Текст книги "Черный бульвар"

Автор книги: Ярослав Петрашко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)

…Вскоре они стояли у величественной, как интуристовский швейцар, двери, обитой настоящей кожей. Саша, уже совершенно, успокоившийся, держал в руке лампу – по виду натуральную керосиновую семилинейку прошлого столетия (на самом деле это была довольно дорогая и точная искусственная подделка со специальным неоновым имитатором) – и говорил Яну, возившемуся с заиками: «Ян, ладно тебе! Честное слово, я тебе и так верю.» Ян делал рукой успокаивающий жест и переходил к следующему замку.

– А вот это, мин херц, уникальный замок конца 18 столетия. Германия. Если и найдется искусник, способный подделать, пусть даже по слепку, этот ключ, который сам по себе – шедевр, открыть этот замок ему вряд ли удастся, потому что один раз он открывается двумя оборотами влево и одним -вправо, а другой раз – наоборот. Если ты в состоянии себе это вообразить. Пользоваться им в здравом уме и твердой памяти невозможно. А в пьяном виде и подавно. Поэтому я им обычно и не пользуюсь.

Ян все-таки повернул ключ туда и обратно, и замок щелкнул. Некоторое время оба стояли молча.

– Ты знаешь, – Ян выглядел виновато. – Я, кажется, нас запер. Сейчас.

Он пробовал повороты туда и обратно, и снова туда, и еще раз обратно… Замок и вместе с ним дверь были непоколебимы. Потом за дело взялся Саша, но у пего получилось не больше, чем у Яна. Когда оба они устали и отступились, Ян с сожалением посмотрел на подушечку большого пальца, где вздулся волдырь, и промолвил: «Хорошо, что это не ключ Лукреции. Она имела обыкновение натирать их медленнодействующим ядом. А…» Но тут его рассуждения прорвал глухой мощный удар в дверь снаружи и глубокий, жуткий рык из-за двери. Они отшатнулись в глубину коридора, Саша уронил лампу, и она, разбившись, погасла. Рев и удар повторились. Ян быстро шагнул к светящемуся в темноте глазку и жадно прильнул к нему.

– Н-ну, что там, Ян? Что?!

– Очень занимательная зверюшка… Погляди.

Он уступил Саше место, и тот, мгновение поколебавшись, взглянул в круглый окуляр. Лестничная площадка просматривалась достаточно хорошо, но там никого не было.

– Спрятался, что ли, или ушел…

Ян отстранил его, мгновение всматривался в задверное пространство, затем сбегал в комнату и вернулся с каким-то старинным серебристо отсвечивающим клинком в руках. Ни мгновения не колеблясь, он неожиданно для Саши отпер упрямый замок, резким движением распахнул дверь и выглянул на площадку. Там было пусто. Ян выскочил нарушу и, держа оружие наизготовку, быстро, осторожно обследовал верхнюю, нежилую площадку и все восемь нижних маршей. Саша ожидал его, раздираемый противоречивые явствами: ему одновременно хотелось удрать куда-нибудь подальше от всех этих чудес и загадок, но, с другой стороны, он меньше, чем когда бы то ни было желал очутиться сейчас на улице. Ян вернулся, запер дверь, и Саша молча проследовал за ним в гостиную. Так же, не говоря ни слова, они выпили и закурили. Саша, которому только коньяк помог унять дрожь в руках, спросил: «Так что это там было?»

– Где? Ах, за дверью… Очень крупная собака. Альбинос. Уж не знаю, что ей было нужно. Наверное, проголодалась. Кстати, ты не хочешь перекусить? Нет? А я ужасно голоден. Сейчас пойду соображу что-нибудь горячее.

…Саша плохо помнил дальнейшие подробности этого вечера и последующей ночи. Они с Яном много пили, курили, болтали. Потом посмотрели по видео «Графа Дракулу» («новейшая японская система» – отметил про себя Саша). Когда и как он уснул, или просто отключился, вспомнить он не мог.

…То же, что четко врезалось в память, можно было с полным основанием отнести к пьяному кошмару…

…Вокруг все полыхало. Он метался в пламени в бесполезных поисках выхода. Горький дым ел глаза, языки огня лизали лицо и тело, но жжение и жар он ощущал в самом себе, будто горел изнутри. Вдруг прямо из огня вышла Наташа, в струях горячего черного воздуха она летела к ному, как розово-золотая пушинка. Она упала к Саше на грудь и принялась покрывать поцелуями его губы, лицо и шею, что-то едва уловимое при этом шепча. Пламя вокруг стало гаснуть, и вскоре их окутала непроницаемая мгла, в которой было слышно лишь тяжелое дыхание Наташи. Внезапно резкая боль пронзила шею. Саша вскрикнул. «Тихо, тихо, Сашенька, что ты? Что с тобой? Все ведь хорошо, успокойся, успокойся…», – шептала ему на ухо Наташа. Боль исчезла, а от нее по телу распространилось приятное живое тепло. Блаженная истома затопила Сашу. Собственное тело сделалось невесомым и призрачным. Он счастливо рассмеялся.

– Ну, вот и хорошо… – в голосе Наташи послышалось удовлетворение. – Теперь прощай.

Легкое дуновение пробежало по лицу, и Саша остался один. Так он лежал, блаженствуя, много веков, когда над ним кто-то склонился. Это был Ян с горящим канделябром в руке. Глаза его полыхали мрачным огнем, часть лица и шея были обагрены кровью. Он долго вглядывался в сашино лицо -и вдруг захохотал. С ужасом увидел Саша в безумном оскале этой кровавой улыбки четыре длинных и острых белых клыка: два снизу и два сверху. Он закричал, закричал истошно и дико. Страшное видение исчезло…

…Саша лежал на диване в темной гостиной Яна. Прямо перед ним угадывался пустой темный зев камина.

– Не кричи, – сказал чей-то властный и Спокойный голос из тьмы, – это был всего лишь сон. Утром ты все забудешь. А сейчас спи. СПИ! И снова блаженное тепло стало разливаться по телу. Страх куда-то исчез… Саша закрыл глаза…

Понедельник, 28 июля, 03.25.

После полуночи поднялся ветер и погнал по небу тучи, закрывающие по временам луну. низко нависшую над городом и раздутую, как утопленник.

На Черном Бульваре не горел ни один фонарь. В кромешной тьме шелестела листва вековых лип, да тревожно и скорбно скрипели на ветру сухие надломленные ветви. Прошуршали по асфальту шины, и возле давно закрытого «Букиниста» с подмигивающей лампочкой сигнализации остановилось такси. Молодой парень, расплатившись, быстро выбрался из машины, перебежал улицу и через живую изгородь, отделявшую Бульвар от города, выбрался на газон. Пересек его и стремительным шагом углубился в темноту. Пройдя по аллее метров двести, он собрался перепрыгнуть лавочку, чтобы снова, пробившись через кустарник, выбраться на шоссе по другую сторону Бульвара, когда его остановило странное и пугающее ощущение взгляда, буквально сверлящего спину. Молодой человек, оборачиваясь, автоматически потянул из кармана баллончик со слезоточивым газом, но начать его так и не успел. Последнее, что он видел, была промелькнувшая в прыжке туша какого-то белого зверя. Через мгновение она обрушилась на него. И снова тьму Бульвара поколебал кошмарный, ни на что не похожий рев.

ГЛАВА ВТОРАЯ
«ГОЛОД»

Понедельник, 28 июля, 14.00.

Проснувшись и еще но открывая глаз, Саша понял, что быть мертвым в его положении было бы гораздо лучше. Голова не просто болела… Словно раскаленный шар высокотемпературной плазмы она висела в пространстве, притягивая к себе

электрические разряды со всей Вселенной. Когда очередная исполинская молния с грохотом разрядилась прямо в мозг, он тихо взвыл и открыл глаза. Вертолет с оторванной лопастью, к счастью, укатили куда-то в ангар, и комната вела себя вполне благопристойно. Одетый, он лежал на своей койке в общежитии. «Интересно, – нашел в себе силы для удивления Саша, – как я сюда попал?» Мысли, тяжелые и беспомощные, как стадо гиппопотамов с похмелья, бултыхались в раскисшем болоте мозгов. С трудом, достойным открытия нового закона Всемирного тяготении, он вспомнил, что утром его разбудил собиравшийся на работу Ян, который дал ему пять долларов на такси и вывел на улицу. Остальное одуревшая память сообщить ему отказалась.

Саша прислушался к своим ощущениям. Они были оглушающими: его всего знобило, по телу проходили судороги, руки тряслись, во рту, по-видимому, открылся филиал не то Кара-Кумов, но то Сахары, и ко всему прочему страшно хотелось есть. Голод был таким, что желудок просто выворачивало.

– Во нажрался! – с изумлением подумалось ему. – Ох! Надо срочно под холодный душ и куда-нибудь в столовую.

Затратив значительный труд, он поднялся и поплелся в душевую. Раздевшись и пустив воду, уставился на себя в мутноватое зеркало. Оттуда на него смотрела опухшая, заросшая суточной щетиной физиономия зеленоватого оттенка с пересохшими, потрескавшимися губами. Сашу передернуло от отвращения. «Алкоголик!» – буркнул он и показал своему отражению язык. Язык был белый…

… Около получаса он простоял под бьющими струями, соображая, сумеет ли он привести себя в форму до встречи с Наташей. Голову медленно отпускало, но голод не унимался. Внутренности уже просто трясло. «Нет,– решил Саша, -надо срочно поесть!» Он выключил воду и тут вспомнил, что необходимо еще побриться. Наскоро вытершись, он приготовил все необходимое и принялся намыливать лицо. В спешке (есть хотелось так, что казалось – вот-вот потеряет сознание) он водил бритвой по лицу и вдруг… Рука дернулась, потому что он почувствовал боль, и по шее потекла струйка крови.

– Трам-тарарам, – выругался Саша, – все-таки порезался! – и начал бриться еще быстрее…

Закончив кое-как бритье, он умылся и стал рассматривать то место, где прыгнула в руке бритва. Как ни странно, порез на порез был совсем не похож. Это был небольшой багровый кровоподтек с двумя маленькими ранками, из которых и сочилась кровь, быстро сворачиваясь и высыхая. Соображать, почему «порез» имеет такую странную форму, у него не было ни сил, ни времени, поэтому он наскоро залепил ранку пластырем и, на ходу одеваясь, помчался в столовую. Там, набрав полный поднос снеди, он с жадностью начал есть, как вдруг почувствовал неудержимый рвотный позыв. Он вскочил и едва успел добежать до туалета, где его стошнило…

Понедельник, 28 июля, 15.20.

Залесский положил на стол перед Старшим инспектором свежий номер городской газеты: «Как тебе это нравится?» Снег взглянул. На первой полосе жирным шрифтом было набрано: «Трагедия на Черном Бульваре! Второе зверское убийство за три дня! Кто следующий?»

Снег поморщился: «Когда они успели? По-моему, все утренние газеты печатаются вечером».

– А ты как думал? Пресса теперь весьма оперативна. Житья не дадут.

– М-да… Хреново, – инспектор задумался. – Кстати, ты не выяснил, кем был этот, второй, как его… Лавров?

– Да, вот справка. Лавров, Игорь Федорович, 1962 года рождения, работал крановщиком в Промышленном порту, проживал по улице Бульварной, 17, квартира 3. Разведен, алиментных исков не имеет. Работал в ночную смену, возвращался домой. По месту работы и жительства характеризуется нормально.

Снег поднял голову от документов. Черные непрозрачные стекла солнцезащитных очков в упор уставились на Залесского. К этой манере никогда не снимать светофильтров, которые в пору было бы носить слепому, все в отделе уже давно привыкли и перестали замечать.

– И никаких связей с валютным миром, наркомафией? Залесский отрицательно покачал головой.

Понедельник, 28 июля, 18.15.

– Ты что, заболел? – Наташа с тревогой и сочувствием смотрела на него. – Что с тобой? Бледный, как мертвец, под глазами синяки… Да ты весь трясешься!

– Понимаешь, Ната, я вчера сильно перебрал, и, по-моему у меня алкогольное отравление. Бьет, как наркомана в «ломке», все время хочу есть, но как только что-нибудь проглочу – сразу выворачивает наизнанку, – он попытался улыбнуться, но улыбки не получилось.

– И ты до сих пор терпишь? Да ты с ума сошел! Тебе надо срочно к врачу!

– Да нет, само пройдет, – попытался приободриться голосом Саша, но тут его прошила резкая боль и он согнулся почти пополам, как от удара ногой в живот. Наташа вскрикнула и потащила его к скамейке.

– Подожди, подожди, я сейчас, я… водички!

Она бросилась к автомату и принесла ему полный стакан. Саша с трудом сделал небольшой глоток, и тут же его снова вырвало…

Понедельник, 28 июля, 23.50.

Супруги Васильевы возвращались из театра. Решив прогуляться по свежему воздуху, они не спеша или по Черному Бульвару.

– Знаешь, Машенька, – говорил Федор Васильевич, – в полнолуние я всегда ощущаю прилива сил. Вот так же и сегодня. Марья Степановна иронично взглянула на мужа.

– Застегни пиджак, прохладный ветер. Это у тебе прилив сил от «Кармен», ты ведь старинный любитель оперы, а тут такие знаменитости!

– Да, это благодаря тому, что мы с тобой на старости лет оказались в Свободной Зоне, хоть перед смертью послушать настоящих мастеров… Ах, какой великолепный пес! Просто белый киплинговский волк!

– Где?

– Вон, у того поворота аллеи, ты что, не видишь?

Марья Степановна с удивлением посмотрела на огромного белого пса, величаво выступившего из темноты и неторопливо приближавшегося к ним. Внезапно он присел и оскалился. Необъяснимый ужас пронизал обоих…

Вторник, 29 июля, 8.00.

Саша лежал в своей комнате в общежитии, голод и боль по-прежнему терзали его. Вызванная накануне «скорая помощь» качала головами и задавала наводящие вопросы насчет «травки» и «каликов». Однако какие-то уколы сделала и исчезла, предупредив, чтобы наутро пошел к участковому. Уколы помогли, и Саша уснул, так и не заметив, когда ушла Наташа. А утром голод и боль вернулись. Саша лежал и думал:

«Интересно, а Яну так же плохо? Может, они оба отравились, может быть, этот «Наполеон» делали на соседней улице? Но Ян – врач, он-то должен был бы быстрее Саши разобраться, в чем дело. Почему же он его не ищет?… Ах да, он же сам говорил, что не требует сашиных координат. Значит, надо его найти и попросить помочь!» Обрадованный тем, что нашлось хоть какое-то решение, Саша вскочил, но комната тут же поплыла и подернулась зеленоватой пеленой. Пришлось действовать постепенно и поэтапно. В результате довольно трудоемких перемещений в пространстве Саша, наконец, очутился в коридоре, где висел телефон-автомат. «Так, – мучительно соображал он, вертя в руке визитку. – Где он может быть в это время– дома или на работе? А, какая разница, позвоню по обоим телефонам!»

…Ян оказался дома и очень обрадовался сашиному звонку.

– Как самочувствие?

– Ты знаешь, я, кажется, отравился… Это началось после нашей с тобой попойки. Ты можешь мне помочь?

– Конечно. Ты из общежития звонишь?

–Да.

– Сам сможешь добраться?

– Думаю, что да.

– Тогда я тебя жду. Если станет совсем худо – позвони еще раз, что-нибудь придумаем.

– Хорошо. Я все-таки надеюсь справиться с собой.

– О'кей, жду. Держись!

…Раз десять, пока Сама добирался до Черного Бульвара, ему становилось так плохо, что он терял надежду доехать. Наконец, мучения закончились, и он, в два раза медленнее, чем накануне, вскарабкался на четвертый этаж и позвонил. Дверь открыл улыбающийся Ян в какой-то невообразимо-алом китайском халате. Едва он увидел Сашу, как улыбка сползла с его лица, уступив место деловито-озабоченному выражению медика. Он подхватил Сашу под руку и, проведя в гостиную, усадил в кресло.

– Выглядишь ты как… – он не договорил. – Воды дать? Тоника?

Саша покачал головой: «Я не могу ничего ни есть, ни «пить. Меня все время рвет».

– Ах вот оно что… – в глазах Яна вспыхнул странный огонек, и он опустился на диван напротив Саши. – Кажется, я знаю, в чем дело. После каждого приема пищи сильная рвота, боли в области желудка, озноб, судороги по всему телу, неукротимый голод? Так? Ну, это дело поправимое. Сейчас я дам тебе кое-чего выпить, и тебе сразу станет лучше, а потом все пройдет.

Он ушел на кухню, загремела посуда, хлопнула дверца холодильника. Через минуту Ян появился снова, неся в руке стакан с какой-то красной жидкостью.

– Это что, – вяло поинтересовался Саша, – томатный сок?

– Нет, это такое лекарство. Гематоген. Пей.

Саша сделал осторожный глоток. Подождал. Хуже не становилось. Тогда он залпом осушил стакан и прислушался к своим ощущениям. Ощущений не было. Никаких. Было только огромное облегчение. Лишь спустя несколько минут он осознал, что он совершенно здоров и сыт. Он облизнул губи. Вкус был солоноватым и странно знакомым. Тогда он посмотрел стакан на свет, вдруг задрожал и выронил его на ковер: «Ян, Ян, что это, что это было?!»

– Это была обыкновенная человеческая кровь, – ответил тот и спокойно улыбнулся.

Впервые за последние сутки Сашу бросило в жар. Он схватился за воротник рубашки и нечаянно наткнулся на давешний порез на шее. Тут он смутно вспомнил кадры из «Графа Дракулы» и догадался…

– Что, что ты со мной сделал?!

– Я? – спокойно улыбнулся Ян. – Я всего-навсего подарил -тебе ВЕЧНОСТЬ.

Саша в ужасе бросился вон из этого проклятого дома. Уже на лестнице он услышал, как Ян крикнул ему вслед: «Ты все равно вернешься! Только я научу тебя есть!»

Пятница, 2 августа, 11.00.

Снег вылетел из кабинета с табличкой «Начальник городского Управления» как ошпаренный. Секретарша проводила его сочувственным взглядом: даже через двойную дверь она слышала, как ревел полковник. На Снега обрушился град всевозможных «почему». Почему после четырех убийств следственная группа не имеет сколько-нибудь сносной версии о причинах преступлений, почему к месту происшествия ни разу не была доставлена служебно-розыскная собака, почему нет никаких продуктивных улик, почему, почему, почему… И почему до сих пор отсутствует заключение судмедэкспертизы? Разумеется, мы в курсе, что Главный эксперт болен, но что, у них в отделе вообще никого нет?! Град вопросов закончился коротким мощным взрыком: «Под суд пойдешь!»

Старший инспектор почти бежал по коридору, а в голове зудела всего одна мысль: «Экспертиза… экспертиза… экспертиза?…» – выпевало там на разный манера

…Залесский испугался дикого вида своего шефа, когда тот ворвался в кабинет. Хотел было что-то сказать, но Снег но дал ему вымолвить ни слова, залпом выдохнув: «Иди найди машину, едем к медикам! Быстро!»

…В машине Залесскому показалось, что Старший инспектор пришел в себя, и он, наконец, решился завладеть его вниманием.

– Есть новости, Сергей. В ответ раздалось раздраженное рычание.

– Ребята из патрульного дивизиона сообщили, что видели в ночь с 27-го на 28-е в районе Черного Бульвара очень крупную белую собаку, по виду – то ли кавказскую овчарку, то ли московскую сторожевую. Без хозяина. И вела себя очень странно. Участковый сказал, что поступила жалоба от жильцов нескольких домовладений по Бульварной улице, что ночью в их дворах появилась огромная белая собака и разорвала нескольких мелких домашних животных… Ну, кошку, трех кроликов и прочее. Участковый позвонил в Службу по уборке города, там ему сказали, что утром 28-гэ экипажем спецмашины 24-55 в районе Бульвара была отстреляна бесхозная кавказская овчарка чисто белой масти, по виду – больная бешенством. Санэпидстанция эту версию подтвердила, сейчас проводит в районе Бульвара противоэпидемические мероприятия.

Из-за непроницаемо-черных очков Залесский не видел глаз Старшего инспектора, но странную невольную улыбку боковым зрением зафиксировал.

– Повтори, пожалуйста, еще раз поподробнее.

Выслушав Залесского, он очень спокойным голосом сказал: «Останови машину у ближайшей остановки, до медиков я доберусь сам. А ты вот что… Поезжай сейчас же в Службу по уборке, потом в санэпидстанцию, отбери у всех показания, потом разыщи участкового и патрульных, пусть напишут обо всем, что касается собаки, подробные рапорта на мое имя…»

– Уже все сделано, материалы в вашей оперативной папке, в столе.

Тут ему пришлось втянуть голову в плечи от негодующего вопля Снега: «Так что же ты, трах-тарарах, не сообщил об этом, когда меня вызывали на ковер?!» Залесский пробормотал: «Еще не все было готово…» И когда понял, что второй волны гнева не будет, примирительным тоном спросил: «Так что, прямо к медикам?…»

Пятница, 2 августа, 19.15.

Подходил к концу четвертый день сашиных пыток. Боль, почти на сутки притихшая после бокала крови, стальными когтями терзала внутренности, голод и жажда мучали все сильнее, становясь совершенно нестерпимыми, но ни глотка, ни кусочка не удавалось проглотить: неудержимая рвота была ответом на все эти попытки. Мозг, вначале пытавшийся как-то осознать весь ужас, всю невозможность, всю чудовищность положения, теперь совершенно затуманился, и сквозь эту пелену голода, боли и тошнота все ярче и ярче пробивался кровавый свет одного -единственного желания – избавиться от этих мучений любыми путями, кроме двух:

Саше не желал ни умирать, ни становиться убийцей. Наконец, когда трезвый рассудок окончательно покинул его, Саша, едва-едва удерживаясь на грани сознания, побрел в каком-то адском, мутно-алом свете на Черный Бульвар, к Яну. «Будь, что будет, – нашептывал ему в затылок Кто-то. -Будь, что будет…»

Пятница, 2 августа, 19.25.

… Снег повесил трубку и, глубоко вздохнув, как человек, укладывающийся в постель, откинулся в кресле. Судя по выражению его губ, по которым Залесский уже начинал читать не хуже сурдопедагога, результат беседы с начальством его удовлетворил.

– Ну, как Папаша? Сменил гнев на милость?

– Гм… Пока говорить рано, но кое в чем, похоже, я его убедил. Насчет медзаключения он тоже сомневается, хотя и версия с собакой, пожалуй, его особенно не вдохновляет. Тем более, что ее труп уже сожгли и подвергнуть его нашей экспертизе невозможно. Все, что у нас есть – показания патруля, случайных свидетелей, экипажа спецмашины – ничто напрямую но связано с убийством. А заключение кинологов -так, сочинение на вольную тему. «При определенных обстоятельствах…, если допустить, что…» Слишком много сослагательного наклонения. Нет четкого и недвусмысленного мнения, что бешеная собака может разорвать человека на части, как в нашем случае».

– А кролики, кошка?…

– Следствие ведется по делу об убийстве людей, а не кошек и кроликов. К тому же, как я понял, у участкового либо очень богатое воображение, либо плохо с точностью словоупотребления. Мне кажется, что животные были просто сильно погрызены, но не разорваны на части, как наши потерпевшие. Вряд ли эта художественная проза, включая и эссе кинологов убедят прокуратуру. На этом основании дело нам не закроют. Я на своем веку достаточно написал отказных материалов, можешь мне поверить.

– Так что у нас остается? Версия судмедэкспертов?

– Ты слишком пышно титулуешь этого сопляка, который замещает Главного. Ты же его видел: на стене Фреди Крюгер, в руках – Хичкок, в глазах – нездоровый блеск, в голове маньяки. Ну, и заключение в том же духе: новый Джек Потрошитель. Хорошенькая перспектива для отдела, для нас с тобой, да и для города тоже. Маньяк может залечь на дно на любой непредсказуемый срок, а может выйти на охоту через час.

– Ну, а что Папаша?

– Господин полковник что-то пробуровил насчет эксперта-психолога, если версия о маньяке подтвердится. Честно говоря, мне это не очень понравилось, потому что психолог может нам столько ложных наводок надавать – до пенсии будешь отрабатывать. Единственное, что меня порадовало – это конец нашей беседы. Папаша сказал, что постарается убедить прокурора в собачьей версии. И тот, кстати, может, стиснув зубы, с ней согласиться: накануне выборов надо позаботиться о правовом имидже города. Во всяком случае, пока у нас головных болей будет поменьше. И я, наверное, выпишу себе командировку в одно курортное местечко, где у нас есть пара пустяковых делишек. Отпуска мне, конечно, никто не даст, а перевести дух необходимо… Тебя что-то смущает?

– Да как сказать… Б общем, ничего, если не считать, что мы как были, так и остались на месте. А дело это мне не нравится.

– Что, какая-то зацепка?

– В общем-то не зацепка, а так, заусенец… Но очень странный… Видишь ли, один из патрульных, мой старый знакомый, охотник и собаковод, уверен, что видел не собаку, а белого волка…

Пятница, 2 августа, 20.50.

…Саша полулежал на диване, покачиваясь в теплых волнах ленивой сытой дремы. Не только говорить, но и думать о чем-то не было ни сил, ни желания. Голод, боль, тошнота исчезли бесследно после того, как Ян чуть ли не силой влил в него два стакана крови, и то лишь убедив Сашу, что кровь – донорская и что у Яна, как врача, есть возможность доставать ее, правда, в небольших количествах. Расслабление и сонливость внезапно исчезли от резкого неприятного запаха аммиака. Саша открыл глаза и увидел наклонившегося над ним Яна с пузырьком в руке. Ян убрал нашатырный спирт и уселся в кресло напротив: «Ну что, продолжим прерванный разговор?»

– Какой? – простонал Саша, безумно сожалея об утерянной нирване и глядя на Яна почти с ненавистью.

– Вернее, не прерванный, а несостоявшийся – ты так быстро убежал тогда…

Перед мысленным сашиным взором прокрутились прошедшие дни духовных и физических мучений, и он,, стиснув зубы, ответил: «Глаза бы мои тебя не видели, маньяк чертов!»

Ян рассмеялся так же весело и беззлобно, как в первую их встречу в баре.

– Ну вот видишь, ты же совершенно не владеешь предметом, а пытаешься меня клеймить и проклинать! Поэтому давай-ка я тебе расскажу все по порядку о себе и обо всем, что я знаю, а ты уж сам потом будешь делать выводы…