Текст книги "Рассказы на ладони"

Автор книги: Ясунари Кавабата

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 23 страниц)

Привязанный муж

Нет никакого сомнения в том факте, что мужья привязаны к своим жёнам. Кроме того, зарегистрированы случаи, когда жена привязывает к себе мужа в буквальном смысле этого слова – какой-нибудь бечевой или чем там ещё. Бывает, что за руку. Бывает, что и за ногу. Ну вот, например, вообразите себе, что жена обездвижена тяжкой болезнью. Муж исполняет роль сиделки. Больной жене весьма утомительно каждый раз подавать голос, чтобы разбудить мужа. А ведь бывает ещё хуже: парализованная жена почивает в спальне, а вот её муж расположился в другой комнате. И как тогда ей разбудить своего муженька? Мне кажется, что лучше всего было бы привязать к его руке настоящую верёвку и подёргать за неё.

Больной жене всегда весьма грустно. И потому непременно находится какой-нибудь важный повод, чтобы разбудить мужа. Вон облетают под осенним ветром листья, вот сон нехороший привиделся. Да и вообще – мыши скребутся. Словом, есть о чём поговорить. Потому что как-то нехорошо выходит – она тут бодрствует, а он, видите ли, почивать изволит.

«В последнее время вы ведёте себя весьма странно. Я дёргаю-дёргаю, а вы всё спите и спите. Нужно бы к верёвочке колокольчик привязать. Такой ма-аленький колокольчик из чистого серебра». Вот такие затеи приходят ей в голову. А теперь вообразите себе осеннюю ночь и звон этого серебряного колокольчика, поднимающего мужа с постели. Очень грустная это музыка получается.

Ранко практиковала привязывание мужа за ногу. В то же время она была поклонницей совсем другой музыки – весьма далёкой от дребезжания колокольчика, приводимого в движение дрожащей и болезненной рукой. Ранко танцевала в кафе-шантане. И хотя с наступлением осени становилось всё холоднее, а её раскрашенное тело на пути от гримёрной к сцене успевало покрыться гусиной кожей, под звуки джаза довольно скоро её пудра промокала от пота. И тот, кто чересчур внимательно наблюдал за движениями её ног, будто бы живших своей отдельной и беззаботной жизнью, вряд ли мог представить себе, что бечева соединяла их с одним-единственным мужчиной. Я говорю «соединяла бечева», но на самом-то деле это именно Ранко привязывала мужа за ногу.

Было уже десять вечера, когда Ранко залезла в ванную при гримёрной. Только четыре дня из десяти она могла позволить себе такое. В остальные шесть репетиции заканчивались в два, в три, а то и на рассвете. И хотя в её доме возле парка Асакуса проживало немало людей из театрального мира, всё равно в час ночи парадную дверь запирали на «собачку», так что открыть её можно было только изнутри.

В гримёрной Ранко как-то нечаянно обмолвилась: «Мы живём на третьем этаже и делаем так: спускаем из окна верёвку. А верёвку он привязывает к ноге. Я снизу подёргаю – он проснётся и откроет мне дверь».

– То есть ты живёшь с настоящим канатом?

(«Канатом» в театральном мире называют мужчину, который живёт за счёт женщины).

– Ранко, ты говоришь ужасные вещи. Ты только сама подумай. Вот я подёргаю за верёвку, а он подумает, что это ты, и откроет дверь. Он ведь со сна ничего не соображает. До самой постели меня доведёт. Надо будет попробовать. Неплохая идея.

Ладно бы над её секретом подсмеивались только в гримёрной. Но – вот ведь неудача! – о нём стало известно и неким юным хулиганам. Они получали контрамарки за то, чтобы со своей галёрки хором выкрикивать имена соответствующих актрис. Такое у них было занятие. И вот они-то и решили подёргать Ранко за её секрет.

«Слушай-ка внимательно. Какие-то наглецы вознамерились подёргать сегодня за нашу с тобой верёвочку», – сообщила мужу Ранко по телефону из гримёрной. Муж сонно промямлил: «Вот как… Ну что ж, поднимаю её наверх».

«Нет, подожди, у меня есть идея», – засмеялась Ранко. «Ты только пойми, это, конечно, юные разбойники. Но они ведь вызывают на "бис" и меня. Так что они работают на мою славу. И я хочу их отблагодарить по-умному. Ты им на свой конец верёвки привяжи чего-нибудь вкусненького. Ну, например, булочку. Эти ребята, наверное, ничего с утра и не ели. Доставим им удовольствие. Пусть говорят, какая я добрая – моей славе это не повредит».

«Хорошо», – нищий поэт на другом конце провода утвердительно зевнул, хотя у него не было денег даже на то, чтобы купить простого хлеба. Он осмотрелся. В комнате не было ничего подходящего, кроме букета цветов, который достался Ранко в театре. Ну что ж, посмотрим, обрадуются ли озорники цветам, а не булке.

Когда один из этих весёлых хулиганов со всей силы дёрнул за верёвку, она подалась на удивление легко, и к ним спустилось нечто, завёрнутое в газету. Они задрали головы – окно на третьем этаже было затворено. Они развернули газету – там были цветы. Это были искусственные цветы, надёрганные мужем Ранко из букета. Мальчишки обрадованно закричали: «Шикарно, ну ты даёшь, Ранко!»

– Здорово придумала, уважаем!

– Нужно завтра эти цветы бросить ей на сцену!

Каждый мальчишка засунул себе по цветку за отворот кимоно, рукава отвисали под тяжестью искусственных цветов.

– Ребята, а с чего это мы взяли, что это фокусы Ранко?

– И вправду. Она ведь ещё в гримёрной.

– Тогда это проделки её мужа.

– Ещё лучше!

– Он ведь как-никак поэт!

Как бы то ни было, но на следующий день цветы были брошены к ногам Ранко.

Однако Ранко не была бы актрисой в Асакуса, если бы она возвращалась домой так поздно только из-за ночных репетиций. Со своими коллегами она частенько заходила в одну закусочную в весёлом квартале Ёсивара, где сакэ подавали до трёх ночи. Бывало, что клиент приглашал её и в какое-нибудь более освещённое заведение. Про всё это было прекрасно известно нашим озорникам. После того, как они получили в подарок цветы, их симпатии были на стороне мужа.

«Давайте-ка проучим её. Кто-то из нас пойдёт прогуляться с её мужем. Другой в это время поднимется к ним в комнату, соберёт свёрток с её одеждой и косметикой и привяжет его. Когда она пьяная вернётся домой и дёрнет за верёвочку, к её ногам упадут её пожитки. Вместе с записочкой: «Хватит, мне надоело, убирайся!»

Приготовления были закончены. Ранко прогуливалась вместе со своим клиентом. И вдруг откуда ни возьмись – мальчишка. «Послушай, Ранко, а ты не боишься, что за твои номера муж тебя выгонит из дому?»

– Брось! Он у меня там привязанным спит.

[1930]

Лилия

Это было, когда девочка по имени Юрико, что значит Лилия, только-только пошла в школу. Была у неё любимая подруга Умэко.

«Бедняжка Умэко! И карандаш у неё совсем коротенький – с пальчик, и учебники она носит в старом портфеле своего старшего брата».

И вот, чтобы ничем не отличаться от своей лучшей подруги, Юрико пилочкой перочинного ножа отпилила от своего длинного карандаша маленький кусочек и со слезами настояла на том, чтобы родители купили ей мальчишечий ранец – у неё ведь не было старшего брата.

Когда Юрико подросла и училась уже в старшем классе, её лучшей подругой стала Мацуко – «Сосёнка».

«Мацуко такая красивая! Но ей всегда зябко, уши и пальцы у неё красные от холода. Бедная, бедная Мацуко!»

И вот, чтобы ничем не отличаться от своей лучшей подруги, Юрико подолгу держала руки в ледяной воде, обжигала лицо и уши холодной водой из умывальника и как была, мокрая, бежала в школу, дрожа под пронизывающим утренним ветром.

Пришло время, и Юрико вышла замуж. Нечего и говорить, что она без памяти полюбила своего мужа. И чтобы во всём походить на самого любимого человека, чтобы всё делать так, как делает он, Юрико решила остричь волосы, нацепить на нос очки с толстыми стёклами и даже вознамерилась отрастить усы. Она пробовала курить матросскую трубку, говорила мужу «Эй, ты!» и, в довершение всего, собралась записаться в армию. Однако как ни странно, ничего из задуманного муж ей выполнить не позволил. Он даже отчитал жену за то, что та стала носить такую же, как у него, нижнюю рубашку, недовольно хмурился оттого, что жена совершенно не пользовалась ни помадой, ни пудрой – так же, впрочем, как и он сам. А посему любовь Юрико, лишённая свободы в самых лучших проявлениях, увядала, словно сорванный цветок.

«Какой бездушный человек! Ну почему, почему он не позволяет мне быть такой же, как он?! Ведь так больно чувствовать, что ты хоть чем-то отличаешься от любимого!»

И возлюбила тогда Юрико Господа Бога. «Господи, прошу Тебя, яви мне свой прекрасный лик! Позволь мне взглянуть на Тебя хотя бы краешком глаза. Я так хочу, чтобы Твой облик стал и моим обликом, я так хочу во всём следовать Твоим делам!» – так молилась Юрико.

И небеса вняли её молитве. Донёсся с высот божественный глас: «Женщина по имени Юрико! Повелеваю тебе стать лилией. Будь как лилия, – не люби никого. Будь как лилия, – возлюби каждого!»

«Повинуюсь, мой господин», – послушно ответила Юрико и превратилась в белоснежную лилию.

[1927]

Перевод Сергея Смолякова

Сортирный Будда

Давным-давно, Арасияма, Киото, весна…

Дамы из знатных домов, их дочери, гейши из весёлых кварталов и проститутки прибыли полюбоваться пышным цветением сакуры.

«Прошу прощения, но не могли бы мы воспользоваться вашей уборной?» – с поклоном спросили зардевшиеся женщины возле обшарпанного деревенского дома. Они зашли внутрь и – о ужас! – обнаружили это, занавешенное старыми циновками. При каждом порыве весеннего ветерка циновки колебались, отчего по коже столичных дам пробегал холодок. Слышался детский плач.

Видя то неудобство, которое испытывают столичные штучки, крестьянин построил небольшую уборную и повесил вывеску с надписью тушью: «Платный туалет. Вход – три монеты». Во время цветения сакуры эта уборная пользовалась невероятным успехом, и хозяин сколотил приличное состояние.

Один деревенский завистник сказал своей жене так: «Хатихэй разбогател на своей уборной. Этой весной я тоже отгрохаю уборную и переплюну его». Жена отвечала: «Твой план никуда не годится. Ты, конечно, можешь открыть новое заведение, но преимущество соседа в том, что у него есть старая клиентура. А потому мы станем только ещё беднее».

– Нет, это ты неправа. Ведь наша уборная – это не то, что его грязный сортир. Ты же знаешь, что у них там в столице все с ума сходят от чайной церемонии. Вот я возведу уборную в архитектурном стиле чайного павильона. Столбы закажем не в Ёсино – они слишком дрянные, а в Китаяма. Гвоздочки – фигурные, к потолку чайник на цепке подвесим. Здорово придумано, а? Окошки понизу пустим, половые досточки – струганые. Дерево на стены из Сацума завезём, «очко» – с инкрустацией сделаем. Дверь – из кипариса, крыша – из кедровой дранки, ступенечки – гранит из Курама. Вокруг – забор из бамбука, около умывальника – сосну посажу. И тогда и Сэнкэ, и Энею, и Ураку, и Хаями – всех чайных мастеров переплюнем.

Жена слушала с тягостным видом. Потом спросила: «А сколько за вход брать будем?»

Крестьянин расстарался и ко времени цветения сакуры воздвиг свой дворец. Одного монаха он попросил начертать на вывеске образцовым почерком: «Платный туалет. Вход – восемь монет».

Но даже столичные дамы не решались за эти деньги посетить уборную, хотя и говорили, что она изумительна.

Жена от злости застучала кулаками по полу: «Что я тебе говорила? Ты сюда вбухал все наши деньги! Как теперь жить будем?»

– Ты только не кипятись! Завтра я всё устрою как надо – они у меня муравьями в очередь встанут! Ты тоже поднимайся пораньше, собери мне в дорогу поесть. А когда я в своё паломничество отправлюсь, людей набежит, как на ярмарку.

Хозяин был доволен своей придумкой. Следующим утром он поднялся позже обычного – около восьми. Повесил на шею коробочку с едой, грустно посмотрел на жену. «Послушай, дорогая, ты всю жизнь мне талдычила, что я круглый идиот, и планы у меня дурацкие. Сегодня я тебе покажу – я уйду, а от клиентов отбоя не будет. Когда яма заполнится, повесь табличку, чтобы подождали, а сама скажи соседушке Дзирохэю, чтобы вычерпал».

Жена была несказанно удивлена. Куда это он уйдёт? В город, что ли? Будет там по улицам ходить и вопить: «Платный туалет! Посетите мой туалет!»

Пока она так размышляла, пришла девица и, бросив восемь монет в ящик для денег, прошла в уборную. А потом народ повалил валом, так что жена только глаза на деньги таращила. Вскоре ей пришлось закрыть уборную и вызвать на подмогу соседа. За день она получила восемьсот монет, а соседа ей пришлось призывать аж пять раз.

«Ну и дела! В первый раз по задуманному вышло. У меня не муж, а Будда чудотворный!»

Обрадованная женщина купила сакэ и стала дожидаться мужа. И тут – о несчастье! – на носилках доставили его бездыханное тело.

«Его нашли в платном туалете Хатихэя. Он умер от подагры».

Оказалось, что покойник отправился утром со своими тремя монетами прямиком в соседское заведение и закрылся там. Когда кто-то подходил к двери, он начинал покашливать. За целый день такого покашливания он совершенно охрип, а на закате не смог разогнуться.

Прознавшие про случившиеся столичные жители переговаривались:

– Как жаль, что жизнь столь изысканного человека прервалась так рано!

– Такого мастера по части чайных чудес больше не сыщешь!

– О таком красивом самоубийстве в Японии ещё не слыхали!

– Он достиг просветления в сортире!

И не было никого, кто бы не присоединился к гимнам в его честь.

[1929]

В ломбарде

В игравшей яркими снежными бликами стеклянной двери отражались ветки новогодней сосны, стоявшей у входа. В магазине сидел сын хозяина ломбарда. Новая белая рубашка топорщилась на груди. Губы юноши были словно накрашены красной помадой, мягкие складки на шее лоснились по-девичьи. Его стол отделяла от помещения для посетителей некрашеная деревянная решётка, которую, похоже, поставили накануне нового года, и она придавала лавке несколько театральный вид.

Возле решётки стоял посетитель. Он поздравлял юношу с Новым годом. Вежливо улыбаясь, они беседовали о деньгах. Если отдать деньги под десять процентов месячных, с трёхсот йен набежит тридцать…

– Вот и получается, дорогой, что если у тебя есть полторы или две тысячи, ты можешь преспокойненько кушать на эти проценты. Вот я и удивляюсь, отчего это ростовщиков так мало.

– Я вам скажу, что нужно всеми силами стараться избегать долгов. Проценты набегают ужасные, комиссионные, вычеты на проверку твоей кредитоспособности, то да сё. Получаешь намного меньше, чем кажется. И чтобы тебе вот так вот без рекомендации дали деньги – такого не бывает.

– Скажу честно, я попал в затруднительное положение. И я был бы признателен, если бы у вашей семьи нашёлся знакомый человек, который одолжил бы мне деньги.

– Ну, я подумаю…

Хотя юноша улыбнулся по-девичьи приветливо, в голосе его ощущалась деловая жёсткость.

Человек решил, что если они поговорят ещё, может быть, этот подросток сам даст ему денег. Но на его лице не отразилось даже слабенькой надежды. Он думал о женщине, которая ждёт его на заснеженной улице. Он вздрогнул – дверь открылась. Но это была вовсе не его жена. Это был мужчина. У него был вид человека, который свалился на дороге, но дополз до своего дома только затем, чтобы умереть. После его появления стеклянная дверь задрожала в такт его неуверенной поступи, а сам он, скользнув по стене плечом, схватился за решётку.

– Я здесь в первый раз, дайте денег.

Он принёс муслиновую комбинацию. Поскольку она была весьма грязна, первый посетитель отвёл глаза. Из-под рукавов кимоно выглядывала застиранная фланель исподнего. Подошвы сандалий – в грязном снегу, шнурки – болтаются.

– Поскольку вы у нас в первый раз, мы будем вынуждены для начала осмотреть ваш дом.

– Знаю. Я уже был у вас в конце года. Но тогда жена застеснялась соседей. Теперь всё в порядке, она больше не стесняется, милости просим. Мы провалялись с ноября. Наш дом за станцией, я пришёл вот так вот прямо оттуда. Не знаю, как дойду обратно, еле ползаю. Если вы придёте к нам, дадите полторы йены?

– Сейчас Новый год, у меня нет посыльного.

– Я вас прошу. Я болен, плёлся пару несчастных кварталов целый час.

Мужчина закашлялся в обрывок газеты. Он сидел прямо, плотно сдвинув колени, но его грязные пальцы, зажавшие газету, дрожали. Срывающимся голосом он снова забубнил про свои страдания, но юноша молчал, словно робкая девушка.

«Вот как», – наконец сказал мужчина, завёртывая комбинацию в газету. Увидев на ней пятно крови, он стал комкать бумагу. «А у тебя-то кровь есть? Нормальная кровь?»

– Сожалею, но у меня её не настолько много, чтобы харкать ею.

– Подонок! – вскрикнул мужчина и жестоко закашлялся – так что капельки слюны повисли на решётке. «Вот тебе человеческая кровь! Запомни, как она выглядит!» На лбу вздулись синие вены, глаза закатились – вот-вот свалится.

Первый посетитель сказал: «Извините, что вмешиваюсь, но если вас удовлетворит сумма в полторы йены, то я готов одолжить её вам». Мужчина посмотрел на него с откровенным изумлением. Потом вдруг обмяк. Он заколебался, и в эту минуту снова открылась дверь. Посетитель вложил мужчине деньги в ладонь: «Возьмите, пожалуйста». Мужчина хотел было отдать ему комбинацию, но посетитель с улыбкой отвёл его руку. Склонив голову так низко, что нестриженые волосы упали ему на лицо, мужчина выскочил на улицу, что-то бормоча себе под нос. Юноша принёс банку с дезинфицирующим раствором и стёр с решётки кровь.

– Как будто чёрт из ада выпрыгнул. Вымогатель несчастный, – сказал посетитель.

– Как я мог дать ему денег за его чахоточные тряпки? Такое представление здесь устроил и говорит так заносчиво. Наверняка социалист.

У нового просителя был такой вид, как будто он только что ушёл от преследования. Он стоял в углу и вроде бы даже не прислушивался к разговору. Но как только юноша занял своё место, он тут же приблизился к нему и достал из-за пазухи небольшой свёрток. Юноша развернул его. Там были деньги. «Сколько здесь?» Чтобы не было видно, сколько там, посетитель схватился за решётку, скрыв юношу за рукавами кимоно, распростёртыми, словно крылья летучей мыши. Он держался за ту самую решётку, на которой несколько минут назад была кровь. Вид этой летучей мыши был жалок и страшен. Получив квитанцию, он мрачно вышел – страдающая тень.

– Он ведь принёс больше ста йен. Больше ста йен одних процентов. Что он умудрился заложить за такие деньги?

– Это не проценты, – ответил юноша, к которому вернулась его девичья улыбка. – Не говорите никому, но он закладывает деньги.

– Он ворует? Кто кому платит проценты?

– Платит он. Точно так же, как если бы он заложил обычную вещь. Всё из-за соседей. Похоже, он хочет убедить их, что он очень нуждается – потому и ходит сюда. Вспомните этого чахоточного – совсем другой случай.

– Если ему надо выглядеть таким уж бедным, дело здесь нечистое. Чем он занимается?

– Если все думают, что ты беден, никаких выплат от тебя не требуют. И люди не требуют, чтобы ты вернул им их деньги.

– Но я как раз и пришёл за деньгами. Может, вы мне одолжите эти диковинные деньги?

– Хорошо, я спрошу.

Юноша исчез в глубине дома. Потом вприпрыжку вернулся – словно какая-нибудь добрая девочка. «Отец разрешил. Здесь ровно половина от тех трёхсот йен, о которых вы упомянули».

С чувством облегчения посетитель выскочил на залитую солнцем улицу. Его жена, окружённая детишками, что лепили снежную бабу на опушке леса, улыбнулась ему. Радостно и светло.

[1929]

Зонтик

Весенний дождичек, больше похожий на туман… Он не промочит тебя насквозь, но кожа от него всё равно становится влажной.

Увидев юношу, девушка выбежала из лавки на улицу. Юноша держал над собой раскрытый зонтик. «Что, дождик идёт?»

Юноша стоял под зонтом не потому, что боялся промокнуть. Просто он стеснялся того, что их увидят из лавки, где работала девушка.

Юноша молча держал зонтик над девушкой. Но всё равно одним плечом она шла под дождём. Юноша начинал промокать, но никак не мог отважиться сказать ей: «Прижмись ко мне». Ей же хотелось взяться за ручку зонта вместе с ним, но она отодвигалась от неё всё дальше.

Они зашли в фотостудию. Отца юноши перевели на работу в другой город. Так что юноша с девушкой решили сфотографироваться на прощанье.

«Садитесь сюда», – сказал фотограф, указывая на диван. Но юноша слишком стеснялся. Поэтому он встал позади девушки, но чтобы их тела стали хоть чуть ближе, слегка оттопыренным пальцем той руки, которой он держался за спинку дивана, он коснулся её платья. Теперь он впервые дотронулся до неё. Слабое тепло, которое передалось его пальцам, заставило подумать о жаре её нагого тела. Глядя на фотографию, он до самой смерти будет вспоминать это тепло.

– Хотите, ещё один кадр сделаю? Крупным планом? Только тогда вам нужно встать поближе.

Юноша кивнул.

«Что с твоей причёской?» – шепнул он девушке. Она посмотрела на него и покраснела. Глаза её засветились радостью. По-детски послушно она побежала к зеркалу. Дело в том, что когда она увидела юношу из окна лавки, она тут же выскочила к нему, не успев причесаться. Всю дорогу она корила себя, поскольку выглядела так, будто только что сняла купальную шапочку. Но девушка была столь застенчивой, что никогда не позволяла себе в присутствии мужчин даже подправить упавшую прядку. Мальчик же не чувствовал себя вправе сказать ей, чтобы она привела себя в порядок.

Когда девушка бросилась к зеркалу, у неё был такой радостный вид, что и юноша тоже просветлел. Теперь они спокойно уселись на диван, как если бы это было для них делом привычным.

Покидая студию, юноша стал искать глазами свой зонт. И тут он увидел, что девушка стоит с ним на улице. Она поймала его взгляд и поняла, что вышла на улицу с его зонтом. Она удивилась тому, что, сама того не желая, повела себя так, как если бы уже принадлежала ему.

Юноша не просил отдать ему зонт обратно. Она же не решалась вернуть его. Что-то случилось с тех пор, как они отправились к фотографу. Они уже стали взрослыми, и обратный путь был дорогой супругов.

А вы говорите – зонтик, зонтик…

[1932]