таким образом, ограничены контактами с группой „Бартош“, которая в свою очередь была связана указаниями ЧНС.

После бурных дебатов о том, какую позицию занять в отношении РОА, капитан Антонов был вызван на пленум ЧНС, где генерал Кутлвашр, владевший русским, перевел ему заявление Смрковского^[487]:

1. Чешский национальный совет, являясь представителем правительства, обладает в районе Богемии единоличным правом принятия решений по всем военно-политическим вопросам.

2. Чешский национальный совет благодарит войска генерала Власова, которые, вняв переданной по радио просьбе, поспешили на помощь сражающемуся народу Праги.

3. Войска генерала Власова, то есть части 1-й дивизии РОА, должны координировать все свои действия с чешским военным командованием (группой „Бартош“).

4. Все переговоры с противником ведутся чешским военным командованием по согласованию с командованием русской дивизии.