Текст книги "Калина для Светозара (СИ)"

Автор книги: Яна Тарьянова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Калина для Светозара

Пролог

Любезная моя Есения Андроновна!

Невзирая на то, что в прошлом письме вы изволили вылить на меня ушат бранных слов, продолжаю питать к вам нижайшее почтение, желаю вам и дочурке моей Калине всего самого наилучшего и жду ответа на животрепещущий вопрос: приедет ли Калина ко мне в гости после окончания университета? И я, и моя супруга, так и не вытеснившая ваш светлый образ из моего сердца, ждем Калинушку с нетерпением и будем рады познакомить ее с самыми завидными женихами-волками, которые найдутся в Поларской Рыбной Республике. Ежели, конечно, Калинушка снизойдет до общения с белошкурыми солдафонами. А ежели не снизойдет, мы найдем ей другие развлечения – у нас тут и музеи имеются, и театр, в котором она наверняка обхохочется, увидев медвежий балет, да хоть на нефтяную платформу можно слетать на вертолете, коли будет на то желание.

Давеча мы разговаривали с Калинушкой по телефону, и она сказала, что отправится в такую даль, только заручившись материнским благословением. То есть, любезная моя Есения Андроновна, всё упирается в вашу позицию, а вы изволите молчать, как прошлогодняя селедка в леднике, а когда я вам звоню, швыряете трубку. Жду от вас положительного ответа, а не гадостей, которые вы щедро изливаете на бумагу, пользуясь моей мягкотелостью и любовью к чтению.

С уважением и наилучшими пожеланиями. Ваш бывший супруг Васенька.

Глава 1

Еще в сопливом детстве Светозар понял, что деление на «своих» и «чужих» важнее, чем деление на людей и оборотней. В их городишке Ромашке, едва-едва набравшем двенадцать тысяч жителей, чтобы избавиться от клейма сельского поселения, огромным уважением пользовался человек-мельник – к нему свозили зерно с половины воеводства, зная, что мука будет отменной. Вторым по значимости был пекарь-шакал – хлеб и пироги сметали с прилавков, хвалили и просили еще. У него и только у него заказывали свадебные караваи с птичками, со всех окрестных городков и деревень приезжали. И волки, и лисы уверяли друг друга, что иначе семейная жизнь не сладится – такая вот традиция образовалась.

И человек, и шакал были приезжими, пришлыми – а гляди-ка, стали важнее исконных жителей. Они стали, а кто-то и за два поколения не прижился. Чужих не принимали в городскую стаю, не звали на праздничные охоты, никогда не одаряли едой. Волки и лисы чужаков игнорировали, а двуногие злословили от души, осуждали, презрительно фыркали.

Дом Светозаровых родителей стоял почти на околице. До центра надо было почти полчаса идти, улицы в Ромашке славились длиной из-за огромных дворов. Город заканчивался домом наискось, на другой стороне – крепким кирпичным строением, окруженным калиновым садом. Хозяйка дома и сада, Поэтесса Есения, была чужой, хотя родилась в Ромашке. И дочка ее, Калина, тоже была чужой, хотя тоже тут родилась.

Родители Поэтессы, северные волки, переехали в Ромашку, когда Светозара еще и в проекте не было. Матушка Светозара говорила, что Поэтесса тронутая, потому что северянка ее поздно родила, когда уже не рожать надо, а внуков нянчить.

Не сказать, чтобы Поэтессу и Калину часто обсуждали – у матушки других поводов для сплетен хватало – но кое-что Светозар запомнил. Родители в Поэтессе души не чаяли, в детстве баловали, привозили из города дорогие игрушки, постоянно покупали книги. Это матушка знала хорошо, они с Поэтессой вместе в школе учились, поэтому в воспоминаниях нет-нет, да прорывалась давняя зависть: «Всё у нее было, всё ей одной, а мы тряпочного зайца на троих делили».

Северяне соседей в дом не приглашали, и сами ни к кому в гости не напрашивались. Поэтесса ходила в школу, ни с кем не дружила, но тем, кто ее пытался обидеть, спуску не давала – крупная была, злая на лапах, пряталась под густой белой шкурой, которую не прокусишь.

После школы матушка пошла работать стряпухой в тракторную бригаду, а Поэтессу отправили учиться в университет, на какую-то филологию. Северяне хотели, чтобы она нашла достойное место в жизни – как будто в Ромашке мест не хватало.

По мнению матушки, Поэтесса чокнулась от вседозволенности и излишних знаний. Вроде бы, в университете выучилась – хотя диплома никто не видел, может быть, и врала – а потом ушла в загул. Наезжала иногда к родителям, отъедалась, отсыпалась, а потом снова уматывала – то ли в главный город воеводства, то ли в столицу. Все были уверены, что там она ведет богемный образ жизни, а старухи предрекали, что добром это не кончится. Так оно и вышло.

Поэтесса вернулась к одряхлевшим родителям лет через десять или пятнадцать, с пузом. Родила без мужа, на вопросы не отвечала, только цедила сквозь зубы: «Не ваше дело». Пока родители были живы, а дочка Калинка в коляске в саду спала, Поэтесса начала строчить стихи. Днем и ночью стучала по клавишам пишущей машинки, кипы листов потом складывала в пачки и в издательство отсылала. Об этом все знали – на почтамте адрес видели, что в издательство. А почтмейстер Арина Родионовна как-то раз прямо спросила: «Стихи, что ли, пишешь?». Есения фыркнула, ответила: «Да» и с тех пор ее иначе как поэтессой не называли.

Стихи она, по мнению матушки, писала паршивые, потому что ей их из издательства обратно присылали. В общем, Поэтесса бандероли регулярно отправляла и получала, иногда раз в месяц, иногда по три в неделю.

Летом она уезжала вместе с дочкой – матушка утверждала, что пристраивается в какой-то лагерь или санаторий посудомойкой, чтобы Калину на море вывезти. «Чахлая она у нее, – фыркала матушка. – Словно человеческий детеныш, а не оборотень».

Калинка была помладше Светозара на три года, училась в той же школе, с сестрой в один класс ходила. Ни в детстве, ни в отрочестве Светозар с ней не общался – слишком пугливая, тощая, мелкая. Такую толкнешь случайно, потом костей не соберут. Да и не гуляла она на улице. Отсиживалась в саду, то книжки читала, то на грядках копалась, то листья какие-то на веранде развешивала. Матушка про нее говорила: «Такая же чокнутая растет, как поэтесса. Небось, тоже загуляет, когда в возраст войдет. Северная кровь дурная, с ними связываться нельзя».

Помнится, сестра у матушки спросила:

– А если Хлебодарная истинного пошлет из северян, что делать?

– Глупости это! – прикрикнула на нее матушка. – Меньше слушай речи, которые в часовне в уши льют. Нет никакой божьей воли, с кем родители просватают, за того замуж и пойдешь. Я за твоим отцом как за каменной стеной, почитаю его и уважаю. А выбирали его в женихи мои родители, а не Хлебодарная. Это жизнь, в ней нет места сказкам.

Отец Светозара был уважаемым оборотнем, хоть и контуженным на военной службе. На праздничных охотах уводил сверстников в лес, из молодых только Светозара с братом брал, остальных воспитывать отказывался. Говорил редко, но если говорил, то слова его никто никогда не оспаривал – не к чему было придраться. Батя в молодости пошел в армию, как и большинство волков-альф, да там на десять лет и задержался. Как-то сказал Светозару, что и не вернулся бы, но куда деваться, раз списали. Он получал небольшую пенсию, и столярничал в сарае на краю дворового участка. Детям туда хода не было – батя сказал: «Вы мне в этом не помощники, только напакостничаете». У него охотно заказывали мебель – и шкафчики, и комоды, и трюмо. Брал недорого, а делал хорошо.

Матушкины речи о соседях батя иногда пресекал, цыкал неодобрительно: «Прикуси язык, пока тебе его не откусили». Чтил Камула, но не забывал и Хлебодарную – «без ее благоволения хлеб поперек горла встанет» – и как-то раз крепко выругал супругу, когда она удумала на Сретение кексы не печь.

Судьбу Светозара он решил, когда тот неполное среднее образование получил и начал раздумывать, не податься ли в какое-то училище за специальностью.

– Нет, – тоном, не приемлющим возражений, высказался батя. – Закончишь десять классов, потом в армию, а когда два года отслужишь, подашь документы в Лисогорский ОМОН.

Светозар спорить не осмелился – и вариант устраивал, и бате виднее. Но позже улучил момент и спросил, почему именно так. Батя ответил, что в нем сила альфы бурлит, пока еще в проказах выплескивается, в возне со сверстниками. А дальше или до смертоубийства дойдет, или он в какие-то грязные дела ввяжется – из любопытства, чтобы лишнее растратить.

– В армии из тебя первую дурь выбьют, к порядку приучат. Начнешь приказы выполнять, не огрызаясь. А оттуда тебе прямая дорога бойцом в ОМОН. Туда отслуживших берут, со средним образованием. И зарплата хорошая, и паек, и жить можно не в казарме, квартиры в Лисогорске дают. В военное училище тебя отправлять смысла не вижу – нет у тебя ума и усидчивости, чтобы с хорошими оценками закончил.

Светозар с батей согласился, поблагодарил за объяснение. И, впервые, попытался посмотреть на себя со стороны – оценить, так сказать, на что годен, на что не годен.

Глава 2

Одним из своих главных достоинств Светозар считал умение доедать то, что собрались выбрасывать. Аппетит у него был истинно волчий, альфий – жрал всё, что не приколочено, а что приколочено, отрывал и сжирал.

Силушки в нем действительно было немерено. И умение приказывать от отца досталось – слушались и сверстники, и волчата постарше. Носились по городку слаженной компанией. Стая Светозара – так их и называли.

На танцы бегали, дрались с другими волчатами – после танцев, возле летнего кинотеатра и просто так. Пакостничали по мелочи: то белье с веревок воровали и сбрасывали в колодцы, то вяленую рыбу тащили из сушилок и поедали практически на месте преступления, то варенье из погребов, то картошку – чтобы запечь в углях на рыбалке.

Иногда ловили мышей и ежей – мерялись, кто больше – а потом забрасывали дохлятину через заборы во дворы соседей. Старались никого не обделить. Доставалось и Поэтессе – Светозар к ней ежей забрасывал, мыши за ветки живой изгороди цеплялись, не долетали.

В саду Поэтессы, кроме калины, еще какие-то деревья росли, изгородь, на которой мыши висли, была из терновника, а внутри просматривались яблоня и груша, но за ними не лазили – фруктов летом хватало. А вот калину матушка Светозара считала практически своей собственностью – когда-то попросила у матери поэтессы разрешение запас на зиму собрать, потому что плодов слишком много, все равно птицы расклевывают, и, с тех пор, жила в уверенности, что имеет право на урожай. Сама не ходила, отправляла детей. Сначала Светозарова брата, а потом и Светозара, когда подрос.

Поэтесса сбору калины не препятствовала, и даже за ежей не ругала. Светозар с братом обычно лезли через терновник, цепляясь за ветки дерева, а потом она их с мешками через калитку выпускала. Мелкая белая волчица к Светозару с братом никогда не подходила – посматривала издалека, прижимала уши, когда они слишком громко кричали или быстро бегали. Не спускалась с веранды, а, насмотревшись, пряталась в дом.

Калина сушилась на кухне, в сенях, перетиралась с сахаром, заливалась мёдом и служила семейству и чаем, и лекарством от простуды. Светозару запах не нравился, но матушка прикрикивала, и заставляла пить – запаренную сушеную просто так, или с мёдом, если начинал кашлять.

В девятом и десятом классе Светозар дракам уделял больше времени, чем ловле ежей и мышей. Повзрослел, начал на волчиц заглядываться, красовался, надеясь, что где-нибудь обломится, но не обломилось. Девицы в Ромашке себя берегли, знали, что иначе замуж не возьмут, а разведенки и вдовы с молодым альфой связываться не хотели – не такое Светозар сокровище, чтобы получать вдобавок ворох проблем.

Закончив школу, Светозар отработал лето на сенокосе и уборке урожая, отгулял праздники, и осенью ушел в армию. А калину в саду поэтессы не собрал – ее после морозов рвали, а какие в Лисогорском воеводстве в октябре морозы? В иные дни на солнышке загорать можно.

Матушка побеспокоилась, перед армией Светозара сговорила – нашла ему девицу-волчицу на год младше, скромную, выносливую и работящую. Волчица Светозару не особо глянулась – ростом почти с него, чернявая, лицо суровое – но матушка сказала, что с лица воду не пить, родители девицу держат в строгости, а здоровье у нее отменное, крепких волчат родит.

Батя в свадебные дела не лез, и Светозар решил покориться воле матушки. Обменялся с девицей плетеными браслетами: ей отнес с прозрачными стеклянными бусинами, символом чистоты, получил взамен с куриными божками, заговоренный на силу и удачу. После посиделок поцеловались пару раз, и Светозар уехал в далекую даль с вещмешком. К армейским будням, казенным харчам и муштре.

Перед отъездом, когда в военкомате первые бумаги оформили, батя Светозару сказал:

– Пойдем, пройдемся.

Пошли, шурша осенними листьями – облетала пожелтевшая слива и вишня. От перекрестка свернули вправо, медленно поднялись на горку. Батя плохо себя чувствовал, постоянно жаловался, что голова болит. Матушка в доме шуметь запрещала, но толку от этого не было.

Когда на горизонте замаячила стела мемориала, батя заговорил:

– Война эта давно идет. И конца и края ей не видно. Может, при твоей жизни если не закончится, то хотя бы утихнет. Я мирного времени точно не застану.

Светозар не знал, надо ли что-то говорить, промолчал. Бате виднее. У них, в Ромашке, лисиц жило мало, терактов не случалось, схронов в лесах не было – Камул миловал. За пределами этого уютного мирка, где дохлые ежи и кража варенья были серьезными проблемами, кипела совсем другая жизнь.

– Рыжие лисы неуёмные, – объяснил отец. – Они и волков во враги записали, и своим кремовым собратьям мстят за дружбу с людьми, и с медведями-пещерниками регулярно цапаются. Помни – им доверять нельзя. Могут подольститься, подложить лисицу... а потом получат то, что надо, и застрелят в постели, избавятся от соучастника и свидетеля. Пойдешь служить – служи. Выполняй приказы, хоть сто раз они тебе дурными покажутся, но выполняй. Не изменяй присяге. Нельзя со стороны на сторону бегать, ни там, ни там своим не будешь. Служи. И ничего не бойся. На твоей стороне правда.

Они дошли до памятника павшим в гражданской войне. Высоченная бетонная стела устремлялась в пронзительно-синее небо. Кто-то – человек или оборотень – в каске сжимал винтовку, сурово обозревал окрестности с огромного барельефа. Сквозь стыки и трещины в бетонных плитах пробивалась трава – как символ жизни, преодолевающей любые преграды.

Светозар здесь бывал редко. Проказничать опасался, а когда из школы строем букеты ходили носить, не присматривался. Помнил только, что воин на барельефе – символ. А жителей города, павших в боях, поминали отдельными табличками.

– Когда ставили памятник, была мысль вечный огонь зажечь, – проговорил отец. – А потом поспорили-поспорили, и отказались. Потому что людей в городе меньше, чем оборотней, на табличках сплошь люди, а за газ жителям платить. Люди слабее, они умирают сразу. А мы возвращаемся домой из госпиталей, какое-то время живем и отправляемся на обычное кладбище. Вот...

Отец указал на одну из табличек.

– В одном классе учились, жизнь то сводила, то разводила. Он был вертолетчиком. Сбили.

Светозар ждал продолжения, но его не последовало. Батя развернулся, пошел к ступеням спуска. Годы спустя Светозар себя корил. Что не задавал вопросов, не разговорил отца, который чуть ли не впервые приоткрылся. Рвался к приятелям, к своей стае, провожавшей вожака посиделками. Эх... знать бы заранее.

В Лисогорске, куда свезли новобранцев, после медкомиссии товар начали разбирать купцы. Светозара забрал майор ВДВ из Северо-Оленьего воеводства. Новые впечатления начали вытирать мысли о доме, изгнали легкую грусть – самолет, Светозар впервые поднялся на борт самолета! Не подозревая, сколько их еще впереди будет.

Учебка располагалась в маленьком городке на границе с Поларской Рыбной Республикой. По улицам ходили разномастные волки вперемешку с белыми медведями и полярными лисами. Витали незнакомые запахи, с барельефов на домах скалился Феофан-Рыбник, и часовни ему имелись в воеводстве в большом количестве. Поначалу Светозар, впитывавший информацию урывками – муштра, драки со старослужащими и гауптвахта отнимали очень много времени – думал: «Вот это да! Дома обязательно расскажу! Ух, все и удивятся! Ух, рты и откроют! Будет, чем похвастаться».

Глава 3

Мир расширился. Светозар узнал, что Тресковый залив, омывающий медвежью республику, Приморское и Северо-Оленье воеводства, нашпигован человеческими нефтяными платформами. А далеко-далеко от берега, среди моря и льдов, скрывается цепь островов, на которых живут оборотни-тюлени. Шелки. Не шолки, помесь шакала и волка, а шелки, с ударением на «е». Светозар о них в книжке читал, в школе задали доклад делать. Книжка называлась «Мифы и легенды северных народов», и у него даже мысли не мелькнуло, что шелки существуют на самом деле – пролистал сказку какую-то о трагической любви белого медведя к тюленихе, и забыл. Дома, на юге, в морях ничего, кроме рыбы не водилось, а тут на тебе.

И нефтяные платформы, и искусственный остров, построенный людьми для проживания персонала, находились в нейтральных водах – залив не делили, обходились без морской погранслужбы. Разрешение на постройку платформ людям давали медведи. А когда оказалось, что шум, гам и нефтяные пятна не нравятся шелкам, и они объявили людям войну, побежали за помощью к волкам: залив, мол, общий, подплывают с вашей стороны, у нас договор о взаимопомощи, подсобите войсками.

Волки поначалу ввязались в драку, потом подсчитали убытки – шелки начали топить рыболовецкие суда и нападать на прибрежные поселения – и попытались договориться. В Северо-Оленьем воеводстве создали военный штаб, укомплектованный переговорщиками и переводчиками, отловили десяток диверсантов-тюленей, ласково пожурили и отправили домой с мирными посланиями. Медведи спохватились, и тоже подключились к делу – в воеводство прибыл отряд морских пехотинцев для обеспечения безопасности переговорщиков во время визитов на тюленьи острова. Люди поучаствовали финансированием – отстегнули и волкам, и медведям повышенный процент от продажи нефтепродуктов.

Волки удачно договорились об обмене ячменя на рыбу, наладили подобие торговых и дипломатических связей и оставили тюленей в покое. Нападения на платформы прекратились. Штаб просуществовал еще несколько лет и был расформирован – поларские волки-морпехи отбыли домой, специалисты разъехались к новым местам службы.

Светозар, как и прочие новобранцы, просмотрел десяток коротких документальных фильмов о тюленях. В боевые задачи десантников входила охрана платформ в случае нападения – волки и медведи по-прежнему были связаны договором о взаимопомощи.

– Языки всех оборотней схожи, – объясняли им во время лекции. – Всеобщий, на котором говорят и лисы, и волки, и медведи – сплав самых распространенных диалектов. В глубинках сохранилась архаика, и медведь-пещерник с юга будет очень плохо понимать полара с Ледовитого побережья. Всеобщий отвергают некоторые племена кошачьих, а барсуки и шелки, отгородившиеся от мира, его не знают – или делают вид, что не знают, кто как. Тюлений язык чем-то похож на один из медвежьих диалектов. Вероятно, когда-то клан поларов был дружен с шелки – у них сохранились сказки о помощи и вражде. Вы заучите некоторые известные слова тюленьего языка, которые помогут вам оценивать обстановку в случае нападения врага. Несмотря на мирный договор, мы склоняемся к тому, чтобы считать тюленей врагами – подросло новое поколение, считающее, что горящие нефтяные платформы интереснее ячменя. Хотя, формально, между нашими народами заключен мир.

Светозар вызубрил дюжину слов – «В атаку!», «Жги!», «Уходим!», «Ныряй!» и тому подобное – но поделиться этими знаниями ни с родителями, ни с невестой, не успел. Такой же умник настрочил письмо домой, хотя их предупреждали о секретности и неразглашении, и огреб наказание после проверки цензора.

Так у Светозара обнаружилось умение учиться на чужих ошибках: в письмах он упоминал только о сытной армейской кормежке и скупо хвалил начальство. Матушка с отцом в ответ писали редко, а невеста еще реже. Новости из Ромашки казались какими-то блеклыми, как будто воспоминания о юге проморозила длинная Северо-Оленья зима, сменившаяся весной, почти ничем от нее не отличавшейся.

После учебки Светозара перевели в воинскую часть, располагавшуюся на побережье Трескового залива. Казармы и аэродром прилепились к городу Сельденбургу, основанному рыбаками-медведями в незапамятные времена, позже захваченному волками, неоднократно переходившему из лап в лапы, и оставшемуся в составе воеводства после уточнения границ. Идеальный прыжок с парашютом и приземление без сучка и задоринки – некоторых из самолета выталкивали, один сослуживец ногу сломал, второй руку – подарило Светозару увольнительную на сутки. И он, всегда державшийся в стае, неожиданно для себя решил выйти в Сельденбург в одиночку.

Полгода изменили мир и самого Светозара. Он стал еще выше, шире в плечах и суше – он не врал в письмах, кормежка была сытной, просто невкусной. Фигура изменялась не от недоедания, от постоянных физических упражнений, кроссов в полной экипировке, занятий по рукопашному бою с инструкторами. Глядя на свое отражение в зеркале, Светозар отметил, что начал выглядеть опаснее. Прежде ему казалось, что он альфа хоть куда, мизинцем троих уложит. А сейчас понял – нет. Светозар из Ромашки брал наглостью и задором. Светозар из Сельденбурга обладал расчетливостью и выносливостью – их еще развивать и шлифовать, но основа уже появилась.

Сослуживцы шепотом сообщили ему адресок борделя. Светозар поблагодарил, еще не зная, понадобится ли ему эта информация. Деньги у него были – немного, но на вкусную еду и гостиницу хватало. Он планировал выйти в город, осмотреться и понять, что ему хочется. И утром, после построения, в первый раз вышел за ворота не в строю, без присмотра старших по званию.

Умение учиться на чужих ошибках посоветовало пройти мимо отделов с алкоголем, не тянуть руку к бутылке пива ни утром, ни вечером. Попадешься патрулю, отправят в комендатуру, а потом гауптвахта и никаких увольнительных. Нет уж. Разбазаривать достижения Светозар не хотел, поэтому отправился бродить по городу, останавливаясь в кафетериях и пекарнях. Дома выпечки с рыбой не было: начинку делали из фруктов, картошки, квашеной капусты, мяса и ливера, редко – из грибов. А тут от сдобно-рыбного духа слюнки текли. Светозар позавтракал десятком расстегаев, пообедать решил кулебякой, в которую начинку складывали слоями и разделяли блинами, выпил две чашки горячего киселя из клюквы и пошел по улице с пакетом соленого печенья с рыбьим жиром. Вкус был странный. Дома матушка на Покров и на Проводы Зимы пекла традиционное волчье печенье на смальце, выпечка была неуловимо похожа и непохожа. Светозар печенье съел, и даже крошки из пакета на ладонь вытряхнул и вылизал, но решил, что в следующий раз лучше купит на эти деньги пару расстегаев.

Он ел любую выпечку, хотя почтмейстер Арина Родионовна неоднократно предрекала, что у него кусок хлеба поперек горла встанет, когда он в возраст войдет. Пока не вставала. То ли в возраст не вошел еще, то ли не нагрешил, то ли Хлебодарная благосклонно относилась к батиному сыну за то, что батя ее глубоко уважал.

Светозар шел по улицам, разглядывая дома, сравнивал с Ромашкой и удивлялся. Здесь жилье было другим, хоть и из кирпича. В Ромашке строили как Камул на душу положит, иногда украшали ставни резными деталями, иногда ворота. А тут, в Сельденбурге, в центре, почти каждый дом можно было назвать особняком – большим или маленьким. Кругом лепнина, двери с медвежьими мордами, держащими в зубах кольца. Похожие особняки Светозар видел в Лисогорске, куда их дважды возили на экскурсию, только там волки дома охраняли. Сейчас, при взгляде на здешние дома и при воспоминании о Лисогорске, заворошилось и облеклось в слова желание: «Тоже хочу жить так. С резной дверью, массивными решетчатыми ставнями, почти никогда не закрывающимися. С высоченными потолками, чтобы не приходилось пригибаться или биться головой о притолоку. С кованым крыльцом».

Он мысленно поблагодарил батю – за выбор жизненного пути, на котором не так уж и много преград. Огляделся по сторонам, посмотрел на шпиль молельни Феофана-Рыбника, и решил зайти. Сказать медвежьему богу спасибо за гостеприимство.