Текст книги "Последний суд"

Автор книги: Йен Пирс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

– Как ни странно, я выжила. Когда в Париж пришли освободители, немцы бросили меня. Тащить меня с собой на восток им не было смысла, у них даже не нашлось времени пристрелить меня. Освободители переправили меня в Англию. Там я сначала лежала в госпитале, потом в сумасшедшем доме и, наконец, здесь. И тут появляетесь вы и заставляете меня заново пережить весь этот ужас.

– Простите, – прошептала Флавия.

– Я понимаю. Это ваша работа. Ну что ж, я постаралась помочь вам, а теперь вы должны отплатить мне услугой за услугу и помочь Жану.

– А что было потом с вашим мужем?

Она пожала плечами.

– Он попался очень легко. После войны он как ни в чем не бывало вернулся во Францию – видимо, считал, что никто не знает о его предательстве. Но мы с Жаном остались живы. Я не знала, как мне поступить, но знала точно, что больше не хочу его видеть. А Жан считал, что его нужно судить. «За себя я не стал бы ему мстить, – сказал он, – но я должен сделать это в память о погибших товарищах». Конечно, Жан очень переживал – ведь Гартунг был ему как отец. Комиссия, расследовавшая дело, написала мне с просьбой дать показания. Против своего желания я согласилась. К счастью, до суда дело не дошло. Когда Гартунгу представили все факты и предупредили, что мы с Жаном выступим на суде свидетелями, он покончил жизнь самоубийством.

– А Артур, ваш сын?

– Ему было лучше оставаться там, куда мы его отправили. Он считал, что я умерла, и нашлись люди, готовые позаботиться о нем. Его не следовало посвящать в подробности этой жуткой истории. Я написала его приемным родителям, и они обещали скрыть от него правду. Что еще я могла для него сделать? Я не могла позаботиться о себе самой. Он должен был начать жизнь с чистого листа, не отягощенный тяжелыми воспоминаниями. Я не хотела, чтобы он видел меня такой или узнал, что его отец был предателем. Я умоляла его приемных родителей ничего не говорить ему. И они согласились.

– А как сложились после войны ваши отношения с Рукселем?

Она покачала головой.

– Его я тоже не хотела видеть. Он должен был запомнить меня красивой. Я бы не вынесла, если бы он пришел ко мне в госпиталь и его лицо перекосилось от ужаса. Я понимаю, это непроизвольная реакция. Все люди так реагируют на мой вид. Я любила его, а он любил меня, но такого испытания не выдержала бы никакая любовь.

– А он пытался с вами увидеться?

– Он уважал мое решение, – ответила миссис Ричардс.

«Чего-то она недоговаривает», – подумала Флавия.

– Но неужели…

– Он женился. Он не любил сбою жену так, как любил меня. После войны мы на какое-то время потеряли друг друга, и он считал меня погибшей. Потом он узнал, что я жива, и написал, что если бы был свободен… Я была даже рада, что так случилось. После письма Жана я приняла предложение Гарри.

– Вам что-нибудь известно о картинах Гартунга? – неожиданно спросил Аргайл.

Женщина перевела на него недоуменный взгляд.

– Почему вы спрашиваете об этом?

– Потому что убийства связаны с картиной, которая принадлежала вашему мужу. Она называется «Казнь Сократа». Ваш муж, случайно, не дарил ее Рукселю?

– Ах, вот как. Я помню эту картину. Да, он подарил ее Жану. Сразу после заключения перемирия. Он решил, что немцы все равно отберут у него коллекцию, и раздарил некоторые вещи друзьям. «Казнь Сократа» Жан получил в дополнение к той картине, которая у него уже имелась. Кажется, там был какой-то религиозный сюжет. Жан был несколько озадачен подарком мужа и даже хотел отказаться от него.

– Гартунг знал о ваших отношениях с Рукселем?

Женщина покачала головой:

– Нет. Об этом никто не знал и даже предположить такого не мог. Жюль был хорошим мужем, и я старалась быть ему хорошей женой. Я ни в малейшей степени не хотела причинить ему боль и тщательно выбирала места для встреч с Жаном. Я уверена: он ни о чем не догадывайся. Кроме того, мне приходилось быть очень осторожной с Жаном: он был таким горячим и страстным, и я все время боялась, как бы он не пошел к Жюлю требовать развода.

Она снова заплакала от нахлынувших воспоминаний. Флавия не знала, что делать: попытаться утешить женщину или просто молча уйти. Но оставались еще некоторые вопросы. Что она имела в виду, когда сказала, что ей приходилось быть осторожной с Рукселем? И все же Флавия не осмелилась продолжать расспросы. Она встала и подошла к постели.

– Миссис Ричардс, я могу только поблагодарить вас за уделенное нам время. Пожалуйста, простите нас за то, что мы разбудили неприятные воспоминания.

– Я прошу вас только в том случае, если вы выполните условие сделки. Помогите Жану. И передайте ему, что это мой прощальный подарок в память о нашей любви. Вы передадите ему мои слова? Обещаете?

Флавия обещала.

Выйти на свежий воздух и вновь ощутить на себе теплые лучи солнца было равносильно пробуждению от кошмара, когда ты просыпаешься и понимаешь, что это был только сон. В полном молчании Аргайл с Флавией пересекли двор, сели в машину и проехали примерно с милю.

Вдруг Флавия схватила Аргайла за руку и попросила:

– Останови машину. Скорее.

Он остановился у обочины, и Флавия выскочила на воздух. Она выбежала в поле, протиснувшись в брешь забора, тянувшегося вдоль дороги. Поодаль от нее мирно паслись коровы.

Аргайл подошел к ней. Флавия тяжело дышала, глядя перед собой невидящим взглядом.

– Что с тобой?

– Ничего, все в порядке. Просто захотелось вдохнуть свежего воздуха. У меня было такое чувство, словно я задыхаюсь. Господи, как это было ужасно.

Джонатан не видел смысла как-то комментировать ее слова. Они молча пошли вдоль поля.

– Ты задумалась, – сказал Джонатан. – У тебя есть какие-то догадки?

– Да, – ответила она, – есть. Но я предпочла бы, чтобы их не было. Только не спрашивай: я сама еще не все поняла до конца.

– Пойдем, – сказал он немного погодя. – Пора ехать. Когда ты начнешь действовать, тебе станет лучше.

Флавия кивнула, и они вернулись к машине. Доехав до гостиницы, Аргайл отвел Флавию в бар, заказал ей виски и заставил выпить.

Несмотря на принятые им меры, прошел целый час, прежде чем она подняла голову и сказала:

– Ну, что ты обо всем этом думаешь?

Аргайл тоже не переставая размышлял о состоявшейся встрече.

– Я впервые встретил человека, которому и в самом деле было бы лучше умереть. Но ты, очевидно, спрашиваешь о другом.

– Да ни о чем я не спрашиваю. Я просто хотела услышать нормальный человеческий голос. Но я вижу, что даже ты подрастерял свой всегдашний оптимизм.

– А я вижу, что у нас появился еще один резон разобраться в этой истории. Возможно, в жизни миссис Ричардс это ничего не изменит, но мы теперь связаны обещанием.

ГЛАВА 17

В половине восьмого вечера, в полном изнеможении, Джонатан загнал невредимый «бентли» Эдварда Бирнеса в гараж его дома, поднялся на крыльцо и позвонил.

– Флавия! – послышался восторженный возглас из гостиной, когда дверь ему отворили. – Ты как раз вовремя.

Вслед за голосом появился и сам генерал Боттандо.

– Моя дорогая девочка, – закудахтал он, – как я рад тебя видеть.

И, не сдержав совсем уж непрофессиональных эмоций, заключил ее в объятия и крепко стиснул.

– Что вы здесь делаете? – спросила пораженная Флавия.

– Все в свое время. Ты плохо выглядишь, тебе нужно срочно выпить рюмочку чего-нибудь подкрепляющего.

. – Лучше стаканчик, – сказал Аргайл. – А потом закусить.

– Хорошо. А после этого вы расскажете нам, чем вы все это время занимались. Когда сэр Эдвард передал мне твои слова, я понял, что мне пора лететь в Англию и наконец увидеться с тобой. Мне кажется, ты категорически не желаешь возвращаться на родину, – сказал он, первым входя в гостиную.

– А чем вы занимались все это время? – поинтересовалась Флавия, проходя вслед за ним.

– Как ты относишься к джину сэра Эдварда?

– Отлично.

Бирнес наконец вышел из тени и принялся исполнять обязанности хозяина. Он разлил джин в высокие стаканы и раздал присутствующим, после чего хотел деликатно удалиться, но любопытство пересилило, и он уселся на стул, приготовившись слушать.

Аргайл улыбнулся, когда Бирнес сел рядом с Боттандо. Его бывший работодатель и нынешний босс Флавии походили друг на друга как братья-близнецы: оба солидные, благодушные, темноволосые, в темных, хорошо пошитых костюмах. Единственной разницей было то, что у одного из них седина была чуть посветлее. Их вид оказывал умиротворяющее действие. После всех этих убийств, погонь и невыносимо тяжелого разговора с несчастной пожилой леди мирная беседа в спокойной обстановке с генералом Боттандо и сэром Эдвардом знаменовала собой возвращение к нормальной жизни, в которой молодые люди могли в полной мере рассчитывать на покровительство и заступничество своих влиятельных друзей. Убаюканная комфортной обстановкой и изрядной порцией джина, Флавия начала медленно оттаивать и в конце концов почувствовала, что может позволить себе немного расслабиться.

Однако о событиях минувших дней она рассказывала весьма сумбурно, перескакивая с одного на другое, все время запинаясь и что-то обдумывая. Джонатан не узнавал ее.

– Оказывается, она – его мать, – начала она.

– Кто?

– Эта женщина в Глостершире.

– Чья мать?

– Мюллера. Она отправила его из Франции в сорок третьем, а сама осталась. Потом ее арестовали немцы. А позже она решила, что для него будет лучше остаться у приемных родителей в Канаде.

– Это точные сведения? – начал Боттандо, но умолк, увидев, как она нахмурилась. – Да, надо же, как интересно.

– Она была женой Гартунга и одновременно любовницей Рукселя. Как тесен мир, правда?

– Да уж, действительно. А это как-то объясняет, почему убили Мюллера? Или того же Эллмана?

– Пока не знаю. Я говорила вам, что настоящее имя Эллмана – Шмидт?

– Да, и я насел на немцев, требуя подробной информации. Я просил сообщить, что у них имеется на человека с такой фамилией и для чего Шмидт сменил фамилию на Эллмана. Чтобы облегчить им задачу, я посоветовал искать в военных архивах, уделив особое внимание материалам, связанным с деятельностью немцев в Париже.

– Да, и что же…

Боттандо, довольный своим вкладом, не позволил себя прервать.

– Мне показалось это стоящей идеей. Надо сказать, я весьма горжусь ею. Ответили мне не сразу, бедняги: представляю, сколько им пришлось перелопатить бумаг, чтобы проверить каждого Франца Шмидта, служившего в немецкой армии. Тем не менее их труды принесли свои плоды. Франц Шмидт действительно находился в Париже в сорок третьем и сорок четвертом годах.

– Это мы и так знаем.

– Да, но он не был простым бумагомарателем. Он служил в контрразведке, в подразделении абвера, которое пыталось подавить французское Сопротивление.

– Это мы тоже знаем. Нам рассказала миссис Ричардс.

– В таком случае ты могла бы поставить меня об этом в известность, – раздраженно сказал Боттандо. – Получается, я заставил людей работать впустую.

– Мы сами узнали об этом только сегодня днем.

– Хм-м! А тебе известно, что Шмидт находился в розыске за военные преступления?

– Нет.

– Вот так-то. Колеса правосудия в любом государстве крутятся небыстро, и до него руки дошли только в сорок восьмом. Но когда его собрались арестовать…

– Он скрылся, перебрался в Швейцарию, сменил имя и залег на дно, – договорила Флавия за Боттандо, заработав еще один недовольный взгляд начальника.

– В общем, он отлично знал Гартунга, – сказал немного разочарованный всезнайством подчиненной генерал.

– Именно Шмидт-Эллман сообщил жене Гартунга о предательстве ее мужа, – продолжила Флавия. – Он сказал ей это во время пыток.

Боттандо кивнул.

– Понятно. Я думаю, теперь мы можем с большой долей уверенности считать, что Мюллера убил Эллман. Пистолет и изуверские пытки указывают на него.

– Да, но мы по-прежнему не знаем, кто убил самого Эллмана.

– Не знаем, верно.

– Да какое нам до него дело? – с тоской сказал Джонатан, который мечтал только об одном: поскорее вернуться домой, в Италию. – Кто бы он ни был, он совершил благое дело. Если бы я, зная все, что он совершил, встретил этого Эллмана-Шмидта и имел при себе оружие, то самолично, не задумываясь, пристрелил бы его. И не испытывал бы потом никаких угрызений совести.

– Все так, – одобрительно кивнул Боттандо. – Но кто еще, кроме нас, знал, чтоон совершил? И потом, с официальной точки зрения мы не имеем права ставить так вопрос. Убийство есть убийство, и убийца должен сидеть в тюрьме. Не говоря уже о том, что мы не знаем планов убийцы. Может, он уже подбирается к следующей жертве? Может, следующий на очереди – Руксель? Вы не знаете: у него есть враги?

– Нет, не знаем.

– А вы в курсе, что прием по случаю вручения ему европейской награды состоится уже через десять дней? Если Рукселю угрожает опасность, мы должны ее устранить.

– Что может ему угрожать? И главное – кто?

Боттандо склонил голову набок.

– А человек со шрамом?

– Я думала о нем, – ответила Флавия. – И пришла к выводу, что он и в самом деле может оказаться тем, за кого себя выдает, – полицейским. Он так представился, когда подсел к Джонатану в парижском кафе.

– То же самое он говорил, когда звонил мистеру Аргайлу в Риме, – помните? Если, конечно, это был он.

– И происшествие с Бессоном тоже указывает на это. Жанэ отпирается, но кто-то ведь изъял документы из архивного центра и приказал директору скрыть от меня часть информации, а кроме Жанэ, о моем предстоящем визите туда никто не знал. И тогда в Риме – помните, он позвонил Джонатану и сказал, что придет к пяти. Джонатан рассказал об этом нам, после чего вы, генерал, позвонили Жанэ и рассказали ему об убийстве. И человек со шрамом не пришел. Думаю, Жанэ велел ему поскорее уносить ноги, чтобы не ввязаться в международный скандал.

– Как-то не похоже на Жанэ, – с сомнением покачал головой Боттандо. – Совсем не его стиль.

– Ну, знаете, вам тоже иногда приходится идти вразрез со своими правилами, особенно когда на вас давят сверху. Я только не пойму, кто давит на Жанэ. Разумеется, спрашивать у него самого бесполезно.

Боттандо раздумывал некоторое время, и вид у него был невеселый. Ну хорошо, пусть будут убийства и прочие преступления, но почему они должны нарушать привычный порядок работы его управления? Тесное сотрудничество с французами было залогом успешной работы управления на протяжении многих лет, и перспектива прекращения этого сотрудничества из-за какого-то проклятого убийства страшно его беспокоила.

– Ты должна любым способом все уладить, – сурово сказал он. – Не хватало еще, чтобы мы раздружились с Жанэ из-за какой-то дурацкой картины. У тебя есть хоть какие-нибудь соображения по поводу того, что происходит?

– Есть, – спокойно ответила Флавия.

Джонатан, который начал было задремывать, встрепенулся. Долгое время он пялился в потолок, не особенно прислушиваясь к беседе. В голове у него давно уже маячила какая-то мысль, но он никак не мог ее ухватить. Она беспокоила его на протяжении нескольких дней – словно крошечный камешек в ботинке, который вроде и не мешает ходить, но в то же время постоянно о себе напоминает.

– Есть? – переспросил он. – Что ж ты мне не сказала?

– Я говорила тебе, что у меня есть кое-какие догадки, но, во-первых, я не уверена в их правильности, а во-вторых, у меня нет доказательств.

– Ну, это неинтересно.

– Согласна. Нам по-прежнему не хватает некоторых деталей. Генерал, что говорят швейцарцы по поводу звонка Эллману, после которого он полетел в Рим?

– Я думаю, тебе не понравится мой ответ, – нахмурился Боттандо.

– Говорите, посмотрим.

– Звонили не из Парижа. Звонок был из Рима, из гостиницы «Рафаэль».

– Откуда?!

– Ты слышала.

– Кто звонил?

– Увы, этого они выяснить не смогли. Но мы и сами можем сделать некоторые предположения, ты не находишь?

Он смотрел на нее с той легкой улыбкой, которая появлялась у него на губах, когда ответ приходил ему в голову раньше, чем ей. Конечно, у него было для этого больше времени, но и Флавия раздумывала недолго.

– Господи, – простонала она. – Звонили в понедельник, так?

Боттандо кивнул.

– И как раз в понедельник я не могла ни до кого достучаться, потому что в министерстве внутренних дел принимали зарубежную делегацию! Там было что-то, связанное с совместным финансированием и надзором.

Генерал снова кивнул.

– А внучка Рукселя говорила Джонатану, что ее дед ездил в Рим в составе французской делегации от какого-то комитета по делам, связанным с финансовым надзором.

Боттандо опять ограничился кивком.

– Руксель был в тот день в Риме?

Снова кивок.

– Это он звонил?

Боттандо пожал плечами:

– Нет. Я тоже в первую очередь подумал о нем. Но он в это время присутствовал на собрании и не мог отлучиться. И потом, когда Мюллера убивали, Руксель сидел на официальном банкете, а когда застрелили Эллмана, Руксель уже сидел в самолете. Я дважды все перепроверил. Сомнений нет – это не он. Он никому не звонил и никого не убивал.

– Тогда остается этот мнимый полицейский со шрамом.

– Совершенно верно. И если наши выкладки верны, то мы, похоже, влипли в очень грязное дело.

– О Господи, – с внезапным отвращением выговорила Флавия. – На что вы намекаете?

– Из того, что нам на данный момент известно, я не могу сделать определенных выводов.

– Проклятие, – в сердцах сказала Флавия. – Все наши версии растворились. Мы многое узнали, но это не привело нас к разгадке. Все эти тайны времен войны не имеют никакого отношения к настоящему. Жаль, что Мюллер ошибся с картиной. Если бы в этом последнем суде действительно что-то было, мы бы продвинулись дальше.

И тут в темном закоулке сознания что-то щелкнуло. Рычаг сдвинулся с места, завертелись старые шестеренки, и заржавевший от бездействия механизм пришел в действие. Едва наметившаяся мысль в глубинах сознания Аргайла внезапно обрела четкие очертания.

– Что? – сказал он.

– Я говорю о картине. Если бы мы…

– Ты сказала: «последний суд».

– Ну да, ведь было четыре полотна, объединенных темой суда. И суд над Сократом – последнее из них.

– Ах! – воскликнул Джонатан, издав вздох облегчения и радости, и откинулся на спинку кресла. – Ну конечно же. Почему ты никогда не говорила мне, что я не только красивый, но еще и необыкновенно умный?

– И не скажу, пока ты не докажешь это, – сказала она, с надеждой глядя на него.

– Логично. Так вот: Гартунг в своем письме упоминает последний суд, и Мюллер решил, что речь идет о «Сократе» – последнем из четырех полотен.

Флавия кивнула.

– Когда я просматривал журнал продаж в галерее братьев Розье, то обратил внимание, что Гартунг купил у них двекартины Флоре. Обе были доставлены на бульвар Сен-Жермен. Если ты помнишь, миссис Ричардс говорила, что на бульваре Сен-Жермен находился дом ее родителей. А Руксель снимал у них комнату. И еще миссис Ричардс сказала, что ее муж подарил Рукселю картину с религиозным сюжетом.

– Ну и?..

– В серию картин входили суд Александра, Соломона, Сократа и Иисуса. Местонахождение трех из них нам известно, не хватало только «Суда Иисуса». Мы полагали, что имеется в виду суд Пилата над Иисусом. Но так ли это на самом деле?

– Джонатан, дорогой…

– Подожди. Гартунг подарил Рукселю «Сократа» в пару к другой картине – так сказала миссис Ричардс. И она по-прежнему у него, – продолжил он со все возрастающим волнением. – Я сам видел ее. Я узнал стиль – глубокие цвета, небрежность мазков. «Христос в окружении апостолов».

Флавия, не понимая, смотрела на него.

– Видишь, как тебе повезло, что ты живешь с разносторонне образованным дельцом от искусства. По Библии, когда наступит конец света, Христос будет судить людей, сидя на троне в окружении апостолов и учеников. Он будет делить их на праведников и грешников. Такая рутинная процедура. И все это, как тебе, наверное, известно, называется Последним судом. Еще одно название – Высший суд. Эта мысль не пришла в голову Мюллеру, и он охотился за «Сократом».

С победоносной улыбкой Джонатан оглядел собеседников.

– Если вы считаете, что в этой картине кроется какая-то тайна, то я сказал вам, где ее искать.

Флавия обдумала его слова.

– Жаль, что ты только сейчас об этом догадался, – сказала она.

– Лучше поздно, чем никогда.

– Надеюсь, что так.

– Ты считаешь, в этом что-то есть? – спросил ее Боттандо.

Она еще немного подумала.

– Я думаю, нам пора заканчивать с этим делом. Так или иначе. Нужно проверить эту картину, и в зависимости от того, найдем мы в ней что-либо или нет, будем делать выводы. Возможно, моя догадка подтвердится.

– Ты можешь заняться этим сама?

– Думаю, да.

– Ну разве она не умница? – восхищенно сказал Аргайл. – Что бы вы без нее делали, генерал?

– Скрипел бы себе потихоньку, – ответил Боттандо.

– Я безумно рад, что мы скоро поженимся, – продолжил Аргайл. – Какое счастье – иметь такую сообразительную жену!

Боттандо счел это высказывание неуместным.

– Мои поздравления, – сухо уронил он. – Надеюсь, вы будете очень счастливы. Давно пора, на мой взгляд. А теперь о деле. Флавия, дорогая, ты уверена, что справишься?

– Позвольте мне довести дело до конца самостоятельно. Если поход к Рукселю ничего не даст, мы по крайней мере будем знать наверняка: разгадки этого дела не существует, и поставим в расследовании точку. Договорились?

Боттандо кивнул:

– Наверное, так будет лучше всего. В идеале хотелось бы посадить убийцу за решетку. Но если это невозможно, то хотя бы закрыть дело. Как ты планируешь действовать?

Флавия улыбнулась:

– Прежде всего я хотела бы проконсультироваться. И на этот раз мы пойдем прямой проторенной дорогой. Короче, мы возвращаемся в Париж.