Текст книги "Маска Лафатера"

Автор книги: Йенс Шпаршу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

Публика внимательно следила за всем, что происходило на подиуме. Пока мы поочередно вмешивались в выводы фрау доктор Гейстер (герметик в основном делал это безмолвно, согласно кивая или же решительно мотая головой), головы зрителей внизу поворачивались то влево, то вправо, как на теннисном матче. В общем же публика сохраняла видимое спокойствие.

В пылу дискуссии я чуть было не забыл о собственной миссии, однако затем, как обычно, внес-таки свою лепту. Само собой, меня особо расшифровывать не пришлось.

Под конец мой герметичный собеседник, взиравший на меня, пока я читал, с безмерным недоумением, вдруг абсолютно непредвиденно взорвался неистовыми аплодисментами. (В одном только месте, а именно на фразе «Эскимоса кимоно из меха все равно», он вдруг встрепенулся и что-то записал.)

Снаружи стоял непременный столик для книг. Посетители других залов также заполнили просторное светлое фойе.

Надписывая своих «Кочевников», я заметил молодую семью. Мужчина то и дело склонялся и грозно покачивал кудрявой головой над пристегнутым к сиденью спортивного автомобильчика ребенком, который всякий раз после столь злодейского нападения отшатывался в сторону и выпрямлялся по струнке, будто желая разорвать «оковы» ремней детской машинки.

Молодая женщина заметила, что я уже какое-то время наблюдаю за нелепым занятием ее супруга, и виновато улыбнулась.

Я тоже улыбнулся. И вдруг поймал ее взгляд. Впился в него мертвой хваткой, потому что мне так захотелось. Мое напряжение излучало магнитное поле, из которого ее взгляд ускользнуть уже не мог.

Я держал его – спокойное, опасное мерцание – и ронял в ее глаза яд, отраву неожиданно взыгравшей страсти.

Она раздраженно отвернулась, но затем, словно под гипнозом, вновь глянула на меня. Семейная идиллия переживает неожиданный подъем, со стороны едва заметный; женщина еще плотнее прижимается к мужу, – с чего бы это, ему не понять. Она тянет его прочь. Пытается спасти утраченное. Эта демонстративная капитуляция, конечно же, предназначается вовсе не мужу – на самом деле она обращена ко мне. Тем самым женщина хотела мне что-то доказать. Мне же стало ясно одно: я стою на пороге и могу переступить его. Когда только пожелаю…

Но я не желал. Я отпустил дверь, позволив ей медленно закрыться, отпустил молодую женщину с ее мужем и всеми сомнениями – и вернулся к своему занятию, бодро надписав не ту книгу не тем именем.

Такому в значительной степени физиогномическому феномену как «любовь с первого взгляда» Лафатер, насколько я знаю, ни разу не дал серьезной оценки, не изучал его всерьез. Так что если я снова напишу роман, в нем данное явление – теперь это для меня бесспорно – должно наличествовать обязательно. Эта книга не превратится в заурядный выплеск писательского лепета – она осветит заповедные глубины людских душ. Материала и опыта я набрался в избытке. И название успел придумать: «Мемуары монстра».

Одного только не хватало. Времени.

Глава шестнадцатая

Запись проходила на студии «Ток-шоу».

От вокзала я взял такси. Когда я назвал адрес, водитель глянул на меня через внутреннее зеркало заднего вида, затем равнодушно кивнул и дал полный газ.

Стоило нам покинуть привокзальную площадь и смешаться с послеполуденным потоком машин, как шофер на секунду обернулся:

– Ну и что там за тема сегодня у Нины? – Глаза его, смотрящие из зеркала заднего вида, сверкнули. – «Я подыгрываю своему шефу», или «Мой золотой хомяк и я – любовь к животным без запретов»?

Боже, ну и чудной тип!

– Ни то ни другое, – холодно отрезал я. – Если вам это вправду интересно – «Пластические операции и истинное „Я“».

– Ага, понимаю. – Еще один, на сей раз слегка озадаченный взгляд в зеркало заднего вида. Но он притих. Очевидно, я дал ему пищу для размышлений.

Путь оказалась не близким. Сначала по центру, затем через жилые кварталы. Чем дальше мы ехали, тем все вокруг становилось скучнее, «прямоугольнее». На окраинах теснились стеклянные автосалоны, магазины стройматериалов, а под конец замелькали разбросанные здесь и там фабричные кубы из разноцветной жести. Лишь потом, когда я был готов уже оставить все надежды на благополучную развязку, далеко за чертой цивилизации, в чистом поле показалась территория студии.

У входа поджидал ассистент. Он тут же отвел меня в гримерную.

Там визажистка взяла мою голову в ладони, перед зеркалом повертела ею из стороны в сторону. Затем началась коррекционная работа. Перво-наперво она нанесла пудру; проходя через здание студии, я успел немного вспотеть. Колдуя над моим лицом, она всенепременно желала растолковать мне во всех деталях, что именно здесь со мной вытворяют, я же только отмахивался, стараясь сосредоточиться.

Несколько дней назад, когда я, совершенно вымотанный, вернулся в свой «курятник», еще не соображая толком, где нахожусь, до меня наконец сумела дозвониться редактор передачи, – видно, она уже много раз пыталась меня застать, ибо говорила так, будто я прибыл с того света:

– Скажите-ка, куда вы пропали?

– Я? Я был в аду.

– Вот как. А мы-то уж не знали, что и думать. Ну, к счастью, теперь вы вернулись.

Ни слова, ни уточняющего вопроса по поводу того, что я ей только что ответил. Похоже, ее это совершенно не интересовало. Тому могло быть единственное объяснение – но не оправдание! – дата подготовительной встречи перед ток-шоу «С Ниной после полудня» и впрямь приближалась с угрожающей быстротой. Цель этого предварительного разговора состояла в том, чтобы обсудить детали моего выступления. От меня ожидалось, что в случае надобности я смогу привести некоторые исторические факты.

– Подобное ток-шоу для вас является, конечно же, еще и уникальной рекламной акцией. Аудитория у нас весьма многочисленная.

Надеюсь, она не ожидала, что я в порыве благодарности поползу к ней по телефонной линии?

– Поэтому убедительная просьба: ответы давать по возможности кратко, лаконично и с юмором. Ну, вы понимаете.

– Должен ли я сейчас как-нибудь особо подготовиться или что-то в этом роде? – на всякий случай спросил я.

– Нет. Ничего не нужно. Просто будьте вовремя.

Вот я и был. Вовремя. Поначалу сидел в помещении за студийной сценой. Там располагалось несколько мониторов, по которым мы могли следить за ходом передачи «С Ниной после полудня». Мы – это помимо меня, еще студийный ассистент (он скорее походил на стражника) и щупленький мужчина из Бремерхафен, чей выход предшествовал моему.

Запись уже началась. Пока ассистент крепким словцом и пинками убеждал стоявший в углу автомат соизволить-таки исторгнуть из себя стаканчик кофе взамен проглоченной им марки, я бросил взгляд на план передачи. Очередность была следующая:

1. Эксгибиционист.

2. Проф. Мойрих – хирург, специалист по пластическим операциям.

3. Нос.

4. Мистер Икс – игра со зрителем.

5. Лафатер – беседа со специалистом.

Стало быть, мой выход не ранее чем после второй рекламной паузы. Открывала сегодняшнюю передачу причудливая история псевдоэксгибициониста. «Возможно, Эллен все-таки была права?» – на краткий болезненный миг подумалось мне.

Под девизом «Бояться того, кто разделся» проводилось обсуждение субъекта – сам он именовал себя «последним истинным художником действа в Германии», – который многократно появлялся в наводненных людьми пешеходных зонах, повергая прохожих в смятение огромным искусственным членом. Завершал он свои злодейские акции, срывая с себя сей предмет, размахивая им над головой с последующим метанием в напуганную толпу, в урны для мусора и даже – что успело уже привести к нескольким судебным тяжбам – в корзины с уцененными товарами возле магазинов.

Теперь, широко расставив ноги, он восседал на Нининой красной софе. Облачен он был в агрессивно-черный мотоциклетный комбинезон.

И вот в студии пытались разрешить вопрос: что бы такое означало его занятие? Были это попытки вызвать всеобщее негодование? Шутовство? Авантюра? Или все же искусство?

До конца разъяснить проблему так и не удалось, хотя сам мужчина, как и следовало ожидать, прикрывался искусством.

Мнения опрошенных зрителей, разумеется, как всегда, расходились в корне. Уже сам вопрос, как следует рассматривать случайных свидетелей подобных акций, вызвал ожесточенный спор. Псевдоэксгибиционист с искренней убежденностью именовал их своею «публикой», что вызвало крайнее возмущение в некоем пожилом господине. Здесь, как он утверждал, уместнее говорить о «жертвах» и только о них.

– Пешеход в этой стране чувствует себя диким животным – легкой добычей для кого угодно. То велосипедисты донимали, а теперь еще и это! Нет уж!

Профессор Мойрих в итоге выдвинул осторожное предположение, что речь может идти о скрытой форме фобии, страха перед кастрацией; сам же художник это яростно отрицал. Он перешел в активнейшее наступление, затем сложил руки на груди, что, по крайней мере в данном случае, заставляло предположить гневный отказ от дальнейшего диалога.

Поэтому, а также потому, что время, по всей видимости, истекло, началась демонстрация заранее запланированного игрового сюжета: «Христос, покровитель Рейхстага – проводник заблудших?»

Мне это показалось крайне интересным. Именно этим вопросом я однажды задавался и сам, когда…

– Нос! Проклятье, вы что там, заснули все?! Куда подевался нос?! Нос, немедленно на выход! – скомандовал громкоговоритель над входом.

Ассистент поспешно отставил переполненную чашку с кофе, схватил и поволок мужчину из Бремерхафена – отдельные его фрагменты я мог затем наблюдать на разных мониторах.

Нина, одетая во все зеленое, как раз поднялась с дивана и теперь стояла в центре сцены. Она вертела между пальцами сценарный лист.

Раздался уже знакомый мне звон «К вам пришли», и человек из Бремерхафена заспотыкался вниз по блестящей студийной лестнице. Внизу, на подхвате, уже ожидала Нина. Аплодисменты. Камеры быстро проезжают по восторженным лицам аудитории. При взгляде на горячо рукоплещущих зрителей создавалось впечатление, будто их накачали наркотиками.

– Клаус-Петер! – возопила Нина, перекрикивая аплодисменты. – Клаус-Петер, у тебя новый нос.

– Да, – подтвердил Клаус-Петер.

И снова искренние, восторженные рукоплескания!

– И что, – приступила Нина, – как ты себя ощущаешь?

Клаус-Петер затянул:

– Ну-у-у-у-у…

В этот момент у него забарахлил нагрудный микрофон.

А потому Нина, проявляя профессиональную находчивость:

– Мы сейчас к тебе вернемся!

Она потеребила сценарный лист – теперь вопрос к профессору Мойриху:

– Господин профессор, что заставляет людей столь коренным – я бы даже сказала, беспощадным – образом изменять части своего тела?

Профессор Мойрих заговорил о шансах, которые дают пластические операции, и связанных с ними рисках. Однако их возможности отнюдь не стоит переоценивать: работник сберегательной кассы, обзаведясь серьгой в ухе, благодаря этому еще отнюдь не становится пиратом южных морей; с другой стороны, средства массовой информации сплошь и рядом сообщают о таких феноменах, как, например, убийцы с прекрасными лицами.

Псевдоэксгибиционист сопроводил данное замечание серией энергичных кивков, так что одна из камер не смогла удержаться от искушения запечатлеть сей исторический факт.

Теперь Нина любопытствовала, может ли пластическая операция действительно положить начало рождению нового «я» и помочь человеку вновь осознать себя личностью?

– Я в этом сомневаюсь, – признался профессор Мойрих. – К тому же это классическое «Познай самого себя» – будем откровенны: кому из нас, положа руку на сердце, хотелось бы пожелать себе чего-то подобного?

И он одарил собравшихся академичной улыбкой.

Нина заинтересованно кивнула, но тут же опять обратилась к Клаусу-Петеру:

– Итак, вернемся к тебе, Клаус-Петер. Как ты себя чувствуешь с новым носом?

– Я словно заново родился! – последовал бойкий ответ Клауса-Петера. На сей раз микрофон сработал идеально.

– Ну и как ты с ним обращаешься?

Вопрос был поставлен в таком неожиданном, обескураживающем ракурсе, что Клаус-Петер опешил, не находя, что бы ответить.

Камера показала его крупным планом. Свежепрооперированный нос, по правде говоря, не позволял еще выстроить какие-либо предположения относительно грядущего своего великолепия. Это зрелище скорее наводило на мысль о недавно перенесенном насморке, да и все, что до сих пор говорил Клаус-Петер, звучало довольно гнусаво.

Тем не менее он стоял на своем: отвечая на остальные вопросы ведущей, ограничивался уже сказанным ранее и похоже, заученным наизусть утверждением – он словно заново родился. А если вопрос оказывался потруднее, элементарно отфутболивал его банальностями вроде «Да, можно сказать и так».

Псевдоэксгибиционист, оттесненный на задворки дискуссии, захотел было вмешаться в разговор. Но тут настало время очередного короткометражного фильма. Слабонервным зрителям Нина настойчиво рекомендовала отворачиваться или закрывать глаза, услышав звуковой сигнал.

Речь шла о Лос-Анджелесском институте пластической хирургии. Сначала по экрану поплыли пальмы, песчаные пляжи, женские груди, зады в трусиках танга и прочее. Затем, после сигнала, начался сплошной залитый зеленоватым светом и сверкающий хромированной сталью кошмар, в центре которого, подобно злобному гномику, деловито копошился врач. Что именно он делал со всеми этими, отдельно друг от друга лежащими частями тел, комментировал голос за кадром.

Когда же этот доктор «Мабузэ Второй» принялся имплантировать заранее приготовленные части трупа в надрезанную нижнюю губу с целью косметической коррекции ее очертаний – сцена на скотобойне! – отвернуться пришлось даже мне.

Второй сигнал возвестил отбой.

Снова на экране знакомая студия.

– Только что нам пришлось показать вам леденящие душу кадры, – переводя дух, подытожила Нина продемонстрированный фильм.

Одна из камер успела ухватить момент, когда Клаус-Петер дважды тронул свой новый нос, будто желая убедиться, что орган на прежнем месте.

Псевдоэксгибиционист, похоже, осознал, что его звездный час на этом шоу прошел безвозвратно. Демонстрируя полнейшее безразличие к происходящему, он сконцентрировал все внимание на своем стакане воды. Профессор же Мойрих выступил с критической оценкой подобных демонстраций – по крайней мере перед неподготовленной аудиторией! – ибо они вносят в дискуссии о пластических операциях излишнюю эмоциональность. Он по-прежнему утверждает: против незначительных исправлений недостатков внешности с медицинской точки зрения возразить нечего.

Примиряющим аккордом прозвучало заключительное слово – тут уж даже Клаус-Петер и его новый нос заметно воспрянули, посмотрев на будущее с большим энтузиазмом.

– Физиогномика…

Я вздрогнул на своем стуле!

– Каково значение сего волшебного слова? Сейчас вы об этом узнаете. Оставайтесь с нами. Мы вернемся к вам после рекламы.

Я стоял в темноте. Горела лишь красная лампочка над дверью да мигавшая рядом с ней надпись «Внимание, идет запись!». Дружеский толчок студийного ассистента, и под аккомпанемент мелодии «К вам пришли» двери плавно раскрылись.

Свет! Я был буквально ослеплен, однако с уверенностью лунатика сумел достичь подножия лестницы. При этом я старался выглядеть как можно менее скованным. Вниз сбежал легким галопом, подчеркнуто расслабив согнутые в локтях руки. Недостатка в аплодисментах не было. Нина представила меня, пожала руку, и я принялся оглядываться в поисках своего места на софе.

Нина, однако, по-прежнему стояла вместе со мной в центре студии. Я выжидательно сложил руки на животе, в то время как Нина произносила речь в камеру № 1:

– Всем нам, уважаемые телезрительницы и телезрители, знакомо это чувство: утро, половина седьмого, вы, не выспавшись, стоите в ванной, а из зеркала на вас смотрит совершенно чужое, неизвестное вам лицо. Ну и ну! Это еще кто?

Она обратилась ко мне:

– Ведь и с вами такое бывает?

Мне не хотелось показаться занудой, а потому я с готовностью кивнул.

Нина снова повернулась к публике:

– Что именно и много ли говорит о нас наше лицо? Вот вопросом, которым мы сейчас займемся. С этой целью мы, как всегда, подготовили игру, а также пригласили в студию эксперта, который чуть позже поделится с нами своими секретами.

Затем меня отпустили. Позволили наконец сесть на софу. Единственным, кто там меня поприветствовал, оказался эксгибиционист, крепко пожавший мне руку, что, сказать по правде, выглядело не вполне уместным.

Итак, игра.

– Как всегда в нашей передаче – решать вам! Здесь, на нашем студийном экране, вы сейчас увидите три лица. Два из них принадлежат совершенно нормальным людям. Но третье – вот где самое интересное! – третье – это лицо осужденного грабителя и убийцы, нынче отбывающего пожизненный срок в одной из североамериканских тюрем. Итак, наш вопрос: кто из этих троих убийца?

Дзынь! Заиграла электронная музыка.

Экран высветил лица.

Улыбающаяся публика прищурилась.

Три миловидных молодых человека. Один показался мне знакомым. Он до боли напоминал студийного ассистента.

– Даже не знаю, имеют ли они право это делать.

Я удивленно повернулся – псевдоэксгибиционист говорил вполголоса. Не отрывая взгляда от фотографий, он пояснил:

– Ну, я имею в виду, ведь существуют же права личности, даже в отношении фотографий, не так ли? Хотелось бы мне знать, спросили ли они разрешения у этого убийцы.

Я пожал плечами. Тут и я понятия не имел, что сказать.

Но сейчас на пультах орудовала публика. Она не жеманилась – запросто участвовала в игре. Сперва люди перешептывались, затем жали на разноцветные кнопки.

Почему только на этой дурацкой сцене нет суфлерской будки, через которую можно было бы быстро и без шума сбежать? И посудачить с Массольтом. Засветиться на до такой степени идиотском послеполуденном ток-шоу – да ведь тем самым легче легкого уничтожить всю свою репутацию. По большому счету, за это Массольт обязан был мне доплатить.

Дзынь-дзынь! Прозвучал электронный аккорд. Слава Богу, наконец-то все!

Я слегка повернул голову. Один из трех электронных столбцов занял едва ли не всю ширину табло, в то время как два других, почти одинаковые, остались далеко позади.

Нина снова появилась в центре студии:

– Дорогие гости, вы сделали свой выбор. Ваш вотум очевиден. И вот (она выдержала длинную паузу) изобличенный вами убийца – прошу вас: Вольфганг Бойц из Дортмунда!

Прозвучала известная всем мелодия, наверху открылась раздвижная дверь, и за ней появился мужчина с лицом негодяя. Фотография № 1. Боязливо улыбаясь, он спускался вниз по лестнице.

Наигранный ужас публики, яростное мотание головами, пожилая женщина закрыла рот ладонью, но в итоге все завершилось бурными аплодисментами.

– Это ваши аплодисменты, – пояснила Нина вновь пришедшему, и тот слегка поклонился.

– На всякий случай я все же задам вам этот вопрос еще раз: вас ни разу не судили за грабеж или убийство? Нет ли на вашей совести подобных провинностей?

– Не-е, ничего такого. Напротив, – весьма скромно заверил господин Бойц. Походило на правду.

Как выяснилось из разговора с Ниной, он был работником филиала супермаркета.

– Спасибо, Вольфганг, что навестили нас!

Милой улыбкой Нина отослала его прочь.

– Почему так вышло? – обратилась она ко мне. Таинственным образом она уже успела очутиться рядом со мною на софе. При этом меня внимательно изучала одна из камер.

Полной уверенности я не испытывал. Возможно, тут сыграли роль выступающие надбровные дуги. А может, и выдающиеся скулы. Трудно сказать.

Нина ободряюще кивала в ответ на мои речи, однако мне от этого легче не становилось.

Оставшийся неузнанным, задвинутый на второй план убийца и грабитель дал ей пищу для размышлений. Публика, к которой она затем обратилась, также терялась в догадках, озабоченно покачивая головами.

– Выходит, если я правильно поняла, лицо ни о чем поведать не может?

– Я бы так не сказал, – ответил я. – Все зависит от ситуации.

Мне вспомнилась история о том, как Лафатер, представленный незнакомцу, не мог избавиться от мысли, что «этот человек убийца». Он тем не менее продолжал беседовать с ним, проявляя обычную благосклонность и радушие, а несколько дней спустя выяснилось, что человек этот и правда являлся одним из убийц шведского короля!

– Так вот, – начал я, – попытаюсь привести вам пример из истории…

Из громкоговорителя донесся голос режиссера:

– Из-за лица Бойца вылетаем секунд на пятнадцать! Нина дала мне договорить начатую фразу, потом встала. Отбой.

– Ты был великолепен!

– Да я ведь и сказать ничего не успел.

– Ну вот я и говорю – ты был великолепен.

Магда прислала в студию автомобиль, доставивший меня прямиком в главный офис «Пер Кон».

– Кстати, наш сторож внизу тебя сразу узнал?

Я посмотрел на нее с изумлением. Никакой сторож мне по дороге к ней не встречался… Ах, это! Только теперь вспомнил.

– По-видимому, так, – ответил я. – Смею тебя поздравить!

– Сегодня утром я загрузила в программу твою фотографию.

Она пробежалась пальцами по нескольким клавишам и развернула монитор компьютера в мою сторону.

Там воздвиглось изображение гориллы со строгим выражением физиономии, нацепившей на нос мои очки, что, на мой взгляд, было совершенно излишне.

– Ты изменился, – заметила Магда.

– Да, немного.

Я смущенно провел ладонью по остаткам волос.

– Но тебе идет.

– Благодарю.

Магда кликнула по моим волосам, и они исчезли.

Сходство этого типа на экране с гориллой еще более усилилось.

– Даже если бы ты появился здесь с наклеенной бородой, в солнечных очках и тому подобное, для «Зорро» это теперь скорее всего не составило бы затруднения. Мы успели над ним основательно поработать. Ну да ладно.

Наконец-то обезьянья морда растворилась в милосердной тьме.

– Жаль. Я бы сама с радостью подъехала в студию. Но сегодня у нас возникли кое-какие проблемы с клиентурой. В последнюю нашу программу все-таки бесконтрольно вкралось несколько мелких ошибок.

Представив себе эту картину, я слегка скривил рот.

Магда посерьезнела:

– Уверяю тебя, когда все заработает так, как мы задумали, можно будет создавать настоящие физиограммы. Ведь в лицах же так много… как тебе объяснить… намеков. Эскизов. Но если эти линии подчеркнуть, усилить их – у тебя, например, оттенить подвижность мускулов в области нижней челюсти, – получается уже портрет. И мы видим: ага, порывист, чересчур порывист.

Она пристально смотрела на меня.

– Ну что ж, – сказал я, – тогда приступим.

Я положил на колени свой портфель, открыл его и вынул конверт. Мне хотелось как можно быстрее произвести обмен, а потом… смотаться.

– Хочу сразу тебя предупредить: я могу предложить только копию.

– Я так и думала. Да! Уже тогда, в Цюрихе, я подозревала: такой, как ты, непременно должен коллекционировать автографы. У меня и сомнений не было.

– К сожалению, ксерокс тоже оставляет желать лучшего, – тихо добавил я.

– Главное, чтобы читалось.

И вот Магда приняла конверт у меня, а я у нее.

Она подержала его в руке, повертела перед носом, точно принюхиваясь.

– Ну нет, – внезапно провозгласила, – так не пойдет. Чересчур уж формально, словно передача денег у мафии.

Она встала, обошла стол и поцеловала меня в лысый лоб.

– Спасибо, – шепнули ее губы где-то там, наверху. В ушах моих зазвенели колокола.

– Магда, – сказал я и, выпрямившись, поднялся с кресла, – ты не обидишься, если я буду с тобой откровенен?

– Нет, конечно.

– Слушай, мне пора. Мой поезд. Я очень тороплюсь.

Я сумел уже окончательно встать, вернее, выпутаться из вишнево-красного кресла.

– Заказать тебе машину?

– Спасибо, спасибо, я и так найду дорогу.

Я старался не допустить, чтобы мой уход выглядел бегством. И все же, быстро, энергично пожав изумленную руку, я не в меру торопливо покинул ее кабинет.

Лифтом не воспользовался, ибо в данном случае я вполне мог при определенных обстоятельствах угодить в ловушку… «Стоять! Вот он и попался – вандал! Похититель рукописей!»

Я беспрепятственно достиг холла, и вот наконец-то дверь.

Почувствовал: за мной наблюдают. Незаметно, на ходу, оглянулся еще раз. И увидел над входом – «Зорро». Холодный стеклянный глаз, нагло блестевший мне в спину.