Текст книги "Дом дервиша"
Автор книги: Йен Макдональд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]
– Дорогой, тут кое-кто хочет с тобой познакомиться.
Мерьем была низкорослой дамой пятидесяти с хвостиком лет с копной волос, со скрипучим голосом, в пиджаке с подплечниками и осиной талией, но она сжала плечо Георгиоса Ферентину железной хваткой борца и подвела к группе мужчин у ступенек бассейна.
– Это Сабри Илич из «Хюрриет», [41]41
Крупнейшая и одна из самых авторитетных газет в Турции.
[Закрыть]Азиз Албайрак из отдела государственного планирования, а Акифа Хикмета с факультета ты уже знаешь. А это Георгиос Ферентину, тот самый плохой мальчишка, что не дает покоя Наби Нассиму в Колумбии.
Теплым сентябрьским вечером их разговор шел о нефтяном кризисе, который грянул год назад зимой, когда старушки замерзали в своих квартирах в Стамбуле. Сначала заикаясь в такой примечательной компании, Георгиос предположил, что более безопасное энергетическое будущее будет подпитываться природным газом. Газ менее подвержен политическим колебаниям цен в ОПЕК, в транскаспийском регионе газа так много, что, даже если сжигать его в газовых факелах, это все равно вернуло бы Турции ее традиционную позицию на Кавказе. Акиф Хикмет, подмигнув своему студенту, сказал, что американцам не понравится, если их основной партнер в обеспечении безопасности на Ближнем Востоке свяжется с их идеологическим противником ради энергетической политики. Сабри Илич, новый редактор отдела деловых новостей газеты «Хюрриет», сказал, что это в первую очередь американцы взвинчивают цены на нефть. Азиз Албайрак из Анкары заявил, что Турция должна смотреть на запад, а не на север, в сторону ЕЭС, а не СССР. Георгиосу было девятнадцать лет, на нем был костюм для похорон и дешевые ботинки, но люди, чье мнение формировало государство, закивали, когда он заговорил. Он почувствовал себя невесомым, наполненным светом, который готов был брызнуть из каждой поры, голова кружилась от интеллектуального волнения, но в то же время он вел себя уверенно и все контролировал. Он отдавал себе отчет, что его рот не откроется раньше времени и не выпалит лишнего. Теперь они энергично спорили о том, какие эффекты повлечет девальвация и конвертируемость лиры: Центральный банк откроется международным рынкам и инвесторам, но при этом лира станет уязвимой перед валютными спекулянтами. А что думал на этот счет Георгиос-бей? Георгиос-бей на мгновение отвлекся от спора, и в ту же секунду девушка, которая так же увлеченно беседовала на другой стороне бассейна, отвела глаза. Их взгляды встретились. Этот взгляд стер все мысли. Георгиоса Ферентину поразил молнией старейший из богов. Его взгляд продолжил движение, но момент был упущен. Девушка вернулась к разговору, а он растерялся. Как всякий нормальный ботаник, который привык учиться под аккомпанемент телевизора, орущего радио, криков и воплей и оживленной болтовни, Георгиос отстранился от своей компании и настроился, словно радиоперехватчик, на далекую и яркую звезду – на нее. Девушка говорила о политике с группой очарованных мужчин, сидящих вокруг нее на мраморной скамейке, как жители античных Афин. Она строила теории касательно «глубинного государства», живучей турецкой паранойи, что государство – это тайная организация, которой управляет клика генералов, судей, промышленников и гангстеров. Массовая резня на площади Таксим за три года до этого и убийство Алевиса спустя несколько месяцев в Кахраманмараше, нефтяной кризис, длительная экономическая нестабильность и даже вездесущие «Серые волки», молодежное националистическое движение, распространяющее патриотические листовки и оскверняющее греческие церкви, – не звенья ли это цепи событий, за ниточки которых дергают пальцы Дерин Девлет, того самого «теневого государства». С какой целью, интересуются мужчины. Государственный переворот, объясняет девушка, наклоняясь вперед и сжимая пальцы. Именно тогда Георгиос Ферентину запал на нее. Классический профиль, решительный подбородок и красивые скулы. А еще то, как она покачала головой, когда собеседники с ней не согласились, и как качнулись при этом ее вьющиеся волосы. Она не стала спорить, а поджала губы и посмотрела на собеседников так, словно их тупость – оскорбление природе. Ее выражение лица во время спора уравновешивало поразительное спокойствие, пока она слушала, обдумывала и выстраивала новый ответ. Теперь она замолчала, ощутив чей-то взгляд, а потом повернулась к Георгиосу и улыбнулась.
В конце лета 1980 года Георгиос Ферентину влюбился в Ариану Синанидис около бассейна Мерьем Насы. Три дня спустя, двенадцатого сентября, начальник генштаба вооруженных сил Кенан Эврен сверг правительство и запретил любую политическую деятельность.
И вот теперь Ариана вернулась в хитросплетение улиц, на площадь перед ним. Он пытается вообразить, как время оставило свои следы на ее лице, углубив морщинки, заострив и без того резкие черты, добавив теней. Вряд ли Ариана подурнела и раздобрела так, как он. Она всегда будет двигаться как муза. Но зачем она вернулась? Он стар, прошло сорок семь лет. Отважится ли он найти ее?
У всех меньшинств нюх на слежку. Георгиос медленно поворачивается на скрипящем кресле. Змея прильнула к стене, не сводя с Георгиоса своих ярких, словно драгоценные камни, глаз. Георгиос Ферентину кивает следящему за ним роботу и неуклюже спускается по лестнице в свою библиотеку. Какой-то он сегодня неповоротливый. Машина скользит впереди него по стене. Тот же инстинкт старого грека из Фенера [42]42
Название главного христианского района старого Стамбула.
[Закрыть]познакомил Георгиоса с соседским мальчиком Джаном Дуруканом. Как-то раз зимним вечером он размышлял над своим смарт-экраном, пока караель, черный ветер, [43]43
Название северо-западного ветра.
[Закрыть]выискивал щели в оконной коробке; тут шею слегка закололо, и Георгиос поднял голову. На резной деревянной люстре спрятался крошечный наблюдатель. Георгиос встал на стул, чтобы рассмотреть его получше, но штуковина упала на пол и бросилась к двери. Однако Георгиос был у себя дома. В мгновение ока он схватил пиджак со спинки стула и накинул на убегающего шпиона. Георгиос поймал его, поднял пиджак и остолбенел. Непонятный предмет корчился и бурлил, словно был чем-то инфицирован. Во все стороны расползались крошечные роботы-паучки. Георгиос с изумлением покачал головой. Когда последний паучок устремился к щели под дверью, ведущей в библиотеку, Георгиос накрыл его стаканом: «Попался!»
Через час в дверь его квартиры кто-то постучал.
– Входи! – сказал Георгиос. – Мне кажется, у меня тут есть одна твоя штучка.
Мальчик нахмурился, наклонился вперед. Разумеется. У него же нелады с сердцем. Как и все жители дома дервиша, Георгиос каждый новый год получал под дверь записку, в которой ему напоминали избегать громких ссор, тяжелой обуви, электроинструментов, а еще просили не стучать, не ронять кастрюли и убавлять музыку и телевизор. Георгиос Ферентину уже двадцать лет не держал в тесной кухоньке ничего тяжелее металлического чайника и, что нетипично для математика, не обладал музыкальным слухом. Твой паучок в библиотеке, написал Георгиос карандашом на стене у двери. Мальчик вытаращил глаза при виде такого беззаботного вандализма.
– Это библиотека? – спросил Джан тихим невыразительным голосом. Он оглядел побеленную комнату с единственной латунной лампой и маленькими окном, закрытым ставнями. – У женщины внизу сотни и сотни книг.
– Но те книги не для чтения, – написал Георгиос на смарт-экране, лежавшем на старом столе в оттоманском стиле. Библиотека, полная книг, которые никогда не читают, это не библиотека. Он позволил словам стираться самим, буква за буквой. – В этой библиотеке всего одна книга, но это все книги мира.
Георгиос оставил битбота под перевернутым чайным стаканом, в который он заключил его под стражу на полу. Он написал: «Умная технология». Жестом велел Джану поднять стакан. Маленький робот пополз по указательному пальцу мальчика, забрался под рукав футболки, а потом на завиток волос на виске. Эта штучка могла бы стать не просто игрушкой, а чем-то большим.
– Что вы имеете в виду?
– Мы могли бы ее перепрограммировать. Заставить делать действительно интересные вещи.
Джан дважды моргнул, глядя на старика.
– Мне пора идти, а то мама будет волноваться. Ей не понравится, если она узнает, что я приходил к вам. Она считает вас педофилом. Я вообще-то так не думаю, но мне все-таки пора.
Возвращайся, подумал Георгиос, глядя на закрывающуюся дверь. Джан действительно вернулся на следующий день, а на его плече ехала Обезьяна. Начался медленный, осторожный процесс обучения.
И вот уже в другое время года и вообще в другом году Джан ждет в Библиотеке Всех Книг. Он кивает. Змейка стремительно ползет по потолку и падает. Прямо в воздухе она распадается на компоненты, а потом облако микророботов превращается в Птицу. Она взлетает и садится мальчику на плечо. Джан аккуратно вытаскивает беруши из ушей. Георгиос всегда задерживает дыхание, когда Джан вынимает этот тонкий механизм. Сегодня мальчик сам на себя не похож. Он взволнован, лицо пылает. Георгиос заваривает чай. Два стакана, два блюдца, две ложки. Друг напротив друга за крошечным белым столом.
– Господин Ферентину, я ходил смотреть на бомбу. Ну, вы знаете, ту, что взорвалась на проспекте Неджатибей.
Георгиос размешивает ленивые кристаллики сахара на дне стакана. Маленький мирок Джана полон громких историй. Джан продолжает нетипично громким голосом:
– Я спрятался перед зданием «Альянса», а рядом, на соседнем доме, сидел еще один робот, тоже прятался, как я. Я решил, что он наблюдает за бомбой, но нет. Он наблюдал за людьми, которые ехали в том трамвае. Он смотрел на всех них, а потом двинулся следом за одним из них. Господин Ферентину, он следил за господином Хасгюлером с нижнего этажа.
– За Исметом? – Георгиос боится шейха [44]44
Шейх– в арабских странах: глава рода, старейшина общины. В исламе: почетное звание представителя высшего духовенства, а также лицо, носящее это звание. Так называют и руководителя религиозной группы.
[Закрыть]Исмета. Тот – полный контраст его жизни.
– Нет, за другим.
– За Недждетом. Не знал, что Недждет там был, но зачем кому-то интересоваться им?
– Ну эта штука за ним следила, и не только она. Там был еще один робот, я его не заметил, зато он заметил меня. Он за мной гнался и поймал бы, если бы Обезьяна вовремя не прыгнула. Он за мной охотился, господин Ферентину.
– Охотился?
– По крышам. Он был страшный, но классный. Большой и быстрый, но не слишком умный. Я проделал тот трюк, который тренировался делать: прыгнул и прямо в воздухе превратился в Птицу. А тот робот решил, что дальше еще одна крыша. Упал и разбился. Прямо у Кенана.
Ложка выскальзывает из рук Георгиоса Ферентину и ударяется о стенку хрупкого чайного стакана в форме тюльпана, раскалывая его. Чай разливается по столу. Георгиос вытрет его позже.
– А эта штука знает, где ты живешь?
– Нет, я же говорю, я его обманул и убил.
– Прямо у Кенана, говоришь? Я не против пойти взглянуть.
Джан вскакивает с места, а Змея на плече сотрясается волной. Георгиос жестом велит ему сесть обратно.
– Останься тут. Кто бы ни послал этого робота, он сейчас его ищет. Вряд ли этим людям стоит знать, что ты живешь здесь.
– Вы думаете, это заговор?
– Господин Дурукан, если Господь мертв, то все вокруг – заговор.
Джан прижимается лбом к окну в крошечной чайной. Мистер Ферентину ковыляет вниз по ступенькам, приветствует Бюлента и Айдына, продавца бубликов, и выглядывает из-за аппарата, торгующего кока-колой. Справа, справа от вас, двигаются губы Джана, и он молча машет рукой в сторону улицы. Он там, прямо там. Георгиос Ферентину выглядывает и снова прячется, лицо красное, словно вот-вот взорвется. Он разводит руки в жесте непонимания. Ничего!
– Но там был робот, правда был, он правда охотился за мной, и я его убил, – говорит Джан, когда господин Ферентину возвращается.
– Я тебе верю. Они его уже унесли. У них есть видеосъемка твоих роботов. И если эти люди по каким-то причинам интересуются господином Хасгюлером, то вернутся в дом дервиша.
– Но если они следят за Недждетом, то я мог бы наблюдать за ними.
– Господин Дурукан, я думаю, тебе с твоими роботами стоит оставаться в тени.
– Но я знаю этот дом, как никто другой. Все его потайные места. Меня никто никогда не найдет.
Я же слежу за вами, думает Джан, за девушкой Лейлой, которая слишком много смотрит телевизор, а она и не догадывается. Я слежу за всеми.
– Я запрещаю и очень разозлюсь, если узнаю, что ты этим занимаешься.
– Но это заговор, прямо на пороге моего дома. Это же круто! Настоящий заговор!
– Господин Дурукан, мой опыт подсказывает, что настоящие заговоры – это не так уж круто. Настоящие заговоры опасны, они ошеломляют, утомляют и пугают. Когда речь о настоящем заговоре, ты уже себе не принадлежишь. В любом случае это не для девятилетнего мальчика. Забудь об этом.
Георгиос Ферентину берет тряпку и вытирает пролитый чай, стараясь не порезаться об осколки стекла.
Первого джинна Недждет видит сидящим на сушилке для рук, когда выходит из туалетной кабинки. Джинн похож на тучного ребенка с глазками-щелочками и пухлыми щеками. Он горит. Недждет чувствует тепло прямо от двери кабинки. Джинн шкворчит и шипит, как жарящийся жир.
– Мм, хочешь высушить мне руки? А это гигиенично?
Джинн наклоняет свою толстую голову на один бок и протягивает вперед коротенькие ручки. Недждет тянется к ним своими руками. Жар невыносим. Руки высыхают мгновенно.
– Ну я пошел.
В коридоре ему в голову приходит вопрос: а почему сушилка не расплавилась? Недждет заглядывает в туалет. Разумеется, пусто. Джиннов никогда не оказывается на месте, когда вы их ищете. Его начинает трясти. Недждет наклоняется над раковиной, ощущая спазмы в желудке. Он прижимается лбом к холодному фарфору. Твердая, надежная, прохладная определенность. Недждет не осмеливается поднять глаза. Возможно, это существо с ужасным лицом младенца снова сидит на сушилке для рук. Или там что похуже. Или голова той женщины, что взорвала себя в трамвае. Недждет наклоняет голову под кран и жадно заглатывает холодную свежую воду, позволяя ей течь по лицу, попадая в глаза. Смыть с них то, что они сегодня видели. Когда Недждет поднимает голову, в туалете по-прежнему пусто.
В холле Мустафа отрабатывает высокий удар с закруткой. У Мустафы всегда есть план. Ни один не принес ему ни цента, не говоря уж о том, чтобы помочь сбежать из алюминиевой коробки здания Центра спасения бизнеса, но теория заключается в том, что, если он будет генерировать достаточное количество идей, одна из них непременно выстрелит. Одна из последних – использовать то, что он заперт в Центре спасения, превратив его в городской клуб для занятий гольфом.
– Это новый городской вид спорта, – говорит Мустафа. – Превратим здание в поле для гольфа. Коридоры станут фарвеями, [45]45
Часть поля от стартовой площадки до лунки.
[Закрыть]а офисы – гринами. [46]46
Ровная площадка или участок с травой в конце фарвея для перемещения мяча в лунку.
[Закрыть]Но это даже круче, чем просто гольф, ведь придется огибать углы и загонять мячики наверх через лестничные пролеты. А офисная мебель, перегородки и всякая оргтехника будут играть роль помех и неровностей. Никогда не знаешь, куда угодит мячик. Что-то типа гандбола, или сквоша, или безумного трехмерного гольфа. Может, стоит выдавать защитные каски и очки, как думаешь? Я собираюсь написать рекламный проспект, уверен, мне удастся привлечь инвестиции. Это еще одна великая турецкая идея!
Мустафа ударяет клюшкой, и мячик летит по коридору со стартовой площадки на пустой стойке регистратора. Удар с подкруткой, так что мяч ударяется о стену перед поворотом и рикошетом отлетает за угол. Мустафа закидывает клюшку на плечо. У него полно времени для тренировок.
Вы могли бы обойти вокруг здания Центра спасения и даже не понять, что оно там есть. Сотни людей делают так каждый день. Сорок тысяч квадратных метров офисного пространства встроены в фундамент небоскреба Башни Эмирата. Похожие на пещеры холлы, офисы и переговорные, склады, кухни и туалеты, даже комната отдыха и спортзал похоронены под землей и никогда не видели солнечного света. Если землетрясение, пожар или наводнение сотрет с лица земли сияющие башни, корпорация без потерь переведет свой бизнес в Центр спасения. Площади хватит для того, чтобы вместить всю стамбульскую фондовую биржу. За те полтора года, что Недждет провел здесь, красный телефон прозвонил всего один раз, да и то кто-то ошибся номером. Мустафа тут с первого дня. Недждет – единственный из его напарников, кому удалось продержаться больше шести месяцев. Мустафе нравится пыльное одиночество залитых неоновым светом рабочих станций, переговорных, стулья в которых расставлены на равном расстоянии вокруг овальных столов. Это пространство для креативного мышления. Тысячи цветов распустились среди этих пулов серверов.
– Отличный удар, – говорит Мустафа, потрясая кулаком в воздухе, как заправский гольфист. – Что с тобой? Ты выглядишь так, будто привидение увидел.
– Не привидение. Я видел джинна в туалете.
– А, это любимое место джиннов. – Не впечатленный Мустафа забрасывает клюшку на плечо и соскакивает со стойки. У него полно времени, просто целый вагон, чтобы разбираться понемногу во всем, чем угодно. – Согласно мистикам и суфиям, которые изучают подобные явления, надо спрашивать разрешения каждый раз, как соберешься отлить.
– Он сидел на сушилке для рук и выглядел как ребенок. Горящий ребенок.
– Ну, тогда другое дело. Понеси, пожалуйста. – Мустафа передает Недждету питчинг-ведж, патер и несколько айронов. [47]47
Названия клюшек, предназначенных для различных ударов.
[Закрыть]Он всего-то на три года старше Недждета – они говорили о возрасте, они вообще обо всем говорили в бункере, – но ведет себя как умудренный жизнью космополит. – Я склонен к теории, что джинны – это избыточные мысли, оставшиеся с момента Сотворения мира, воспоминания о Большом взрыве, так сказать. Именно поэтому они – создания огня. Среди имамов, которые чуток разбираются в квантовой физике, бытует новая теория о том, что джинны – это мы, только в параллельной Вселенной. Но я думаю, в данном случае это, скорее всего, эмоциональная травма из-за пребывания в эпицентре взрыва. Такое просто не проходит. Уверен, у них тут есть штатный психолог. Я бы лично дал тебе выходной, но это не в моих силах, увы. – Центром спасения управляет вечно жующая жвачку Сьюзан; когда она дважды в неделю звонит, чтобы убедиться, что Недждет и Мустафа не поубивали друг друга пожарными топорами, то чавкает так, словно жует жвачку размером с автомобиль. Но ни Недждет, ни Мустафа никогда ее не видели. – А может, ты всего лишь надышался там дыма, а теперь подействовало. Дай-ка мне вон ту клюшку, пожалуйста.
Это объяснило бы появление парящей светящейся головы смертницы, думает Недждет, выбирая нужную клюшку из тех, что зажаты в руке. Я тебе об этом не сказал, поскольку и сам так думал. Но я чувствовал жар того джинна на своем лице. Я сушил им руки. Посттравматическим шоком руки не высушишь.
Мустафа обращается к мячу. У него отличная позиция в центре коридора, идеально подходящая, чтобы нанести короткий удар и отправить мячик на лестницу. Мустафа подергивает ягодицами. Какое-то мерцание, которое Недждет видит боковым зрением, заставляет его обернуться и взглянуть через плечо. За стеклянной стеной расположен основной операционный отдел: двадцать семь тысяч квадратных метров пыльных столов, задвинутых стульев и устаревших компьютеров. Все мониторы, насколько Недждет может видеть, потрескивают от статического электричества и демонстрируют призрачное лицо из другой Вселенной.
Римский император Веспасиан говорил, что деньги не пахнут. Император врал. Деньги в каждом выдохе, который Аднан Сариоглу делает на торговой площадке. Запах денег – это ионный заряд Товарно-газовой биржи Озер, [48]48
Товарный рынок.
[Закрыть]сладковатый и мускусный, электричество и углеводородный запах нагретого пластика, времени и напряжения. Для Аднана, который переквалифицировался из инструктора по плаванию в трейдера, деньги пахнут как гидрокостюм, который надевала женщина.
Площадка на торговой бирже, которую на сленге называют «ямой», представляет собой цилиндр в самом сердце стеклянной башни Озер: восемь этажей по кольцу вокруг центральной шахты, венчаемой куполом из витражного стекла, который отбрасывает цветные сполохи на трейдеров, выстроившихся вокруг Денежного дерева. Так Аднан называет процессор, который тянется от пола до потолка: ярусы серверов и сетей, и каждый их уровень настроен на определенный товар. Газ медлителен, поэтому газовые трейдеры на втором ярусе, том, что выше неочищенной нефти, и Аднана лишь иногда удивлял синий или золотистый осколок света, который просачивался через джунгли роутеров, серверов и источников питания и падал на его лицо. Углерод выше всех, почти под самым куполом. Углерод возвышенный, углерод чистый.
Аднан Сариоглу протягивает руку и двигает экраны с транзакциями вокруг ветвей Денежного дерева. Он открывает новые таблицы с ценами, некоторые увеличивает, другие отодвигает в глубь центрального дерева. Для виртуального взора трейдера Озера информационный столб в центре густо порос информационными листьями, почти непроходимыми в общей листве мировых рынков. Торговые площадки, на которых раньше громко выкрикивали заявки и цены, стали молчаливыми, словно монастыри дервишей, поскольку теперь всю информацию по торгам в виде луча направляют в глазное яблоко, а программы-помощники нашептывают подсказки во внутреннее ухо. Аднан познакомился со старой торговой площадкой, будучи стажером в красном пиджаке, но вопли трейдеров, который орали друг другу в лицо, сотрясли его кровеносные сосуды и эхом отозвались в желудочках сердца. Когда прозвонил звонок, и торги закрылись, а он вошел в кабинет, тишина буквально сбила с ног, словно прибойная волна. Теперь единственное место, где он сталкивается с нарушением тишины, это трибуны стадиона Аслантепе.
На новой фондовой бирже вся суета стала визуальной. Аднан двигается через вихри информации, экранов и панелей, которые кружат вокруг него, словно скворцы зимним вечером. Трейдеры разодеты, как павлины, разительно отличаясь от одетых в строгие цвета дилеров и офисных работников вспомогательных подразделений. Некоторые трейдеры вшивают в пиджаки полоски наноткани или целиком шьют их из ткани-«хамелеона». В моде мерцающие огоньки на манжетах, по подолу и на лацканах. Другие навешивали на себя атрибутику хеви-металл, ревущих динозавров, вращающиеся значки «евро», фигурки обнаженных красоток или логотипы футбольных команд. А команда трейдеров Онур-бея взяла на вооружение рисунок в виде тюльпана, распространенный в Эпоху Тюльпанов. [49]49
Последние двенадцать лет, правления первого «европейски ориентированного» султана Ахмеда III (1718–1730 гг.).
[Закрыть]Аднану кажется, что это не по-мужски, да и вообще декадентство. Сам он носит пиджак с красными и серебряными вставками – это цвета Озер. Просто, четко и естественно, как и подобает мужчине. Единственное отступление от естественности – нашивка с крупными буквами ДРК, которые означают «Драксор»: некогда ультралорд Вселенной, навеки ультралорд Вселенной.
Аднан протягивает руку и кликает по одному из экранов из плотного потока вокруг него. Через десять минут сигнал оповестит о закрытии биржи в Баку, этом крупном газовом рынке в Центральной Азии. На грани закрытия появляется разница курсов между Баку и Стамбулом. В те несколько секунд, пока рынок реагирует, дилеры типа Аднана Сариоглу могут заработать деньги. Главное здесь – спекуляции на разнице курсов. Представитель Озера в Баку – Толстый Али. Аднан встречался с ним на корпоративном мотопробеге в Каппадокии. Аднан не особенно хорошо ездил на мотоцикле. Как и Толстый Али. Оба предпочитали машины, так что оставили коллег наедине с их кожаным шмотьем и пылью дорог, а сами провели день, попивая вино на террасе на крыше отеля и размышляя, хорошим ли вложением станет покупка винодельни. Они тогда много выпили. Помимо любви к машинам и вину их объединяла любовь к родному футбольному клубу. Короче, они поладили. Но Толстый Али не был ультралордом.
Глаза Аднана перескакивают с экрана на экран, со второго на третий. Каждые две секунды Аднан проверяет цены на июньские поставки в Баку. Наночастицы в голове поддерживают необходимый уровень концентрации.
– Четыреста сорок шесть, процесс идет вяло, – говорит Аднан. – Вы там живы вообще? Давай, Али, кто-то из ваших любителей верблюдов должен начать покупать опционы.
Ангел спекуляции – это ангел разницы. Программы-помощники могут среагировать быстрее любого человека, но когда они пытаются подтолкнуть рынок, то любой мало-мальски разумный человек увидит, что они прут, как поезд. Некоторые дилеры во многом полагаются на помощников. Аднан доверяет своему чутью и способности увидеть процесс за несколько секунд до того, как цифры появятся на экране. Приди ко мне, о ангел разницы.
– Четыреста сорок семь, торговля вялая, – вторит Толстый Али в Баку.
Но в какой-то момент, когда часы начинают отсчитывать секунды до окончания торгов, найдется какой-нибудь местный трейдер, который закупается в Баку, но не имеет представителя на центральной стамбульской бирже и не может вести здесь торги. Цена уйдет в Баку, и за те несколько секунд, пока рынок в Стамбуле не дернулся, Аднан Сариоглу и Толстый Али успеют заработать.
– Что там делает «Бранобель»? [50]50
Аллюзия на реально существовавшую российскую нефтяную компанию – «Товарищество нефтяного производства братьев Нобель», которая вела нефтедобычу и нефтепереработку в Баку.
[Закрыть]
– Сидит ровно.
Экран из Баку замирает перед Аднаном.
– Ага, у нас четыреста сорок пять.
Вот она, разница. Теперь все что нужно – воспользоваться ею. Аднан крутит экраны вокруг себя. Кто-то хочет продать по-крупному. Давай же, ублюдок, я тебя чую.
– Высунется, и мы его застрелим.
Аднан двигает руками – это танец, это код. Новое предложение растекается от него по многим экранам на Денежном дереве, словно ветер, который треплет листву. Мгновенно реагируют программы-помощники. Сейчас мы тебя спугнем, думает Аднан. Где-то тут есть дилер с ограничением на ежедневное понижение цен на свои контракты. Аднан резко снизил цену, чтобы посмотреть, пойдет ли рынок и дальше вниз. Столкнувшись с перспективой неограниченных убытков, тот трейдер вынужден будет продавать. Ага, вот оно. Одна звездочка горит ярче других на задней стенке сетчатки глаза Аднана. Стоп-лосс. [51]51
Биржевая заявка, выставленная трейдером с целью ограничить свои убытки при достижении ценой заранее определенного уровня.
[Закрыть]Аднан покупает две сотни. В то же время Толстый Али продает все те же две сотни, играя на разнице курсов в Баку. Куплены в Стамбуле по четыре сорок пять, проданы в Баку по четыре сорок семь. Две секунды работы и сорок тысяч евро прибыли. Еще через две секунды рынок выравнивается и закрывает разницу. Ангел разницы летит дальше. Ни за что на свете никто не должен унюхать газ, который купил Аднан. Это было бы ужасной ошибкой. Это секрет Товарно-газовой биржи Озер: никогда не оставляй у себя никакого газа, никогда ничего не запасай, и тогда не придется отдуваться. Обещания и опционы – вот здешняя валюта.
Программа-помощник Аднана фиксирует сделку и перебрасывает в офис Кемалю. Сорок тысяч евро. По его деньгам волнами проходит запах неопрена, выцветшего под солнцем и согретого женским телом. Замечательная сделка, и мало кто смог бы разыграть все лучше, чем Аднан Сариоглу и Толстый Али, но не здесь сокрыты настоящие деньги.
Товарные деньги всегда будут быстрыми, эти деньги приходится подманивать к себе лестью, они хитрые и стремительные. Если ты их заработал, значит, кто-то другой потерял. Это закрытая система. В Озере не бывает ничьей. А вот Бирюзовая площадка – совсем другое дело, там настоящие деньги. Деньги, которых хватит, чтобы прекратить кого-то обманывать и барыжить коврами. Там волшебные деньги, возникающие из ниоткуда. Пять минут до закрытия в Баку, час до сигнала в Стамбуле. Аднан Сариоглу взмахивает руками, раскрывая перед лицом экран со спотовыми ценами на двадцать четыре часа. Что-то есть, какая-то тень динамики, словно водяной знак на банкноте. Как я смогу здесь заработать?
Лейла на Нанобазаре. Эти бизнес-ячейки, отделенные стенами из прессованного углеводородного волокна, – караван-сарай, где торгуют на наноуровне. Баннеры и указатели делят крышу «Бигбокса» с турецким полумесяцем и звездами на флаге Европейского союза. Стену, выходящую на улицу, украшает огромная фреска, изображающая порядок величин во Вселенной, начиная с космологических слева до квантовых справа, на самом краю, выложенных в виде растительных орнаментов керамической плиткой из Изника. В центре, где прорублены ворота, напоминающие вход в покои хана, дан масштаб человеческого роста. Пока Лейла рассматривает стену Нанобазара, подъезжает и отъезжает с десяток грузовиков, автобусов и долмушей, а вокруг нее снуют мопеды, желтые такси и маленькие трехколесные ситикары. Сердце Лейлы выпрыгивает из груди.
Она всегда-всегда мечтала оказаться на таком базаре. В Демре, с гордостью заявляющем о себе как о родине Санты, к сожалению, наблюдалось полное отсутствие лавок чудес. Маленькие магазинчики, полупустые сетевые супермаркеты, постоянно балансирующие на краю разорения, огромные торговые центры, обслуживающие фермы и отели, втиснулись между пластиковым небом и галечным берегом. Русские прилетали сюда чартерными рейсами погреться на солнышке и напиться до потери пульса. Ирригационное оборудование и импортная водка – типичная для Демре комбинация. Но в Стамбуле все иначе. Стамбул – волшебный город. Вдали от дома, вдали от влажной клаустрофобии теплиц, простиравшихся на гектары вокруг, можно стать безымянной песчинкой в самом большом городе Европы. При этом благодаря анонимности появляется свобода быть глупой, фривольной, жить фантазиями. Гранд-базар! Само имя чудесно. Гектары китайских шелков и ташкентских ковров, рулоны дамаста и муслина, медь, серебро, золото и редкие специи, наполняющие воздух пьянящим ароматом. Купцы, торговцы и караванщики. Рог изобилия, куда доставлялись в итоге грузы по Шелковому пути. Гранд-базар в Стамбуле оказался дерьмом, полным мошенников. Всякая ерунда для туристов по бешеным ценам, дешевая и блестящая. Покупай, покупай, покупай. Египетский базар оказался точно таким же. За этот сезон Лейла посетила все старые рынки в Султанахмете и Бей-оглу. Магии там не было.
А тут чувствовалась магия. Опасная, как и положено настоящей магии. Это была новая конечная станция Шелкового пути, сюда стекались со всей Центральной Азии инженеры и нанопрораммисты, купцы и караванщики, творящие Третью промышленную революции. Лейла смело вошла в ворота.
Воздух на Нанобазаре тяжелый, каждый вдох – новая эмоция. Радостная эйфория сменяется нервной паранойей, а через несколько шагов и ужасом. Перед ней кружится пыль, поблескивая в тонких солнечных лучах, которые пробиваются через покрытый пятнами пластиковый навес. Пыль собирается в призрачное отражение ее лица. Оно хмурится, шевелит губами, словно желая что-то сказать, а потом исчезает во вспышке света. Крошечные крысоботы стремительно огибают ее каблуки. На окнах нефтяной пленкой мерцает телевизионная картинка, вместе с жалюзи раскатываются огромные логотипы брендов, все те замечательные марки, которыми она насладится, когда получит приличные деньги за работу маркетолога. Пузыри стремительно летят ей в лицо, девушка отшатывается, когда они лопаются, но затем радостно охает, поскольку каждый маленький взрыв сопровождается отрывком из хита прошлого лета певицы Гюльшен. Птички, которые выглядывают, сидя на желобах отдельных отсеков, вовсе не птицы. А лицо Ататюрка на футболке проходящего мимо парня внезапно бросает на нее взгляд и хмурится. Лейле хочется захлопать в ладоши от изумления.
