Текст книги "Декабристы. Перезагрузка. Книга вторая (СИ)"

Автор книги: Янов Алексей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Александр Бестужев, в душе очень умеренный человек, кричал, охваченный всеобщим возбуждением:

– Переступаем за Рубикон, а Рубикон значит руби всё, что ни попало!

– Мы умрем, ах, как славно мы умрем! – всё повторял в каком-то упоении Одоевский, и его глаза сияли лихорадочным блеском.

***

Домой вернулся в первом часу ночи. С первого этажа раздавались рулады храпа, исходящих от разместившихся здесь на ночь ирландцев. Дженни подогрела ужин, поел его без всякого аппетита, мысли были заняты завтрашним днем. Сердце стучало учащенно, руки подрагивали, немного успокоился после того как выпил принесенное Дженни виски. Ждать, а вернее ожидать неизбежного, наверное, одно из самых худших на свете чувств. Закрылся в своей комнате с остатками пойла, раскурил сигару и приоткрыл окно.

Небо красиво серебрилось тысячами звезд. Просидел я в таком отрешенном состоянии, наверное, около часа. Вдалеке послышался стук лошадиных копыт, да поскрипывание колес. Привстав с кресла, выглянул в окно. Подрагивающий фонарь, установленный на карете, приближался к дому. Проверил, заряжен ли заплечный пистолет, и спустился вниз. Не дожидаясь стука, первым открыл дверь. Увидел, как Каховский приоткрыл дверцу кареты, а двое ирландцев при помощи третьего Стаха, обхватив бесчувственное тело Бистрома за подмышки, вытаскивают его наружу.

– В подвал его, быстро, к моим жильцам, только мундир снимите!

– Сделаем, господин Айвен, – Стах улыбнулся мне своим щербатым ртом, в котором не хватало пары выбитых зубов, и перевел мой приказ ирландцам. По слухам, в Лондоне он неплохо покуролесил, прикрываясь тем, что разыскивал в кабаках подходящих для Дела людей, и таки нашел.

– Прошло все тихо, – предупредив мои вопросы сказал Каховский, наблюдая как связанного по рукам и ногам генерала заносят в дверь. – Как там Иван Михайлович, бочки с вином, да водкой уже начали в полковые казармы свозить?

– Да, «смотрящие» спиртное по своим частям уже с десяти вечера начали развозить. Утром на построениях огласят «Константинов приказ», нальют «боевые сто грамм», да погонят на изменников-николаевцев.

– Замечательно …

– А вы, господин Каховский, заходите в дом, да отдохните несколько часов. Утром вам работы – на семерых хватит! Будете, как и где уговорено, расставлять снайперские расчёты, особое внимание – на Сенатскую площадь и Зимний дворец. Первоочередные цели вам и снайперам известны …

– Все сделаю в лучшем виде, Иван Михайлович, не переживайте. – И мечтательно закатив глаза, пробурчал себе под нос. – Эх, … даже не верится, что настал этот миг, которого я уже лет десять как ждал!..

***

Утром, еще затемно, проводил Каховского с двумя десятками снайперов-ирландцев. Давясь завтраком, наставлял Ника, остающегося здесь на хозяйстве.

– Смотри, Ник, не подведи! Сегодня решится дело всей моей жизни!

– Я все помню мистер Айвен!

– Повтори!

– В полдень придут разносчики газеты, им надо бесплатно раздать специальный номер про князя Константина. Этот же номер бесплатно раздать еще и мальчишкам, заплатить им деньги, чтобы они бесплатно раздавали эти газеты всем желающим. Проконтролировать все это.

– Верно, дальше!

– Если с вами что случится, то брать Дженни с малышкой и бежать в Финляндию, а оттуда в Европу и в Англию, в дом, где Стах жил.

– Все так Ник, правильно. Ладно, – я встал из-за стола, – Пожелай мне ни пуха, ни пера. Если что, то утром какое-то время я пробуду у Рылеева.

А в это время Каховский, при помощи фальшивого пропуска проникнув с первым расчетом в одно из зданий Академии наук, поднявшись с ними в чердачное помещение, на английском инструктировал первую снайперскую пару:

– С вашей позиции простреливается вся Биржевая площадь! У вас под прицелом будет Синод, Пакгаузы, Портовая таможня, Биржа, Типография. Если переместитесь на другую сторону здания, то сможете Исаакиевский мост обстреливать, что к Сенату выводит. Помните, огонь надо открывать, в первую очередь выцеливая офицеров и только в том случае, если у офицера ведущего воинскую колонну на руке нет белой повязки. Это очень важно! Офицеры с белыми повязками на руках и соответственно приданные им части являются нашими революционными войсками, открывать по ним огонь ни в коем случае нельзя, наоборот, если они войдут с кем в боестолкновение, то вы обязаны поддержать их своим огнем! Ясно?

– Да, мистер Каховски!

– А так, вы здесь будете в относительной безопасности. И если только солдаты с улицы не увидят вспышек выстрелов, то они не в жизнь не догадаются, откуда именно ведется огонь. С таких огромных дистанций и так точно еще никто в мире не стреляет. Только один Иван Михайлович, светлая голова, до такого умудрился додуматься!

Ирландцы согласно покивали.

– Вопросы?

– Нет, мистер Каховски. Вы с мистером Головиным нас уже не первую неделю наставляете, мы все помним и знаем.

– Если что надо будет, например, сменить позицию, то я или сам к вам приеду, или пришлю связного, опять же, с белой повязкой на рукаве. Если какие военные или полицейские чины попытаются к вам заявиться без повязок – смело их расстреливайте! Ладно, мне с вами некогда, еще девять расчетов надо расставить по позициям. Счастливо вам, парни!

***

В начале восьмого утра я уже подъезжал к Рылееву. У дома Кондратия стояли крытые экипажи. Оказался у него в гостях далеко не первым, и даже не вторым гостем. Штейнгель с Трубецким маялись дурью, в очередной раз, оттачивая содержащиеся в Манифесте формулировки. Я сразу женаправился к офицерам гвардейских полков и находящимся в их кругу немногочисленным связным вовлеченных в заговор полковых командиров.

Поговорить нам с ними вдумчиво не удалось. Явился, не запылился, похищенный накануне Сухозанет, в компании Кюхельбекера идвух ирландцев. Вместе с генералом прибыл и известный в наших кругах подполковник артиллерии Панов Николай Максимович – вольнодумец, как тогда былопринято говорить и либерал. Принять его в Общество мы не успели, но зато сейчасБатенков отведя Панова в сторону, принялся агитировать своего коллегу.

Командующий Гвардейской артиллерией, Сухозанет, поведал нам об отказе артиллеристов присягать Николаю, офицеры отартиллерии хотят, чтобы правильность присяги подтвердил им лично КонстантинПавлович.

Это все было замечательно, но я с нетерпением ожидал почему-то задерживающегося связного от Оболенского. Он, вместе с генералом Шиповым, уже через полчаса должны были начать подниматьполки 2-й гвардейской пехотной бригады, а именно Семеновский и Гренадерский.

Но времени даром я не терял. Дал последние инструкции находящимся здесь, в доме Рылеева, полковым офицерам – помощникам«смотрящих» и отправил их обратно в полки. Общее выступление полков было назначенона половину девятого и им следовало поспешить. По рассказам помощников «смотрящих» минувшая ночь в вовлеченных в заговор полках прошла весьма бурно. В некоторые солдатские казармы, тайком, удалось доставить бочки с пойлом и во время их распития с солдатами велись разговоры о том, что Константин от престола не отказывался, Николай – узурпатор и утром надо будет разобраться и с Николаем и с войсками примкнувшими к этому Каину, в противном же случае, получив власть, ненормальный Николай всю гвардию своим фрунтом изведет и в могилы загонит. Все эти речи находили у солдат весьма горячий отклик.

Только отправил гвардейцев по полкам как прискакал связной Оболенского с известием, что генерал Шипов внезапно заболел и сейчас вместо того, чтобы своим словом поднимать полки, лежит в немощи у себя дома. Приказал немедля седлать коня, намереваясь сыграть роль скорой помощи –лично посетить и быстро «вылечить» генерала.

И тут неожиданно вбежал Александр Бестужев.

– Московский полк взбунтовался! Шеншин и Фредерикс тяжело ранены, и восставшие идут к Сенату. Я едва успел их опередить!

От услышанных известий все присутствующие у Рылеева воспряли духом, начиналось восстание ...

Не отменяя своего решения лично ехать к генералу, приказал Трубецкому – назначенному мной начальнику штаба восстания, срочно выезжать на Сенатскую площадь и дожидаться меня там. Ехать со мной увязался Фонвизин со своими людьми. С Шиповым отставной полковник был хорошо знаком и брался проконтролировать действия генерала. Возражать я не стал.

А вообще, в отличие от остальных, мое настроение от недавно услышанного известия если и не стало хуже, то, во всяком случае, совершенно точно не улучшилось. Особой радости в случившемся фальстарте я не видел, но тем не менее, ситуация для нас критической не являлась. Сейчас мои швейцарские часы показывали начало девятого, и Зимний дворец вряд ли успеет оперативно отреагировать на мятежный Московский полк, потому как механизм восстания в целом ряде полков уже был запущен и отсчитывал свои последние минуты.

Часть 1. Глава 4

ГЛАВА 4

***

"…Быть бы мне поспокойней,

Не казаться, а быть!

…Здесь мосты, словно кони —

По ночам на дыбы!

Здесь всегда по квадрату

На рассвете полки —

От Синода к Сенату,

Как четыре строки!

...

И все так же, не проще,

Век наш пробует нас —

Можешь выйти на площадь,

Смеешь выйти на площадь,

Можешь выйти на площадь,

Смеешь выйти на площадь

В тот назначенный час?!

Где стоят по квадрату

В ожиданьи полки —

От Синода к Сенату,

Как четыре строки?!"

Александр Галич

Петербургский романс

***

Утро. 11 декабря. Набережная р. Фонтанки, полковые казармы лейб-гвардии Московского полка.

– Что это за вздор?! – генерал-майор барон Фредерикс с подозрением смотрел на штабс-капитана своего полка Михаила Бестужева.

– Это присланный из Варшавы цесаревичем Константином и завизированный известными вам генералами приказ атаковать войска, перешедшие на сторону узурпатора, великого князя Николая.

– Я этой, с позволения сказать, непонятной бумажке, просто отказываюсь верить! Откуда вы взяли это в высшей степени странное, если не сказать больше, распоряжение?

– Вы, разве не видите, генерал? Данный приказ подписан командиром Гвардейского корпуса, генералом от кавалерии Воиновым Александром Львовичем и начальником 2-й гвардейской пехотной дивизии Карлом Ивановичем Бистромом.

Генерал-майор, придирчиво, в очередной раз, прочитал злосчастный приказ, своей непонятностью и абсурдностью сводивший его с ума.

– Я просто отказываюсь этому верить! В Главный штаб я сию же секунду пошлю адъютанта для выяснения всех обстоятельств ...

– Времени нет, Пётр Андреевич! Выводите из казарм войска, иначе мы это сделаем сами! – заявил князь Дмитрий Александрович Щепин-Ростовский, окончательно потерявший терпение.

– Да, что вы себе позволяете, штабс-капитан!

В ответ Щепин-Ростовский, с возгласом "– Да, что с вами, сатрапами, разговаривать!" выхватил саблю и нанес ею удар генералу по голове, свалив того с ног.

Под разгоряченную руку князя попали ещё пять человек. В числе пострадавших помимо двух гренадеров оказались полковник Хвощинский и не вовремя для своего здоровья объявившийся у казарм Московского полка командующий 1-й гвардейской пехотной бригады Шеншин В.Н., который попытался с криками "Кругом быдло! Назад!" остановить полк и вернуть солдат в казармы.

Таким образом, расчистив дорогу от всех мешающихся под ногами личностей, вовлечённые в заговор штабс-капитаны Щепин-Ростовский, Михаил Бестужев, Владимир Волков, Воейков Николай Павлович (брат полковника Измайловского полка), Суханов Петр Александрович, капитаны Корнилов и Мусин-Пушкин В.А., поручик Кушелев, подпоручики Кудашев и Малютин М.П. и ряд других офицеров, под барабанный бой, через распахнутые ворота полковых казарм, начали выводить и строить свои фузилерные роты.

Не прошло и часа, как во главе с офицерами, предусмотрительно повязавшими белые повязки на рукава, на Сенатскую площадь, под развевающимся знаменем и барабанным боем, двинулись восемьсот гвардейцев Московского полка.

Подобная этой картина, с некоторыми отличиями и вариациями, в эти утренние часы наблюдалась в большинстве столичных казарм Гвардейского корпуса. Но далеко не во всех подразделениях заговорщикам удалось так лихо перехватить управление. То там, то здесь вмешивался человеческий фактор. Не всех полковых командиров удалось убедить словом или саблей, как это произошло в случае Московского полка. К тому же, почувствовавший «запах жаренного» Николай тоже не сидел сложа руки, направляя в полки своих эмиссаров. Но большинство полков столичного гарнизона поверили, а может, захотели поверить липовым приказам, с радостью и азартом поддавшись на срежиссированную мною провокацию. Что, в общем-то, и неудивительно, учитывая явную антипатию большинства гвардейских офицеров к личности великого князя Николая. Многие из них, да, что там, большинство, грезили Константином, считая его «в доску своим парнем», нюхнувшего в отличие от Николая пороха, в недавно отгремевшей Отечественной войне, правда, при этом забывая о некоторых, мягко говоря, странностях и садистских наклонностях великовозрастного цесаревича, но ничего, мы всем забывчивым, посредством отпечатанного газетного тиража, уже сегодня напомним обо всех этих нелицеприятных, просто отвратительных эпизодах из жизни наследника престола. Поэтому, безоговорочно веря приказу или не совсем ему доверяя, но предпочитая закрывать глаза на имеющиеся нестыковки, офицеры выводили из казарм подчинённые им войска. И действовали они с тем лишь отличием, что некоторые офицеры вполне искренне считали, что исполняют волю цесаревича Константина Павловича, однако среди них хватало и людей знавших только часть правды, ещё меньше командиров, вроде тех же братьев Бестужевых, были полностью осведомлены обо всей подноготной заваривающегося в столице дела.

Поэтому, как это ни прискорбно, но нам требовалось срочно пролить кровь, и чем в больших количествах, тем лучше. После произошедшего кровопролития отыграть назад введенным в заблуждение офицерам и генералам будет не так уж и просто, а если от "их рук" "смертью храбрых" падёт ещё и Николай, то и вовсе замечательно – тогда, для всех нас, отмыться от цареубийства станет совершенно невозможным, чего, всеми своими действиями, мы, собственно говоря, и пытаемся с самого начала добиться, повязав Гвардию революционной кровью и привязав ее, таким образом, к альтернативному, но уже успешно апробированному некоторыми европейскими и американскими народами, новому государственному устройству – к республике, а значит и олицетворяющей её здесь и сейчас силе – тайному обществу – двигателю, главному закулисному игроку и бенефициару разгорающейся прямо на наших глазах революции.

Генерал Шипов обнаружился у себя дома на В.о. и выздоровел он моментально, от одного лишь созерцания моего взбешенного вида. Шипова передал под опеку Фонвизину, направив их в Семеновский полк, Оболенского с его людьми отфутболил – в Измайловский и Егерский полки, а сам поехал на Сенатскую. Но по пути на площадь, решил отклониться от маршрута и узнать, как обстоят дела в дислоцированном поблизости Финляндском полку.

Финляндские роты я застал на набережной. Они вполне себе дисциплинированно, шествуя в маршевых колоннах, направлялись к Исаакиевскому наплавному мосту.

– Рота! – рявкнул офицер с белой повязкой на рукаве, в котором я сумел опознать своего коллегу по цеху – заговорщика, штабс-капитана Репина Н.П. – Смирно!!!

Солдаты, зашумев ружьями, поправляя амуницию, послушно подтянулись, выпрямились и сомкнули свои ряды, развернувшись ко мне корпусом.

Рядом, «развесив уши» застыли немногочисленные прохожие, судя по шатким движениям, бывшие изрядно навеселе. Под утро многие столичные кабаки уже успели подвергнуться атакам банд. Содержимое трактиров и кабаков, вернее говоря, бочки с хмельным выкатывались на улицы, немедля вскрывались и пойлом угощались все страждущие, коих, словно по мановению волшебной палочки, в подобных местах собиралось не мало.

Ко мне уже скакали сразу три полковника во главе с замкомполка Моллером. Поздоровались с Александром Федоровичем, также поприветствовал двух знакомых мне комбатов – гвардейских полковников – Митькова М.Ф. и Тулубьева А.Н. Как это ни странно, но все три офицера являлись членами тайных обществ! В ТОЙ истории четырнадцатого декабря Митькова в столице не оказалось, Моллер «переобулся», а Тулубьеву, застывшему со своими ротами на Исаакиевском мосту, так и не хватило духу в открытую перейти на Сенатскую площадь к восставшим. Но сейчас мною уже писалась совершенно иная история.

Со всеми тремя полковниками, чьи рукава шинелей предусмотрительно были обвязаны белыми повязками, мы отъехали чуть в строну. Обрадовал всех троих известием о восставших московцах, а полковники поделились со мной информацией о том, как они арестовывали моего однофамильца генерал-майора Головина Е.А. – командира 4-й гвардейской пехотной бригады.

Поскольку особого опыта проведения массовых митингов на открытом воздухе у меня не было, решил восполнить этот пробел здесь и сейчас, выступив перед остановившимися колоннами финляндцев. Порепетировать, так сказать, на будущее. Да, что там, зачем себе врать? Уже сегодня этот навык мне пригодится!

Не слезая с коня, смахнул со своей шинели налипший снег, я задвинул зажигательную речь перед «развесившей уши» солдатской аудиторией.

– Николай взбунтовал прикормленных им генералов и полковников, а также некоторые гвардейские части, введя в заблуждение рядовых солдат! Николашка хочет пролезть в цари поперед законного наследника – своего старшего брата Константина! Кто такой Николай, думаю, всем вам прекрасно известно – бюрократ, любитель фрунта и солдатской крови, коею он в своем царствии будет проливать реками! Никаких реформ при нем не будет, крепостных будут заживо гноить, а ведомые им власти и дальше продолжат издеваться над простым бесправным русским народом. Братья мои, этого нам никак нельзя допустить! Николашку надо, во что бы то ни стало остановить, разгромив перешедшие на его сторону войска! Восстановить в столице законный порядок, потребовав от Константина реформ, что изменят жизнь русского народа к лучшему. Рядовым же гвардейцам мы будем требовать уменьшения срока службы до десяти лет, увеличение жалования в два раза, а уже отслужившим – бесплатным наделением землей или жильем в городах, пожизненную пенсию всем увечным! Любо, братцы, вам наши требования к Константину?

– Любо!!! – раздался многоголосый рев.

– А если так, то вы должны нам помочь добиться исполнения этих законных требований. Главное наше препятствие на пути их исполнения – это узурпатор Николашка и шайка-лейка полковников и генералов перешедшая на его сторону, дабы и дальше издеваться, мучить русский народ и солдат. Гвардейцы! Ваше счастье – в ваших руках! – подъехав к шеренге, чувствуя на себе пристальные взгляды гвардейцев, попросил у рядового:

– Одолжи, братец, ружье на пару секунд, – посмотрев на своего ротного офицера, утвердительно кивнувшего, солдат протянул мне оружие, и, немедля, вздев его над головой, я прокричал:

– Вот оно, братцы, наше средство к достижению всеобщего счастья! Если власти не желают слушать слова простого народа, то они сегодня услышат ружейный бой! С нами правда, а значит и Бог с нами! Идем к Зимнему и вытащим оттуда за подштанники Николашку и его подручных, разобьём войска предателей русского народа! – помахав солдатским ружьем я направил его в сторону Стрелки Васильевского острова. – В бой, братья! Все в бой!

С этой речью я объехал всю колонну, и результат не заставил себя ждать! Не прошло и десяти минут, как праведным гневом бурлила вся разагитированная мною войсковая колонна.

– Александр Федорович, господа офицеры!.. – кивнул головой Митькову и Тулубьеву. – Ведите своих бойцов к Зимнему. Туда сейчас стягиваются и другие наши части, все идет по плану. Никаких переговоров с николаевцами устраивать не будем, сразу вступим в бой. Сейчас во вверенных вам войсках боевой дух силен как никогда и не надо его понапрасну расхолаживать бесполезными разговорами и бездельным стоянием. Дальше по вашему пути будет кабак – вскройте его, если он еще не взломан, и угостите своих солдат водкой и вином, но не задерживайтесь! Перед боем хмельное вашему полку пойдет только на пользу.

– Слушаюсь, Иван Михайлович, – развернув своего коня, Моллер направился к вытянувшейся змеей колонне раздавать указания.

Московский полк, как и в кондовой версии истории, выстроился в каре у памятника Петру Великому напротив здания Адмиралтейства. У выведенной вперед цепочки московских стрелков поздоровался с распоряжавшимся здесь корнетом князем Одоевским – связным от Конного полка, коего я мигом и отправил по его месту службы, нечего здесь прохлаждаться!

Затем, подбодрив стрелков, въехал в расступившееся перед моим конем каре Московского полка, где второй раз за сегодняшнее утро поприветствовал Трубецкого, Кюхельбекера … и прочих "бездельников". Отдельно поздравил с успешно выполненным заданием Михаила Бестужева, Щепина-Ростовского и других вовлеченных в заговор офицеров Московского полка.

Основная же масса действующих и бывших офицеров, прикрываясь составленными в моей конторе липовыми приказами в эти самые минуты с речевками "Нет присяге Николаю, да здравствует Константин!" бунтовала и выводила из казарм гвардейские полки, в целом ряде случаев разгоряченных спиртным и ночной антиниколаевской, а иногда и вовсе антимонархической агитацией.

Вслед за московцами подошла обещанная мне Завалишиным сотня матросов Гвардейского экипажа – этих идейно подготовленных бойцов я был намерен использовать не только в качестве личной охраны и охраны штаба, но и для некоторых особо ответственных поручений. Встретивший их на марше мой служащий – гравер Иосиф уже успел раздать им от моего имени солидные денежные премии. Личная преданность зарабатывается долго и упорно, куда проще купить за деньги её некий суррогат. Ничего в этом предосудительного я не видел, ведь наемники всегда были, есть и будут. Остальная же часть Морского экипажа в это самое время брала под контроль главную базу российского морского флота – Кронштадт вместе со всеми пережидающими там зиму кораблями. Делали морские гвардейцы это при деятельной помощи начальника морского штаба Его Императорского Величества Антона Васильевича фон Моллера.

В мое отсутствие, в то время как я агитировал финляндцев, революционеры проникли в Сенат, сорвав намеченное на сегодня сенатское заседание. Манифест Сенату вручала делегация в составе Пущина и Рылеева, к которой присоединились обер прокурор Сената Краснокутский Семен Григорьевич (во время Отечественной войны 1812 года он участвовал в битвах при Бородино, Тарутино, Малый Ярославец. В заграничных походах участвовал в битвах за Лютцен, Бауцен, Кульм, Лейпциг, Париж. Уволен от службы в звании генерал-майор, масон) и еще один член Общества – сенатский регистр Михаил Иванович Васильев, а также сочувствующие нашему делу в лице сенатора Пущина-старшего – отца Ивана Ивановича Пущина, сенатора Дивова – дяди декабриста Василия Дивова. Ну и к этой депутации присоединились, словно рыбы-прилипалы, целый ряд «флюгеров», почувствовавших, что называется политический момент. Среди конъюнктурщиков, самым громогласным оказался сенатор Граббе-Горский.

Когда я заявился с ротой матросов в Сенат, Граббе-Горский как раз выступал перед почтенным, но в массе своей очень перепуганным от всего происходящего, собранием.

– Свобода! Равенство! И Братство! – заглушая всех сенаторов, раненным медведем ревел статский советник.

Правду говоря, голос данного "графа" соответствовал его наружности. На самом же деле, под личиной добропорядочного сенатора скрывался ростовщик, авантюрист, приспособленец да и просто прохиндей.

Из своего смартфона я знал, что в ТОЙ истории судьба Горского была страшна и причудлива. Арестованный как один из главных бунтовщиков (ибо не было на площади более высокого чина, к тому же графский титул), он вдобавок был закован в цепи за «дерзость в ответах» и отправлен в ссылку, хотя тщетно убеждал следствие, что и слыхом не слыхивал о тайном обществе. В ссылке Горский продолжал одолевать правительство многочисленными просьбами, но с течением времени открылось: 1) что он и не граф вовсе; 2) что его дочь, на которую он перевел свой капитал и которую требовал к себе, – не дочь, а любовница. Этот странный авантюрист окончил дни свои на поселении, в 1849 году.

Вначале сенаторы, немалую часть которых составляли дремучие старики, из которых уже сыпался песок, наотрез отказались подписывать предложенный им манифест.

Шамкая беззубыми челюстями, сенаторы, перекрикивая друг друга, заявляли, что ни им лично, ни русскому народу никакие вольности, оказывается, вовсе и не нужны!

– Помилуйте, о чем вы толкует?! Да при наших добрых, православных помещиках, русские мужики живут, припеваючи, как у Христа за пазухой!

– Верно! Судьбе наших крестьян, кои живут как в Раю, во всем мире завидуют!

– На воле мужики без бар помрут, ей Богу! Для мужика ваша вольность есмь тунеядство и необузданность, – подхватил эстафету очередной старик, уж и не знаю, то ли искренне заблуждающийся, то ли нагло лицемерящий, то ли выживший из ума. Слушая все это, я еще подумал, что надо будет срочно опубликовать Салтыкова-Щедрина, его "Повесть о том, как один мужик двух генералов прокормил."

– Господа помещики в государстве это руки, что вожжами правят, без них, без управления, кони в канаву занесут!

Тут уж слово взял настропаленный мною Рылеев, а зал собраний по периметру окружили вооруженные гвардейцы Морского экипажа.

Мне, честно говоря, на все эти бесполезные сенатские декларации было плевать с высокой колокольни, но мои товарищи по заговору верили, что эти сенатские акты могут возыметь какое-то положительное для нас действие во всей стране в целом. Во всяком случае, хуже от этого не станет, поэтому я и отказался от своей первоначальной идеи по немедленному роспуску Сената – как нелегитимного, с момента революции, органа монархического угнетения.

С появлением вооруженных матросов, окружающая обстановка, сама затхлая атмосфера Сената, изменилась как по мановению волшебной палочки! Она более не располагала к неспешным философским дискурсам и прочей пустопорожней стариковской болтовне. Пользуясь благоприятным моментом, Рылеев во всеуслышание и со всей присущей ему решительностью твердо заявил, что те из сенаторов, кто не подпишет предложенные им воззвание и манифест по созыву Учредительного собрания, будут признаны контрреволюционерами и пособниками прогнившего монархизма, а, таким лицам, дескать, грозит полная конфискация имущества и тюремные сроки! Естественно, таких законов еще не было и в природе, но сочинить их не долго, была бы чернильница, да бумага. Речь Рылеева, прогремевшая как гром среди ясного неба, вызвала, хотел сказать в Доме Престарелых, но нет, в Сенате, весьма бурную реакцию. Затрясшиеся словно в лихорадке сенаторы вмиг перековались в либералов и большинством голосов, практически не читая, утвердили все предложенные им проекты постановлений!

Главным таким документом был «Манифест к русскому народу» в котором объявлялось, что «великие князья Константин и Николай отказались от престола», что после такого их поступка «Сенат почел необходимым задержать императорскую фамилию и созвать на Великий собор народных представителей изо всех сословий народа, которые должны будут решить судьбу государства». Также в этом манифесте Сенат призывал «народ оставаться в покое», «сохранять неприкосновенным имущество, как государственное, так и частное», а для сохранения «общественного устройства» Сенат самораспускался, передавая всю власть «Временному правлению во главе с Головиным Иваном Михайловичем».

Сразу после голосования, пока Рылеев с Пущиным и рядом других товарищей общались с сенаторами, я времени даром тоже не терял, вместе с Каховским, мы разместили на крыше Сената двух снайперов – пару стрелков-ирландцев.

Спустившись вниз, лично проконтролировал, чтобы немедля был запущен бюрократический механизм по рассылке одобренных Сенатом актов по всей уже не трещащей по швам, а с неимоверной силой рушившейся рабовладельческой империи!

На Сенатской площади тем временем тоже произошли зримые изменения. В числе первых, сразу вслед за Московским, на Сенатскую площадь пришагал ведомый поручиком Сутгофом, подпоручиками Вреде, Кожевниковым и рядом других офицеров лейб-гвардии Гренадерский полк – внешне весьма мощная колонна, так как в лейб-гренадеры отбирали особенно высоких и сильных солдат. Пришли они на Сенатскую площадь кратчайшим маршрутом, двигаясь прямо по льду Невы и согласно ранее выработанному плану, гренадеры должны были занять Петропавловскую крепость, которую охраняла одна из рот этого полка.

Подскакал к полковому "смотрящему" Сутгофу.

– Приветствую Александр Николаевич! Что с командиром полка Стюрлером?

– Ныне покойный Николай Карлович сначала вывел полк, согласно приказу якобы поступившему от Константина, а затем, уже на марше мы встретили вестового от великого князя узурпатора Николая, – недобро ухмыльнулся Сутгоф, – пришлось принять к не вовремя взбунтовавшемуся полковнику срочные меры ...

Я вопросительно приподнял бровь.

– Зарубили супостата! – вмешался в разговор подпоручик Вреде.

– Где поручик Панов?

– Где и должен быть, – ухмыляясь, ответил Сутгоф – в Петропавловской крепости сидит! – и уже не сдерживаясь, рассмеялся.

– Сложности возникли?

– Что вы! – махнул поручик рукой. – Никакого труда это не составило, там дежурила наша лейб-гренадерская рота подпоручика Корсакова. Крепость дополнительно усилили не только новым её комендантом поручиком Пановым, но и дополнительно двумя ротами гренадер. Теперь пушки Петропавловской крепости – к вашим услугам, Иван Михайлович!

– Кстати говоря, а ваши как успехи, Иван Михайлович? – Сутгоф посмотрел в сторону Московского полка замершего в каре. – Я вижу, дело сдвинулось с мертвой точки?..

– В основном все по плану. Генерал-майора Шипова только недавно разыскали, у Сергея Павловича «медвежья болезнь» приключилась. Теперь, после того как посмертно выбыл из строя командир 1-й бригады Шеншин, Шипов – командующий 2-й гвардейской пехотной бригадой, в силу отсутствия на месте Милорадовича, Воинова и Бистрома, обретает даже по ныне действующим законам всю полноту власти и может отдавать приказы полковникам сразу пяти полков – Преображенского, Московского, Семеновского, Гренадерского и Гвардейскому экипажу. Правда, актуальны его приказы сейчас будут только для Семеновского полка, с остальными полками мы и без него управились! Преображенцы Исленьева для нашего Дела, к сожалению, потеряны …

Дело в том, что первый батальон Преображенского полка был ближайшей к Николаю гвардейской частью. Батальон размещался на Миллионной, рядом с Эрмитажем, а потому в срочном порядке был выведен из своих казарм непосредственно в Зимний дворец.