Текст книги "К разговору о Трое (СИ)"

Автор книги: Ярослав Цокало

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

Цокало Ярослав Анатольевич
К разговору о Трое

К разговору о Трое

Краткое предисловие: Рукопись была обнаружена в 2018 году в подвалах разрушенной «хрущевки». Учитывая, что здание возвели еще в середине прошлого столетия, а в списке жильцов числился как минимум один видный научный деятель, не исключено, что текст имеет серьезную историческую ценность. Рекомендуется к прочтению специалистам и школьникам, хотя бы немного знакомым с древнегреческой мифологией.

I

– Гракакас?

– Я!

– Задентор?

– Я!

– Маврадаки?

– Я!

– Штопоропулос?

– Я!

– Расчет окончен. Вольно! Можете встать с корточек. Отряхнуть щиты! Меня зовут Клоний, я ваш старший инструктор по боевой подготовке. Начиная с этого момента, вы будете говорить только тогда, когда к вам обращаются. Ты меня понял, рядовой? Почему не отвечаешь?

– Великодушно простите, достопочтимый Клоний, но вы обратились ко мне: рядовой, тогда как меня зовут Маврадаки.

– Остряк, значит. Афинянин? Наверняка, афинянин. Трудно тебе придется в армии, афинянин. Здесь таких шутников не любят. Мы уже девять лет воюем с Троей, потеряли уйму ребят. И знаешь, кто в каждом сражении погибал в первую очередь? Правильно, Маврадаки, афиняне. Столичные снобы, вышколенные в философских диспутах и утонченных застольях, но совершенно неподготовленные к суровому мужскому бою. Так вот, мой ненадолго приобретенный афинский друг...

– Еще раз прошу великодушно меня извинить, многомудрый Клоний, но я вовсе не афинянин. Я из Родоса.

– Так ты деревенщина, не умеющая дослушать командира! Я почему-то сразу так и подумал. Знаешь, кто раздражает меня в этой жизни больше, чем столичные снобы, Маврадаки? Правильно, тупые землепашцы, не отличающие арфу от амфоры! Тебе понятно это, ты, тупое производное жопы родосского колосса? Можешь не отвечать. Значит так, девчонки. Если вы переживете курс ахейского бойца, если сумеете выйти из моей учебки, сохранив все конечности, умение членораздельно говорить и природный цвет волос, то превратитесь в настоящие машины смерти. Вы не будете хотеть в этой жизни ничего, кроме убивать! Тогда я искренне скажу вам: "Здорово, братцы"! Но до того момента – вы никто! Вы – глина в моих геройских руках, из которой я вылеплю либо качественные кувшины с крепчайшим боевым вином, либо ночные горшки, в которых может содержаться только, сами знаете что. А знаете, что я делаю с ночными горшками, когда они мне на хрен не сдались? Я разбиваю их вдребезги! Я строг, но я справедлив. У меня здесь нет расовой дискриминации: мне одинаково насрать на то, хитрожопый афинянин ты или тупорылый родоссец, жадный торгаш микенец или одноклеточный спартанец.

– Это чего ты там, беотиец вонючий, про спартанцев вякаешь?

– Здравия желаю, Менелай Атреевич! Равняйсь!

– Вольно. Эх, Клоний, Клоний. Лихой ты вояка, а от национальных предрассудков никак избавиться не можешь. Гляди, если узнаю, что ты моих земляков гнобишь – переведу в санитары к Махаону. Ты меня знаешь.

– Что вы, Менелей Атреевич, просто учу молодежь уму-разуму. Вот, поглядите, наши новобранцы. Орлы! Внешне, правда, пока неказисты, но это ничего. Подкормим, натренируем. Моя система подготовки, которую вы, Менелай Атреевич, сами неоднократно хвалили, осечек не дает.

– Система-то хорошая, только почему у тебя на выходе треть воинов теряется?

– Естественный отбор. Как говорил, учитель моего прадеда, кентавр Суворый: тяжело в учении, но в бою намного хуже. Там потери могут и ста процентов достигать.

– Хватит, опять завел волынку про этого своего Суворого. Ты мне лучше скажи, спартанцы у тебя тут присутствуют?

– Я пока еще только знакомлюсь с личным составом, но сейчас выясним. Эй, троечники, среди вас спартанцы есть?

– Так точно, командир Клоний, я коренной спартанец, – браво отозвался из строя некрасивый по древнегреческим меркам юноша среднего роста и сложения.

– Имя?

– Онезимос!

– Оник, ты? – внезапно воскликнул Менелай, близоруко всматриваясь в строй.

– Так точно, Менелай Атреевич, я! Вам привет от Гермионы Менелаевны.

– Как ты здесь оказался? Ты ж еще малой совсем.

– Никак нет! Во время поездки отметили на корабле мою двадцатую луну.

– Да иди ты! Тебе же сколько было? Десять, двенадцать? Мы здесь девять лет сидим... К двенадцати прибавить девять, это получится... Десять плюс девять, два в уме... Или нет, два по десять, один в уме... Да, где-то так и получается. Ты гляди, как время летит. А Гермионе, значит... Было ей тогда девять или десять, а, может, восемь... Прибавить девять... Девять плюс девять – это, будем считать, десять плюс девять минус один... Или нет, проще так, две десятки минус две единицы... Да, взрослая уже девка совсем. К ней там никто еще не сватается?

– Не могу знать, Менелай Атреевич, я ведь с царевнами запросто не общаюсь! Просто подумал, что вам будет приятно от дочери привет получить.

– Ха-ха! Узнаю проныру Оника! Угадал я тогда, что велел тебя со скалы не бросать. Некрасивый, ходить не умеет, разговаривать не умеет, вечно жрать просит! Я им: так ему ж года еще нет. Они мне: неважно, отец неизвестно кто, а мать, наоборот, так известна, что лучше бы была неизвестна. Я им: с таким подходом у нас в Спарте через десять лет никого младше десяти лет не останется. И отстоял тебя! И не ошибся! Рожа им твоя, видите ли, некрасивой показалась. У самих такие шнобели, что соплей могут змею перешибить, а туда же, жюри конкурса красоты из себя корчат. Вот что, Клоний, ты меня, конечно, извини, но этого бойца я у тебя конфискую. Мне как раз толковый денщик требуется. Не возражаешь, надеюсь?

– Конечно, нет, Менелай Атреевич! Буду только рад, что на одного барана меньше нервов тратить доведется, но ведь... Мы же с вами насчет кандидатуры денщика разговаривали. Мой племянник, Клониус...

– Говорил я с твоим Клониусом. Ты по сравнению с ним – образец толерантности и воспитанности. Извини, но земляка, тем более сироту, я пристроить обязан. За мной, Оник. Пока, Клоний. Бывайте, бойцы!

– Слава братьям Менелаю и Агамемнону, благодаря которым мы здесь!

II

Менелай с Онезимосом подошли к роскошной палатке, у входа в которую стояли два дюжих воина с массивными щитами и длинными копьями.

– Здорово, орлы! – поприветствовал Менелай стражников. – Охраняете?

– Так точно, Менелай Атреевич, стережем!

– Молодцы! Никто не приходил?

– Никак нет! Внутри только ваш денщик Писистрат.

– Ясно. Знакомьтесь, это мой новый денщик – Онезимос. Смотри, Оник, это Аргос, это Линос. Линос, а ты чего без шлема? Совсем оборзели? Куда разводящий смотрел? Так! Повелеваю, сбросить этого троянского шпиона со скалы конем вниз! А тебе, Линос, объявляю выговор в форме повешенья до неполного удушенья.

– Прошу великодушно выслушать, Менелай Атреевич. Мой шлем проломлен во вчерашнем вечернем бою. Я отдал его в починку кузнецу Гефестивалису, он обещал сделать до среды, хотя я сомневаюсь. Очень уж бойко он шутил. Недели две, как минимум. Вы же знаете, что на мою голову стандартный шлем не лезет – вы когда-то сами проверяли.

– Да, помню, башка у тебя церберская. А разводящий что сказал?

– Достопочтенный Профой сказал, что ему все равно.

– Точно, у нас же разводящий Профой. Этот дурак меня не терпит с тех пор, как Елена ему отказала, справедливо отдав предпочтение вашему покорному начальнику. Да и кто меня с тех пор терпит? Если бы знать, что так все получится, лучше бы и не женится, но если бы да кабы, – пояснил Менелай Онезимосу. – И наказать нельзя: скажут, Менелай от ревности помешался и конкурентов устраняет. Живу, как между Сциллой и Харибдой. Там троянцы – здесь, в кого не плюнь, обидчивый герой или просто родственник бога. Ладно, Линос, стой без шлема, но не ругайся, если Прометеев орел тебе на голову насрет. Ха-ха! Шучу. Благодарю за службу, сынки!

– Смерть Трое!

Менелай с Онезимосом вошли внутрь. Их глазам открылась любопытная картина: на полу, устланном лавровыми венками, возлежал пухлый усатый молодец и дул в амфору. По виду Менелая, Оник понял, что это еще не рассчитанный денщик Писистрат.

– Ты что же это творишь, засранец! Думаешь, раз земляк, так и будешь всю жизнь на мне лозой висеть. Но лоза вино дает, а ты его только впитываешь! Кто дал тебе право на моих венках возлежать! Это олимпийские награды, а ты по ним своим жирным задом елозишь! Все! Пошел вон! Скажи Профою, что я перевел тебя в санитары к Махаону. Чтобы с этого момента я тебя видел только издали и только усердно работающим!

Судя по отсутствию какой-либо серьезной реакции со стороны Писистрата, Оник понял, что такой разнос тому не в новинку. Лениво приподнявшись, он сделал легкий кивок в сторону Менелая, что, по всей видимости, означало высшую степень почтительности.

– Прошу прощения, что не встаю, дорогой Менелай Атреевич, – произнес Писистрат слабым дрожащим голосом, – но силы совсем оставили меня. Вы же знаете, как я вас уважаю, и как вас любит моя бабушка, ваша бывшая няня Агапиевна. Только вчера я получил от нее весточку. Старушка сообщает, что совсем плоха, но не боится Аида, так как знает, что вы за мной присматриваете. Вспоминала с умилением, как вы у нее маленьким постоянно кружку просили, и пить вместе с собой заставляли. А лежу я, потому что во время вчерашнего боя, пока вы крепко спали, изнервничавшись в его предвкушении, подлый троянец пытался влезть в нашу палатку. Мне пришлось вступить с ним в неравный бой. Вы же знаете, я больше по философии. Но я отразил натиск коварного врага и сразу же отправился к Махаону, чтобы зафиксировать побои.

– Осмотр затянулся до утра. Когда я вернулся, вас уже не было. Изнеможенный, я решил немного передохнуть, благо кто-то рассыпал по полу эти манящие венки. О горе мне, я не обратил внимания на то, что это ваши славные призы! Рядом стояла пустая амфора, и я решил немного в нее подуть, чтобы отвлечься от боли. Вот, собственно, и вся история. Будьте великодушны, дайте мне минуту, я соберусь с силами и сразу же уйду. В любом случае, спасибо вам за все. За то, что девять лет оберегали меня и учили уму-разуму. А то, что я вас столько раз от смерти спасал, так на то он и денщик. Это моя работа, – с этими словами Писистрат наконец поднялся и, пошатываясь, побрел к выходу.

– Погоди, – сказал несколько сконфуженный Менелай. – Бабушку приплел, троянца какого-то. Ладно, если принесешь справку от Махаона, то, считай, оправдан. Будете вдвоем работать. Я все-таки главнокомандующий, почти, мне по чину можно. Бегом!

Изможденный героической ночью, Писистрат внезапно приосанился, крикнул "Есть!" и ланью скакнул из палатки. Менелай проводил его тяжелым взглядом, сплюнул и обратился к Онезимосу.

– Видал, каков фрукт? Сразу о бабушке начал плести, чтобы разжалобить. Чтоб она поскорей к Харону отправилась, старая грымза! Я для такого дела свои золотые монеты готов ей не только под язык, а во все щели запихнуть! Этот наглеет не по дням, а по часам. Знает, что выгнать его не могу, ведь сразу побежит о моей бессердечности рассказывать. Думаешь, он действительно с кем-то ночью воевал? Максимум, с этим троянцем мое вино выпили и разошлись. Спасибо, если не с Парисом. Трепло! Спасал он меня! Думаешь, справку не принесет? Три принесет и еще надбавку за инвалидность к жалованью потребует. Но снабженец хороший, здесь ты у него учись.

– Ты спрашиваешь, как так получилось, что я спал во время боя? – внезапно обратился Менелай к Онику, не проронившему ни слова с момента входа в палатку. – Честно скажу, устал! Целыми днями на ногах, с рукописями работаешь, организм в какой-то момент не выдержал и отключился. А мой помощник, этот паршивец, не разбудил, за что естественно еще получит по шее. Учитывай и не совершай его ошибок. Да и бой там был на три драхмы. Не буду же я при каждой пустячной драке кулаками махать. К тому же, охрана мне запрещает. А так, ты не думай, я еще ого-го! Или, может, сомневаешься в моих силах? Давай-ка в стойку! Помнишь, как мы еще в Спарте боролись?

Оник, хорошо помнивший времена, когда Менелай подолгу возился в партере с каждым из учеников, старшему из которых едва исполнилось четырнадцать, сразу шутливо поднял руки вверх, признавая поражение. Довольный военачальник похлопал его по ребрам, подошел к огромной амфоре в углу, набрал полный черпак и с ходу его осушил.

– В общем, Онезимос, слушай свои обязанности, – сказал Менелай, откашлявшись. – Первое, чтобы у меня всегда были чистая повседневная одежда и сверкающие доспехи. Можешь поручать это моему рабу Сделамусу (он сейчас в отпуске, потом познакомишься), можешь стирать сам, можешь нагнуть Писистрата – мне главное результат. Сам видишь, в чем я сейчас хожу? – Менелай крутнулся вокруг своей оси, демонстрируя темно-серую хламиду. – Запомни, эта хрень должна быть белоснежной. А вот те красно-бурые доспехи, видишь, должны быть зелеными. Уже две недели прошло, а Писистрату хоть бы хны. Кроме того, ты становишься моим главным порученцем. Если Писистрат будет на тебя давить, смело бей ему в рыло – я разрешаю. Пока себя не поставишь, дела не будет. Ну, и так далее, и тому подобное, и т. д. и т. п. Вино активно употребляешь?

– Никак нет, Менелай Атреевич! – браво ответил Оник, который с удовольствием опрокинул бы сейчас в себя пару-тройку черпачков. – Пью исключительно в нерабочее время, и то только под хорошую закуску и в хорошей компании.

– Молодец, а то видишь, как этот Писистрат пристрастился. Я, ты сам знаешь, мужчина спортивный, держу себя в форме. Нервы вот только подрасшатались. Столько людей положили из-за этого скотодрала Париса и дуры Елены! Иногда, конечно, позволишь себе. Но в меру! А этот пройдоха за раз может виноградник выпить. Впрочем, я еще по Спарте помню, что ты не слишком по этому делу. После тренировок больше литровой амфоры в ларьке никогда не брал. Молодец! Ладно, хватай черпак...

III

...Когда Писистрат вернулся от Махаона, Менелай уже спал, а добросовестный Оник делал влажную уборку.

– Спит? – громко спросил бывший главный, а теперь второстепенный денщик.

– Спит, – шепотом ответил Оник, – не ори.

– Да его сейчас и Зевс с молниями не разбудит. Бросай свое гиблое дело, я здесь сроду не убирался и тебе не советую. Завтра вернется из отпуска раб Сделамус, он все и сделает. Это его работа. Мы, демократы, себя такой ерундой утруждать не должны. Хватай-ка вон ту пузатенькую амфору и пошли на свежий воздух знакомиться.

Оник подумал и решил, что давать Писитрату в рыло еще рановато. "Поставить себя всегда успею, а пока, действительно, нужно осмотреться, что к чему". Он взял амфору, круг сыру и сорвал с чемпионского венка несколько лавровых листов, чтобы впоследствии перебить запах изо рта. В момент, когда денщик потрошил олимпийскую награду, Менелай вдруг привстал на постели и громко крикнул "На Олимп!", после чего снова упал на спину и захрапел.

– Не обращай внимания, – сказал Писистрат, – это у него каждую ночь.

– А чего это он? – шепотом спросил Оник.

– Откуда я знаю. Может, на богине какой-то решил жениться. Пошли.

Свежеиспеченные друзья разместились на живописной полянке неподалеку. В Спарте они знакомы не были, сказывалась разница в десять лет. Писистрат в свое время занимался у Менелая в кружке детско-юношеских героев спорта. Из всех учеников именно ему царь доверил сопровождать себя в Трою, чем Писистрат неприкрыто гордился.

– Понимаешь, я же тогда просто не понял, что он имеет в виду, – рассказывал героический денщик. – Он спросил, не желаю ли я снова увидеть прекрасную Елену. Я же не знал, что ее украли. Думал, он опять хочет, чтобы мы поборолись на ее глазах, и я проиграл. Мы уже несколько раз так делали. Менелай думал, что ей нравятся мужественные мужчины, победители. Ему казалось, что Елена после таких поединков к нему особой страстью пылала, что ли. Вот он ее и развлекал. А царице нашей, как видишь, такая мужественность была до фени. Спорту – спортово, а сексу – сексово. В этом деле тоже голову иметь нужно. Парис ведь не просто взятку за судейство забрал. Он ведь к Елене деликатный подход нашел. И неудивительно. Мужик всю юность с козами да нимфами за разговорами провел, а что это значит? Значит, что он искушенный в игривых искусствах человек, не сочти за скабрезность.

– А Менелей Атреевич, между нами, солдафон и мужлан. Ему лишь бы на тренировку. Сам мне рассказывал (Писистрат искусно подражает микеновскому акценту царя Менелая): "Слышь, пацаны, что мне моя говорит. Менелаюшка, ты бы хоть раз в моей опочивальне дольше семи минут провел. А то сделаешь дело, пять минут для приличия полежишь рядом и сразу убегаешь. Я ей: конечно, конечно, дорогая, в следующий раз подольше побуду. Ну, не дура ли баба? Если я стану каждый раз рассусоливать, у меня не то, что на спорт – на государственные дела времени не останется. Ха-ха-ха-ха!". Вот тебе и ха-ха-ха-ха. Пока ты там свой челночный бег отрабатывал, тебя и отпарисили. С другой стороны, этот Парис тоже крыса. Ладно, жену забрал, так он же еще и полказны вынес. Тебе же, уроду, по воле богов только баба полагалась. Если бы не это золото, я думаю, Менелай Атреевич кулаком погрозил бы небесам, попричитал для приличия и на этом все бы и закончилось. Тем более что очередная Олимпиада на носу, а для него это был едва ли не последний шанс завоевать золото в прыжках с шестом. Ему в этой дисциплине всю жизнь не везло.

– Да ну! – возразил Оник. – Менелай Атреевич в любом случае должен был жестко реагировать. Ты же знаешь характер его брата?

– Это да. Агамемнон – личность! Суровый мужик. Не знаю, как я бы себя чувствовал, если бы на моих глазах отец дяде его детей скормил, а дядя в отместку сделал родной дочери сына, который в свою очередь убил бы отца. Наверное, с катушек бы съехал. Менелай при одном только упоминании имени отца или дяди в депрессию на неделю уходит. А Агамемнон Атреевич ничего – набрался в изгнании сил, дядю завалил, потихоньку диктатурствует и расширяется. Такой мужик честь семьи никому не даст осрамить, тем более какому-то брату. Организовал поход, ничего не скажешь, солидно и масштабно. Всех героев Греции собрал плюс опытных именитых легионеров.

– А я слышал, Одиссей ехать боялся? – спросил Оник, который от всех треволнений сегодняшнего дня слегка захмелел. Он лежал животом на земле, и вяло болтал пятками над ягодицами.

– Что ты! Одиссей Лаэртович очень храбрый человек. Однако он и очень умный человек. Подумай сам, у него родился сын, молодая жена восстановила фигуру, финансовое положение стабильное. К тому же астрологический прогноз говорит, что в случае путешествия дорога может немного затянуться. Он и решил, что справятся без него. Притворился сумасшедшим: сделал вид, что ему нравится пахать в поле. К счастью, в составе делегации был Паламед, ну ты знаешь, который шашки придумал. Он и здесь изобрел хитроумную комбинацию: сказал Одиссею, что либо тот едет с ними, либо он его младенцу Телемаху шею свернет. Одиссей признал поражение перед более могучим умом и поехал. Но потом, конечно, отомстил. Сообщил, что Паламед у него из палатки золото украл и еще в государственной измене обвинил.

– А что, не так было?

– Так-то оно так, но как-то некрасиво получилось. Кто из нас здесь у товарищей безвозвратно не одалживал и с троянцами не сотрудничал. Если быть бюрократами, так нас здесь не напасешься. Но дура лэкс, сэд лэкс, что бы это не значило. Веришь, я плакал, когда свой камень во время побивания швырял. И не я один. Подумать только, чемпион лагеря по шашкам и такая бесславная гибель!

– А история о том, что ступивший на берег первым сразу умрет?

– Это вообще трагикомедия. Приплыли, стоим. Никто не хочет первым идти, всем жить охота. Вдруг Одиссей Лаэртович встает и говорит речь типа: "Стыдно, товарищи древние греки, вы же современные люди. Сколько можно верить в сказочки про всевидящее око богов. Нас вон сколько, им за нами некогда следить даже в важные моменты истории. Чего же вы верите, что они там сидят и за этим заброшенным берегом так же пристально, как за островом Лесбос следят. Да сюда уже наверняка сто раз рыбаки приплывали. Долой предрассудки! Вперед, братцы"!

Произнес он речь, перекрестился и занес ногу за борт. Но, хитрец, сразу прыгать не стал, сделал паузу. И не зря. Возбудившись яркими словами, один из воинов вдруг завопил, всех оттолкнул, прыгнул за борт и поплыл к берегу. К сожалению, до земли он так и не добрался. Утонул. А мы стали гадать, считается ли такая гибель за первое касание. Одиссей Лаэртович сказал, что, безусловно, считается. Тогда вперед решительно шагнул славный воин Протесилай. Как величественно вышел он на берег, как громогласно звал всех за собой! Это нужно было видеть. К сожалению, Протесилай споткнулся о кочку, когда мы уже набрали ход. В общем, все войско с гиком и свистом по нему пробежалось. А мог бы стать великим героем. Внушительная у него фактура была, внушительная!

– Я одного только не пойму, – сказал Оник. – Почему Троя до сих пор не взята, если Ахилл здесь практически с самого начала? Он ведь такой здоровый, просто ужас. Я маленьким видел его показательные выступления – просто феноменально!

– Да сгинул бы этот великий Ахилл в Тартар, минуя Аид! – вскричал Писитрат и тут же испуганно огляделся. – Если бы он реально захотел, мы бы уже давно дома сидели и пировали на троянские депозиты. Сначала его долго упрашивали принять участие в походе. Приехали уважаемые люди, унижаются перед юнцом, чуть ли не в ноги кланяются. Говорят: так, мол, и так, без твоей героической помощи боги нам победы не гарантируют. Окажи честь – помоги, заодно и финансовое положение свое поправишь. Этот пижон в ответ начинает ныть, что сухожилие над пяткой потянул и, вообще, не в форме. А сам здоров, как бык в период случки. Я слышал, Одиссей рассказывал Менелаю, что этот Ахилл, пока жаловался, играючи жонглировал четырехталантовым ядром (один талант равен примерно 36 кг – прим. авт.).

– В общем, Ахилл говорит, ладно, я сейчас доспехи в сумку брошу, и поедем, раз вы такие немощные. Зашел к себе и стал собираться. Ожидающие постояли день, постояли второй, наконец, не выдержали и постучались в дом, чтобы поторопить героя. Выходит раб, говорит, еще позавчера уехал на рыбалку, на неделю. Ясно. Стали искать. Ищут по всей Греции и даже по окрестностям – нигде нет. Вдруг прошел слух, что на острове Скирос одна из дочерей царя Ликомеда внезапно выросла на две головы и сильно расширилась в плечах. Желая поглядеть на сие чудо, Одиссей взял отпуск за свой счет и отправился на Скирос. Повалялся на пляже, отдохнул, заодно посмотрел и на девицу. Оказалось, молва преувеличивала. Да, статная и высокая, широкоплечая, с усами, но в целом ничего особенного. Вроде, нужно возвращаться, но тут Одиссею в голову пришла гениальная мысль. Он рассудил, что Ахилл вполне может пребывать на этом острове, так как Ликомед является сыном Аполлона, который, как известно, в нынешней войне болеет за троянцев. То есть не исключено, что по просьбе отца Ликомед хитростью удерживает Ахилла во дворце, подсовывая ему одну дочь за другой, чтобы герой не пресытился и был в полной мере доволен здоровой бездеятельной жизнью. И Одиссей, как всегда, оказался прав!

– И каким же образом Одиссею удалось обнаружить Ахилла?

– Во время прощального ужина Одиссей Лаэртович сказал примерно следующее: "Спасибо вам за гостеприимство, но мне пора ехать. Вы знаете, мы отправляемся на великую войну, целью которой является защита чести нашего легендарного древнегреческого народа. Многие из нас погибнут, а еще больше умрут впоследствии от старости. К сожалению, бессмертие в наши дни пока выдается не всем, хотя правительство над этим напряженно работает. Я вынужден сказать пару слов о дезертирах, хотя, на мой взгляд, на таких людей даже упреки тратить жалко. Но смерть для этих позорников стала бы слишком легким наказанием.

– Противно было смотреть, как крепкие мужчины отказывались от важнейшей государственной экспедиции. Они, видите ли, не видели смысла нападать на дружественных троянцев из-за какой-то бабы, которую и в глаза не видели. Конечно, все эти люди раскаялись в своем непонимании текущего политического момента, а некоторые из них успели даже обессмертить свое имя еще до начала сражений. К счастью, на вашем замечательном острове я не обнаружил ни одного несознательного мужчины, кроме царя Ликомеда, который не может считаться таковым по причине преклонного возраста и статуса единственного кормильца семьи. Вам же, товарищи незнатные бабоньки, желаю крепкого здоровья и сил для утешения прибывающих на восстановление воинов. Ваш остров официально объявляется нашей главной санаторно-курортной базой. Отказ в ласке страждущему воину приравнивается к госизмене. Если же среди вас случайно присутствуют мужчины, уклоняющиеся от священной воинской обязанности, им придется разделить ваше благородное бремя. Ни на что другое они, как видно, не годны".

– Вот такую проникновенную речь произнес хитрый Одиссей и, как всегда, попал в точку. На Скиросе действительно пряталось немало мужчин, переодетых в женское платье. Услышав о том, что им придется стать сестрами милосердия для изнывающих от отсутствия жен раненых воинов, некоторые из этих ребят решили честно отправиться на войну. Среди них оказался и Ахиллес, который со стыдом признался, что изображать бабу его научила мать. Удивительно, что, будучи образованной богиней, пусть и не самой титулованной, она хотела тупо спрятать сына от предначертанной ему судьбы. Странно видеть такое мракобесие в наше просвещенное время. Но что поделаешь, мать есть мать. Кстати, широкоплечая усатая принцесса, хоть и не была мужиком, тоже решила рвануть на Трою. Отец сумел остановить ее порыв только с помощью четырех крепких кентавров.

– Кстати, а почему кентавров в наших войсках так мало? – спросил Оник.

– Во-первых, они и так немногочисленное племя. Во-вторых, слишком заносчивы. Как только немного выпьют, сразу начинают куражиться. Дескать, вы пехота, мы – гусары. К тому же задолбали всех цитатами своего легендарного Суворого. Вас, наверное, на корабле тоже заставляли учить? Дисциплина – первый шаг к анархии. Двум смертям не бывать, но вдруг бывать. Воевать не числом, а количеством. Сам погибай, а товарища не отпускай. И так далее. Клоний прямо в экстазе был. Постоянно к этим челоконям бегал с пергаментом, новые высказывания записывал. В общем, подрались несколько раз наши с кентаврами, тех и отправили домой. Оставили лишь нескольких, самых интеллигентных. И правильно, я считаю. Не способен научиться пить по-людски – хлебай из своей домашней лужи, как привык.

– А насчет Ахилла и рассказывать больше нечего. Приехал он сюда со своим дружком Патроклом. Вместо того чтобы на Трою сразу двинуть, все города в округе ограбил, потом в лесах засел. Путников обчищал, киднеппингом занимался, нимф насиловал. Наконец, недавно выловили эту парочку – запихнули в палатку, велели к наступлению готовиться. И что же? Уже который день пьянствуют и голые друг за другом по городку бегают. Это ладно, у нас демократия, но ведь позавчера этот Ахилл еще и с Агамемноном из-за бабы умудрился поцапаться. Теперь, говорит, точно воевать не пойду. Троянцы, говорит, такие же древние греки, как и мы, а может и еще древнее. То, что Менелай не смог свою бабу удовлетворить – это его проблемы. Лично у него, Ахилла, с бабами все в порядке, Патрокл не даст соврать. В общем, Агамемнон его тоже послал, и это надолго. А без Ахилла нам никак не победить.

– Да, дела, – вздохнул Оник. – Чувствую, если меня быстро не убьют, я тут лет на десять зависну.

– Это минимум. Ладно, пошли спать, а то завтра трудный день.

IV

Утром Оника разбудил истошный крик. С трудом открыв глаза, он увидел окровавленного Линоса, изо всех сил вопящего что-то невнятное. Прислушавшись, Оник понял, что троянцы здорово потрепали их лагерь, многие воины погибли, а остальные склоняются к тому, чтобы дезертировать. Одновременно с этим он вспомнил, что работает денщиком и мгновенно вскочил, но было поздно. Менелай уже давно проснулся и завтракал, обильно запивая трапезу из кувшина, который ему услужливо подавал Писистрат.

– Хватит орать, – сказал он Линосу. – Почему меня опять ночью не разбудили? Сколько раз я вам должен это повторять? Вот и хлебайте теперь. Как можно было троянцам проиграть, я не понимаю. Мы им ни на одной Олимпиаде, начиная с пятнадцатого века до нашей эры, не проигрывали ни в панкратионе, ни в метании копья. Иди пока умойся, я сейчас выйду.

– Проснулся, малопьющий? – спросил Менелай, увидев Оника. Писистрат за его спиной нагло подмигивал и ухмылялся незадачливому новичку. – Не с того войну начинаете, юноша. Как говорил кентавр Суворый: пей да телом не слабей. Вижу, поторопился я назначить тебя главным. Побудешь пока помощником Писистрата, хоть он и помер, судя по справкам от Махаона. Ты хоть читал, что он там тебе понаписал? – обратился военачальник к Писистрату.

– Никак нет! – браво ответил восстановленный в должности интриган. – Не имею привычки читать официальные документы, мне не предназначенные, даже если они касаются меня лично.

– Да хватит, – поморщился Менелай. – Радуйся, что молодой еще хуже тебя оказался. Пока. Ладно, пошли на сходку посмотрим, что там и как.

Менелай с денщиками подоспели как раз вовремя. Глашатай только объявил выступление Агамемнона, лицо которого выглядело несколько непривычно. На нем отчетливо проявлялась несвойственная легендарному военачальнику нерешительность. Однако голос звучал по-ораторски четко, громко и визгливо.

– Товарищи древние греки и примкнувшие к нам други! Вот уже десятый год безуспешно воюем мы с подлыми троянцами, хоть и превосходим их числом раз в десять, а то и сто. А кто в этом виноват? Во-первых, Зевс, который в свое время обещал мне во сне, что я стопроцентно разрушу стены Трои. Почему я и затеял всю эту бодягу. Сегодня он приснился мне снова, и что же? Теперь он велит нам плыть домой без победы, так как у него изменились личные обстоятельства. Погибших он пообещал хорошо устроить в Аиде, но легче ли нам от этого? Да и можно ли верить отныне его обещаниям?

– Некоторые скажут, что за девять лет можно было завоевать не то что жалкий городишко, а и всю Землю вместе с удерживающими ее слонами и китами. Это так, но за такую проволочку вы должны сказать спасибо Ахиллу, который палец о палец не желает ударить ради общей победы, руководствуясь исключительно своими шкурными интересами. Вы знаете, мы сейчас с ним в контрах, поэтому он не станет помогать нам и дальше. Это снижает наши шансы, но ведь не Ахиллом единым. Есть, например, Аякс, который пусть и не столь мастеровит, но в целом герой европейского класса. Я лично считаю, что он уже сейчас находится на одном уровне с Гектором, а ведь наш воин моложе и продолжает прогрессировать.