Текст книги "К разговору о Трое (СИ)"

Автор книги: Ярослав Цокало

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

– Не тот отец, который организовал ребенка, а тот – кто довел до ума. Где этот Аполлон был, когда я по интернатурам кочевряжился и от каждого недовольного больного в морду получал? Не говоря уже об их нервных родственниках. Ты мой настоящий отец, Хирон! Сколько там денег должен был Аполлон за мое воспитание? Я заплачу, средств у меня пока хватает.

– Что ты, какие деньги, дружище, – смутился благородный кентавр. – Это я так, к слову. Всего-то два таланта, забудем. Тем более Аполлон сам был моим учителем. Правда, с ним-то в свое время за меня рассчитались...Ладно, оставим.

– Ни фига себе, два таланта! Это же стоимость двух боевых кораблей. Ну и расценки у тебя, Хирон!

– Так я и результат давал! Назови мне, кто еще столько славных международных героев и мастеров воспитал? Назови! Хоть одного. Не можешь? То-то.

– Никто не спорит, ты выдающийся педагог всех времен, но два таланта! Тебе хотя бы раз их кто-нибудь выплатил полностью?

– Конечно. Ясон, например.

– Так ведь он на воспитание тебе себя не сам отдавал. Просто это он в благодарность плюс с золотым руном повезло. А сами заказчики?

– Обычно ограничивались авансом. Еще раз повторю, дружище, я не жалуюсь. Мне на жизнь хватало. Хотя посуди сам: на ваше воспитание я тратил все свое время, которое мог посвятить фундаментальным размышлениям о сутях бытия. Кроме того, вас нужно было кормить, поить, лечить. Все это обходилось мне в приличную драхму. Но хватит о деньгах, дружище, я не люблю этих низменных разговоров. Мне важнее воспитательный процесс.

– Ты, конечно, извини меня, Хирон. Но не кажется ли тебе, что все твои выдающиеся ученики, как бы это сказать, не слишком удались с моральной точки зрения? Один Ясон был более-менее приличным человеком, и тот повесился. Другие твои известные воспитанники, Геракл и Ахилл, выросли какими-то неандертальцами, разве что умеющими играть на арфе. Геракл убил родных детей и детей брата. О твоей смерти я вообще молчу. Ахилл стал банальным мародером. Живет в грехе с Патроклом, кстати, тоже твоим учеником. Еще один твой воспитанник, Орфей, не научился элементарному приличию. Сказали ему старшие: вали отсюда быстрым шагом и не оборачивайся, пока на дорогу не выйдете. Нет, обязательно нужно было на эту свою Эвридику еще в подземном царстве запрыгивать. Правда, мне рассказывали, что теперь он больше на Эвридикиев засматривается. Кого я еще забыл?

– Да, многовато крепкой мужской дружбы, – встрял в разговор заскучавший Оник. – Хотя у нас в школе тоже на эту тему немало интересных случаев было. Как-то раз Менелай Атреевич отправил Елену с Гермионой к матери и устроил грандиозный мальчишник для учащихся...

– Поменьше бы мальчишников устраивал твой идиот Менелай, глядишь, и Елена к Парису не сорвалась, – сердито сказал Асклепий. – Ты чего в разговор встреваешь? Не можешь сидеть молча, иди, погуляй.

– Извините, я больше не буду, – виновато сказал Оник.

– Я понял твою мысль, Асклепий, – медленно сказал Хирон. – Я сам много над этим думал, дружище. Я ведь из-за этого и бессмертие отдал. С другой стороны, жизнь диктует нам свои суровые законы. Геракл, Ахилл, Ясон – все они герои и по-другому вести себя не могут. Иначе они были бы мудрецами или великими врачами, как ты. Орфей – музыкант и ожидать от него умных поступков нечестно по отношению к нему. Патрокл... Хороший парень, но бесхарактерный, полностью под влиянием Ахилла. Может, еще и получится из него толк. Можно и нужно сказать, что все они – не образец для морали. Однако, дружище, ты не можешь не признать, что это великие личности, внесшие немалый вклад в развитие современной Древней Греции. Если бы я воспитал их по-другому, они бы выросли тряпками и слабаками.

– Взять, к примеру, тебя, Асклепий. Ты прекрасный врач, гениальный ученый, душевный человек. Но при этом круглый дурак. Я уже объяснял, почему так считаю. Не обижайся, дружище. Пойми, нет идеальных людей на свете. Какие-то качества всегда будут доминировать над остальными. Я готов помогать тебе, чем смогу. Ты мой ученик и я люблю тебя. Кроме того, земного бессмертия у меня пока нет и погулять по поверхности лишние пару месяцев – это подарок, за который я искренне благодарен тебе, дружище. Показывай, где тут у тебя что.

– Искренне благодарен тебе, Хирон, – начал было Асклепий, но вдруг в кустах зашуршало и из них вывалился всклокоченный человек с безумным взглядом.

– Что случилось, Боткилай? – спросил Асклепий.

– Беда, учитель! Катциса поразило молнией во время лекции на тему "Олимпийские боги: научный вымысел или мифологизированная правда. Версия лучшего ученика Асклепия".

– Он жив?

– В моем сердце он будет жить вечно, но встретиться с ним я смогу разве что в Аиде.

– Это вряд ли, – вмешался Оник. – У тех, кто попадает в Аид не в одной партии, шансов встретиться очень мало.

– Хирон, прошу тебя, вели своему спутнику заткнуться, иначе я верну его туда, откуда взял! – взвыл Асклепий. – Зачем Катцис затеял читать эту дурацкую лекцию? Зачем упомянул мое имя? Я же велел вам не высовываться!

– Он выпил и занесся, – виновато произнес Боткилай. – Сказал, я человек с высшим образованием и имею полное право учить уму-разуму неотесанную деревенщину. Я пытался его остановить, но он физически сильнее меня.

– Удар молнией – это, безо всяких сомнений, сигнал от Зевса, дружище, – произнес Хирон. – Обычно он снисходительно относится к атеистам.

– Если он думает, что таким примитивным способом сможет запугать меня, то ошибается! – запальчиво воскликнул Асклепий. – Боткилай, никто не догадался, что вы с Катцисом знакомы?

– Нет, великий Асклепий. Я изображал незнакомца, который хотел остановить дерзкого еретика.

– Ладно, полчаса на сборы! Отправляемся туда, где богам будет найти нас сложнее всего. На Троянскую войну!

XII

Рейсовый корабль «Малея-Троящина» уверенно двигался к пункту назначения. Перед началом путешествия друзья разработали легенду. Асклепий взял себе имя Агробий, похудевший Хирон стал Ксироном, Боткилай – Амосием. Онезимос не стал ничего выдумывать и назвался по-старому Оником. После попадания в другое тело узнать его было невозможно, а имя популярное. Агробий ехал как врач, Ксирон с Амосием числились учениками, Оник – чернорабочим.

В общение с другими пассажирами доктора почти не вступали. Тем не менее, за короткое время Хирону пришлось дважды подраться с каким-то бесноватым мужиком, оказавшимся двоюродным братом их старого знакомого Папазогласа. Сначала тот долго присматривался к кентавру, но молчал. Первый конфликт произошел после того, как Хирон процитировал своего знаменитого соплеменника Суворого. Мудрец стоял у борта, любовался достопримечательностями и, от переизбытка чувств, продекламировал: "Помилуй боги, мы – греки! Какой восторг! Мы греки и поэтому мы победим!".

– Какой ты к дьяволу грек, лошадиная жопа! – вскричал неистовый кузен Папазогласа и бросился на кентавра с кулаками. Хирон был мирным философом, но как-никак когда-то тренировал знаменитых героев. Он одним ударом вырубил задиру, после чего с достоинством удалился.

– Ты чего на нашего Ксирона накинулся? – спросил пострадавшего Оник, приведя его в чувство.

– Ненавижу кентавров! – зло процедил Папазогласов родственник. – От них все зло по Элладе.

– Так ты, оказывается, расист, – сказал Оник. – Вот уж не думал, что в наше просвещенное время такие существуют. Ты, может, еще и к однополой дружбе негативно относишься?

– Ты не думай, я человек широких взглядов. И кентавров не люблю не потому, что у них ноги, задница и все остальное ниже пояса – лошадиное. Это семейное. Мой предок дружил с этим самым Суворым. Он разговаривал исключительно его цитатами и заставлял учить их своих сыновей, которые естественно возненавидели все кентаврийское. С тех пор в нашем роду эта ненависть заложена генетически. Пока кентавр молчит или разговаривает нормально, я еще могу сдерживаться. Но стоит ему только процитировать проклятого Суворого, пелена гнева сразу застилает мне глаза. Какого Гермеса этот кентавр вообще на войну прется? Его же сородичей почти всех домой отправили.

– Ксирон – помощник нашего замечательного врача Агробия и сам прекрасный эскулап, – объяснил Оник. – Он едет жизни воинские спасать, а ты на него с кулаками. Стыдно, товарищ!

Во второй раз представитель рода Папазогласов бросился на Хирона, когда тот громко и назидательно сообщил Амосию, что теория без практики – это утопия, а практика без теории – смекалка. Очередной нокаут стал не единственным разочарованиям забияки. За повышенную агрессию его высадили на ближайшем частном острове, владельцем которого был знаменитый циклоп Полифем. Что стало с неукротимым задирой дальше, история умалчивает. Остается надеяться, что ему повезло, и циклоп Полифем не был поклонником афоризмов Суворого.

Пока врачи вели свои хитроумные беседы, Оник скучал без дела. Единственным его развлечением стали беседы со знаменитым поэтом Фландереем, который писал о войне поэму. Почтенный стихотворец ехал к Трое, чтобы увидеть все своими глазами. Общение с поклонниками он любил.

– А как вам такое? – спрашивал Фландерей Оника и других молодых балбесов, проявивших любознательность к литературным чтениям ввиду полного отсутствия нормального досуга.

– Так лишь на битву построились оба народа с вождями,

Трои сыны устремляются, с говором, с криком, как птицы:

Крик таков журавлей раздается под небом высоким,

Если, избегнув и зимних бурь, и дождей бесконечных,

С криком стадами летят через быстрый поток Океана,

Бранью грозя и убийством мужам малорослым, пигмеям,

С яростью страшной на коих с воздушных высот нападают.

Но подходили в безмолвии, боем дыша, аргивяне,

Духом единым пылая – стоять одному за другого.

– Красиво, – подумав, сказал Оник. – Но где рифма?

– Какая тебе еще рифма нужна, щенок? Ты что же не слышишь, что речь плывет как тучка в ветреный день: быстро, грациозно и при этом сполна демонстрируя всю свою грозную красу. А тебе лишь бы примитивное звучание: Гера – для Зевса мегера, Афина – с дельфином, Афродита – пеной омыта.

– Посейдон – властелин дон, Аид – мертвых теребит, Деметра – командует ветром...– радостно подхватил Оник.

– Погоди, балаболка! Каких таких дон властелин Посейдон?

– Известно, морских и океанских.

– Правильно говорить доньев, деревня! Аид понятно, но каким-таким ветром командует Деметра? Может, Бореем или Зефиром? Я думаю, они сильно удивятся этой новости. Ты даже примитивно рифмовать не умеешь, а берешься оценивать произведения высшего класса. Твое мнение мне неинтересно, что скажут остальные?

– Непревзойденно, феерично, блистательно, гениально! – окружившие Фландерея льстецы хорошо помнили, кто угощает их вином. Оника быстро оттерли. Зашел разговор о молодых перспективных поэтах.

– Дальше всех, я думаю, Гомер пойдет, слабовидящий, – сказал один из лоботрясов, немного разбиравшийся в современном древнегреческом искусстве.

– Этот глухой тетерев? – удивился Фландерей. – Из уважения к физическим недостаткам я не стану ничего говорить о его никчемности как поэта. Но это просто смешно – называть Гомера перспективным. Он, по-моему, всего на несколько лет меня младше. Мне приходилось его слушать, но, честно скажу, это было тягостное выступление. Ни юмора, ни сатиры, ни по-настоящему яркого пафоса. Что-то умеет, но в целом – середняк!

– Все-таки у него есть и неплохие вещи, – продолжал упорствовать молодой литературовед. – У меня дядя работает в Афинской библиотеке, я кое-что читал.

– Да этот Гомер и писать не умеет, – расхохотался Фландерей. – Может, какой-то действительно хороший поэт, смеха ради, свои стихи его именем подписал.

– Может быть, – кротко согласился молодой человек, тоже любивший вино больше стремления во что бы то ни стало доказать свою правоту.

– А кто, по-вашему, самый перспективный поэт? Кроме вас, конечно, – снова подал голос Оник, которому надоело болтаться на втором плане.

– Ивик интересно пишет, Гесиод, Мосх неплохо закручивает. Естественно, я говорю только о простых смертных. До произведений родственников богов, не говоря уже об олимпийцах-небожителям, всем нашим современникам, как Авгиевым конюшням до стандартов санитарно-эпидемиологической службы. Что касается вашего покорного слуги, то я не люблю сам себя оценивать. Мне достаточно того, что я единственный на сегодняшний день человек, получивший две похвальных грамоты и кубок из рук самого Аполлона.

– А что вы думаете о нынешней войне? Можно было ее избежать или, хотя бы, быстрее закончить? – спросил кто-то из молодежи.

– Что, пацан, воевать боишься? – засмеялся Фландерей. – Хотел бы всю жизнь искусствами заниматься, вино пить, пастушек теребить и крови людской никогда не проливать? Многие хотят, но современный мужчина обязан повоевать хотя бы на одной войне. Какой ты к чертовой матери древний грек, если голой жопой ежа напугать не можешь. Мы этих троянцев всю жизнь в кулаке держали, и впредь будем держать! Даже если бы Елену никто не крал, все равно давно настала пора показать им, кто есть кто в античном мире. Троянцы – это язва на печени нашей великой цивилизации! Я их презираю! Избежать войны, ха! Чистеньким хотите остаться, юноша? Не выйдет! Если боитесь крови, лучше сразу прыгайте за борт. Война до победного конца, и баста!

– А вы, наверное, во многих сражениях поучаствовали? – с уважением спросил кто-то из окружающих.

– А то как же. Мечом и копьем я орудую не хуже других. Но все военачальники, под началом которых мне посчастливилось служить, говорили, что мой меткий глагол бьет по врагу намного мощнее тяжелых орудий.

– Глаголом и я драться могу, – шепнул Онику юноша, высмеянный Фландереем. – Даже существительным так вдарить умею, что уши вянут. Сдается мне, этот старый хрыч тяжелее запятых ничего в жизни не поднимал, а хвалится так, куда там Гераклу.

– Когда молодой человек уклоняется от войны – это страшно, – продолжал разглагольствовать великий поэт. – Когда мне говорят, что не хотят воевать, потому что против бессмысленного убийства, я всегда отвечаю: "Все против бессмысленного убийства, но причем здесь война?" На войне все осмысленно и рационально. Ты убиваешь, чтобы не убили тебя и твоих товарищей. Если ты не будешь этого делать, убьют тебя, что полбеды. Гораздо страшнее, что могут пострадать твои соратники, причем не только находящиеся рядом. Если порядок рухнет в одном месте, велика вероятность, что будет проиграна вся битва.

– Вы скажете, что по такой логике дезертиры лучше пацифистов, явившихся в войско. Они скрываются, но никого не подводят в сражении. Такое утверждение является не более чем подлейшей казуистикой! Получается, дезертир – борец за мир? Нет, нет и еще раз никогда! Дезертиры – это люди без чести и достоинства, заслуживающие отлова и отправления на передовую в качестве пушечного мяса. Таких людей я презираю и всячески клеймлю в своих произведениях! Но что-то мы заболтались, друзья. Смотрите, вот уже пристань. Сдается мне, я здесь уже когда-то бывал. Странно, в этих краях я раньше останавливался только в Трое, еще до войны, когда меня пригласили на литературный вечер. Посейдоном по Солнцу, это же и есть Троя! Капитан, разворачивай судно! Мы не туда попали.

– Поздно! – послышался полный отчаянья голос капитана. – Я перед прибытием лег немного отдохнуть, доверив завершающий отрезок помощникам, а они нас всех предали!

– Неправда! – закричал с другой стороны корабля первый помощник. – Вы сами указали нам этот маршрут, а теперь возлагаете всю вину на нас. Лично я раньше в этих краях никогда не плавал. Я эту Трою в глаза никогда не видел.

– Какая разница! – закричали все присутствующие едва ли не в один голос. – Разворачивайтесь!

– Поздно, – обреченно произнес первый помощник. – Мы уже пришвартовались к берегу, а троянцы взяли нас под прицел.

– Остается одно, – громко сказал мудрый Хирон. – Сказать, что мы осознанно сдались в плен, чтобы воевать на их стороне.

– Ни за что! – мужественно воскликнул великолепный Фландерей. – К тому же они нам не поверят.

– Поверят, если будем единогласны. В общем, сдаемся в плен и говорим, что все мы разочарованы в Агамемноне и Менелае. Дальше действуем по обстоятельствам. Все согласны?

– Согласны! – прозвучал дружный ответ.

– Поступайте, как знаете! – крикнул капитан. – Лично я человек чести и не могу позволить себе жить после такой ужасающей ошибки.

С этими словами капитан попытался застрелиться из пращи, но, к счастью, удар оказался не слишком сильным. Незадачливого самоубийцу быстро скрутили, качественно оглушили и выбросили за борт, чтобы паникер не выдал всех врагу. Через некоторое время делегация троянцев, возглавляемая Энеем, поднялась на борт. Незадачливые древние греки выстроились в ряд. Помощник, превратившийся в капитана, обратился к троянскому герою и рассказал придуманную Хироном легенду.

– Да, да, да, – сказал Эней. – Вы уже третий корабль за последние пять лет, который к нам так приходит. С одной стороны, причалы совсем непохожие. Тут и место только для одного корабля, и сразу видны стены Трои с бойницами. Казалось бы, ошибиться невозможно. С другой стороны, ваши предшественники тоже говорили, что добровольно приплыли, а потом начинали пакостить. Так что веры вам никакой, уж извините. Убивать всех мы, конечно, не станем. Рабы и квалифицированные специалисты нам нужны, но только при условии, что это будут хорошие рабочие люди. Хитрозадых проныр у нас и без вас хватает. Есть здесь такие?

– Есть! – решительно шагнул вперед Асклепий, скрывающий под псевдонимом Агробий. – Я с моими помощниками, кентавром Ксироном, Амосием и Оником являемся высококвалифицированными врачами. Нам в принципе все равно, чьи жизни спасать – древнегреческие или троянские. Наш долг – помогать любому страждущему!

– Жалкие предатели, – презрительно прошипел Фландерей, – ради своей жалкой жизни готовые сотрудничать с оккупантами.

– А ты, мужественный старик, какими обладаешь талантами? Ба, да это же популярный поэт Фландерей! Какими судьбами? Наш мэр Приам очень любит ваши произведения. Говорит, если бы все древние греки читали Фландерея, так это была бы культурная нация. Думаю, Приам вам обрадуется.

– Приам Лаомедонтович очень достойный человек, – нерешительно промолвил Фландерей. – Если бы все троянцы были как он, и войны никакой не было бы. Проклятые войны – вечный тормоз на пути человечества к миру! С удовольствием с ним пообщаюсь.

Разбив пленников на группы согласно их новому социальному статусу, троянцы повели древних греков в осажденный город...

XIII

Уже три дня наши герои трудились не покладая рук, восстанавливая раненых троянцев. Общительному Онику удалось выяснить, что произошло на войне за время его вынужденного отсутствия. Главным источником информации стал известный воин Фокис, подлечивающийся в госпитале после боя.

– Скажи, можно ли верить обещаниям богов, юный древний грек? – риторически вопрошал Фокис. – Смотри. Сначала Зевс передает нашим руководителям, что боги больше не будут вмешиваться, и предрекает, что троянцы точно победят. Естественно, мы сразу рванули в греческий стан. Завязалась битва, в которой мы полностью доминировали, но вдруг подлый Аякс проломил Гектору череп камнем. Не Ахилл, заметь, а всего-навсего Аякс! Очевидно же, что ему помог кто-то из богов. Спасибо, на первых порах Зевс проявил справедливость и велел Аполлону восстановить нашего лидера.

– Дальше все шло, как по маслу. Атакуем, убиваем, обогащаемся – стандартная схема. Победа близка! Вдруг, откуда не возьмись – пьяный Патрокл в доспехах Ахилла. Я так думаю, он набросил на себя первое, что под руку попалось, чтобы в магазин сбегать, а тут мы появились. Большинство из нас ни Патрокла, ни Ахилла в глаза не видели, ну, и решили судьбу не искушать. Начали организованно отступать – он за нами. Стоять, кричит. Так до наших стен и добежали, пока Гектор, наконец, его не угомонил. Спасибо, справедливый Аполлон снова помог. Мы думаем, Ахилл повержен – теперь победа точно за нами. Не соврал Зевс.

– Ан, нет! На следующий день Ахилл, облаченный в новенькие доспехи от Гефеста (не будет вмешательства богов, да, Зевс?), во главе войска тут как тут. Сколько у вас вообще людей? Убиваем вас, убиваем, а вы все новых подвозите. Началась схватка, и великий Гектор гибнет окончательно. Во, думаю, дела. Устроили мы перемирие, чтобы мертвых схоронить. Я думаю, какое к черту перемирие, раз нашего главного убили, а словам Зевса веры уже никакой нет. Нет, оказывается, все только началось! Парису удалось подстрелить Ахилла божественной стрелой, а Аякс покончил с собой, разозленный тем, что доспехи Гефеста отдали Одиссею. По оставшимся героям мы явно доминируем, исход войны очевиден, но я не верю, что боги снова не начнут интригу вносить. Хотя самое время окончательно посеять гречку. Да ты не бойся. Будешь нормально себя вести – никто тебя не тронет. Продолжишь по-прежнему горшки настоящим воинам менять. Ладно, пока свободен. Я спать хочу.

Оник отправился к Асклепию и Хирону, чтобы рассказать новости, но по дороге встретил взволнованного Фландерея.

– Слышь, пацан, – обратился к Онику старый поэт. – Филоктет-то наш Париса подстрелил.

– Насмерть? – не поверил парень.

– Еще как насмерть! Пока, конечно, не насмерть, но сейчас его к вам принесут. Вы уж постарайтесь, чтобы Елена гражданской вдовой осталась. Наши-то уже почти всех главных троянцев перебили. Приаму ничего не останется, кроме как заключать мирное соглашение.

Кстати, врачебная деятельность Асклепия оказалась куда менее успешной, чем ожидал Оник. Юноша думал, что прославленный лекарь начнет оживлять людей пачками, но не тут-то было. Статистика легендарного эскулапа оказалась средней даже по меркам этой заштатной больницы. Недоумение рассеял Хирон, объяснивший наивному парню, что Асклепий нарочно снижает показатели. В противном случае, на него сразу бы обратил внимание Зевс, от которого они прячутся. Слишком лихо недолечивать врагов-троянцев тоже не стоило, так как их родственники и друзья могли разгневаться. Пришлось выбрать золотую середину: легкораненых вылечивать, а остальных пускать на самотек. Наконец, на носилках принесли Париса.

– Ай, какое несчастье! – запричитал Асклепий, который, как мы помним, скрывался под именем Агробий. – Но почему именно ко мне? Есть же намного более успешные врачи, к тому же чистые троянцы. А я, Агробий, варяг и могу напортачить.

– Хватит придуриваться, Асклепий! – жестко вымолвил присутствующий при разговоре Эней. – Думаешь, мы тебя не узнали. Агробий, твою мать! Хоть бы с псевдонимом постарался. Мы же знаем, что ты можешь даже мертвых оживлять. Давай работай!

– Поздно, – спокойно сказал Асклепий, аккуратно кладя безжизненную руку Париса. – Иногда чудеса случаются, но здесь не тот случай. Стрела Геракла заставила покинуть сей мир даже великого и бессмертного Хирона, а Парис, к моему великому сожалению, далеко не богатырь.

– Как и твой сын, Махаон, которого в этом же бою убил Еврипил. Чего побледнел? Неприятно? Я бы не стал сообщать, но это тебе за твою хитреватость. Ладно, несите Париса к главврачу, может, еще что-то успеют. А ты, Асклепий, вместе со своими друзьями посидите пока в темнице. Не беспокойтесь, это ненадолго – Приам вряд ли станет мучить вас слишком долгим ожиданием казни. Такие "чудо врачи" нам не нужны.

Хирона, Асклепия и Оника отводят в подземелье. Боткилая разгорячившийся Эней убивает на месте, как загораживающего проход перед носилками Париса. К своему изумлению, друзья видят в тюрьме и поэта Фландерея, к которому так уважительно относился царь Приам.

– А вы как здесь? – спросил Оник стихотворца.

– Из-за своего неумения говорить неправду, – буркнул старик. – Я ведь всегда говорил, что я древний грек и презираю троянцев.

– Что самому Приаму так и сказал, дружище? – недоверчиво поинтересовался кентавр Хирон.

– А ты думал! Я, в отличие от вас, своей гражданской позиции никогда не скрывал. Погодите, вот придут наши и поинтересуются, кто как себя вел. Вам, коллаборантам, в любом случае смерть и позор, а меня либо освободят, либо восславят в песнях.

– Ничего себе! – присвистнул Оник. – Значит, стишки перед вражеским царем читать – это нормально и патриотично. Не думаю, что Гомер опустился бы до такого.

– Ты, щенок, меня своим Гомером не дразни! Я, хоть и старый, но такого сопляка, как ты, в любом состоянии уделаю.

– Заткнулся бы ты уже, дружище, – сказал Хирон. – Чего ты к нам прицепился? Когда наши придут, там разберемся, кто есть кто. А станешь надоедать, сейчас в углу вон там ляжешь и будешь сны смотреть.

– Это ты говоришь мне, Фландерею, худой лошак? Я твою маму ослицу кнутом по харе хлестал, пока ты еще в проекте...

– Ну, зачем же так, Хирон? – досадливо сказал Асклепий. – Старикан, конечно, выжил из ума от страха и хамил, но зачем копытом? Ты ему, наверное, череп проломил? Оник, погляди.

– Мертвее не бывает, – подтвердил Оник. – Вот еще рукописи какие-то при нем. Наверное, поэма о войне, которой он хвастался.

– Читал я этого Фландерея, – буркнул Хирон, который, будучи по природе добряком, очень не любил подобных инцидентов. – Плагиатор и конъюнктурщик.

– Все равно я попробую этот текст кому-нибудь загнать, если не возражаете. По-моему, красиво:

– Нестору так, возражая, ответствовал царь Агамемнон:

– "Старец! ты правду сказал, и разумен совет твой; но этот

– Гордый всегда перед всеми себя одного выставляет,

– Всеми господствует, всем управляет как царь самовластный,

– Хочет для всех быть законом, который никем здесь не признан.

– Если искусно владеть он копьем научён от бессмертных,

– Вправе ль за то раздражать здесь людей оскорбительным словом?"

– Не сотрясай воздух, дружище, и без того дышать нечем.

– Чего тут у вас происходит? – заглянул в помещение стражник. – Вот вы здесь черепа друг другу крошите, стихами развлекаетесь и даже не знаете, что ваши греки сдались!

– Не может быть, дружище! – воскликнул Хирон.

– Может, может! Уже и лагерь сожгли, и на кораблях отплыли. Более того, подарок городу сделали – огромного деревянного коня. Говорят, чтобы откупиться от каких-то грехов. Наши уже и городские стены разбирают, чтобы влез. Я, честно говоря, всегда считал греков жлобами, готовых и за шахматного коня удавиться. А тут такую громадину дарят! Наверное, нужно было вам хорошо под зад надавать, чтобы вы хоть немного на людей стали похожи. Интересно, что там внутри. Жаль товарищ ваш этот патриотичный не дожил. Порадовался бы старик. Ладно, меня пару часов не будет – нужно-таки посмотреть, что там нам надарили, а то расхватают все. Стены и двери здесь крепкие, так что бежать и не пытайтесь. А чего вы не радуетесь? Так бы вас точно казнили, а сейчас, может, и амнистию объявят...

XIV

Стражник, обещавший вернуться через пару часов, не приходил уже два дня. Оголодавшие пленники не то чтобы волновались, но нервничали. Отсутствие еды они, как мужественные люди, еще могли перетерпеть. Гораздо худшим испытанием был запах, исходящий от тела великого поэта Фландерея.

– Наверное, куш оказался столь большим, что этот стражник сразу службу бросил, – предположил Оник.

– Тогда кто-то все равно бы нас посетил за это время, дружище, – ответил мудрый кентавр Хирон. – Здесь дело в другом. Возможно, хитроумный Одиссей придумал какую-то уловку и сейчас идет большое сражение. Асклепий, а ты как думаешь? Хватит постоянно молчать. Я понимаю, погиб твой сын, но такие уж нынче времена.

Внезапно дверь распахнулась. На пороге стоял мужественный Менелай, его денщик Писистрат и еще несколько незнакомых Онику воинов.

– Кто здесь у нас? – вскричал Менелай. – Вы предатели-греки или оппозиционеры-троянцы? В последнем случае радуйтесь: мы даруем вам свободу и чины. Писистрат, что там у них в документах написано? Отзывайтесь на имена.

– Все греки. Врач Агробий. Кентавр Ксирон. Помощник Оник. А вот тот лежащий старик, вероятно, великий поэт Фландерей. Убит ударом копыта.

– Ясно. Значит, ты, подлый кентавр не просто предал свою родину, а и убил солнце древнегреческой поэзии. С тобой мне все ясно. За что их посадили, Писистрат?

– Лекарь не смог спасти Париса. Остальных – к нему в нагрузку. Поэта – за патриотизм.

– О боги, почему вы столь несправедливы!? Вначале всегда забираете лучших! Великий честный поэт погибает в расцвете сил, а подлые коллаборанты еще могут ожидать суда. Подлый кентавр, за что ты убил гения?

– Никакой он не гений, дружище. Обычный конъюнктурщик, который вовремя понял, что патриотизм всегда хорошо оплачивается. Если бы ты интересовался поэзией, ты бы это знал. Оник, отдай им найденные рукописи.

– Это Фландерея? Позвольте взглянуть, – внезапно вышел из толпы воинов пожилой мужчина с пышной кучерявой бородой.

– А тебе зачем, ты же ни хрена не видишь! – громко захохотал Менелай и остальные греки.

– Ничего, ничего, я на ощупь, – смущенно улыбнулся старик, засовывая рукописи за пазуху.

– Ладно, валяй, все равно эти стишки никому, кроме вас, литераторов, неинтересны. Только когда будешь публиковать, не забудь указать, что это посмертная рукопись великого Фландерея. Я обязательно проверю. Вернемся к нашим баранам. Как вы все здесь оказались?

– Корабль, который вез нас к вам, причалил к Троянскому порту. Нам не оставалось ничего другого, как сдаться.

– Ага. Коварный Посейдон вас подставил. Даже если это так, ты не должен был тратить свое благородное искусство на помощь врагу. Будешь казнен вместе с кентавром. Остается пацан? Очень уж имя у тебя хорошее. Моего убитого денщика так звали. Прекрасный был парень, тебе не чета. Взять что ли тебя к себе в рабы, в память о нем? Ты почему с троянцами сотрудничал?

– А что мне оставалось? Мы ничего плохого не делали, даже статистику выздоровлений специально ухудшали, чтобы нашим помочь, – ответил Оник.

– Все вы так говорите. Ладно, забыли. Будешь только глаза мозолить – оставайся уж со своими дружками до конца. И этого казнить.

– Погоди, великий Менелай! – поднял руку кентавр. – Ты ведь не хочешь вызвать гнев самого Зевса? Так вот, на самом деле, я знаменитый кентавр Хирон, а это мой ученик – не менее знаменитый врач Асклепий, о котором ты не мог не слышать, дружище. Мы действительно ехали к вам на помощь, но капитан привел корабль к Трое.

– Я, конечно, не гений, но и не такой дурак, которым меня пытаются выставить историки. Если про Асклепия еще можно поверить, то про кентавра Хирона все знают, что он давно находится в Аиде. К тому же, ты похож на него, как моя жена Елена на Геракла. Глянь на себя, ты же полный дохляк. Я Хирона лично знал. Это был крепкий мужик, способный любому бока намять.