Текст книги "По тропам волшебных лесов"

Автор книги: Яна Вуд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

Ящерица недоуменно поелозила языком, прикусила странную вещицу и… пошатнулась. Страшная голова накренилась влево, потом вправо, листовка стала беспомощно оседать, а мигом позже, обиженно взвыв, тяжко повалилась набок.

Бральд и Борхольд, не сговариваясь, кинулись к Лахте. Женщина приникла губами к детскому лбу и задрожала от ужаса – он был таким холодным! Она чутко прислушалась и облегченно вздохнула – медленно и неохотно, но сердце дочки стучало. Амулет целителя не подвел.

Борхольд неприязненно покосился на ящерицу.

– Издохла?

– Уснула просто, – качнул головой мальчик. – От сон-травы.

Держа светильник на вытянутой руке, он подошел к невиданному зверю, и, проведя рукой по теплому, чешуйчатому боку, с благоговейным трепетом промолвил.

– Листовка…

Бральд недоуменно нахмурился. «Что за странное назвище?» – подумалось ему. Как вдруг в струящемся лунном свете он заприметил нечто, от чего серые глаза широко раскрылись от удивления.

По длинному телу ящерицы шел частый рисунок, один в один напоминавший извилистые лиственные прожилки. А цвет ее блестящей чешуи: бурый, желтый, серый, зеленый – повторял все многообразие оттенков палой листвы.

Путники ахнули – не ящерица лежала перед ними, а бугристое всхолмье, щедро припорошенное осенними листьями.

– И впрямь листовка-невидимка! – восхищенно присвистнул Бральд. – Потому-то мы ее и не приметили!

– Да, притаиться на виду – это листовки умеют лучше всех! – кивнул словоохотливый Фэйр.

– Может, пойдем уже? – нетерпеливо вмешался Борхольд. – Или дожидаться будем, пока расчудесная ящерица ваша проснется?

– И то верно, – охотно согласился мальчик. – Листовка, она во-он какая! А травы было немного. Кто его знает, сколько проспит, – рассудил он, протянув светильник Бральду.

– Только вот куда мы пойдем? – вопросил тот, воздев его над головой.

Путники встревоженно огляделись. Только сейчас они вдруг припомнили, что сбились с пути и знать не знали, где находились.

– Ладно, – тяжко вздохнул Бральд. – Попробуем выйти хоть на какую-нибудь тропу.

И они устало двинулись вперед. Но сколько ни бродили, никакой, даже самой захудалой тропки, им найти не удавалось. Заповедный лес провожал их подозрительными взглядами. И вдобавок ко всему, с каждым шагом становилось все темней и темней.

– То ли тут темнота какая-то особая, чародейская, – не выдержал Борхольд, – то ли светильник хваленый светить перестал.

Мальчик пристально оглядел светильник и огорченно цокнул.

– Разбился! Видать, когда нас листовка сшибла с ног. Скоро совсем погаснет.

Бральд кивнул.

– Надо поторопиться!

Они ускорили шаг, но в таком тусклом свете быстро двигаться не получалось. Трудно было разобрать, что находилось перед носом, не говоря уже о том, что под ногами. Вскоре лунный свет окончательно истаял, а вместе с ним канули в небытие и надежды отыскать тропу.

Путники остались с темнотой один на один. Бродить в потемках толку не было – все это хорошо понимали. Не сговариваясь, хмурые и удрученные, они без сил опустились на землю, привалившись спиной к шершавому древесному стволу.

Первое время люди сидели молча, каждый погруженный в свои невеселые мысли. В лесу было тихо. Даже беспокойный осенний ветер уснул, то ли от усталости, то ли от скуки. Лишь изредка какой-нибудь пожелтелый лист срывался с ветки и с печальным шелестом опускался на землю.

– Что дальше делать будем? – наконец нарушил молчание Борхольд.

– Ждать, пока я что-нибудь не придумаю, – отозвался Фэйр. – Или пока не рассветет, тогда тьма хоть немного рассеется.

– Предлагаю ждать у костра, – вмешался Бральд, поднимаясь. – Лахта уже как осиновый лист трясется. Да и меня, надо признать, дрожь побивает слегка.

Фэйр тоже подскочил. Вдвоем они натаскали немного сушняка и мха для растопки. Но сколько ни пыхтел над ними с кремнем и кресалом Бральд, а потом и Борхольд, – пламя не занималось. В лесу было сыро, и хворост напитался влагой. Крошечные искорки, едва народившись, тут же тускнели и гасли.

– Ты бы помог, что ли! – вконец потеряв терпение, бросил мальчику старик.

– А что я могу? – изумился тот. – Всякие штуки волшебные – это всегда пожалуйста. Но сам-то я не волшебник! Не пастырь какой-нибудь. Простой человек. И не умею так – махнул рукой, и загорелось!

– Да знаю, – скривился Борхольд. – Ну, мало ли что у тебя там в суме еще полезного припасено.

– Не, ничего такого нету, – с сожалением ответил тот.

Бральд сдернул с плеч потрепанный плащ и бережно накинул его на плечи Лахты. Она благодарно кивнула и плотно запахнула плащ поверх перевязи с ребенком.

– Давайте-ка поедим, – вдруг проронил старик. – Как у нас в деревне любят говорить: «Утолишь голод – позабудешь холод». – С этими словами он извлек из мешка душистый хлеб, разломил его и раздал своим спутникам.

Ужинали молча, запивая водой. Всего ничего – но озноб и правда отступил. Пережитый ужас постепенно разжимал когти, неохотно обращаясь в свежее воспоминание.

– Так что это был за зверь? – спросил Борхольд.

– Обычный волшебный зверь, – нехотя ответил Фэйр, ожидая подвоха. – Ночью видит, как днем, зато днем не видит ничего. Оттого днем спит, а ночью охотится. С холодами листовки в спячку впадают. Вообще, они особой храбростью не отличаются, из-за зрения своего, и оттого, что живут в глуши. Ума не приложу, отчего эта так яро набросилась…

– А что в них такого волшебного? Ну, прячутся искусно, ну так это и наши звери умеют, – крякнул старик.

– В глазах, – был ответ. – Говорят, если заглянуть в глаза листовки, можно увидеть свое будущее.

– Да ладно! – недоверчиво бросил тот. – А не брешут?

– Не знаю, сам не видал, – пожал плечами мальчик. – Да и, думается мне, мало кто видел. Она же не станет смирно стоять и ждать.

– Кто его знает, – задумчиво проронил Борхольд. – Глазищи-то у нее здоровенные, что два колодца… Быть может, и не брешут.

Они помолчали.

– Чую, после нашего странствия в деревне добавится рассказов про огромных кровожадных чудовищ, кишмя кишащих в Заповедном лесу, – невесело усмехнулся Фэйр.

– Про поход я ни с кем трепаться и не собирался, – отрезал Борхольд. – А если бы и стал, такого бы не сказал.

– Неужто? – настал черед мальчика удивленно поднять брови.

– То, что ящерица огромная – это да, – качнул головой старик. – Но так ты того и не скрывал. А что до кровожадных чудовищ… Кидалась, конечно, здорово. Но ведь ты сам про спячку сказал. А сейчас самое время – зима на носу. Видать, листовка и спала, покуда мы не помешали. А когда животное вот так подымешь, оно с голодухи напрочь лишается страха. Взять хотя бы нашего медведя. Тот так накинется – пикнуть не успеешь!

Губы Фэйра тронула благодарная улыбка.

– А справился ты с ней ловко, – усмехнулся Бральд. – Уснула на раз-два. И как только тебе это в голову пришло!

– Ну, я с волшебным миром давно знаюсь, – принялся разъяснять Фэйр. – Порой дела творятся опасные. Мечом махать я не научен. А вот в волшебных вещицах знаю толк.

– Ты нас от погибели спас, – промолвила Лахта. – Спасибо, Фэйр. Мы у тебя в неоплатном долгу.

– Да что там, – отмахнулся он. – Любой поступил бы так же.

– Ага, известно, – крякнул старик. – Любой мальчишка кинулся бы на лютого зверя, рискуя жизнью ради людей, которых едва повстречал? – он в сомнении покачал головой. – Благородства тебе не занимать, целитель. Теперь вижу, назвище это и правда ладно на тебе сидит.

Фэйр покраснел до кончиков ушей.

– Давненько, видать, тропой этой никто не ходил, раз листовка успела здесь обосноваться, – прошептал он первое, что пришло в голову.

– Где-то с год, с гибели мужа, – тихо промолвила Лахта.

Фэйр еще пуще залился краской, поняв, что ляпнул невпопад, и прикусил язык. Как вдруг, его внимание привлек крохотный огонек. Выникнув из-за мохнатой сосны, он озарил полог леса золотистым светом и уверенно поплыл навстречу путникам. А за ним еще один и еще.

– Это что еще такое? – грозно воскликнул старик.

– Блуждающие огоньки! – выпалил Фэйр, вмиг оказавшись на ногах.

– И чего нам ждать от этих огоньков? – осторожно поинтересовался Бральд.

– О, они не опасны! – поспешил заверить их мальчик. – Встретить огоньки на своем пути – большая удача! – он довольно потер ладони.

Блуждающих огоньков тем временем становилось все больше и больше. Вынуждая темноту отступить, они подплыли к завороженной Лахте, словно, желая утешить ее и приободрить. Беспрестанно меняя размер и форму, они делались то светлее, то ярче, источая теплый немеркнущий свет. Как вдруг все огоньки разом отлетели в сторону.

– Что они делают? – взволнованно спросила Лахта.

– Хотят, чтоб мы последовали за ними, – догадался Фэйр.

– Ага, как же! Пойдешь и сгинешь на веки вечные – пробурчал Борхольд.

– Блуждающие огоньки – добрые духи, – сказал Фэйр. – Уверен, они выведут нас, куда нужно.

Путники переглянулись – делать было нечего. Фэйр уверенно двинулся первым. Бральд помог Лахте подняться, и они не спеша последовали за ним. Замыкал ход Борхольд, бросавший в сторону огоньков подозрительные взгляды.

III

Нежданные проводники летели скоро, ловко петляя меж косматых деревьев. Путники шли каких-то полчаса, а им казалось – вечность. Когда чего-то нетерпеливо ждешь, мнится, что время течет иначе.

Оказавшись подле Фэйра, Лахта промолвила:

– Спасибо тебе!

– Не благодари раньше времени, – тихо ответил тот.

– Я верю, что пастыри смогут помочь, – уверенно сказала она. – Их волшебство поистине не знает себе равных!

– Тебе о них что-то известно? – улыбнулся Фэйр.

– Немногое, – пожала плечами Лахта. – Страсти, конечно, всякие, что деревенские любят порассказать. Но я им не внимала. Покойного мужа слушала. Хальд сказывал про волшебство. Не про целительство, правда, про чудеса разные, – она мечтательно улыбнулась, припоминая былое. – Говорил, вид у пастырей дивный. Кожа цвета свежей листвы и сочного мха. Волосы – всех оттенков лесных ягод и цветов. На лицах отметины, – серые, диковинные, витиеватые, – она задумалась на мгновение. – А вот что они значат – не ведаю.

– Отметины эти повторяют очертания ягод и цветов, что подарили цвет их волосам, – пояснил Фэйр. – Каково растение пастыря – такова и его суть. К примеру, подснежник говорит о веселом нраве и доброте, а вьюнок о мягкости и скромности.

– А как они растения выбирают?

– Они не выбирают, – ответил мальчик. – Такими рождаются. Родители сразу и угадывают растение по отметинам.

– Вот это диво, – прошептала Лахта. – Вот почему Хальд говорил, что в пастырях леса скрыта древняя сила леса, его сокровенная суть.

– Правильно, таковы пастыри лесов, – кивнул Фэйр.

– А бывают и другие? – удивилась она.

– Вестимо, бывают, – ответил он. – Пастыри вод, например, или пастыри гор. Повсеместно населяют они Запредельные земли. Владеют всеми языками и могучим волшебством. Такие разные и при этом такие похожие. Но пастыри лесов кажутся мне особенно удивительными.

– Отчего?

– Они одни из пастырей могут насылать волшебные видения, – пояснил Фэйр. – Порой они неотличимы от реальности. А порой сияют как далекие звезды.

– А могут такими видениями быть плоды пузырной травы?22
  Физалис


[Закрыть] – спросила Лахта.

– А то! Их пастыри леса обычно заместо светильников держат. А отчего… – голос мальчика оборвался при виде большого оранжевого фонарика, что неспешно плыл им навстречу. Внутри фонарика ярко горела волшебная ягода.

Лахта осторожно коснулась его пальцем. В тот же миг фонарик рассыпался мириадами сверкающих огоньков. Они устремились вверх и незаметно истаяли в воздухе.       – Кажется, пришли, – улыбнулась она.

– И успели доложить о себе, – усмехнулся Фэйр. – Этот фонарик еще и неустанный ночной часовой.

Мальчик обернулся и поспешил обрадовать остальных. Скоро им встретилось еще несколько волшебных фонариков. Вокруг снова делалось светлее. Таинственный свет рождался где-то впереди и щедро изливался под ноги путникам. Потом молчаливые деревья расступились, выпустив их на просторную поляну.

Посреди поляны величаво возвышался исполинский дуб. А по краю стояли дубы пониже, но не менее крепкие и горделивые. То здесь, то там в воздухе мерно покачивались сияющие волшебные светильники.

– Лучистая поляна… – прошептал Фэйр. – Извечное обиталище пастырей Заповедного леса.

Лахта ахнула и тут же недоуменно нахмурилась.

– Но где же дома?

Фэйр загадочно улыбнулся.

– А ты присмотрись.

Лахта прищурилась и невольно шагнула вперед.

– Это что в дереве… дверь?

– И дверь, и окошки, – ответил мальчик. – Не в нем одном – во всех деревьях на поляне. Легенды гласят, что давным-давно, на заре веков пастыри селились подле молодых деревьев. С годами те высились и мужали, заботливо обступая уютные хижины. И как сами пастыри неразделимы с лесом, их жилища стали неразделимы с деревьями.

Лахта растерянно закрутила головой.

– А теперь куда?

– К дереву-исполину, – кивнул Фэйр. – Здесь живет глава поселения. Самый древний и мудрый, он и в волшебстве искуснее всех.

Он уверенно направился вперед, но в дверь постучать не успел. Фонарики службу несли исправно – в окошках зажегся свет. Тихо скрипнув, отворилась дверь, выпустив невысокую стройную деву. При виде ее все четверо невольно замерли.

Кожа девы была цвета молодой травы. Бледно-лиловые волосы ниспадали до самой земли. На щеках ее темнели витиеватые очертания стеблей шалфея. Проникновенные глаза таинственно мерцали, словно две большие жемчужины. Серая рубаха на плечах девы, мешковатая и несуразная, сидела, однако, на диво хорошо. Из штанов выглядывали босые ноги с неестественно длинными узловатыми пальцами. Такими же были пальцы на руках. Точно и не пальцы вовсе, а шероховатые ветки и корни лесных деревьев.

– Хаш, оуэши Эйша33
  Здравствуй, дорогая Эйша


[Закрыть], – с поклоном приветствовал деву Фэйр.

– Хаш, оуэши хашшэн44
  Здравствуй, дорогой целитель


[Закрыть], – прозвучало в ответ.

Внезапно из глубины дома послышалось:

– Эйша, хэшш шарш ох хоэ?

Язык пастырей звучал чудно. Точно это ветер шелестел в высокой траве или в гуще веселой листвы.

– Нумо шэнны, ойшан. Эй айс шой, хашшэн, – отозвалась та и белозубо улыбнулась.

– Что это значит? – шепотом спросил мальчика Бральд.

Тот поспешил разъяснить: «Кто там, Эйша, внученька? Просто люди, дедушка. И твой друг, целитель».

В тот же миг из диковинного дома показался старик, такой же малорослый и ясноглазый. Морщинистая кожа его была густого зеленого цвета. Посеребренные небесно-синие волосы обрамляли строгое худощавое лицо. По высокому лбу шла частая вязь из игольчатых васильков.

От старика веяло мудростью и спокойствием. А еще – вечностью. Сомнений быть не могло – перед ними стоял глава пастырей. При виде Фэйра он расплылся в широкой улыбке, и за строгостью проглянула безграничная доброта.

Мальчик тоже заулыбался. Шагнув навстречь, они обнялись.

– Здрав будь, премудрый Шарши! – учтиво молвил Фэйр.

– И тебе здоровья, юный целитель, – ответил тот на чистом хельдском. – Что привело тебя в столь поздний час? И кто твои спутники? – он зорко прищурился. – Помнится, последний раз люди, пришедшие с тобой, искали помощи лишь на словах. А на деле хотели выкрасть наши волшебные вещицы.

– Мы здесь не за этим! – выступила вперед взволнованная Лахта. – Мы родные Хальда-плотника. Вы ведь знали такого? – она обернулась. – Это Борхольд – приходился ему отцом. Бральд – братом. Я – Лахта, была ему женой. А это – Хейта, – она бережно отогнула край перевязи, – наша с Хальдом дочь. Она больна, – голос Лахты предательски дрогнул. – Удушлица поразила. Фэйр сказал, вам нет равных во врачевании, – в глазах ее проступили горькие слезы. – Пожалуйста, помогите…

Шарши тотчас кивнул.

– Проходите. Я бы и первым встречным в такой просьбе не отказал, а дочери Хальда сочту за честь помочь. Твой муж был редким человеком. Здесь его почитали за друга.

Внутри дом пастырей был стократ удивительней, чем снаружи. Просторный и светлый, со множеством интересных вещиц: от приземистых стульев из старых пней до резной деревянной утвари. Но оглядываться путникам было некогда.

Одним ловким движением Шарши смел со стола тарелки да ложки и наказал:

– Кладите!

Бральд помог Лахте переложить девочку на стол, и они поспешно отступили в сторону. Шарши озабоченно склонился над больной, положил шероховатую ладонь на ее лоб, смежил глаза и замер.

На дощатой лестнице, что плавно уводила наверх, в загадочную темноту, сгрудились любопытные пастырята. Босоногие, в холщовых рубашонках до пят, с всклокоченными волосами всех цветов радуги, с озорными жемчужными глазками, – они являли собой премилое зрелище.

Эйша цыкнула на них, чтоб бежали спать. Те стайкой порскнули прочь, но насовсем не ушли, притаившись на верхней ступеньке.

Вдруг Шарши нахмурился, отнял руку и отогнул край одеяла. Взгляд его пал на амулет. Устремив посуровевшие глаза на Фэйра, он жестом приказал ему подойти.

– Когда надевал амулет, какой она была? – спросил он шепотом.

– При смерти, – честно ответил тот.

Пастырь тяжко вздохнул.

– Тогда ты понимаешь, что ее не спасти. Она жива лишь благодаря амулету. Сними его – тотчас перестанет дышать. Я не могу исцелить, ибо исцелять тут более нечего. Злая болезнь выжгла из девочки саму жизнь. Ты знал об этом, когда вел их сюда, ведь так? – он испытующе поглядел на притихшего Фэйра.

– Я должен был попытаться, – тот в отчаянье стиснул зубы. – Должен был дать ей шанс, а близким – надежду.

– Боюсь, она оказалась ложной, – ответил Шарши. – Отойди. Сделаю что смогу.

– Что такое? – бросилась к Фэйру перепуганная Лахта.

Тот качнул головой и не нашелся что ответить.

Шарши тем временем развернул одеяло, заключил детскую ладонь в свою и, вновь прикрыв веки, застыл как изваяние.

Очень скоро ладонь пастыря объял яркий свет. Подобно золотистому ручейку побежал он вверх по детской руке, проникая вглубь, все дальше и выше, разливаясь по бледному хрупкому тельцу, пока не достиг головы и кончиков пальцев ног, а девочка не засияла точно первая вечерняя звезда. Шарши отнял руку. Какое-то время свет еще продолжал мерцать, а потом истаял, словно туман поутру. И уютный дом залила напряженная тишина.

Отчаянные взгляды людей были прикованы к девочке. Лахта не выдержала, рванулась вперед.

– Ну что? Она будет жить?

Шарши тяжко вздохнул.

– Боюсь, на этот раз мое волшебство оказалось бессильно. Вы опоздали на день или два.

Лахта разрыдалась, да там бы, наверно, и рухнула, если бы Бральд не подхватил.

– Что за вздор?! – глубокий голос заставил всех вздрогнуть и обернуться.

У подножия лестницы, грозно уперев руки в бока, стояла маленькая крепкая женщина, с волосами цвета полуденного солнца. На лице ее застыли очертания пушистой мать-травы55
  Мать-и-мачеха


[Закрыть].

– Ты что бедняжку так пугать вздумал, Шарши? Совсем из ума выжил?!

– Чего тебе, Ашша? – ворчливо отозвался тот. – Ты вроде внуков пошла спать укладывать.

– Младшие уже спят, – отозвалась она. – Остальные тайком улизнули сюда. Я за ними пришла, а тут такое творится! – она сверкнула глазами. – Ты лучше моего знаешь, что девочку можно спасти, однако отказываешь. Нехорошо!

– О чем это вы? – выдохнула Лахта.

Ашша приобняла едва живую от горя женщину и вкрадчиво заговорила.

– Шарши может помочь твоей дочери, но лишь передав ей при этом часть нашей силы. После этого она уже не будет прежней. Изменится ее облик. И она переменится внутренне. Ей станет подвластно редкое древнее волшебство.

– И она будет жить? – с надеждой спросила Лахта.

Ашша кивнула.

– Пастыри делают это испокон веков. Всегда самые старшие в роду, – она вскинула палец. – Но только с чистыми помыслами, только над смертельно больным и только по своей воле. А иначе ничего не выйдет, – Ашша загадочно улыбнулась. – В стародавние времена, когда меж миром людей и миром волшебным еще теплился огонек дружбы, такие люди иногда появлялись. Мы, пастыри, звали их Фэй-Чар, что на вашем означает «истинное волшебство». Люди и прочие существа называли их просто – Чары.

Внезапно, она посерьезнела.

– Бывало и так, что пастыри терпели неудачу. Никто не знает, отчего. Быть может, некоторые люди, были просто не готовы вернуться. Но другого способа помочь твоей дочери я не ведаю.

– Этому не бывать! – вдруг хором рявкнули Шарши и Борхольд, смерив друг друга мрачными взглядами.

– Не стану я передавать нашу силу человечке! – отрезал пастырь. – Ты что, уже позабыла, Ашша, что сотворил Фэй-Чар по имени Дорг Лютый? Возомнил, что он лучше других и развязал Кровавую войну. С тех пор мы, пастыри, зареклись таким способом людей исцелять, – он гневно взмахнул рукой. – Конечно, многие люди и существа уже и не вспоминают об этом. А Дорга Лютого и Фэй-Чар считают не более чем сказочной выдумкой. Но мы-то знаем, как оно было на самом деле. Свыше тысячи лет пастыри Запредельных земель оставались верны данному слову, и я не намерен его нарушать!

Ашша приготовилась отвечать, но Борхольд ее опередил.

– До воителя этого мне дела нет. А чтоб внучка моя как вы стала, – да я скорее умру! Ты! – старик поглядел на Фэйра, и глаза его недобро сверкнули. – Сказал, что людям волшебство не подвластно. А выходит не так. Лжец!

– Я сказал, простым людям, – тихо ответил тот.

Взгляд Шарши вдруг споткнулся о понурого мальчика. В жемчужных глазах вспыхнула запоздалая догадка.

– Ты знал! Вот почему амулет ей на шею надел! Знал, какова цена исцеления. Знал, как это опасно. И все равно решился привести их сюда!

– Знать – не знал, – качнул головой Фэйр, – ведь вживе я Фэй-Чар не встречал. Но догадывался, виновен, – он вздохнул. – Хотя, по правде, надеялся больше. Что сказы про Фэй-Чар не пустой звук. Что пастырь Шарши воистину великодушен и мудр. И не оставит в беде безвинное дитя.

– Не пойму, про что вы толкуете, – вновь вмешался Борхольд, – и при чем тут амулет, да мне до того и дела нет. Наслушался, хватит, – он обернулся к Лахте и Бральду. – Уходим немедля!

Шарши поджал губы.

– Вот и ступайте!

– Ай-яй-яй, поглядите-ка на себя! – цокнула языком Ашша. – У обоих бороды уже, а ведете себя как строптивые юнцы. Так и брызжите яростью, а при вас умирает дитя. Постыдились бы! – она с укором поглядела на притихших упрямцев. – Время нынче смутное. Как по мне, если пастырь и человек в этот неровный час примирятся, из этого непременно выйдет что-то хорошее.

Шарши недоверчиво хмыкнул.

– Или появится Чара, стократ ужаснее Дорга Лютого.

Борхольд потемнел лицом.

– А какой же еще ей стать, если вы отравите ее своим волшебством?

– Довольно! – вскричала Лахта. – Я не могу больше этого слушать, – она вперила в Шарши решительный взор. – Что бы вы ни говорили, я отсюда не уйду. И буду неустанно вас о помощи молить, – она поглядела на Борхольда. – А как поступишь ты? Обречешь любимую внучку на смерть? Подумай, – Лахта подалась вперед, – как поступил бы Хальд, окажись он на твоем месте?

Старик вздрогнул как от пощечины. Яростная мгла в его глазах неохотно рассеялась. Он обвел немигающим взором замерших пастырей, Лахту и Бральда, перевел взгляд на неподвижную Хейту и, как давеча, перед походом сюда, переменился в лице. Он долго молчал, собираясь с духом, и, наконец, трудно заговорил:

– Нынче многое, во что я верил, на деле оказалось трусливым враньем. Хальд всегда это знал и пытался мне рассказать. Про лес, про пастырей, про волшебство. А я гневался, наказывал его, позорил. Я виноват перед ним, – он судорожно вздохнул. – Сына я подвел, но дочь его подводить не намерен, – он решительно взглянул на пастыря. – Исцели мою внучку, премудрый Шарши. Как бы там ни было, больше жизни буду ее любить!

Теперь все взоры обратились к пастырю. Тот понял, что его загнали в угол. Но без боя сдаваться он не желал.

– Вы думаете, добра ей желаете? – сурово бросил он. – От смерти хотите спасти. А вы знаете, что порой жизнь смерти страшнее? Фэй-Чар – не люди, но и не существа. Они особенные. Иные. На них везде смотрят косо. Не могут понять и не желают принять. Ваша дочь будет везде лишней. Везде чужой. Одиночество станет ее вечным спутником. Простая людская жизнь будет ей недоступна, но желанна до неистовой муки. Путь изгоя – вот что ее ожидает. И мало кому удается пройти этим путем и сохранить хотя бы остатки рассудка, – он шагнул навстречу Лахте. – Подумай, такой судьбы ты бы хотела для своего дитя?

Лахта сдвинула брови и упрямо поджала губы.

– Хейта будет жить, и этого довольно. Может статься, не все так страшно, как вы сулите. Мир велик. Где-нибудь она найдет свое место.

Шарши долго сверлил ее суровым взором и, наконец, тяжко вздохнул. Устало махнул рукой.

– Ладно. Будь по-вашему, – он вскинул палец. – Но с этого дня мы тоже станем ее семьей. Будем учить ее всему, чему пожелаем. И вы не станете этому препятствовать.

Лахта поспешно закивала.

– Не станем!

– И никому ни слова об этом, – строго добавил Шарши. – Люди, вестимо, что-то заподозрят. Да вряд ли поймут, что к чему. Не думаю, что в такой глуши слыхали о Чарах. Но поберечься лишним не будет. Большой мир недалече, а в нем полно любопытных. Мало ли что им ведомо и что у них на уме.

Шарши взял руки Хейты в свои, смежил веки и затих, как прежде. Свет вновь потек по ее ладоням и запястьям. Он разливался по телу девочки, как вода возвращается в берега после отлива, заполняя ее до краев.

Облако света окутало щуплое тельце Хейты и крепкую фигуру пастыря. Казалось, во всем доме вдруг сделалось темно. Внезапно яркая вспышка озарила жилище пастырей. От неожиданности все крепко зажмурились. Только Ашша осталась стоять, с улыбкой наблюдая за происходящим. А потом все погасло.

Обескураженные люди и пастыри постепенно приходили в себя. Пытливые взоры их тотчас отыскали Хейту. Однако свет над ее телом еще не истаял, а продолжал кружиться, растворяясь постепенно, подобно облакам в бездонной небесной синеве.

Когда последние всполохи погасли, всем открылась та же картина – бледная девочка в шерстяном одеяле неподвижно лежит на столе. Лахта и Борхольд заволновались. Но прозорливая Ашша вдруг вскинула руку, призывая их замолчать.

Понемногу серая кожа Хейты стала наливаться румянцем. У левого виска и правой щеки начали стремительно проступать сияющие линии, тут же обращаясь в серые веточки с крошечными круглыми плодами.

– Вишня! – изрекла Ашша. – Добрый знак. Быть ей как ягоде с косточкой: мягкой в сердце и стойкой духом.

И тотчас в подтверждение ее догадки волна света пробежала по детским волосам, заиграла на бровях и ресницах, меняя их цвет из русого – в вишневый.

Тело Хейты судорожно изогнулось, из хрупкой груди вырвался глубокий вздох, и широко распахнулись большие жемчужные глаза. Необыкновенные глаза новорожденной Фэй-Чар.

IV

Промозглая осень в деревне Кихт сменилась морозной зимой. Волшебные способности Хейты пока не спешили заявить о себе. И все это время ни девочка, ни близкие ее не знали ни невзгод, ни тревог.

На улице диковинные волосы Хейты прятали под шапкой, а дома, при гостях, – под вышитым платком. К чертам лица же ее никто особо не приглядывался. А потом наступила весна, на редкость ранняя и солнечная в этом году, и густые локоны рассыпались по плечам Хейты яркими вишневыми волнами.

Весть об этом в одночасье облетела всю деревню. Люди сбегались посмотреть, перешептывались, таращились, тыкали пальцем. Несчастная Лахта не знала, как отбиться от нескончаемых расспросов и по совету Фэйра поведала одну немыслимую байку.

Мол, когда дочь занемогла по осени, они целителя из города позвали. Тот Хейту отваром из вишневых листьев отпаивал, да на лице дивные узоры рисовал. Девочка поправилась, а узоры отмыться не пожелали.

И как ни странно – ей поверили! Людям вообще свойственно верить в совершенно нелепые вещи, вроде гаданий, приворотов да заговоров. Тех, кто по слухам, умел творить подобное, в народе называли ворожеями. Их почитали и боялись одновременно.

Разумеется, такое название тотчас к целителю и пристало. Самые недоверчивые, однако, твердили, что без пастырей тут не обошлось, и недобрым словом поминали лесное чародейство. Но их мало кто слушал.

Взрослые дружно принялись девочку жалеть. Кому понравится такая жена, точно в краске вымазанная? Но дети оказались не такими милосердными.

Сперва они смеялись над Хейтой, выдумывая обидные кричалки. Потом стали делать вид, будто не видят ее и не слышат. И несчастной девочке не оставалось ничего иного, как играть наособицу. Но и этого маленьким негодникам показалось мало. Посовещавшись, они задумали по-настоящему жестокую шутку.

Весна отшумела ливнями и разодела деревья в зеленые одежды. На дворе стояло знойное лето. Румяное солнце вставало рано, днем щедро припекало, а вечером не торопилось на покой.

Хейта поднялась ни свет ни заря. Даже мать с дедом еще не успели проснуться. Девочка всегда вставала рано, но нынче был особенный день – шесть лет назад она появилась на свет!

Стянув у матери из закромов синюю ленту, Хейта второпях накинула на голое тело длинную рубашонку, оправила под ней амулет в виде дракона, – Фэйра подарок, – и босиком порскнула в приоткрытую дверь. Она стремглав понеслась на другой конец деревни, где ее дожидалась могучая раскидистая ива.

Дерево было очень древним, крепким – не боялось ни солнца, ни мороза, и невероятно красивым – его гибкие серебристые ветви свисали до самой земли, будто учтиво кланялись людям. Но в деревне дерево не любили и лишний раз старались в его сторону не глядеть.

Дерево было ничейным и росло наособицу. Поговаривали, что давным-давно ветер занес одинокое семечко из самого Заповедного леса. И выросло деревце, не простое – волшебное, ходившее у леса в соглядатаях. Его давно желали срубить, но пойти с топором никто не решался. А Хейте дерево нравилось.

Прохладное и тенистое, оно надежно укрывало в жару от солнечных лучей. Блестящие листочки весело перешептывались, а девочка замирала, изумленно осознавая, – ведь понимала, о чем говорят! В мерном шепоте листьев не было слов, но он навевал ей разные образы – то о грядущей осени, то о весенней грозе.

Но лучше всего было то, что здесь она была скрыта от чужих надоедливых глаз. Тут никто не спешил пожалеть ее или обидеть. Уютное убежище под ивой казалось Хейте надежной нерушимой крепостью. Но она и подумать не могла, что тем злополучным днем всему суждено было перемениться.

Пробравшись к стволу, Хейта распрямилась, чувствуя, как на сердце вмиг сделалось спокойно и легко. Над ее головой на тонкой ветке пестрело пять развеселых ленточек.

По весне, когда злые языки впервые пригнали ее под сень седовласой ивы, Хейте подумалось, что, когда она станет взрослой, никто больше не посмеет ее задирать. И на следующий день она повязала пять ленточек – ровно по годам. Каждый год она решила навязывать новую, чтобы при виде их вспоминать, как скоро в жизни начнется новая пора.

Поднявшись на носочки, Хейта ловко повязала шестую и, прислонившись спиной к прохладному стволу, погрузилась в радужные мечты о будущем. Но вдоволь намечтаться ей не дали. Скоро внимание Хейты привлек вкрадчивый шорох. Он доносился со стороны Заповедного леса, из высокой дремучей травы. Девочка с опаской прислушалась.