Текст книги "Нежность ночи"

Автор книги: Ярослава Лазарева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Я жду тебя,– сказала она.

Увидев, что Рената снова в траурном фиолетовом платье, я помрачнела. Но она выглядела спокойной. На полу стояли три картины. Видимо, она только что сняла их со стены.

Узкие боковые части триптиха изображали Грега в темном полуразрушенном доме. На левой он находился посередине ободранной, заваленной мусором комнаты, его лицо, искаженное страданием, было залито слезами, в руках он держал свернутую веревку. На правой он стоял на грязной деревянной скамеечке и тянулся вверх, прилаживая веревку с петлей на конце к крюку на потолке. Центральная часть триптиха изображала идущего Грега. За его спиной висела все та же веревка, только уже без петли. Вампир с мертвенно-бледным лицом, прозрачными голубыми глазами и выражением холодного безразличия двигался прямо на зрителя. Так и казалось, что он сейчас выйдет из картины. Я вздрогнула и коснулась рукой полотна. Потом повернулась к Ренате.

– Послушай,– начала я, внимательно наблюдая за выражением ее лица, – я подумала…  ведь ты легко входишь в нарисованные тобой картины. А здесь Грег изображен как раз перед повешеньем. Может, если ты войдешь туда, то сможешь поговорить с ним?

Ноздри Ренаты дрогнули, губы поджались.

         Я отошла от нее подальше. Она выглядела хмурой и словно смотрела в самую глубь картины, в ее нутро. Но вот она повернулась ко мне. Ее глаза казались непроницаемо-черными, и я не могла распознать их выражение, словно смотрела на отполированные угли.

            – Я могу туда войти, – тихо сказала Рената, и ее лицо приняло более живое выражение, – но тебе это ничего не даст, ведь я окажусь перед самым повешением и последующим превращением. Вот если бы я нарисовала Грега уже после того, как он вновь стал человеком!

– Так нарисуй!– нетерпеливо произнесла я.– Иначе я сойду с ума от неизвестности! Я должна хоть каким-то способом с ним связаться! Узнать, что там происходит, жив ли он вообще!

– Легко сказать: нарисуй!– усмехнулась она. – Думаешь, все это создано исключительно по моему желанию?

– Конечно!– ответила я.– А как же еще?

– Я создаю картины иначе,– задумчиво проговорила она.– Словно кто-то водит моей рукой в этот момент, и сюжеты возникают будто бы помимо моей воли. Это трудно назвать вдохновением. Скорее я становлюсь участником какой-то неведомой мне игры. Но вот кто второй игрок, не знаю!

– Провидение, – машинально предположила я.

Рената отшатнулась, изменившись в лице.

– Ой, прости!– спохватилась я.

– Взвешивай, прежде чем сказать, – укоризненно произнесла она.

– Значит, у тебя сейчас нет порыва изобразить Грега после его обратного превращения? – уточнила я и погрустнела.

– Как видишь,– пожала она плечами.

– Я могу забрать себе этот триптих?

– Конечно! И то полотно, что в квартире Грега.

Консьерж помог мне спустить картины в машину. Когда я привезла их домой, то просто поставила в гостиной у стены. Они резко и неприятно контрастировали с той ясной светлой картиной, где мы кружились на летнем лугу, поэтому я отвернула их лицом к стене. А через какое-то время перенесла в кабинет Грега.

Последующие дни прошли без каких-либо особых событий. Я выходила из квартиры всего один раз, чтобы открыть счет в Сбербанке и положить деньги. Решила не просить у мамы ее паспорт, что-то ей объяснять, уговаривать, так как она, несомненно, начнет отказываться. Я просто открыла счет на свое имя, положила туда довольно крупную сумму и заказала пластиковую карточку, решив отдать ее маме и сообщить пин-код, чтобы она сама снимала оттуда деньги, когда захочет.

Больше я не выходила из дома. Мое существование стало похоже на полуявь-полусон. Подсознательно я ждала лишь одного– звонка Коли, а до этого не хотела никого и ничего видеть и слышать. Ябродила по квартире без всякой цели, часто плакала, и это хоть как-то облегчало душу и оживляло ее. Много времени проводила возле картин. Я подолгу сидела в гостиной и смотрела на нас с Гретом на фоне летнего пейзажа, потом шла в кабинет и застывала там перед триптихом. И чем дольше я оставалась в одиночестве, тем быстрее теряла последние остатки мужества и уверенности в благополучном разрешении ситуации. Время шло, ничего не происходило. Я пыталась понять тайный смысл взаимодействия Ренаты и ее картин, но истина ускользала от меня, прозрения не наступало, к тому же мой разум был словно затуманен беспрерывным горем, я не могла рассуждать логично. При одном воспоминании о Греге я впадала в жуткую тоску. Единственным утешением служил кулон с его кровью. Я открывала его, вдыхала запах, и мне казалось, что мой любимый рядом.

Я начала интересоваться отечественной историей периода 20-х годов. Все факты поставлял мне, конечно, Интернет. Больше всего меня занимал период с апреля, ведь Грег оказался в Москве именно в апреле 1923 года. И я читала все подряд, чтобы проникнуть в атмосферу того времени, понять процессы, происходившие в обществе.

 «Сосланный большевиками архиепископ Иларион вернулся в Москву в начале лета 23-го года. 5 июля он заново освятил храм Сретенского монастыря, который занимали обновленцы[3]

[Закрыть] и произнес проповедь, в которой обратился к священству, вступившему в обновленческие группы, чтобы они покаялись в церкви всенародно, иначе он не допустит их к службе в алтаре. Присутствующее духовенство публично покаялось, и Иларион освятил церковь от осквернения еретиков...»

«Изданы «Песни Революции»! Номером вторым идет «Наш Герб», стихи П. Герман, музыка Ю. Хаит. Вдохновенные прекрасные строки, зовущие нас только вперед!

Что может быть прекраснее и проще

Республики Советского Герба,

Где освящен порывом общей мощи

Стальной союз из млата и серпа.

Будет старый мир расколот

Угнетателям в ущерб!

Нанесет удар наш молот

И подкосит острый серп...»

«В начале 1923 года все функции по управлению спортом были переданы Московскому губернскому совету физической культуры (МГСФК) при президиуме Московского Губернского Совета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов…»

«1923 г. Вышел в свет роман Д. Фурманова «Чапаев» о жизни и гибели героя Гражданской войны комдива В.И. Чапаева. Действие происходит в 1919-м, главным образом во время пребывания комиссара Федора Клычкова  в чапаевской дивизии...»

«Холодное лето» О.  Мандельштама впервые появилось в журнале «Огонек» от 15 июля

1923 года. Отрывок:

«Маленькие  продавщицы духов стоят  на Петровке, против Мюр-Мерилиза,– прижавшись к стенке, целым выводком, лоток к лотку. Этот маленький отряд продавщиц– только стайка. Воробьиная, курносая армия московских девушек: милых трудящихся машинисток, цветочниц, голоножек,– живущих крохами и расцветающих летом…

В ливень они снимают башмачки и бегут через желтые ручьи, по красноватой глине размытых бульваров, прижимая к груди драгоценные туфельки-лодочки...»

Я настолько начала погружаться в то время, что казалось, вижу и улицы Москвы и горожан, слышу гудки редких машин, песни, летящие из открытых окон. И, конечно, я постоянно представляла на этих улицах

Грега. Мне было страшно за него, хотя он и вернулся в свое время. Но разве теперь оно ему родное?

«Как он там сейчас? Что делает в этот самый момент? – постоянно думала я, открывая все новые ссылки и читая все подряд. – Помнит ли еще обо мне?»

Через неделю такого затворничества мне стало казаться, что я очутилась в параллельном мире. При помощи Интернета я погружалась в прошлое, находила все новые детали той жизни, представляла в мельчай-ших подробностях дом Грега, видела его самого, его друзей, даже его мать. Я знала, что основное его увлечение– поэзия, поэтому начала искать все связанное с поэтами того периода. Я внимательно изучила биографии В.В. Маяковского и С.А  Есенина, ведь именно их творчество больше всего любил Грег. Их жизнь меня впечатлила. В школьной программе нам давали сокращенный вариант. Сейчас, узнав множество интереснейших деталей, я

совсем по-другому стала  воспринимать их творчество.

Звонок мобильного, раздавшийся утром в воскресенье, вогнал меня в жутчайшее волнение. Дрожащими

руками я взяла его со столика. Звонил Коля. В оцепенении я смотрела на телефон, сердце колотилось так, что даже ребра болели, будто оно с силой билось о них. За неделю полной изоляции от внешнего мира я настолько погрузилась в свои фантазии, что морально оказалась не готова выйти в реальность. Мобильный замолчал, и я вздохнула со странным облегчением. Но он тут же зазвонил снова.

– Да, слушаю,– ответила я, стараясь унять волнение.

– Лада, приветик!– весело произнес Коля.– Грег уже вернулся?

При этом вопросе мои глаза тут же увлажнились. Боль усилилась.

– Нет,– глухо проговорила я.

– Я вот почему спрашиваю,– продолжил он, – я выполнил просьбу Ренаты и все разузнал про их прадеда. Ho ты-то к этому отношения не имеешь, вот и подумал, что могу все рассказать Грегу, раз Рената отказалась дать свой номер телефона. Как она, кстати?

– Понятия не имею, – ответила я.– С тех пор мы больше не виделись.

– Понятно, – явно погрустнел он. – И мне ни разу не позвонила! Хотя я так надеялся.

– Послушай, Коля, – сказала я, – выброси ее из головы! Не для тебя она, понимаешь?

Он шумно вздохнул. Потом с горечью произнес:

– Ты мне так понравилась, Лада. И я честно тебе об этом сказал, но у тебя Грег! И вот появилась Рената. Девушка такой красоты, что дух захватывает. Ясно, что у меня никаких шансов. У нее наверняка крутые поклонники, куда там бедному оперативнику частного агентства!

– В общем, ты сам все сказал,– торопливо ответила я.– Что ты узнал?

Я  задержала дыхание,  ладони   вспотели, кровь гулко стучала в висках.

– Прадед твоего Грега действительно родился 21 октября 1905 года, проживал в Москве, окончил семилетку, в возрасте четырнадцати лет поступил в школу ФЗУ[4]

[Закрыть], через три года ее окончил, работал на автозаводе АМО им. Ферреро[5]

[Закрыть]... А вот дальше начинается непонятное. В возрасте 18 лет был арестован ГПУ.

У меня есть доступ к секретным архивам. Сейчас трудно в подробностях выяснить, в чем его обвиняли, но я нашел сведения, что занималось им УСО[6]

[Закрыть], а именно, пятое отделение.

– Пятое отделение? – потерянно повторила я.– Что это значит?

– Оно специализировалось на борьбе с правыми партиями и антисоветски настроенной интеллигенцией и молодежью. В то время это было очень серьезное обвинение.

– И что с ним стало дальше? – сорвавшимся голосом спросила я.

– Удивительно, но документы его дела утеряны,– сообщил Коля.– Есть лишь весьма странная, на мой взгляд, справка, прикрепленная к делу. На ней стоит пометка «Особо секретно». В ней говорится, что он был приговорен к расстрелу, но во время приведения приговора в исполнение исчез. Свидетели, солдаты, показали, что после расстрела тело словно испарилось. Всех свидетелей отправили на обследование в психиатрическую клинику. Что с ними стало дальше, я, естественно, выяснять не стал, это не моя задача.

– Как исчез?!– изумилась я, не зная, что и думать.

– Более точно выяснить невозможно,– ответил Коля– Это все информация, какая есть в документах дела. Так как ниже есть указание  выдать свидетельство о смерти его родным, думаю, что на самом деле его расстреляли. Официально он умер 20 июня 1923 года. Вот все, что я могу сообщить!

– Спасибо, – прошептала я.– Все передам Ренате.

– Хорошо, – ответил Коля.– Звони, если что! Ладно, у меня тут кое-какие дела.

– Спасибо еще раз! – глухо проговорила я и положила трубку.

Я была ошеломлена полученными сведениями. Выходило, что Грег прожил всего чуть больше двух месяцев после превращения. Однако имелась странная записка, прикрепленная к делу, о его исчезновении с места расстрела. Во всем этом было что-то пугающе непонятное. После долгих раздумий я все-таки набрала номер Ренаты, хотя такая информация могла сослужить мне плохую службу. Раз Грег умер в июне 23-го, значит, он не вернулся в наше время, и вампиры могли спокойно привести свой приговор в исполнение. Я понимала, что меня ничто не спасет, если они решат это сделать.

– Алло,– раздался мелодичный голосок Ренаты.

– Привет,– сказала я и замолчала, пытаясь справиться с комком в горле.

– Слушаю.

Собравшись с духом, я поведала  ей все рассказанное мне Колей. Не утаила ничего, в том числе официальную дату смерти Грега. Она молча выслушала. Я ждала, что она скажет, едва живая волнение и страх.

– Он не мог вот так просто умереть, – наконец произнесла Рената.

Ее голос был глухим.

– И зря я отдала тебе триптих! – продолжила она.– Я бы еще раз попыталась войти внутрь.

– Но ты же сама сказала, что картина нарисована еще до того, как Грег повесился, и что это все равно ничего не даст, – торопливо ответила я.– Пожалуйста, попробуй изобразить его в тот момент, когда он стал человеком и оказался в том заброшенном доме! Прошу тебя! Умоляю! Вдруг получится? Только попытайся!

– Пыталась,– ответила она.– И даже нарисовала ту комнату, в которой он должен был оказаться. Но я не вижу Грега. Понимаешь? Внутренним взором не вижу, вот в чем проблема. Он же сейчас человек, видимо, поэтому я вообще его не чувствую.

Я не выдержала и всхлипнула.

– Как вы мне обе надоели!– раздался звонкий голосок, и девочка в воздушном розовом платье плавно опустилась откуда-то сверху и зависла в воздухе передо мной.

– Лила!– обрадовалась я и вытерла слезы.

– Созвонимся,– торопливо проговорила  Рената, и в телефоне раздались короткие гулки.

– На что бы мне усесться? – задумчиво произнесла Лила, покачиваясь в воздухе.– Пожалуй, на пион. Он в тон моему платью!

И тут же под ней появился темно-розовый раскрытый пион. Лила устроилась в середине цветка, аккуратно расправила пышный подол на коленях и начала беззаботно болтать босыми ножками. Ее голубые глаза смотрели на меня безо всякого выражения.

– Лила!– умоляющим тоном заговорила я и сложила ладони лодочкой.– Прошу, умоляю! Сделай хоть что-нибудь! Я умираю от неизвестности!

– Но ведь ты уже успела кое-что выяснить,  – заметила она и улыбнулась, обнажив крохотные белые

клыки.

– Не верю в это! Что с Грегом?

– Не нужно так нервничать, – пожурила она – Энергия отчаяния, исходящая от тебя, буквально заполняет пространство и колышет его, словно сильные потоки воздуха. Это неприятно. Мне она не нравится. То, что излучали вы с Грегом, когда находились вместе, было намного приятнее.

– Хорошо, я постараюсь успокоиться,– быстро согласилась я.– Говори, я вся внимание!

– Ты знаешь, я не могу взаимодействовать с Грегом, ведь он больше не вампир,– начала она.– Но случилось так, что почти сразу после превращения возле него появился вампир. И я вынуждена была вмешаться. Странно, что Грег оказался способен меня увидеть. Хотя он же не вполне обычный и какие-то способности у него сохранились...

– Да-да!– взволнованно произнесла я.– у меня есть роман Рубиана Гарца, там он подробно пишет обо всем, что с ним происходило после превращения. И что у него тоже сохранились неординарные способности. Он видел странные сны, вещие.

– Ох уж этот мне Гарц и его сны! – вздохнула Лила.– Все из-за него!

– Что ты хочешь этим сказать?– нетерпеливо спросила я.

 Она достала откуда-то из недр пиона туго свернутый рулончик тетрадных листов и протянула мне. Я взяла и с недоумением на нее посмотрела.

– Тут все, что тебе нужно, – сказала она. – Учти, прежде чем вновь орать «Лила! Лила!», хорошенько подумай и все взвесь.

– Но...– начала я.

Пион распушился, Лила засмеялась и начала рвать и разбрасывать его лепестки, словно это были крупные розовые перья. Я завороженно смотрела на пурпурное облако, пока оно не исчезло вместе с ней. Потом развернула листки и впилась взглядом в неровные строчки, написанные явно пером и чернилами. Увидев обращение «Любимая моя Лада», не сдержала слез. Я не верила своим глазам. Однако то, что это написал Грег, сомнений не вызывало. Лила принесла мне от него весточку. Я вытерла глаза и постаралась взять себя в руки. Вот это письмо.

 «Любимая моя Лада, сам не верю, что могу  передать тебе письмо, но Лила твердо обещала сделать это. Как же я скучаю по тебе! Любовь моя! Это невыносимо! Сердце ноет при одной мысли о тебе. И в то же время так странно думать, что ты еще даже не родилась. Иногда мне страшно за свою психику. Но начну все по порядку.

Все произошло именно так, как я и думал. Но какие мучительные ощущения! Мне казалось, что все внутри меня раздирается на острые ледяные осколки, ранит мое оживающее тело. Я настолько погрузился в эти внутренние ощущения, что полностью выпал из действительности. И вот лед растаял, принеся мне и боль и облегчение одновременно. Жар разлился от макушки до кончиков пальцев, уничтожая последние остатки холода. Я почувствовал, как поменялся воздух, втянул давно забытые запахи, услышал шум улицы, сильно отличающийся от привычного. И открыл глаза.

Я стоял в той самой комнате полуразрушенного дома. Все тот же кривой грязный дощатый стол, продавленный старый стул, в моих руках веревка… Я дрожал, меня буквально трясло, аж зубы стучали. И хотя я был готов к тому, что произойдет, но все еще не верил, настолько это казалось невероятным. К тому же меня не покидало четкое ощущение, что я могу выйти отсюда и сразу окажусь в знакомой Москве нашего с тобой времени, и ничто не помешает мне немедленно отправиться к тебе в Замоскворечье. Я даже сделал шаг к проему двери... В этот момент появилась Зина. Я так сильно вздрогнул, что веревка, которая все еще оставалась в моих руках, выпала. Зина! Я отлично помнил, как впился тогда клыками в ее тонкую нежную шею, как пил теплую кровь, как она дергалась в моих руках, а потом затихла. Странно, но сейчас у меня на миг возникло такое же желание, словно я все еще вампир. Я даже тихо зарычал. 3ина замерла, с испугом глядя на меня. Потом ее взгляд опустился на веревку у моих ног.

– Вижу, я вовремя! – сорвавшимся голоском произнесла она. – Гриша! Где твоя сознательность?! Ты что это удумал? Удавиться решил?! Не отрицай! Я все вижу! Как ты ужасно выглядишь! Хорошо, что я вернулась! После нашей ссоры мне было как-то не по себе.

– Муж тебя не потеряет? – спокойно поинтересовался я, понемногу приходя в себя и уже с недоумением вспоминая этот странный приступ жажды крови.

Видимо, многолетняя вампирская сущность оставила какие-то следы в памяти, и избавиться от них в один миг было невозможно. Мне даже показалось, что я ощутил легкое покалывание в резцах, которое обычно предшествовало появлению клыков.

– На что ты намекаешь?– тут же заволновалась Зина.– Я уже говорила, что ревность– буржуазный пережиток. Мы оба свободные люди! А вот тебе не мешало бы избавиться и от этой ненормальной любви и от мыслей о самоубийстве! А стишки можно и на другие темы писать. Сколько мы уже про это говорили!

Зина приблизилась и зачем-то отвела от  моего лица упавшие пряди. Ее теплые пальцы задели мой лоб. Я вздрогнул и отстранился. Ее лицо приняло обиженное выражение.

– Чего ты шарахаешься… словно жеребец?– неловко пошутила она и отчего-то покраснела.

Я смотрел на нее и в душе изумлялся, что в свое время страдал из-за такой, в сущности, недалекой и неинтересной, хоть и хорошенькой девушки так.

«В свое?» – поймал я себя на этой странной мысли. – А ведь это было здесь и сейчас. И это время– мое!»

– Вот что, Зина, – сухо проговорил я. -Я все осознал, как ты того и хотела. И уже полностью разлюбил         тебя. Можешь в этом не сомневаться!

– Да?! –  округлила она глаза.– Как же так? Мы расстались всего с полчаса назад, ты закатил мне настоящую сцену. И вдруг разлюбил?

Я смотрел прямо ей в глаза, не понимая. Она же сама хотела, чтобы я избавился от чувства.

– Дело в том...– начал я и тут представил, как вонзаю в ее сердце нож.

Я увидел эту картинку в ее расширившихся зрачках словно на экране проектора и передавал на «экран» ее зрачков трансляцию с места событий. Зина вскрикнула. Ее глаза наполнились слезами, видение тут же пропало.

– Что это сейчас было?– с испугом спросила она и отодвинулась.

– А что ты увидела?

– Ужас какой-то! Будто ты зарезал меня ножом! От ревности, да, Гриша?

Я сначала растерялся, но быстро понял, что не утратил все свои способности. Это было что-то типа гипноза. Зина по-прежнему глядела на меня с непроходящим испугом, ее лицо сильно побледнело. Она пятилась к двери.

– Зиночка,– ласково проговорил я, понимая, что мне нужно немедленно объясните ей произошедшее, иначе последствия могли быть самые печальные. Ведь шел 23-й год, и доносы на всех и вся были делом обычным. – Я все объясню, – торопливо продолжил я, – ты ушла, я очень сильно расстроился, даже на самом деле подумывал о самоубийстве. И вдруг на меня нашло какое-то затмение. Я словно наяву увидел, что... убиваю тебя, чтоб избавиться от этой боли неразделенной любви. И это тут же меня отрезвило! Уверяю, я понял, в какую пропасть чуть не ступил. Вот так я все осознал, и моя любовь умерла. А сейчас каким-то странным способом все это передалось тебе. Я сам в растерянности!

Лицо Зины разгладилось и вновь порозовело. Я видел, что страх уступает место любопытству. А ведь любопытство, я знал по своему немалому опыту, в женской природе занимает одно из главенствующих мест.

– В альманахе «Былое» я читала статью товарища Белецкого,– авторитетным тоном заявила вдруг Зина,– о Распутине. Так вот там указывается, что тот брат уроки у одного известного магнетизера. Хотел овладеть методом гипноза. Очень интересная статья!

– Да, занимательный факт!– согласился я.

– Гриша, погоди! Ты только что устроил мне самый настоящий сеанс гипноза!– с восторгом заявила Зина.– Это даже учеными изучается! Вот у тебя какие открываются способности! А это намного ценнее, чем писание стишков!

Я напрягся, понимая, куда она клонит. Ходили слухи, что ГПУ выискивает людей с такими способностями, чтобы привлечь к работе.

 – Не нужно делать скоропалительных выводов! – быстро сказал я. – Может, это случайно вышло. Кто знает, вдруг это ты обладаешь гипнотическими способностями, а вовсе не я? Или даже умеешь читать мысли? Вот и увидела, что у меня в мозгу!

– Думаешь? – засомневалась она.

 Я видел, что подобная мысль ей в чем-то даже льстит. На ее лице сразу все отразилось. Зина выпря-мила спину и приподняла подбородок.

–  Если бы это было так!– прошептала она.– Какую пользу могла бы я принести нашей молодой республике!

« Нет, все это невыносимо!– подумал я, глядя на нее.– Впредь мне нужно быть осторожней. Да и вообще надо выяснить, какие из моих сверхспособностей сохранились».

 Мы вышли из дома. Зина ласково попрощалась со мной, заявила, что сейчас она за меня спокойна и что я точно больше глупостей не наделаю. Я попросил ее никому не говорить о произошедшем, объяснив тем, что точно неизвестно, обладаю ли я гипнотическими способностями или нет, и что не следует вводить уважаемых товарищей в заблуждение. Она со всем согласилась и пообещала, что будет молчать.

– Главное, что твое видение избавило тебя от любви! – напоследок заметила Зина.

– Будь уверена, что навсегда! – тут же подтвердил я.

 Она удовлетворенно улыбнулась, крепко пожала мне руку и пошла в переулок.

 Я  машинально посмотрел ей вслед и тут только оценил наряд моей бывшей возлюбленной. Все это вызывало жалость – нелепая в широкую складку темно-синяя юбка до колен,  и кургузый пиджачок, сшитый криво-косо, и толстые коричневые чулки, обтягивающие ее полные ноги, растоптанные боты на толстом каблуке, и даже синий беретик, который так меня умилял. После нарядов девушек XXI века разнообразных, ярких, стильных, часто вызывающих, с обилием аксессуаров, скромный бедный костюм Зины выглядел особенно затрапезно.  Тут я взглянул на свои вытертые на коленях штаны, брюками их назвать не могу, на обтрепанное пальто, похожее на старую солдатскую шинель, на болтающийся самовязаный, весь в затяжках шарф и ощутил такую тоску по утерянной красоте, что даже ссутулился и повесил голову. Я так привык к хорошим дорогим вещам ведущих дизайнеров мира, к роскошным украшениям, удобной кожаной обуви, что просто не  представлял, как смогу существовать без всего  этого. Да, Ладушка, пишу тебе честно, что думал  в тот миг именно об этом, хотя тебе и покажется странным. Когда привыкаешь к комфорту во всем, то враз лишиться его бывает невыносимо.

            Я вздохнул и огляделся по сторонам. Лада, Москву совершенно не узнать! Ты была со мной в прошлом, и мы попадали именно в это время, так что ты должна помнить, как все выглядит.  И все равно! Когда я вышел на площадь и увидел громаду храма Христа Спасителя, то сердце защемило, будто бы я прямо сейчас увидел его разрушение, которое произойдет только в 31-м. Тяжело  иметь подобные воспоминания о будущем. Как парадоксально звучит! Зато точно. В эти первые часы после возвращения в прошлое моя память будто взбесилась. Всплывали названия, о которых я уже забыл. К примеру, я вдруг вспомнил, что это место называется Чертолье. И что местность получила название по ручью Черторый, который вытекал из Козьего болота и впадал в Москву-реку. Этот ручей промыл огромный овраг. В народе говорили, что «сам черт рыл такие овраги», отсюда и произошло название. Мне показалось символическим, что именно в этом месте был построен храм, у которого оказалась такая сложная судьба. Сведения, возникшие из глубин памяти, тут же сменились видением входа в метро «Кропоткинская». И я даже начал оглядываться по сторонам, прикидывая, где будет построено метро. Я начал разглядывать автомобили. Они, несомненно, являлись предметом роскоши и доказательством статуса владельца, и их внешний вид занял мое внимание. Ты же знаешь, как я люблю машины! Вид всех этих допотопных и кое-как ползущих легковушек, похожих на пузатые нелепые детские игрушки, вызвал у меня невольную улыбку. На улицах они почти не встречались. Чаще можно увидеть грузовики и… телеги, запряженные лошадьми. Я вспомнил наш джип «Навигатор» и представил его на улицах среди этих динозавров. А ведь прошло всего ничего по меркам вечности. Однако какая неизмеримая разница между этими примитивными машинами и навороченными моделями XXI века!

 Но мне нужно постараться выбросить из головы все эти воспоминания и как можно скорее адапти-роваться к окружающей действительности. Я верю, что ты что-нибудь придумаешь и мы снова соединимся. Но кто знает, когда это произойдет... (и произойдет ли вообще, прости, но я не исключаю и такую возможность), поэтому я должен гармонично влиться в этот мир и не вызывать ни у кого никаких подозрений.

 Главное, я скоро увижу маму! Эта мысль мгновенно подняла мне настроение. Я никогда не говорил тебе о моей семье. Я всегда был привязан к матери. Она понимала меня, как никто другой. Ее душевная организация очень схожа с моей – такая же чувствительная, тонкая и восприимчивая. Жили мы в одном из переулков на Маросейке. Идти было довольно далеко, но ноги словно сами несли меня. Я вдруг вспомнил, сколько ходил пешком по Москве, и это не было мне в тягость. Но все равно я не мог не подумать об удобстве иметь личный транспорт или просто воспользоваться метро. Однако нужно было поскорее забыть об этом.

               От храма Христа Спасителя я спустился к набережной по довольно широкой лестнице. Не удержался и с любопытством оглядел массивное здание храма. Конечно, территория возле него выглядит по-другому, нет подземного музея, да и брусчатка совсем другая, но само здание будто бы и не изменилось. Так мне показалось на первый взгляд. Слава богу, что его все-таки восстановили! Но как странно, что я снова могу произнести эти слова: «слава богу!» Почти век я не говорил этой божественной формулы, приносящей душе покой.

            Ладушка, возможно, ты удивлена,  что я столько пишу о первых часах после моего превращения и ни слова о тебе. Но уверяю, любовь к тебе не угасала ни на секунду, мое сердце по-прежнему заполнено ею. И моя... вновь обретенная душа любит тебя еще жарче, еще сильнее. Никогда, слышишь, любимая, никогда я не предам тебя, что бы ни случилось! Никогда не забуду!»

 Когда я прочитала эти строки, то едва удержалась от слез. Конечно, я была уверена в Греге. Но что делать с этим вечным червем сомнения, который подтачивает веру в любимых и которого так трудно задавить в себе! Он все равно нет-нет да и давал о себе знать каким-то мерзким шевелением внутри. Я отлично помнила, что Грег повесился из-за страстной и несчастной любви к этой самой Зине. Конечно, прочитав о ней в его письме, я больше ни в чем не сомневалась. Хотя еще час назад думала, что, возможно, увидев Зину, Грег вновь воспылает к ней страстью. Нет, Зина мне больше не соперница! И никогда ею уже не станет! На этот счет я могла быть совершенно спокойна.

 «Что же было дальше?» – в нетерпении подумала я и начала читать продолжение.

«Я отправился по набережной в сторону центра. Солнце уже село. Ты не представляешь, как непривычно темно на улицах! Нет огней рекламы, фонари стоят очень далеко друг от друга, здания низкие, и окна в них в основном темные, машин почти нет. Апрельский воздух сырой, зато кажется по-деревенски свежим, нет этого противного, но такого привычного смога. Вначале я шел довольно медленно, чувствуя себя разбитым. Но постепенно мое тело наполнялось внутренней силой, словно в него вливались новые  потоки  энергии. Я ощущал, что моя кровь горяча, она быстрее бежит в жилах. Щеки горели, и это было странное ощущение. Ведь в бытность мою вампиром моя кожа была постоянно холодна, иногда мне даже казалось, что я ношу лудяную маску. И вот этот прилив крови к лицу от быстрой ходьбы, приятный жар щек, воздух, наполняющий мои легкие, гулкое биение сердца и сбивающееся дыхание. Я окончательно пришел в себя, мое тело полностью освободилось от остатков холода, я ощущал себя сильным, жизнерадостным, юным, энергия так и распирала изнутри. И это была эйфория.

 Набережная  казалась пустынной.  Редкие прохожие, попадавшиеся на пути, с удивлением вскидывали на меня глаза. И тут я понял, что широкая улыбка, не сходящая с моего лица, выглядит несколько странно. Я взял себя в руки. Оказавшись возле Политехнического музея, увидел толпу возбужденных ребят, громко что-то обсуждавших. У меня от волнения зуб на зуб не попадал. Я просто не представлял, как сейчас начну здороваться, разговаривать. По правде говоря, я уже отвык и от их речи, и от привычных для этого времени выражений, да и само мышление паренька двадцатых годов стало мне чуждым. Я заметил афишу и понял, что только что состоялся поэтический турнир. Внизу мелким шрифтом было напечатано, что примет в нем

участие Владимир Маяковский. Тут мне совсем стало нехорошо. Ладушка, представь мое состояние! Знать, что через семь лет он пустит себе пулю в лоб, и оставаться невозмутимым? Было отчего сойти с ума. Я даже решил обойти стороной эту возбужденную толпу и нырнуть незамеченным на Маросейку, но тут услышал радостный голос Василька, моего тогдашнего... или нынешнего?., приятеля.