Текст книги "Австро-Венгерская империя"

Автор книги: Ярослав Шимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 40 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]

Конечно, здоровый молодой мужчина не мог обойтись без любовных приключений, но у Иосифа II они, судя по всему, носили краткий и не слишком подобающий его положению характер. Согласно ходившим по тогдашней Вене слухам, его величество не гнушался «веселых домов», но, будучи человеком прижимистым, порой не проявлял той щедрости, которой ожидали от столь высокого гостя его мимолетные подруги. Отсюда – распевавшиеся жителями столицы куплеты о том, как «от нашей от Маргит кайзер Йозеф прочь летит» и т. п. Подобный способ «сближения с народом», конечно, не прибавлял императору популярности.

Среди многочисленных братьев и сестер у Иосифа также не было близких людей. Сестры, которых он не любил за склонность к интригам, отвечали на его язвительность тем, что настраивали Марию Терезию против старшего сына. Относительно неплохими были отношения Иосифа лишь с Марией Антуанеттой, однако поучающие письма-инструкции, которыми император бомбардировал сестру после ее французского замужества, вызывали раздражение и у нее. Не пылал любовью к Иосифу II и его брат и наследник Леопольд, написавший об императоре в 1779 г.: «Это человек, исполненный честолюбия, который все говорит и делает лишь для того, чтобы его похвалили и чтобы о нем все говорили в свете... Он сам не знает, чего хочет, все вызывает у него одну лишь скуку... Он не терпит противоречий...». Характеристика весьма критическая и, очевидно, не совсем справедливая.

Кем же все-таки был император Иосиф II? Пожалуй, не найти в истории династии Габсбургов фигуры более противоречивой и вызывавшей столь противоположные оценки у современников и потомков. «Для австрийского либерализма во все времена Иосиф был национальным героем; для антиклерикалов – великим «очистителем веры»; для австрийских немцев, особенно в Богемии и Моравии, – «Иосифом Немцем»; для радикалов и демократов – «народным императором» и «освободителем крестьян»; для консервативных католических кругов – «врагом церкви», «вульгарным рационалистом» и «доктринером» (Wandruszka. The House of Habsburg, 155). Все это говорилось об одном и том же человеке, и, что интересно, все или почти все из перечисленного – в значительной степени правда. Как и каждая выдающаяся историческая личность, Иосиф II был сложнее, чем любые стереотипные представления о нем.

Очевидно, что стержнем его характера было чувство собственного долга и ответственности перед Богом, династией и государством (но не перед народом, который император собирался облагодетельствовать без его участия). Иосифа II ни в коем случае нельзя считать либералом, хоть он был знаком с трудами французских просветителей и разделял некоторые из их идей. Однако представления о народном суверенитете и естественном равенстве, эти краеугольные камни идеологии Просвещения, были ему глубоко чужды. Он оставался человеком XVIII столетия и Габсбургом, то есть абсолютистом, католиком (несмотря на внешнюю революционность его церковной политики) и носителем наднациональной династической идеи. Но и расхожее мнение о том, что «просвещенный деспот Иосиф был прежде всего деспот, а уже потом – просвещенный», на наш взгляд, упрощает ситуацию: черты просвещенности и деспотизма были теснейшим образом переплетены в этом сложном характере.

Причины неудач Иосифа II кроются, с одной стороны, в недооценке им силы национального и регионального патриотизма народов монархии, а с другой – в явной переоценке собственных сил и возможностей. Император во многом опередил свое время, а потому был просто обречен на поражение, Которое, как показала дальнейшая история, было тактическим, а не стратегическим. Ведь несмотря на то, что последние месяцы его жизни стали сплошным отступлением и уничтожением сделанного ранее, Иосиф все-таки многое успел. Он продолжил начатый при Марии Терезии процесс интеграции различных провинций монархии, и к концу его правления земли Габсбургов фактически стали единым государством, хоть его целостности еще угрожали многие опасности, в значительной степени порожденные слишком радикальной йозефинистской политикой. Потребовалось краткое, но исторически важное царствование Леопольда II (1790—1792), чтобы устранить эти перекосы и, не отказываясь полностью от наследия йозефинизма, поставить его на службу интересам монархии.

ПЕРЕД БУРЕЙ

К концу XVIII в. в Вене жило более 200 тыс. человек. За годы правления Марии Терезии и Иосифа II габсбургская столица разрослась, приобрела блеск и величие одного из ведущих политических и культурных центров Европы. Улицы, где находились императорские дворцы, особняки аристократов и богатых горожан, театры и общественные здания, еще отделяли от остальных, более бедных кварталов, старые укрепления, которые будут снесены позднее, при Франце Иосифе. Однако Вена уже становилась единым большим городом, обладавшим тем неповторимым обаянием, которое отличает столицу Австрии и сегодня.

Это был разноязыкий город, многонациональный, как и вся монархия, центром которой он являлся. При дворе говорили в основном по-французски, хотя родным языком большей части аристократии был немецкий, и сама Мария Терезия во время важных переговоров или в минуты душевного волнения нередко переходила на венский диалект. Так, когда в феврале 1768 г. ей во время театрального представления доложили о рождении у эрцгерцога Леопольда сына (будущего Франца II/I), королева чуть ли не на весь зал воскликнула: «Poldl hat a Buam!» («У Польдля мальчишка!»). Все чаще на приемах и балах в Хофбурге и Шёнбрунне слышалась венгерская речь: Габсбурги всячески старались привлечь склонных к неповиновению мадьярских магнатов на свою сторону, а что могло быть более притягательным для аристократа, чем роскошь императорского двора? На улицах же Вены звучали также чешский, словенский, итальянский...

Последний был главным образом языком театра и оперы, но в последние годы XVIII века благодаря деятельности гениев австрийской музыки – Моцарта, Гайдна, Глюка – постановки на немецком стали теснить произведения итальянцев. Благосостояние композиторов, художников и артистов в ту пору, однако, слишком сильно зависело от благосклонности меценатов, главным из которых считал себя Иосиф II. Согласно известному историческому анекдоту, после премьеры «Женитьбы Фигаро» император, не обладавший хорошим музыкальным слухом, упрекнул автора: «Слишком много нот, дорогой Моцарт!» На что получил дерзкий ответ: «Какие именно ноты имеет в виду Ваше Величество?» Великая музыка Моцарта, как и произведения его современников, доносит до нас колорит тогдашней Вены – города, из которого к тому времени почти исчез мрачноватый, торжественно-напыщенный дух эпохи барокко. В Вене умели веселиться и любили жизнь, хотя у этой жизни хватало и темных сторон.

На город то и дело обрушивались эпидемии. Оспа и холера (чума в XVIII столетии, к счастью, перестала быть бичом Европы) не щадили ни простолюдинов, ни аристократов, ни членов императорской семьи. В особенно лютые зимы на улицах бедняцких кварталов валялись трупы замерзших, а по весне прибрежные районы столицы то и дело оказывались под дунайскими волнами. Во время одного из особенно сильных наводнений Франц I, супруг Марии Терезии, лично руководил спасательными работами и раздавал пострадавшим Деньги, одежду и продовольствие. По-прежнему высокой оставалась смертность, 50-летний мужчина считался едва ли не стариком. При Иосифе II было сделано многое для помощи бедным и больным, построено несколько ночлежных домов и большая городская больница. Не забывали власти и о развлечениях для народа: так, Иосиф впервые открыл для доступа публики знаменитый парк Пратер, где то и дело устраивались праздничные гуляния и фейерверки.

Пестрая и шумная Вена резко выделялась среди прочих городов монархии, значительно превосходя их и численностью населения, и интенсивностью культурной жизни, и развитостью городской инфраструктуры (при всем убожестве последней, если исходить и современных представлений). Тем не менее и в Буде, Пеште, Праге, Загребе в последние годы XVIII в. становятся заметны приметы модернизации: появляются мануфактуры и первые фабрики, больше становится мастерских, меняльных контор, лавок, открываются новые школы, церкви, больницы, театры... А вот обширные сельские районы Венгрии, Моравии, Трансильвании, Хорватии правление монархов-реформаторов, казалось, почти не затронуло: здесь было царство патриархальности, бедности и необразованности, что позволило канцлеру Меттерниху впоследствии заметить, что «Азия начинается за восточными воротами Вены».

Особенно заметно это было в Венгрии, фундаментом экономики которой оставалось сельское хозяйство, основанное на крупном помещичьем землевладении. В политическом плане венгерский народ по-прежнему представляли несколько десятков тысяч дворян, которые считали себя единственными выразителями воли нации и в большинстве своем отличались квасным патриотизмом в духе лозунга тех лет – Extra Hungariam non est vita («Вне Венгрии жизни нет»). По отношению к другим народам, обитавшим в землях короны св. Стефана, это сословие не испытывало ничего, кроме презрения; так, о словаках, составлявших одно из наиболее крупных национальных меньшинств Венгрии, говорили: Tot ember nem ember («Словак – не человек»).

Идеи Просвещения затронули определенную, хоть и небольшую, часть мадьярской шляхты, которая положительно отнеслась к йозефинистским преобразованиям. Прежде всего это относится к протестантам, которым Патент о веротерпимости открыл путь к государственной карьере. Тем не менее политические представления венгерской элиты в целом к концу правления Иосифа II представляли собой удивительный коктейль

из либерально-конституционных, националистических и традиционалистских идей. Эта идеологическая смесь, возникшая в результате реакции венгерского общества на радикализм Иосифа II, в 1790—1792 гг. едва не вызвала новое столкновение Венгрии с Габсбургами. Умиротворение венгров стало одной из главных задач нового императора Леопольда II.

* * *

В отличие от своего покойного брата, Леопольд в совершенстве владел искусством divide et impera (разделять и властвовать). Ему удалось сыграть на внутривенгерских противоречиях и, умело сочетая политику кнута и пряника, в считанные месяцы усмирить непокорное королевство. Хватило нескольких, хоть и значительных, уступок: отмены налоговой реформы, уничтожения кадастров, возвращения латыни статуса официального языка и т. д. Корона св. Стефана была торжественно возвращена в Венгрию. Духом примирения проникнут и манифест Леопольда, изданный по случаю его коронации в качестве венгерского короля 15 ноября 1790 г. Сейм, в свою очередь, проявил подчеркнутую лояльность короне, избрав новым палатином (наместником) Венгрии эрцгерцога Александра Леопольда – одного из сыновей императора. (Эта традиция сохранялась вплоть до революции 1848 г.; так возникла одна из младших ветвей Габсбургов – венгерская.)

Вскоре выдохлось восстание в южных Нидерландах, и императорские войска беспрепятственно вернулись в Брюссель. И здесь Леопольду пришлось во имя мира пообещать подданным восстановить все привилегии и старинные законы, действовавшие в этой провинции во времена Марии Терезии (манифест 10 декабря 1790 года). Результат был налицо: позиции Вены, выглядевшие в последние месяцы жизни Иосифа II почти безнадежными, оказались практически полностью Восстановлены Леопольдом II.

Это связано, несомненно, не только с политическими талантами и удачливостью нового императора, но и с заработанным им к тому времени в Европе авторитетом умелого и либерального правителя, каковым Леопольд зарекомендовал себя за четверть века, проведенную им в Великом герцогстве Тосканском. Пьетро Леопольдо, как называли его здесь, был, несомненно, одним из лучших правителей, когда-либо владевших этой итальянской провинцией, унаследованной им от отца – Франца Стефана Лотарингского. Герцог упорядочил внешнюю и внутреннюю торговлю, введя единый торговый сбор, что способствовало оживлению экономики Тосканы. Была создана передовая для того времени система социальной помощи, открыто множество новых больниц, осушены болота, служившие рассадником лихорадки, пропагандировалось оспопрививание и другие профилактические меры. Леопольд запретил пытки, упростил судопроизводство, а свод тосканских законов, опубликованный в 1786 г., служил образцом для многих европейских государств. А вот в области церковной политики герцог, настроенный не менее реформаторски, чем его брат, благоразумно воздержался от радикальных мер, поскольку понял, что в Тоскане, где влияние церкви было чрезвычайно сильным, преобразования йозефинистского толка не вызвали бы ничего, кроме всеобщего возмущения.

Действия Леопольда были продиктованы его либеральными убеждениями, которые в чем-то перекликались со взглядами Иосифа II, но были куда более последовательными. Незадолго до вступления на императорский престол Леопольд писал сестре Марии Кристине: «Я убежден в том, что государь, даже наследственный, – лишь представитель своего народа, ради которого он живет и которому обязан посвящать свой труд и свои заботы; я верю в то, что каждая страна должна иметь законодательно закрепленные отношения или договор между народом и государем, ограничивающий полномочия последнего, так что в случае, если монарх не подчиняется законам... повиновение ему перестает быть долгом подданных». В этих словах заключена вполне законченная либерально-конституционалистская программа. В отличие от своего предшественника, император Леопольд признавал суверенитет народа и его право контролировать действия государя.

Именно Леопольдом II начинается традиция габсбургского либерализма, выразителями которой в XIX в. стали двое его сыновей – эрцгерцоги Карл и Иоганн, а позднее (с некоторыми оговорками) кронпринц Рудольф, сын Франца Иосифа I. Ни одному из названных лиц не удалось в сколько-нибудь значительной степени воплотить свои идеи в жизнь – по крайней мере в масштабах всей страны. Тем не менее само существование либеральной альтернативы способствовало переходу к конституционной монархии при Франце Иосифе, постепенному приспособлению политической и административной системы габсбургского государства к требованиям новой эпохи.

Смягчив негативный эффект, вызванный радикально-деспотическим реформизмом старшего брата, Леопольд II не успел приступить к осуществлению собственных либеральных замыслов. В конце февраля 1792 г. он простудился, начался скоротечный плеврит, и 1 марта 44-летний император умер. Через пять дней, спустя ровно два года после его прибытия в Вену, тело Леопольда II было похоронено рядом с несколькими поколениями его предков в склепе венской церкви капуцинов. Скоропостижная смерть не позволила императору дать ответ на вопрос, становившийся главным для австрийской политики: какой курс избрать по отношению к Франции, где набирала обороты машина революции?

Исходя из своих убеждений, Леопольд поначалу не видел в событиях во Франции ничего вредного и опасного. Косность и коррумпированность французской монархии были для него столь же очевидны, как легкомыслие и стяжательство сестры императора Марии Антуанетты и слабость ее мужа Людовика XVI. Передача законодательной власти в руки народных представителей, предусмотренная либеральной французской конституцией 1791 года, при сохранении за монархом исполнительной власти и ряда других полномочий, вполне соответствовала взглядам самого Леопольда. Однако умеренное крыло французских революционеров постепенно оттеснялось на задний план радикалами, со стороны которых все чаще звучали угрозы в адрес королевской семьи. Это уже не могло не вызывать беспокойства в Вене.

В июне 1791 года Людовик XVI, Мария Антуанетта и их дети попытались бежать из Франции, но были остановлены в

Варенне и силой возвращены в Париж. Фактически король и его семья стали заложниками революции. 6 июля Леопольд II послал ноты монархам Англии, России, Пруссии, Испании, Пьемонта и Неаполя с призывом объединить усилия для того, чтобы «восстановить честь и свободу короля и положить конец эксцессам французской революции». Полтора месяца спустя император встретился в Пильнице с прусским королем Фридрихом Вильгельмом II и подписал с ним конвенцию, согласно которой Австрия и Пруссия обязались прийти на помощь королю Франции и его семье в случае, если бы последним угрожала серьезная опасность. В феврале следующего года, за несколько недель до смерти Леопольда, Пильницкая конвенция была дополнена австро-прусским договором об оборонительном союзе.

Так была заложена основа будущих многочисленных антифранцузских коалиций. Незадолго до смерти тон высказываний императора стал угрожающим: «Если французы хотят войны, – писал он, – то они ее получат и увидят, что... Леопольд Миролюбивый умеет воевать. И платить за это придется им». Воевать, однако, пришлось уже не Леопольду, а его старшему сыну. Монархия вступала в критический период своей истории, события которого вначале поставили государство Габсбургов на грань уничтожения, но затем привели к сплочению его народов в борьбе с небывало сильным противником и в конечном итоге – к победе.

Часть вторая :ИМПЕРИЯ

IV. Схватка с революцией (1792—1815)

ХРОНИКА ПОРАЖЕНИЙ:ВАЛЬМИ -КАМПО-ФОРМИО

Леопольд II, подобно своему отцу Францу Стефану, был, как иронически заметил один современник, «неутомимым народонаселителем»: он произвел на свет 16 законных детей и одного внебрачного потомка, став таким образом «стволом» ветвистого генеалогического древа Габсбургско-Лотарингской династии. Сыновья Леопольда оказались в большинстве своем неординарными личностями. Эрцгерцог Карл снискал славу единственного австрийского полководца, которому удалось (правда, лишь однажды) нанести поражение самому Наполеону; эрцгерцог Иоганн, управляя одной из австрийских провинций – Штирией, был известен всей Европе как просвещенный и дальновидный государственный деятель; эрцгерцог Иосиф, ставший после смерти брата Александра Леопольда венгерским палатином (1795), приложил немало усилий, чтобы наладить сотрудничество Между династией и непокорным мадьярским дворянством; эрцгерцог Райнер, интересовавшийся естественными науками, был также неплохим финансистом и достойно проявил себя на посту вице-короля Ломбардии и Венеции, хоть и не смог предотвратить революционные события в Милане (1848). Но по иронии судьбы высшая власть досталась, наверное, наименее одаренному из братьев – Францу II (1792– 1806, в 1804—1835 – Франц I Австрийский).

Об императоре Франце принято говорить, с одной стороны, как о монархе, лишенном воображения и враждебном каким-либо реформаторским устремлениям, этаком воплощении духа бюрократизма и косности. С другой стороны, в нем видят императора-мещанина, символ эпохи бидермайера – культурного стиля и образа жизни, свойственного средним слоям германского общества первой половины XIX века. Итак, невпечатляющая смесь чиновника-сухаря и примерного отца семейства на габсбургском троне? И да, и нет. Несомненно, Франц II/I не выглядит выдающимся государем не только на фоне своего главного противника – Наполеона, но даже в сравнении, например, с Александром I. Однако действия австрийского императора и характер его политики должны оцениваться в первую очередь как результат чрезвычайно неблагоприятных обстоятельств, в которых прошла первая половина его долгого царствования – с момента вступления на престол в 1792 г. до окончательной победы над «корсиканским чудовищем» в 1815-м. Борьба с революцией, воплотившейся в Бонапарте и едва не погубившей дело многих поколений Габсбургов – дунайскую монархию, прошла через всю жизнь Франца II/I и вполне закономерно превратила старшего сына либерального императора Леопольда в закоренелого консерватора. Эту борьбу Франц вел не слишком удачно (вплоть до 1813 г., когда против измотанного Наполеона объединились силы всей Европы), однако неизменно сохранял характерные для Габсбургов чувство верности долгу и веру в свое предназначение. Если истинно старое утверждение, согласно которому подлинное величие не в том, чтобы никогда не падать, а в том, чтобы, сто раз упав, суметь сто один раз подняться, императору Францу и его монархии нельзя отказать в таком величии. Лишь после самого жестокого из своих поражений – в 1809 г., стоя на краю пропасти, австрийский император поступился принципами, вступив в союз с ненавистным Бонапартом и даже отдав ему в жены свою старшую дочь. Но стоит ли сурою осуждать за это монарха, спасавшего свое государство от окончательного крушения? Воспитание при дворе строгого, властного и эксцентричного Иосифа II, которого его племянник одновременно обожал и боялся, с одной стороны, сделало будущего императора образованным и любознательным человеком, с другой же – исковеркало его натуру, которая, по наблюдениям современников, была очень противоречивой. В характере Франца перемешались «неумолимая строгость и личная доброта, искренняя забота о благосостоянии подданных и беспощадное подавление любых устремлений к духовной свободе, постоянный страх перед революцией и безразличие к ударам судьбы» (Кайзеры, 350). Внешне спокойного и даже холодного, но на самом деле весьма нервного и не уверенного в себе молодого человека (он грыз ногти до мяса, так что был вынужден, дабы отучиться от этой привычки, какое-то время постоянно ходить в перчатках) в возрасте 24 лет ждало нелегкое испытание: после неожиданной смерти отца (за ним через месяц с небольшим последовала и мать, императрица Мария Людовика) он стал повелителем огромной страны, которая стремительно летела навстречу столкновению с революционной Францией.

20 апреля 1792 г. в ответ на очередной австрийский ультиматум, касавшийся судьбы королевской семьи, Законодательное собрание Франции объявило войну «королю Богемии и Венгрии». Такая формулировка титула была вызвана тем, что, во-первых, Франц еще не был официально избран главой «Священной Римской империи», а во-вторых, в Париже не хотели конфронтации с германскими государствами, которая могла произойти, если бы война была объявлена Францу как немецкому имперскому князю. Однако помешать вступлению в войну Пруссии на стороне «венгерского и чешского короля» эта уловка не смогла. Ровно через пять месяцев войска Франции, где к тому времени пала монархия, праздновали первую крупную победу: 20 сентября им удалось потеснить союзные силы у деревушки Вальми. От этого сражения ведется отсчет эпохи революционных и наполеоновских войн. Первое поражение вымуштрованных пруссаков и опытных австрийцев стало холодным душем для монархической Европы: оказалось, что армия, воюющая за идею, способна побеждать, даже не обладая блестящей выучкой и численным превосходством. 6 ноября французы закрепили успех, разбив австрийцев при Жемаппе. Вскоре Франц II с ужасом выслушал доклад о том, что все южные Нидерланды заняты противником.

В последующие два года военное счастье склонялось то на одну, то на другую сторону. Теснимая со всех сторон, якобинская республика летом 1793 года перешла к новому способу формирования армии: была введена levee en masse – всеобщая воинская повинность; под ружье поставили невиданное количество солдат – более 750 тыс. Все силы государства, подхлестываемого террористической машиной Робеспьера, были брошены на ведение войны. Результаты не замедлили сказаться: к началу 1794 г. французская территория была очищена от войск противника, а затем революционные армии перешли в наступление на всех фронтах. В битве при Флерюсе 23 июня 1794 г. силы коалиции были наголову разбиты. Французы вновь заняли южные, а затем и северные Нидерланды (Голландию). Первая антифранцузская коалиция, старательно сколоченная Англией (в ее состав вошли Австрия, Пруссия, Пьемонт, Голландия, Неаполь, Испания, Португалия и Россия – последняя, впрочем, лишь формально), стала разваливаться.

Положение Австрии в этот период оказалось особенно сложным. Как и в XVIII в., она была вынуждена сражаться с Францией главным образом на английские деньги: собственных средств для ведения продолжительных и дорогостоящих кампаний не хватало. Только в 1794—1797 гг. объем британских субсидий Вене составил более 6 млн. 200 тыс. фунтов. Между тем баланс сил в Европе к началу XIX в. по сравнению с эпохой войн за испанское и австрийское наследства сильно изменился. Во-первых, Франция – впервые после Людовика XIV – вновь достигла такого положения, при котором могла успешно противостоять остальным континентальным державам. Во-вторых, превосходства Великобритании на морях уже было недостаточно для того, чтобы принудить Париж к миру, как это случилось в 1748 и 1763 гг.

Стремительная карьера Наполеона Бонапарта резко снизила шансы Австрии на военный успех. Франц II/I сам не был стратегом, хотя несколько раз появлялся на передовой. Под знаменами императора служили в целом толковые, но не блиставшие талантами генералы, – а для того, чтобы противостоять Наполеону, нужен был военачальник, способный хотя бы отчасти сравниться с ним в полководческом искусстве. Таковым среди австрийских

полководцев был разве что эрцгерцог Карл. Третий сын Леопольда II рос тихим и болезненным мальчиком (он страдал эпилепсией), однако с детства проявлял живой интерес к военному делу. С 1793 г. молодой эрцгерцог участвовал в войнах против Франции. Три года спустя император Франц назначил его главнокомандующим австрийскими войсками на южногерманском фронте. Здесь Карлу удалось не только отразить наступление противника, но и оттеснить его за Рейн. Однако основным театром военных действий к тому времени стала Италия, где австрийцы не смогли ничего противопоставить стремительному продвижению армии Бонапарта. В октябре 1797 г., когда французы, занявшие весь север Италии, вторглись в Штирию и угрожали походом на Вену, Австрии пришлось заключить с Бонапартом, действовавшим практически без консультаций с французским правительством, невыгодный мир в Кампо-Формио. Император смирился с потерей южных Нидерландов и Ломбардии, а также возникновением в Италии нескольких «республик-сестер» – марионеточных государств, являвшихся де-факто французскими протекторатами. Единственным приобретением Австрии стала Венеция. Условия Кампоформийского мира настолько не устраивали Вену, что новое столкновение с Францией становилось лишь вопросом времени.

ХРОНИКА ПОРАЖЕНИЙ:КАМПО-ФОРМИО – АУСТЕРЛИЦ

Уже к 1799 г. сложилась вторая антифранцузская коалиция, членами которой стали Англия, Австрия, Россия, Турция, Неаполь и Португалия. Основное финансовое бремя ведения войны легло, как всегда, на Лондон, в военном же отношении опорой коалиции были русские и австрийские войска. Царь Павел I вызвал из ссылки опального фельдмаршала Суворова, который встал во главе союзной армии в Италии. Поскольку Бонапарт к тому времени увяз в песках Египта, русский полководец стал хозяином положения на итальянском фронте. В течение нескольких месяцев почти все территории, завоеванные два года назад Наполеоном, были потеряны французами. Эрцгерцог Карл, вновь назначенный командовать войсками на юге Германии, тоже теснил противника, хотя его наступление на швейцарском направлении понемногу застопорилось.

Между русскими и австрийцами все чаще возникали противоречия: Суворов предлагал наступать непосредственно на Францию, стратеги из венского гофкригсрата считали это слишком рискованным. Вдобавок их начало беспокоить влияние, которым благодаря своим победам стали пользоваться русские в Италии. Бесконечные ссоры между союзниками привели к тому, что Суворов, брошенный австрийцами, решился на отчаянный шаг – знаменитый переход через Альпы, ставший великолепным, но все же отступлением. Поведение союзников и разгром французами корпуса Римского-Корсакова привели к тому, что эксцентричный Павел I отдал войскам приказ возвращаться домой. В политике Петербурга произошел резкий поворот в сторону сотрудничества и даже союза с Францией. Австрия – во многом по собственной вине – вновь оказалась в изоляции.

К тому времени в Вене разразился политический кризис. Дальновидный эрцгерцог Карл настаивал на том, что громоздкая военная машина монархии, равно как и ее финансы, нуждается в серьезных реформах, без которых успешно противостоять Франции невозможно. Император и его советники опасались Карла, в котором многие в Австрии видели потенциальную замену нерешительному и слишком консервативному Францу. Эрцгерцога принуждали не заниматься политикой и сосредоточиться на чисто военных вопросах. Он не мог согласиться с этим и подал в отставку. Вдобавок в 1800 г. закатилась звезда барона Тугута, определявшего внешнюю политику монархии в первые годы правления императора Франца. Образовался вакуум власти, венский двор погрузился в трясину интриг. Тем временем Наполеон, который вернулся из Египта и совершил в ноябре 1799 г. военный переворот во Франции, в качестве первого консула республики развернул контрнаступление на итальянском фронте.

14 июня 1800 г. основные силы французов и австрийцев сошлись в битве при Маренго. Австрийская армия, обладавшая численным перевесом, начала теснить противника, и ее командующий, старый фельдмаршал Мелас, даже отправил в Вену гонцов с вестью о победе, но вовремя подоспевшая колонна генерала Дезе ударила австрийцам во фланг и тыл, решив исход сражения в пользу Наполеона. Полгода спустя, 3 декабря, генерал Моро, пользовавшийся репутацией лучшего после Бонапарта полководца Франции, нанес австрийцам жестокое поражение у Хохенлиндена в Баварии. Французы вошли в Тироль, безопасность Вены вновь оказалась под угрозой. Война была проиграна.

9 февраля 1801 г. представители Австрии и Франции подписали мирное соглашение в Люневиле. Согласно его условиям, восстанавливались все приобретения Франции, закрепленные за ней в Кампо-Формио; кроме того, французская граница перемещалась к Рейну, мелкие германские князья, потерявшие свои владения на левом берегу этой реки, должны были получить компенсацию за счет правобережных земель. Так начался процесс передела земельных владений в западной и южной Германии, завершившийся окончательным распадом и исчезновением «Священной Римской империи».

Заседания Регенсбургского рейхстага закончились в марте 1803 г. принятием итогового постановления специальной комиссии (Reichsdeputationshauptschluss), согласно которому карта и внутреннее устройство древней империи менялись кардинальным образом. Прежде всего в невиданных до тех пор масштабах проводилась секуляризация церковных владений, число германских князей-епископов сокращалось с 81 до 3! Не менее впечатляющим было лишение 45 из 51 имперского города их статуса. Эти города, как и многие другие мелкие субъекты империи, подлежали медиатизации – переходу из непосредственного подчинения империи в ведение других ее субъектов. Поскольку этот процесс проходил под наблюдением и даже давлением со стороны Франции, неудивительно, Что наибольших территориальных приобретений добились те Германские государства, которые поддерживали с Парижем союзнические или добрососедские отношения – Пруссия, Бавария, Баден и Вюртемберг.