Текст книги "Черные флаги"

Автор книги: Януш Мейсснер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 30 страниц)

Знаменитый архитектор Ян Брандт сооружал крупнейший и роскошнейший в Польше Мариацкий костел с высокой башней, на которой повесил шесть колоколов. Одновременно возводились три других святыни: Святых Петра и Павла, Святого Яна и Святой Троицы, и восстанавливали костелы Святого Бартоломео и святой Барбары. На ратуше на вершину высокой башни с позолоченным куполом поместили золоченую статую короля Зигмунта Августа, а внутри резиденция городских властей все богаче украшалась скульптурами, живописью и изделиями лучших европейских мастеров. Гданьск богател, но Генрих Шульц все ещё оставался бедняком. И притом он знал, что добыть богатство для человека столь бедного, как он, почти невозможно. Бедняки обитали в старых полуразвалюхах, гнездились целыми семействами в истлевших сараях по предместьям, тяжело работали, голодали и почти никогда им не удавалось переломить свою судьбу. Кто родился бедняком, так и умирал в бедности от недолгой тяжкой жизни. Чтобы начать зарабатывать, нужно было для начала что-то иметь. А у Генриха Шульца не было ничего. "- Если бы попасть на корабль, - думал он, - тогда может что-нибудь и выйдет. Зарабатывал бы девять прусских марок в год. Восемь месяцев в году-на казенных харчах. Мог бы перевозить бесплатно до полулашта товара для себя. А позднее, став боцманом, зарабатывал бы целых восемнадцать марок и мог перевозить целый лашт товара! Да, попасть бы на корабль, наверняка чего-нибудь бы в жизни добился!.." Кроме торговых судов в Мотлаву часто входили каперские корабли, чаще всего трехмачтовые холки, водоизмещением от ста двадцати пяти до ста пятидесяти лаштов, или маленькие крайеры с экипажем всего в шесть-восемь человек. Но Генрих вскоре узнал, что даже самые малые из них приносили судовладельцам доходы куда выше, чем от торговых операций. Узнал он также, что экипаж участвует в дележе добычи, и эта новость направила теперь все его мечты на каперские корабли. "- Если бы мне повезло, - думал он, - стал бы капером. Сам продавал бы свою долю добычи. Через несколько лет накопил бы столько, что мог бы открыть небольшую маклерскую контору. И тогда скупал бы добычу других каперов и снабжал бы их корабли..." Путь Генриха к этой цели вел не через порт и не непосредственно через протекцию дяди, хотя Готлиб Шульц в то время был совладельцем стадвадцатилаштового когга"Черный гриф". Генриху этот корабль не нравился. Это был старый неуклюжий одномачтовый торговый корабль с коньковой обшивкой, плоским дном, с высокими надстройками на носу и корме, вооруженный несколькими шестифунтовыми пушками и двумя мортирами. Его скорость никогда не превосходила пяти узлов, а любой шторм грозил катастрофой. Пока"Черным грифом"командовал Миколай Куна, один из лучших каперов на Балтике, корабль зарабатывал на свое содержание и даже приносил владельцам кое-какую прибыль. Но два года назад шкипер разорвал договор, а вместе с ним корабль покинуло и большинство экипажа. Новый капитан, Ян из Грабин, не имел такого опыта, как предыдущий; это было его первый командирский пост. Потому приличная добыча редко теперь попадала в руки экипажа, Готлиб Шульц собрался выйти из дела и ждал только подходящего момента, чтоб повыгоднее забрать свой пай. Генрих присмотрел себе другой корабль. Красивый новый корабль, построенный в Эльбинге и спущенный на воду в 1570 году. Корабль, хозяевами которого были всего двое: его строитель, Винцентий Скора, и зять последнего Миколай Куна. Корабль этот назывался"Зефир". Но попасть в экипаж"Зефира"было нелегко. Даже юнгами туда брали юношей, уже знакомых с морским ремеслом-людей ловких, сильных, отважных, сыновей и внуков моряков. Служить на"Зефире" было почетно, и те, кто такой чести удостоились, держались гордо и торжествующе, хотя среди них попадались и дети бедняков, и сироты королевских и гданьских каперов. Кто попал на"Зефир" и выдержал там, мог уверен быть в хороших заработках. Кто отличился, скоро становился матросом. Кто стал калекой, мог рассчитывать на справедливую компенсацию, а если погибал-то с сознанием, что его семья кроме компенсации получит двойную долю добычи. "- Да, стань я юнгой на"Зефире", - думал Генрих Шульц, - будущее было бы обеспечено. Ходил бы в кафтане тонкого сукна и в лосинах с ботфортами до колен. Мог бы хоть каждый день есть кокебаккен и пить крепкое пиво. Было б в кармане серебро, чтобы весело позванивать им по кабакам. Без труда накопил бы больше, чем на любом другом корабле. Да, впереди было бы славное будущее, стань я юнгой на"Зефире"... В одном из закутков Старого Мяста, в доходном доме, принадлежавшем Готлибу Шульцу, помещалась мастерская Мацея Паливоды. Генрих часто туда захаживал то с какими-то поручениями дядюшки, то сопровождая клиентов с иностранных судов, желавших закупить канаты и веревочные лестницы со скидкой, прямо у изготовителя, и, наконец, чтобы увидеть Ядвигу Паливоджанку. Ядвига была его ровесницей-светловолосой девушкой с синими глазами и грустной улыбкой. Ему она казалась существом неземным, ангельски прекрасным, и пробуждала в его сердце чувства, которых он поначалу не мог облечь даже в мысли, а не то что в слова. Увидев её впервые мельком, подумал, что это сон, что святая Агнесса Салернская сошла с образа, который он видел в костеле. Когда однако оказалось, что она-существо из плоти и крови, его это отнюдь не разочаровало. Правда, особого внимания на него она не обращала, но всегда улыбалась в ответ на несмелые приветствия, а позднее, когда познакомились поближе, с известным интересом слушала его рассказы о порте и кораблях. Он же, чувствуя потребность кому-то отрыться, говорил ей о своих мечтах, вспоминая и про"Зефир". Название это вызывало легкий румянец на лице Ядвиги, а когда Генрих спросил, знает ли она кого из команды, отрицала, но заметно смутилась. Вскоре после этого"Зефир"зашел в гданьский порт, и Генрих, примчавшийся назавтра с этой новостью в мастерскую Мацея Паливоды, застал мастера в беседе с капитаном, а Ядвигу-засмотревшейся в здоровое веселое лицо Янка Куны, забавлявшего её фокусами с веревочками. Генрих почувствовал в сердце укол ревности, но старался не подавать виду. Ни в тот момент, ни позднее. Пожертвовал своими чувствами к суженой и всеми надеждами на взаимность, пожертвовал ею самой, чтобы добиться дружбы младшего Куны, возбуждавшего в нем только неприязнь и зависть. Навсегда отрекся от Ядвиги, но не перестал о ней думать. Только мысли были теперь не те, что раньше. Обожать её он давно перестал. Счел, что та сама уготовила себе судьбу, достойную сожаления, и по этому поводу ощущал смешанное чувство сочувствия и превосходства. "- Она ещё пожалеет, - повторял себе, - что выбрала его. Не сумела меня оценить и когда-нибудь пожалеет об этом..." Ему казалось, что между ним и Ядвигой существовало некое понимание-какое-то негласное соглашение, от которого она отреклась. Он же оставался верен до конца. Внушал себе, что готов был посвятить ей всю свою жизнь. Она должна была это понять; должна была отдавать отчет, какое её ждет счастье. А она теперь ничего не видела кроме Янка Куны. "- Ну ладно, - думал Генрих, - пусть наслаждается им, сколько влезет. Не буду им мешать, даже помогу. Но и мне за это кое-что причитается." И он добился того, о чем мечтал: через некоторое время капитан"Зефира" навестил своего бывшего хозяина Готлиба Шульца и сам предложил принять его племянника в команду. В то время Миколай Куна был капером королевским. Он сам и его корабль не только уцелели после разгрома каперской флотилии под Хелем и в Пуцком заливе в июле 1571 года, но прорвав блокаду адмирала Франка, сумел потопить вспомогательный датский крайер. Еще до осени Миколай Куна захватил два французских судна, плывших в Нарву, а после создания королем морской базы в Гданьске постоянно возвращался туда в промежутках между плаваниями в прибрежных водах. Именно в это время Генрих Шульц был зачислен на"Зефир" юнгой, совершил свое первое плавание в Колобжег, а оттуда-до Диамента и Парнавы, и даже принял участие в захвате датского галеона с богатым грузом для московских купцов. "Зефир" зимовал в Гданьске, а весной 1572 года снова начал выходить в море. Крейсировал в водах Лифляндии, вступал в мелкие стычки под Ревелем, заходил в Диамент, бывал в Гданьске и Пуцке. Только силы каперского флота короля польского таяли как прошлогодний снег. Вновь и вновь приходили вести о потоплении очередного корабля датчанами; вновь и вновь возникали трения с гданьским сенатом, который арестовывал корабли, бросал в тюрьму капитанов и команды; вновь и вновь очередной капитан бросал тяжкую королевскую службу и подавался в шведский военный флот. Седьмого июля 1572 года умер Зигмунт Август, и когда не стало этого опекуна польского флота, перестала действовать и Морская комиссия, оставив каперов на произвол судьбы. Корыстолюбивый Гданьск, желая примирения с Данией в своих торговых интересах, весной 1573 года вновь задержал в порту несколько каперских кораблей, среди прочих и"Зефир", и большой, двухсотлаштовый холк капитана Вольфа Мункенбека. Генриху это не нравилось. Не понимал, почему капитаны так упираются из-за королевского флага, если каперство на службе Речи Посполитой перестало окупаться. Почему не переходят под крыло Гданьска? Зачем Мукенбек и Миколай Куна ломают головы над способом бегства, если могли заключить выгодный союз с богатейшими купцами? Он догадывался, что дело тут нечисто, что готовится какой-то заговор. Бдительно подслушивал их беседы, и убедившись в своих подозрениях, испытывал все большее искушение разрушить эти планы. "- Скажи я об этом господину Ведеке, - рассуждал он, - и награда меня не минует. Заслужу доверие и покровительство сената. И меня оставят на"Зефире" с новым капитаном и другой командой. Наверняка меня вознаградят за такие сведения..." Он все же колебался: не знал, когда должен произойти побег и не знал подробностей его плана. И ещё он не знал, каким образом незамеченным выбраться на берег и удастся ли ему убедить господина Ведеке в правдивости доноса; да и вообще захочет ли его выслушать такой вельможа? Происшедшее застало его врасплох, прежде чем он сумел принять какое-нибудь решение. В одну прекрасную ночь неизвестные злоумышленники устроили два пожара: один поблизости от стоянки каперских кораблей, другой у выхода в Мотлаву. Среди замешательства и переполоха Мукенбек и Куна перерубили швартовы, вывели свои корабли в море и направились на северовосток к Диаменту. В отместку за это бегство городские власти велели бросить в тюрьму Катаржину, жену Миколая Куны. Обвинили её в колдовстве и устройстве пожаров. Пока "Зефир"крейсировал в водах Лифляндии, одерживая успехи в мелких стычках под Ревелем, несчастную женщину подвергли пыткам, от которых та умерла в тюремном подземелье. Миколай Куна узнал об этом через несколько недель от другого шкипера, которому удалось покинуть Гданьск по ходатайству каштеляна Костки и давнего председателя Королевской Морской комиссии, епископа Краковского. Шкипер правда думал, что на решение выпустить его корабль повлияли скорее угрозы, чем просьбы. Угрозы, подкрепленные ростом польских воинских сил, оставшихся под командованием Эрнста Вейера в соседнем Мальборке. Одновременно в Диаманте и в Парнаве разнеслись вести о выборах нового короля. Им должен был стать Генрих Валуа, и вместе с его прибытием из Франции на Балтику должен был прибыть мощный флот из сорока кораблей. Перед польскими каперами открывались новые горизонты: свободный выход в океан, прием в французских портах, равенство в правах и привилегиях с французскими моряками. Когда наконец адмирал Матеуш Шарпинг получил от нового монарха подтверждение каперской лицензии, все сомнения исчезли: тяжкие времена миновали и Гданьску придется подчиниться воле Речи Посполитой. "- Провидение хранит меня, - набожно думал Генрих Шульц. - А ведь я едва не совершил глупость. Не предвидел, что случится. Нет, меня явно хранит Провидение." Миколай Куна и его сын уже не доверяли опеке Провидения. Не в первый раз оно оставляло тех, кто был всех ближе и дороже. Сердца у них пылали жаждой мести. В июле 1573 года"Зефир"участвовал в конвое, который вышел из Гданьска во Францию под командованием капитана Михала Фигенова. Целью конвоя была защита судна французского посла Желе де Ланзака, которого сопровождал посол польский, каштелян рацянский Станислав Кржиский. При благоприятной погоде корабли вышли в Балтику, прошли вдоль поморского побережья, миновали Колобжег, повернули на север и вошли в Зунд. Никто не пытался их беспокоить или задерживать почти до Копенгагена. Только тут, в теснине Дрогден, произошло первое столкновение с тремя большими датскими галеонами, командир которых потребовал спустить паруса и предъявить документы. Однако после двухчасовых переговоров, где польскую сторону поддержал господин де Ланзак, сославшийся на существовавшие между Данией и Францией соглашения, датчане решили пропустить конвой при условии, что пушечные порты будут закрыты, а экипажи сойдут под палубу за исключением людей, нужных для маневрирования. Пойдя навстречу этим требованиям, подняли паруса и корабли снова тронулись в путь. Но три датских галеона плыли следом, вскоре по обе стороны появились ещё два, а когда перед заходом солнца конвой добрался до Эльсинора, пролив оказался блокирован и пришлось опять остановиться. На этот раз датчане уже не тратили время на переговоры: их пушки были наведены на маленькую флотилию каперов, которая получила приказ войти на рейд порта и бросить якоря. Только Михал Фигенов и Миколай Куна не подчинились приказу, и только "Зефир"смог ловким маневром обмануть два датских фрегата, пытавшихся преградить ему дорогу. Корабль Фигенова выскочил на мель и разделил судьбу остальных, и через некоторое время головы его команды пали под топором палача вместе с головами других матросов и капитанов. Миколай Куна избежал такой судьбы. Раз пути возвращения на Балтику были отрезаны, решил пробиться на север. Первым открыв огонь, смел реи и паруса самого большого галеона, который ринулся в атаку, и подхваченный резким порывом ветра на всем ходу "Зефир" пролетел под самым носом береговых батарей так близко, что те не могли поразить его своим огнем. Вырвавшись из Зунда в Каттегат, и плывя вслепую всю ночь под всеми парусами, на рассвете увидел полуостров Скаген. Обогнув его на почтительном расстоянии, среди налетавших с северозапада шквалов проложил себе путь через Скагеррак и вышел в Северное море. В сердца измученной команды проникла надежда: они свободны, они плывут на юго-запад, во Францию! И вернутся оттуда вместе с мощным флотом нового короля... Но"Зефир"не добрался ни до одного из французских портов: в нидерландских водах до самого фризского побережья кишели корабли Филиппа II, а каперский лист Миколая Куны, выданный Генрихом Валуа, был не лучшим документом для испанских капитанов. "Зефир"с успехом вышел из пары стычек с каравеллами архикатолического владыки, но сам при этом получил повреждения и вынужден был укрыться в рыболовецкой зеландской гавани Бриель. Этот маленький порт в устье Мозеля меньше двух лет назад стал колыбелью восстания против испанских властей. Именно туда прибыла флотилия каперов Вильгельма Оранского, так называемых"морских гезов", и именно оттуда был изгнан небольшой гарнизон герцога Альбы, королевского наместника. Сразу после этого восстали Флиссинген и Роттердам, и пламя восстания охватило северные провинции. В то время, когда "Зефир"оказался в Бриеле, значительная часть Нидерландов была уже в руках повстанцев. Миколай Куна, получив помощь от гезов, присоединился к ним и получил новый каперский лист от герцога Оранского. Такой поворот событий стал причиной разлада в душе Генриха Шульца. Католическая церковь заклеймила повстанцев как еретиков, а Вильгельм Оранский, их предводитель, тоже был приверженцем Кальвина. Но с другой стороны-война против испанцев, война голодных против сытых, начала приносить команде"Зефира" все большие трофеи, в дележе которых Генрих принимал участие наравне со всеми. "- Если бы я мог получить отпущение грехов хотя бы раз в месяц, думал Шульц, - наверняка смог бы избежать адских мук. Тем более что доля моя от этого ничуть не уменьшится. Если бы только хоть раз в месяц я мог исповедоваться и получить отпущение грехов..." Время от времени, будучи в центральных провинциях, ему это удавалось, а позднее он сообразил узнавать от случайных исповедников и бродячих монахов, торговавших индульгенциями, где и когда их можно наверняка встретить, чтобы за небольшую часть добычи купить спасение души.