Текст книги "По тропам волшебных лесов"

Автор книги: Яна Вуд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

Хейта криво усмехнулась.

– Что, уже не по нраву?

– Он с ней! – пронеслось над толпой. – Тисх с ней любовался!

– А что я! – затравленно огляделся тот. – Больная девка. Ворожея к тому же. А я не терплю ворожей.

– Не знался он с ней и не собирался! – громыхнула Фальхта, уперев руки в бока.

Вокруг загоготали.

– За мамкиной юбкой! – бросил кто-то из парней, и хохот стал громче.

– Пошли отсюда, сынок, – ласково приказала Фальхта, подхватив его под руку.

Но лицо Тисха вдруг побледнело и исказилось от злобы. Он вырвался с криком:

– Это ты во всем виновата! Все уши прожужжала: «Она славная, кроткая, работящая. Да к тому ж ворожея. Чего еще надо? Ты к ней подойди. Ты шкатулку забери!»

От неожиданности Фальхта выпучила глаза. Видать, не привыкла, чтобы тихоня сын с ней так разговаривал. А Хейту как кипятком обдало! Вот зачем им понадобилась шкатулка. Вот почему ее Тисх по имени называл. Мать наказала. Невесту на свой вкус хотела подыскать. Девушка усмехнулась. Просчиталась Фальхта. Ой как просчиталась! За него, видно, и так не горели замуж идти, а теперь и вовсе нос воротить станут. С ворожеей-лесовичкой миловался, с изгнанницей.

Хейта медленно сняла с головы небесно-чистый незабудковый венок. Тот самый, что для праздника плела. Плела, думая о нем. Без сожаления бросила под ноги.

– Вот тебе и дивные глаза, – обронила она и, отвернувшись, двинулась прочь.

Девушка ступала тяжело, но при этом всем телом она ощущала, как с каждым шагом в ней прибавлялось странной, неведомой дотоле уверенности. Как рвались незримые нити, связывавшие ее с родной деревней, с приземистыми домами, пыльными дорогами и с людьми, что так и остались для нее чужими. И, хотя сердце отзывалось в груди Хейты мучительной болью, дышать ей постепенно делалось все легче и легче.

Неожиданно, с ветки гибкой осины сорвалась хохлатая черногрудая сойка. Пронзительно вскрикнув, она пронеслась над головами Хейты и Тэша, и ярко-синей стрелой исчезла в ночи.

Когда площадь осталась далеко за спиной, Хейта, наконец, задышала ровнее и отпустила ладошку Тэша.

– Тебя дома как долго не было? – спросила она.

– Как с утра ушел, так и все, – нехотя отозвался тот.

– А Ройх что же? – изумилась девушка.

– Да обхитрил я его, – отозвался Тэш. – Сказал, что на колючку наступил и больно идти. Он спину и подставил, чтоб довести. А я его усыпил.

Хейта покачала головой.

– Лисоволки чувствуют ложь. Он бы ни за что не поверил.

– Знаю, – уныло протянул Тэш. – Потому я взаправду и наступил. Нога до сих пор ноет немного.

Девушка воззрилась на него в негодовании.

– Ну, бесстыжий! – и тут же схватилась за голову. – Пастыри, наверно, уже весь лес на уши подняли! Надо ноги в руки – и туда!

Они ускорили шаг. Вскоре из-за угла вывернул обветшалый дом Хейты. Маленькие окна неярко светились, из отверстия в крыше валил черный дым. Девушка замешкалась. Дед, вестимо, опять что-то мастерил. И, конечно, мерз. Он все время мерз последнее время. Сердце в девичьей груди отозвалось острой тянущей болью.

Она подалась вперед: «Зайти попрощаться? Но времени в обрез. А двумя словами тут не обойдешься. Да и дед упрямый, возьмет и не пустит за порог, – она трудно вздохнула, – Нет, нельзя заходить».

Слезы сами навернулись на глаза.

– Прости, дедушка, – горько прошептала Хейта и вновь ускорила шаг.

Привратник Бэрх, против своего обыкновения, не спал. А, завидев их, тотчас поспешил навстречу.

– Что там стряслось? – полюбопытствовал он. – На праздниках всегда шумят. Но нынче совсем уж странно. И что это были за вспышки?

Хейта не ответила. Лишь прильнула к широкой груди старика. Тот отстранил ее, с тревогой в глаза заглянул. Что он там прочел и как, – одним звездам было известно, однако, сразу смекнул, как примерно обстояли дела.

– Выжили-таки?

Девушка молча кивнула. Бэрх с сожалением покачал головой, вновь притянул ее к себе, бережно потрепал по волосам.

– Да ты не горюй. Было б из-за кого горевать.

Хейта лишь кисло улыбнулась в ответ.

– В лес уйдешь? – ласково спросил он.

– Пока в лес, – ответила Хейта, отстранившись. – Надо друга моего проводить. А дальше не знаю.

Привратник перевел взгляд на притихшего Тэша. Сдвинул седые брови.

– Он из этих… лесных?

– Он – пастырь, – ответила Хейта, не видя больше смысла таиться. – А еще – мой друг и названый брат. Он там набедокурил по глупости, на площади. Но зла никому не желал, – она тяжко вздохнула. – Просто так вышло.

Бэрх понимающе закивал и осторожно приблизился к Тэшу. Тот мигом насторожился. Привратник глядел на него пытливо, как видно, не в силах поверить собственным глазам. Неожиданно, морщинистые губы его сложились в улыбку.

– Меня, стало быть, зовут Бэрх, – он протянул Тэшу заскорузлую руку.

Пастырь смерил его недоверчивым взором, но руку все-таки пожал.

– Тэш.

– Друг Хейты – мой друг, – тепло добавил Бэрх.

Заслышав это, пасмурный Тэш просто просиял. Хейта тепло улыбнулась.

– Мы бы задержались, – промолвила она, – но нам надо спешить.

Бэрх понимающе кивнул.

– Ступайте, задерживать не стану.

Хейта обняла его на прощанье и потянула Тэша за рукав. Тот нехотя потопал за ней следом, помахав привратнику узластой ручонкой. Выскользнув за ворота, девушка и пастырь спешно двинулись лугом к Заповедному лесу. А Бэрх еще долго глядел им вслед, не переставая тихо дивиться себе под нос.

– Пастырь. Настоящий! Из самого леса. Чудеса, да и только!

III

Еще издали Хейта и Тэш приметили, что проход под древесной аркой слабо светился. Когда они приблизились, подле дерева выткался чей-то темный силуэт. Над ним мерно покачивался волшебный фонарик.

Внезапно неизвестный выступил вперед. На вытянутом остроносом лице горели такие же острые жемчужные глаза. Высокий лоб обрамляли тяжелые темно-лиловые волосы, а крупные губы сложились в недоброй усмешке.

Хейта внутренне поежилась. Пастыря этого звали Кхош и Тэшу он приходился братом. Его растением-покровителем был безвременник. В провалах высоких скул залегли длинные тени этих смертоносных цветов. Дерзкий и молодой, Кхош успел застать Кровавую войну. И с тех пор он возненавидел Фэй-Чар всем своим существом.

– Тебе что, жить надоело? – шагнул он к Тэшу, не удостоив Хейты даже и взгляда. – Потащился в людскую деревню. Там мать с отцом чуть разума не лишились! Шарши места себе не находит. Эйша выплакала все глаза. Чем ты думал?!

Тэш молчал, не смея поднять глаз, точно к месту примерз.

– Что ты натворил, отвечай?! – теряя терпение, воскликнул Кхош.

– Он видения хотел показать, – пояснила Хейта. – Не все вышло гладко и…

– А тебя вообще никто не спрашивал, Фэй-Чар! – раздраженно перебил ее Кхош. – Кабы не ты, ничего бы этого не было. Навязалась на нашу голову, а мы теперь разгребай! – он схватил Тэша за плечи. – Говори, пострадали люди или нет?

Хейта знала, людей Кхош недолюбливал чуть меньше, чем ее. И не об их благе тревожился. О последствиях для самих пастырей.

– Пострадали, – едва слышно выдавил Тэш.

Кхош нахмурился.

– Отцу передам, чтоб со всей строгостью тебя наказал, – он обернулся к Хейте. – Можно что-то исправить? Что они хотят?

– Ничего, – хмуро ответила девушка.

– Так уж и ничего, – недоверчиво прищурился пастырь. – Небось, шкуру с него желали спустить?

– Да, желали! – вдруг выпалил Тэш. – А Хейта за меня вступилась. Тогда старейшина меня отпустил, а ее из деревни изгнал.

Кхош опешил слегка и некоторое время хранил напряженное молчание.

– За то, что вступилась, благодарю, – наконец, сухо бросил он.

– Не за что меня благодарить, – мотнула головой Хейта. – Он мой брат и…

– Никакой он тебе не брат! – снова взъярился Кхош. – И ты ему не сестра. Так чудо-юдо опасное. Не знаю, где ты после изгнания думаешь обосноваться, но помни, на Лучистой поляне многие этому будут не рады, – он стукнул кулаком по груди. – Начиная с меня!

Внезапно из-за спины Кхоша послышалось глухое рычание. Тот поспешно обернулся. Лисоволк стоял, ощерившись, синие глаза свирепо сверкали, густая шерсть встала дыбом.

– Ройх! – воскликнула Хейта.

Тот вмиг успокоился и медленно двинулся девушке на встречу, не сводя с оторопевшего пастыря тяжелого взгляда. Миновав его, он бросился к Хейте как преданный пес и принялся радостно облизывать ее холодные ладони.

Он виниться пришел, не иначе. За то, что за пастырем не доглядел. Хейта ласково улыбнулась, опустилась на колени и, обхватив его за шею, принялась утешать, нашептывать на ухо, что он ни в чем перед ней не был виноват.

Выпрямившись, она пристально поглядела на Кхоша.

– А какой у тебя был план? – в жемчужных глазах засверкали насмешливые искорки. Она тоже не питала к пастырю теплых чувств и не прочь была лишний раз его поддеть. – Тут стоять, дожидаться нас?

– Я бы и в деревню пошел за братом, – огрызнулся тот. – Не забоялся бы. Можешь не сомневаться. Да не успел. Только подошел, и вы тут как тут, – он хмуро покосился на Тэша. – Довольно болтать. Мне велели привести тебя на поляну как можно скорей.

Кхош махнул рукой, и волшебный фонарик поплыл над землей, освещая извилистую тропинку. Пастырь двинулся следом. Уныло переглянувшись, Хейта и Тэш без особого рвения потащились за ним.

Лучистая поляна по обыкновению встретила путников теплым светом волшебных огней. Однако, вопреки извечному покою и неизменной тишине, на ней стояло необычайное оживление. Столпившись под деревьями, пастыри взволнованно перешептывались и то и дело печально качали головами.

Завидев Хейту и Тэша, все разом переполошились. Эйша с матерью, златовласой Ошей, сломя голову бросились к Тэшу, сгребли его в охапку и принялись судорожно рыдать от счастья. Отец его, краснобородый Шорш, тоже мигом оказался рядом и принялся строго выговаривать нерадивого сына, но за женскими рыданиями его было совсем не слыхать.

Тэш, видимо, ухитрился-таки в перерывах между рыданиями в общих чертах растолковать, как обстояло дело, потому что Эйша и Оша следом бросились обнимать Хейту. Они и без того питали к ней теплые чувства, а тут вконец растрогались. Девушку целовали и благодарили, потом снова целовали, и снова благодарили. И неведомо сколько вся бы эта суматоха продлилась, если бы из дома не показался Шарши.

Все смолкли точно по волшебству. Глава пастырей казался не просто строгим – суровым. Но Хейта знала, что за этой видимой холодностью крылась небывалая радость о том, что его возлюбленный внук вернулся домой.

Шарши пристально поглядел на Тэша и жестом велел ему подойти. Маленький постреленыш, вконец растеряв привычное озорство, опасливо втянул голову в плечи и, бросив на Хейту жалобный взгляд, понуро побрел к застывшему в безмолвии деду.

Хейте не было слышно, о чем они говорили. Шарши что-то спрашивал, Тэш отвечал, стыдливо потупив взор. Несколько раз старик поднимал внимательные глаза и задумчиво поглядывал в ее сторону. Потом он приобнял внука за плечи и перепоручил его заботливой Ашше, которая тут же увела того с глаз долой. Сам Шарши, направившись к дому, оглянулся на пороге и кивнул Хейте, предлагая ей последовать за собой.

В жилище главы пастырей было светло, уютно и тепло. Несколько волшебных светильников покачивались под потолком. Деревянная мебель, утварь и другие затейливые вещицы отбрасывали мягкие тени.

Хейта окинула задумчивым взглядом диковинный дом, давно ставший для нее привычным и родным. От мысли, что с ним тоже придется расстаться, девушке вдруг сделалось необычайно грустно и тяжело.

Шарши поймал ее взгляд, взял со стола кувшин с родниковой водой, налил полную кружку и протянул ей. Хейта приняла ее с благодарностью. Она любила родниковую воду. Прохладное питье бодрило дух, делало разум ясным, а на сердце от него незаметно делалось легче и светлей.

– Спасибо, что сберегла Тэша, – молвил Шарши.

Хейта кивнула.

– Да ты уже поди наслушалась благодарностей, – криво усмехнулся он. – А от Кхоша, конечно, первее всего?

Девушка фыркнула.

– Да. Он при встрече на добрые слова не поскупился.

– Ты прости, что отправил его, – трудно вздохнул Шарши. – Знаю я, что этот напыщенный глупец тебя не жалует. Зато сон насылать он мастер. Вот я и подумал, быть может, при случае, он выручит Тэша так, чтобы никто не пострадал.

– Да все в порядке, – равнодушно пожала плечами Хейта. – Я и похуже речи слыхала.

Шарши неожиданно посерьезнел и нахмурился.

– А вот и не в порядке. Я и Кхошу выскажу. И этим…, – он воззрился на девушку, снедаемый бессильным гневом.

Хейта печально улыбнулась.

– Оставь, деда. С людьми толковать не имеет смысла. Они не поймут. Уж точно не сейчас.

Шарши кивнул, упер в стол невидящий взор и неожиданно со всей мочи бухнул по нему кулаком.

– Они не имели права тебя изгонять! Ты ведь не замышляла дурного!

Хейта осторожно приблизилась.

– Ты ведь знаешь, что имели, деда. Старейшина волен поступать, как считает нужным во благо деревни. И он свой выбор сделал, – она вздохнула. – Да и потом… нечего мне там делать.

Шарши вскинул горькие глаза.

– Не говори так, внучка. Ты среди них росла. И они – люди. Как, в первую очередь, и ты.

Хейта мрачно усмехнулась.

– Знал бы ты, как эти люди меня ненавидят. Как страшатся волшебства. Они ведь готовы были разорвать на части и Тэша, и меня.

Лицо пастыря дрогнуло. Он опустил потускневшие глаза.

– Но ты всегда так надеялась, что однажды все переменится к лучшему.

Хейта сухо усмехнулась.

– Знаешь, для девушки, владеющей древним волшебством, я на диво недалека и слепа!

Шарши покачал головой.

– Не говори так, внучка.

– Но это так! – воскликнула Хейта. – Они всегда меня ненавидели. Всегда боялись. Ты б только видел, как они возликовали, когда Фархард меня изгнал! Небось, всю жизнь, именно этого и дожидались.

Пастырь скрипнул зубами.

– Шоргшэх66
  Негодяи


[Закрыть].

В глазах Хейты протаяла боль.

– Мать с дедом жалко. Я ведь из-за них не уходила. Но теперь-то уж ничего не поделаешь, – она с надеждой поглядела на пастыря. – Приглядишь за ними, дед Шарши? Одни они пропадут…

Пастырь сдвинул небесно-голубые брови.

– Ты что же, и от нас уходишь?

Насилу выдержав его взгляд, Хейта кивнула.

– Ухожу. Я все обдумала по дороге.

Шарши затряс головой.

– В этом нет нужды. Одного дома тебя лишили, внучка. Но двери другого для тебя всегда открыты.

Хейта улыбнулась и ласково его обняла.

– Благодарю тебя, деда. Но что я стану здесь делать? И сама изведусь, и вас измотаю. Да и потом, я ведь всегда мечтала мир повидать. Вот, видно, время и пришло.

Шарши долго на нее глядел, потом печально улыбнулся. Как и Лахта, он ведал, что переубедить упрямицу не удастся.

– Куда идти-то сдумала?

– В Хольтэст, – ответила Хейта. – К Фэйру. Он давно меня звал, а я все отказывалась. Стану ему помогать, исцелять, а дальше видно будет, – она вновь подступила к Шарши. – Ты только обещай за моей матерью и дедом приглядывать, хорошо?

Пастырь кивнул.

– Конечно, внученька. Обещаю.

Хейта вздохнула.

– Я, правда, с ними даже не попрощалась.

Шарши открыл рот, но ответить не успел. В тот же миг распахнулась входная дверь, и на пороге показалась заплаканная Лахта.

– Доченька! – судорожно воскликнула она.

Следом дверной проем подпер мрачный как туча Борхольд. Хейта кинулась матери на шею. Дед стоял рядом и молчал, а подслеповатые глаза были горькие-горькие.

Неведомо, сколько они так простояли, когда Лахта, наконец, отстранилась. На бедной женщине не было лица, но она изо всех сил держалась, чтобы снова не заплакать.

– Дошли так быстро, как смогли, – заговорила она. – Я, почитай, сразу к дому бросилась. Мне никто и не подумал мешать. Все судят о том, что делать с Вархом. Даже потешников втянули. Но они вроде против него настроены, – глаза ее вдруг потемнели. – Вот и хорошо. Пусть ему столько работы присудят, чтобы он руки стер и спину вовек не разогнул!

– Мама! – изумленно воскликнула Хейта.

– А что? – ничуть не растерялась та. – Из-за него мою дочь изгнали. Это я еще мало пожелала, – она пытливо огляделась. – Ты в этом доме будешь или в каком другом?

Хейта, открыла, было, рот, но слов не нашла, и просто застыла, вперив в мать широко раскрытые глаза. Лахта испытующе посмотрела на дочь, склонила голову на бок.

– Уходишь?

Девушка сглотнула.

– Да, решила до Фэйра пойти. Как ты говорила.

Лахта кивнула.

– Хорошо, стало быть, я не зря твои вещи взяла, – она обернулась к Борхольду, и тот передал ей видавший виды дорожный мешок. – Когда-то, – сказала Лахта, – он принадлежал твоему отцу. А теперь будет твоим. Я тут одежды в дорогу припасла, одеяло, немного еды.

Хейта онемела.

– Но как ты…

Лахта улыбнулась уголком рта.

– Считай это материнским чутьем, – она вздохнула. – Да и недобрая это затея жить подле деревни, из которой тебя изгнали. Чтобы каждый звук, долетавший оттуда, изо дня в день напоминал о случившемся.

Хейта с трепетом переняла вещь, которая когда-то принадлежала ее отцу, горячо поцеловала мать, а следом и деда. Борхольд прижал ее к широкой груди.

– Ты прости, что не зашла попрощаться, – прошептала Хейта. – Времени было в обрез.

Дед только крепче ее обнял.

– Ничего. Они у меня еще попляшут. Кровопийцы проклятые, – сурово промолвил он.

Лахта тронула дочь за плечо.

– Вот кошель еще возьми. Тут правда всего одна монета, зато золотая. Берегла на черный день.

Хейта хотела воспротивиться, но мать так на нее поглядела, что она не осмелилась. Подвязала кошель к поясу и закинула за спину мешок.

– Да ты его оставь пока, – спохватилась Лахта. – Тяжелый. Успеешь еще натаскаться. Отдохни, отоспись. Путь предстоит неблизкий.

Хейта потупилась, переступила с ноги на ногу и молвила веско.

– Я сегодня пойду.

Лахта вытаращила глаза.

– На ночь глядя?! Зачем? Куда тебе торопиться?

Шарши и Борхольд разом подались вперед.

– И правда, куда?! – наперебой воскликнули они.

Хейта решительно тряхнула головой.

– Осень настала. Дожди со дня на день зарядят. Не хочу промокнуть, и дороги развезет.

Она оглядела недоверчивые лица родных и добавила мягче.

– Да и сердце толкает в путь. Когда оно так горит, лучше не мешкать.

Они не ответили ей, просто разом понурились, как цветы, которые покинуло солнце, и трудно кивнули. Отпускать ее им было тяжело, но отпускать тотчас вдвойне тяжелее.

Хейта тряхнула мешком.

– Сперва в дорогу обряжусь.

Один за другим Лахта, Борхольд и Шарши покинули стены теплого дома. Маленькая дверца со скрипом затворилась, вспугнув с окна черно-синюю сойку. Яркой стрелой взмыла она в воздух и тотчас исчезла в гуще темной листвы.

Птицы с таким оперением довольно редки. Знай они, что эта сойка появилась тем вечером подле Хейты не в первый раз, наверняка бы насторожились. Но они того не знали. Только Тэш снова ее заприметил, но с истинно детской беззаботностью, значения этому никакого не придал.

Вскоре, снарядившись в путь, в дверях показалась и сама Хейта. Окинув чутким взором застывших в молчании пастырей, она нерешительно замерла на пороге. Она не знала, что надо было сказать, но слова как-то сами нашлись.

– Спасибо вам, дорогие пастыри, – улыбнулась Хейта. – За то, что все эти годы нянчились со мной, учили уму-разуму, кормили, в дом привечали. Спасибо и тем, кто меня любит, и тем, кто еле терпит, – она мельком поглядела на Кхоша, а тот неожиданно отвел взгляд. – Мне будет не хватать всех вас.

Маленький Тэш громко зашмыгал носом.

– Я не прощаюсь навсегда, – поспешно добавила Хейта. – И обязательно буду время от времени вас навещать, – она вздохнула. – Однако, сегодня я вынуждена проститься.

Не в силах дольше терпеть, Тэш бросился вперед и повис у нее на шее. Хейта крепко прижала к себе названого брата, ласково погладила его по волосам.

– Не уходи, – прошептал он. – Тебе не место среди людей. Ты ведь не человек. Не такой, как они. Ты можешь остаться с нами.

Хейта бережно коснулась пальцами его щеки.

– Ты прав, я не человек. Но и не пастырь.

В глазах маленького Тэша протаяло понимание.

– Ты – Фэй-Чар.

Девушка кивнула.

– Верно.

Он сдвинул брови.

– И что это значит?

Хейта усмехнулась.

– Думаю, именно это мне и предстоит узнать.

Тот вздохнул и грустно кивнул в ответ. Горячо простившись с матерью и дедом, Хейта ступила на тропу. По правую руку от нее черной тенью вырос Ройх. По левую воспарил волшебный фонарик. С щемящей сердце тоской, Хейта быстро пошла вперед. Шевельнулись еловые лапы, скрыв ее из виду. Вот и второй дом остался позади.

Лунный свет окутывал деревья загадочной голубоватой пеленой. Прозрачная, неуловимая, легкая, она беспрестанно мерцала, точно тонкое полотно, вытканное руками неведомых небесных ткачей. И казалось, что это не деревья стоят, а неземные стражи-хранители в волшебных одеждах, неустанно и чутко оберегающие всемирный сон, согласие и покой.

Хейта шла тихо и неторопливо. Деревья тоже отвечали ей тишиной. Изредка, правда, срывался с ветки какой-нибудь пожелтелый осенний лист и с вкрадчивым шелестом опускался на землю. Однако, под внешней безмятежностью девушки крылось совсем иное. Сердце в ее груди буквально разрывалось на части.

Ей то хотелось повернуть назад, и что есть мочи бежать напрямик к ясным огням Лучистой поляны. То мечталось оказаться в доме родном, забраться с ногами на тепло устланную лавку и больше носа наружу не казать. То, напротив, очутиться далеко-далеко, в невиданном краю, где она ни о ком ничего не будет знать, и о ней тоже никому ничего не будет известно…

Лес кончился внезапно. Деревья расступились, являя взору тусклый, пепельно-серый простор. Узкая дорога еще некоторое время бежала вдоль леса, потом резко сворачивала и бесследно терялась в нагромождении холмов. Сердце Хейты от волнения бешено заколотилось. За ее спиной, удрученный предстоящей разлукой, заскулил лисоволк.

Хейта опустилась перед ним на колени, порывисто обхватила за шею, уткнулась лицом в мягкий, теплый мех. Эти двое понимали друг друга без слов. Каждый ощущал боль другого как свою. Неведомо сколько они так просидели – показалось, целую вечность, когда Хейта вдруг отстранилась, поглядела зверю в глаза и трудно молвила:

– Я должна идти, понимаешь? С собой взять не могу – небезопасно тебе. Поймают – живым не уйдешь. Беги домой, в лес. Я вернусь, и мы непременно увидимся.

Лисоволк поглядел на нее, ничем не выказав недовольства, покорно прошелся по щеке теплым языком. Сердце девушки болезненно сжалось. Глотая незваные слезы, она медленно поднялась с колен, затушила волшебный светильник и, глядя перед собой невидящим взором, шагнула в проем между деревьями, как в распахнутую настежь дверь.

Она пошла по дороге быстро, не оборачиваясь, точно страшилась, что один только вид Заповедного леса мог заставить ее передумать. Как вдруг, ночную тишину, как мягкое тело ножом, прорезал надсадный, раскатистый вой.

Ройх, наконец-то, дал волю растерзанным чувствам. И столько в этом вое было неизжитой тоски, что Хейта чуть не задохнулась от боли. Вздрогнув, она запнулась и медленно оглянулась. Безотчетной муки были полны жемчужные глаза. Броситься назад, обнять, прижаться щекой, никогда больше не отпускать… Нет! Хейта упрямо мотнула головой. Стиснув зубы, она отвернулась и зашагала еще скорей. Больше она не оборачивалась.

А неутомимая птица, тем временем, летела на юго-запад, все больше отдаляясь от Заповедного леса и деревни Кихт. В холодной темноте сизо-голубые перья сойки казались иссиня-черными. Маленькие глазки грозно сверкали, придавая ее облику поистине зловещий вид.

Неуловимой тенью проносилась птица над мрачной землей. И ни люди, ни оборотни, ни даже пастыри не ведали, что посланника, с новостями более важными, в мире было не сыскать.

Бессчетные холмы постепенно сменились одинокими лесистыми горами и долгими цепочками каменистых кряжей, покуда впереди не замаячил исполинский Подоблачный хребет. Птица ловко обогнула его, промчавшись над плоскогорьем, и вырвалась в бескрайний угольный простор.

В высоком небе горели частые звезды, точь-в-точь повторяя себя внизу. Сойка летела над морем. Нежные крылья ее трепал соленый ветер, но стойкая, упорная птица удалялась все дальше и дальше от обозримой земли. Неожиданно из темноты проступили громадные черные пики. И подобно древнему чудищу, восставшему из морских глубин, на горизонте вырос могучий неприступный замок.

Невероятно высокий, с тонкими остроконечными башнями, испещренными множеством арочных окон, но крепкий и массивный у основания, он безотчетно тянулся к небесам, но при этом глубоко вгрызался стенами, как корнями, в землю, в непроглядную тьму. И эта борьба, это противостояние словно раздирали его изнутри.

Местами виднелись полуразрушенные окна, а камни, выпавшие из них, расплывчатыми грудами темнели у подножия. В крышах над башнями зияли черные провалы. Довершали эту тягостную картину крылатые фигуры горгулий. Носатые, клыкастые, остроухие, они злобно скалились со стен, карнизов и кровли, безропотно неся службу в качестве безмолвных охранников-часовых.

Сойка влетела в одно из верхних окон самой высокой, центральной башни и плавно опустилась на дощатый стол. Рука, что лежала на нем, тотчас пошевелилась. Но что это была за рука!

Неестественно длинная и жилистая, покрытая роговой коричневой чешуей, она напоминала лапу неведомого зверя. Каждый палец оканчивался острым, как лезвие кинжала, когтем. Крепкие, исчерна-желтые, они источали смертельную угрозу.

Шустрая птица проворно вспрыгнула на подставленную руку. Та тут же подняла ее в воздух, к диковинному лицу. Его тоже покрывала чешуя, но лишь на висках и скулах, обнажая неестественно бледную, едва не прозрачную кожу.

Черты лица были на удивление правильными: точеные губы, прямой нос, высокий лоб, густые брови вразлет. И только глаза выбивались из общей картины. Большие, округлые, желтые. Хищные глаза змеи.

Из-под иссиня-черных вьющихся волос выходили два широких, загнутых кзади, темно-коричневых рога. Вот крупные губы растянулись в коварной улыбке, обнажив белоснежные клыки, а в змеиных глазах заплясало янтарное пламя.

Невиданная дева была красивой. Но красота эта вызывала не восхищение, а кромешный первобытный страх. Он холодом пробирался в сердце и обвивал ноги незримой бечевой, заставляя их трусливо дрожать.

И звалась эта дева, – химерой.

Жадно впившись глазами в пестрого вестника, она коснулась его головы и вдруг застыла, как изваяние. Перед ее пламенным взором замелькали яркие картины.

Какой-то нелепый людской праздник. Огненная потеха. Пастырь! Детеныш лесных пастырей среди людей! Творит невесть что… А вот и девушка… Волшебство! Ей подвластен свет. Как же ловко с ним управляется! Жалкие людишки перепугались. Хейта… Имя ей Хейта! Изгнание. Как же они предсказуемы! Сборище трусливых, напыщенных глупцов! Девушка идет в лес. Селение пастырей. Наивные, миролюбивые простофили! Девушка уходит! Куда же? Куда она идет? Слово. Название города… Хольтэст!

Химера вздрогнула и очнулась. Глаза ее полыхали янтарным огнем. Она кивнула птице.

– Благодарю, Аргат. Лети, получай заслуженное угощение.

Птица сорвалась с ее руки, влетела в клетку и принялась склевывать рассыпанное зерно.

Химера поднялась и направилась к окну. Следом за ней устремился длинный, увенчанный ядовитым жалом, хвост. Одежды на ней не было, – за ненадобностью. Сильное тело химеры покрывала выпуклая чешуя цвета земли и лесных орехов. Местами она делалась очень мелкой и светлой, а местами наоборот становилась крупной и толстой, приобретая насыщенный темно-красный оттенок. Пламя светильников жадно облизало фигуру химеры и на мгновение могло показаться, будто это не чешуя, а кровь… Густая, темная кровь от несметного числа порубленных тел, бурыми пятнами растекалась по ее телу.

В распахнутое окно ворвался ледяной ветер, бесстрашно налетел на химеру, растрепал тяжелые черные локоны. Но та не поежилась, – химеры легко переносили и холод, и зной, – лишь по-звериному выгнула спину, всем телом окунаясь в манящую ночную прохладу.

А звезды горели неистово, точно желали излиться на землю испепеляющим огнем. Луна то выплывала, то вновь скрывалась за рваными клочьями угрюмых, серо-черных туч. На лице химеры застыла улыбка, исполненная мрачного, безумного ликования.

– Значит, все-таки Чара, – прошептала она. – Мерзкие, ненавистные людишки. Они заплатят за все. Сами прогнали ту, что могла вступиться за них, защитить. Теперь им ничто не поможет…, – она резко обернулась.

– Укрут!

В залу тут же, неуклюже прихрамывая, вбежало донельзя уродливое, тощее существо, ростом с пятилетнего ребенка. Его грубая, корявая кожа была землистого цвета, длинный нос по форме напоминал крысиный, а из большого рта торчали кривые черные клыки. Одеждой ему служила ветхая роба на заплатках. А засаленные жесткие волосы на голове торчали во все стороны, точно всклокоченная трава на болоте.

Химера столкнулась с укрутами очень давно. И скоро смекнула, что легко может ими управлять, подавляя волю, даже единожды взглянув в их маленькие бесцветные глаза. С тех пор укруты ей и прислуживали, беспрекословно исполняя все, что она ни велела.

– Позови Рукс. Есть у меня одно дело…, – жгучие глаза химеры недобро сверкнули. – В местечке под названием Хольтэст.

Она нетерпеливо махнула рукой, побуждая вошедшего поспешно ретироваться, и вновь отвернулась к окну. В ее желтых змеиных глазах разгорался зловещий восторг.

– Ну что ж, Хейта, не ты одна нынче отправишься в путь. Отправятся и за тобой, – она хищно усмехнулась. – Отличная ночь для полета!

Высунувшись из окна, химера негромко свистнула. А в следующий миг, одна из горгулий дрогнула… Медленно повернулась на бугристых плечах уродливая голова, и два багровых глаза свирепо вспыхнули в ночи.

Зверь

– Пап, старый Гэл сказал, что охотники и следопыты убивают зверей, – Энар натянул теплое одеяло до подбородка. – Это правда?

– Да, сынок, – кивнул Гэдор. – Но только, чтобы прокормиться. Настоящий охотник не станет бить зверя ради забавы, или когда его семье хватает еды. Все, кто делают иначе, простые убийцы.

«Листы памяти» пастыря Найши

I

Стылый, темный вечер накрыл и без того темный еловый лес. Мутный свет первых звезд изливался на узкую прогалину, густо заросшую кроваво-красной калиной. Угрюмо взирали на нее из поднебесья могучие ели, широко раскинув колючие, цепкие лапы.

Из замшелой чащи не доносилось ни звука. Не кричали бойкие птицы, не сновали осторожные звери, даже ветер не шумел ветвями деревьев. Все замерло в испуганном, напряженном, мучительном ожидании…

И тут вдалеке раздался каркающий треск. Он стал неминуемо нарастать, делаясь страшней, отчетливей и громче. Кто-то, неведомый и огромный, шел густым ельником в сторону прогалины, не выбирая дороги.

Вот в тревоге задрожали ветви могучих елей, и в проем между деревьями протиснулось мощное плечо, поросшее длинной, серо-зеленой шерстью. Следом показалась горбатая спина, утыканная ветвистыми костяными отростками. Но проем оказался слишком узок для такого великана.