Текст книги "Выплата (СИ)"

Автор книги: Яна Каляева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)

Глава 8
Самые приспособленные

Апрель 2030 года

– Ты уверен, что Максим Сухомлинов перед смертью произнес именно это слово? – спрашивает Юрий Сергеевич. – «Выплата»? Не «расплата», например?

Этот вопрос мне уже осточертел, в сотый раз, наверно, отвечаю. Но у расследования свои правила, и повторение вопросов свидетелю – основа основ. Юрий Сергеевич, Аля и Ветер смотрят на меня выжидающе, только Вера роется в своем планшете.

Давлю раздражение и отвечаю:

– Да, в этом я уверен. Купол в тот момент еще держался, потому было тихо. Исчез он только со смертью Сухомлинова, минуту спустя. Тогда сразу возникли посторонние шумы: топот, голоса, щелканье раций. Но под куполом стояла тишина… полная, неестественная даже… так что слова Сухомлинова я расслышал достаточно четко.

– Выплата… – задумчиво повторяет Юрий Сергеевич. – Аля, есть идеи, что это может означать?

– Только предположения, – отзывается психологиня. – Понятие «выплата» могло быть сформулирована как антитеза Дару. Игра слов: Дары достались нам не даром, за них предстоит расплачиваться. Однако слово «расплата» несло бы торжественные коннотации, а «выплата» – понятие обыденное, с ним сталкивается любой, кто, к примеру, берет кредит…

Юрий Сергеевич вскидывает мохнатые брови:

– То есть у нас действует группа, которая проводит диверсии, чтобы заставить людей… произвести выплату за Дар?

Аля разводит руками – в своей обычной манере, чуть преувеличенно: посмотрите, мол, как я недоумеваю…

– Могу только предположить, что такого плана идеология используется для вербовки и обработки террористов. Для того или тех, кто стоит за этим, мотив слишком… размытый, неконкретный. Мало данных, чтобы делать выводы…

– Да уж, данных собрано с гулькин хрен, – недовольно морщится Юрий Сергеевич. – Стыдно, коллеги. Вроде не кражу белья с сушилки расследуем, а вопрос национальной безопасности. Вера, давай отчет.

Вера быстро кивает и включает проектор. Эта невысокая полноватая женщина с гладкой прической, в строгом, хотя и плохо сидящем коричневом костюме – незаменимый здесь человек. Сама она расследованием не занимается. Ее работа – быть в курсе всего, что происходит, и готовить отчеты для руководства. Тогда, возле АЭС, она опустила множество деталей, бесполезных в нашей тактической ситуации, доложила только о том, что имело значение для конкретных действий – и тем, возможно, спасла нас всех от катастрофы. Так что полную картину произошедшего я по кусочкам узнавал уже здесь, на базе Штаба.

На экране появляется паспортная фотография плюгавого чернявого мужичка с неопрятной родинкой над верхней губой.

– Предположительный организатор диверсии – Ибрагимов Дамир Рушанович, 1999 год рождения. Образование среднее, не женат. Дар – оглушение человека на срок около часа. В 2024 году проходил по уголовному делу по статье 228, хранение наркотических средств; дело прекращено из-за недостаточности доказательств. Проведенное сейчас расследование выявило, что Ибрагимов несколько лет употреблял наркотические вещества. В 2028 году жил в Москве и был должен крупную сумму криминальным авторитетам, из-за чего неоднократно подвергался угрозам и побоям. В феврале 2029 неожиданно для всех полностью расплатился с долгами, причем наличностью. После переехал в ближайший к АЭС район, приобрел отдельно стоящий дом и автомобиль УАЗ. Источник внезапного обогащения Ибрагимова выяснить не удалось, все транзакции проводились через давно удаленные фейковые аккаунты. Контакты с прежними знакомыми и даже с родственниками он резко оборвал. Можно предположить, что Ибрагимов стоит за похищениями Максима Сухомлинова и Ивана Антонова в мае 2029 года, однако перемещения Ибрагимова в этот период восстановить не удалось.

– Не больно-то этот торчок похож на нашего Кукловода, – качает головой Юрий Сергеевич. – Аля, что у него по психологическому профилю?

– Вы правы, Юрий Сергеевич, – кивает психологиня. – Мы проанализировали все, что удалось собрать об Ибрагимове. Больше всего информации дали его поисковые запросы, на восемьдесят процентов они относятся к материалам порнографического характера. Ибрагимов инфантильный, ведомый. Интеллект ниже среднего. Хронический токсикоман. Самое интересное в нем – вещество, которое он употреблял весь последний год. В машине найдено три ампулы, не считая той, последней, из-под яда. Это смесь…

– Избавь нас от химии, – машет рукой Юрий Сергеевич. – Действовала эта дрянь как?

– Она, безусловно, удовлетворяла токсическую зависимость Ибрагимова, отчего потребности в поиске других веществ у него больше не было. И еще она делала его более спокойным и управляемым, подавляла агрессию, но при этом не затормаживала, не снижала скорость реакции… В общем, над составом поработал настоящий мастер. Да и яд из последней ампулы – время действия рассчитано с точностью до десятка минут: Ибрагимов довез оба объекта до территории АЭС и практически тут же умер. Приблизительно в то же время взорвался его сотовый телефон, так что данные с него восстановить невозможно. Вероятно, Ибрагимов принимал вещества по составленному для него кем-то графику и мог не знать, что в последней принятой ампуле – яд.

Мне кажется или в голосе Али действительно сквозит восхищение этой мерзостью?

– Значит, у нас в составе преступной группы есть химик или биолог, – констатирует Юрий Сергеевич. – Вера, что там дальше по Ибрагимову?

– В доме был обширный подвал, где Сухомлинова и Антонова предположительно удерживали в течение одиннадцати месяцев. За час до нападения на АЭС в доме произошел пожар, источник – взрывчатка на основе нитроглицерина, могла быть изготовлена в домашних условиях. Здание выгорело изнутри полностью. Восстановить, что там происходило, теперь невозможно. Однако по логам покупок Ибрагимова можно предположить, что продуктов питания закупалось больше, чем нужно одному человеку, хоть и меньше, чем требуется для полноценного питания троих мужчин – Сухомлинова и Антонова держали впроголодь. Это подтверждается судебно-медицинской экспертизой. Она выявила у обоих истощение, атрофические изменения в мышцах вследствие гиподинамии, а также дефицит солнечного света. Вследствие плохих условий содержания обострились некоторые хронические заболевания, появились новые, в основном – кожные. Однако следов побоев, истязаний или интоксикации нет – так же, как у обоих сверходаренных в Карьерном.

– Так что же с ними произошло? – вмешивается Ветер. – Как обычные люди получают эти… сверхдары?

– Если бы не твоя, товарищ командир, самодеятельность, мы бы уже знали это во всех подробностях, – огрызается Юрий Сергеевич.

В детали внутриведомственных разборок меня не посвящали, но слухами земля полнится, и наша засекреченная организация – не исключение… Между координатором Штаба и командиром давно тлел конфликт – они прямо как два альфа-самца на одной территории. После инцидента на АЭС старый фээсбэшник обвинил Ветра в нарушении приказа. То есть технически по Сухомлинову работал я, но Ветер, как и обещал, принял ответственность на себя. Юрий Сергеевич добивался его отстранения, но, по слухам, вмешались какие-то высшие инстанции… В общем, все остались на своих местах.

– А вы предпочли бы получить второй Чернобыль в центре страны? – Ветер сардонически вздергивает бровь.

– Кое-что нам все же удалось выяснить, – вклинивается Аля. Все-таки хороший она психолог, потому в любой ситуации пытается вернуть дискуссию в конструктивное русло. – Моя группа проанализировала покупки, которые совершал Ибрагимов в течение года. Из ряда объяснимых бытовых вещей выбивается мощная аудиосистема. Особого интереса к музыке по поисковым запросам Ибрагимова не прослеживается – он предпочитал фильмы, так что приобретение экрана и колонок к нему вполне естественно. Однако ему для чего-то понадобилась профессиональная звуковая аппаратура, очень мощная. Вероятно, воздействие на объекты шло при помощи звука.

Воздействие при помощи звука… Аля кое-что в этом понимает. Еще на АЭС мне показалось странным, что она выступает намного слабее, чем в Карьерном. Конечно, там она имела возможность осмотреть место содержания узников и оставленные ими следы, а тут преступники успели превратить улики буквально в пепел. Но только ли в этом дело…

– Удалось вытащить что-нибудь из мессенджера Ибрагимова? – спрашивает Юрий Сергеевич.

– Здесь ничего нового, – отзывается Вера. – Команда Одаренных хакеров работает круглосуточно, но извлечь с серверов Телеграфа данные не удавалось еще никому. Тем более, что телефон выгорел. У нас нет ни корреспондентов, ни содержания переписок Ибрагимова. По общему объему трафика ясно только, что через Телеграф передавались в том числе медиафайлы.

– Пусть продолжают копать… На всякий хитрый болт найдется гайка с резьбой. Что по объектам?

На экран вышли уже знакомые фотографии Антонова и Сухомлинова. Вера начала зачитывать их анкетные данные, но Юрий Сергеевич оборвал ее:

– По существу давай, без канцелярщины. Что за люди, как дошли до жизни такой?

– Иван Антонов в сорок три года шесть лет постоянно нигде не работал, – Вера послушно переключилась на более разговорную манеру речи. – Страдал алкоголизмом. С женой развелся, но продолжал проживать совместно из-за отсутствия другого жилья. Имел долги перед семью микрокредитными организациями. Даже не смог после смерти матери получить наследство, потому что не собрал средств для уплаты государственной пошлины.

Невольно проникаюсь к мужику сочувствием. Глупая ситуация, но я в свои девятнадцать лет сам чуть было в такую не попал. Через три года после отца умерла бабушка, и ее однушка на окраине должна была стать для нашей семьи изрядным подспорьем в эти тяжелые времена. Необходимость заплатить круглую сумму в качестве пошлины оказалась неприятным сюрпризом. Тогда деньги я собрал, старшие родственники помогли… Но вот это понимание, как мало отделяет человека от потери последнего резерва и падения на занюханное дно жизни – оно со мной до сих пор.

– Почему он получил такой Дар? – спрашивает Ветер. – Лазер из глаз, или что у него?.. С чего вдруг обычному человеку такого хотеть? Не пацан вроде, чтобы фильмами про супергероев засматриваться.

– По показаниям бывшей жены, 17 декабря Антонов был, по обыкновению, нетрезв, – отвечает Вера. – В этом состоянии люди желают самых абсурдных вещей. Лазер был слабенький. Антонов иногда использовал его, чтобы наносить на стены соседних домов надписи… как правило – непристойного содержания. Парочка там до сих пор красуется. И еще был инцидент с применением Дара против человека. Собутыльника, если точнее. Тот получил небольшой ожог второй степени. В полицию обращаться не стал, разобрался с Антоновым неправовыми методами… набил ему морду, проще говоря.

– Вот вечно у нас так! – возмущается Юрий Сергеевич. – А пошел бы пострадавший в полицию – Антонова закрыли бы, и скольких проблем у нас бы не было!

– Это далеко не факт, – вмешиваюсь я. – Мало ли на белом свете таких вот никчемушников? Если Дар, изначально пригодный только для написания матюков на заборе, после каких-то манипуляций усиливается настолько, чтобы прожигать ограждения атомной станции… Ну не в этом конкретном алкаше тут дело.

– И то верно, – кивает Юрий Сергеевич. – А по второму объекту что?

– Сухомлинов Максим, безработный, двадцать один год, – докладывает Вера. – Исключен со второго курса института туризма, уволен из салона сотовой связи. Проживал на сорока метрах с семьей из пяти человек, не считая его самого, отчего постоянно происходили конфликты на бытовой почве. Дар – небольшой щит, скорее даже кокон, укрывающий визуально и от прямых воздействий; с помощью оружия его, естественно, никто не тестировал, однако удар рукой этот щит выдерживал. Но диаметра в четыре метра никогда не достигал.

Смотрю на хорошо уже знакомые фотографии убитых мной людей: Антонов угрюмо глядит исподлобья, у Сухомлинова выражение лица скорее жалобное, потерянное. Устранение, ликвидация – это все слова, маскирующие суть того, что я сделал. Тетка-психолог из группы Али так и эдак ко мне подкатывал – пыталась обнаружить стресс, муки совести или еще какой ПТСР. Но ничего этого у меня нет – не дождетесь. Я действовал единственно верным способом – слишком многое стояло на карте.

– У обоих объектов много общего, – продолжает Вера. – Оба отчаянно нуждались в деньгах. Оба пользовались Телеграфом. Оба ушли из дома, ничего не сообщив родным. Обоих хватились не сразу и разыскивали из рук вон плохо – после Одарения полиция была завалена розыскными делами. Тем не менее через систему распознавания лиц их пробили. Антонова обнаружили в день исчезновения на одной камере рядом с домом, Сухомлинова не обнаружили вовсе. Можно предположить, что ушли из дома они добровольно, причем попадания на камеры сознательно избегали. Скорее всего, кто-то проложил им маршрут – сами они едва ли имели доступ к служебным картам.

Неудачники, сами втравившие себя в неприятности… И все-таки жаль их обоих, недотеп эдаких. Ясно же, что если бы не отчаянная бедность, не вляпались бы они по уши в это дерьмо. Не люблю, когда люди, добившись в жизни чего-нибудь, ставят это в заслугу исключительно себе. Я вот знаю, что мне повезло родиться здоровым, башковитым, и хотя с родственниками проблем всегда хватало, семья все-таки была крепкой и дружной. Это все дало мне базу, благодаря которой я стал тем, кем стал. А если бы фишка легла по-другому – глядишь, сам подыскивал бы мутный заработок в Телеграфе или еще на какой сетевой помойке…

– Ладно, хватит обсуждать этих пассажиров, – Юрий Сергеевич явно думает в том же направлении, что и я. – Ежу понятно, что таких забулдыг – как грязи, их легко навербовать сколько угодно по мере надобности. Шерстить по пропавшим или по внезапно обогатившимся в Одарение – все равно что осушать море ведром. Наша задача – понять что-то о том человеке или людях, которые дергают за ниточки. Версии о проделках уважаемых заграничных партнеров другое ведомство прорабатывает, в это мы не лезем. Наше поляна – свои, отечественные деятели. Характер, цели, мотивы, вероятные дальнейшие действия. Аля, чего вы там наанализировали? Только не говори «информации мало»! Слышать этого больше не могу.

Аля на секунду прикрывает глаза. Маска свойской девчонки спадает с нее, теперь она говорит холодно и отстраненно:

– Мы имеем дело с человеком или людьми, которые готовы ради достижения своих целей взорвать атомную станцию. Это позволяет уверенно диагностировать психопатию. Психопаты склонны к совершению странных и потенциально опасных поступков, поскольку последствия, которые для большинства людей были бы источником стыда или чувства вины, не оказывают на них никакого влияния. Это социальные хищники, способные манипулировать людьми и использовать их в своих целях, проявляя полное отсутствие совести и сочувствия.

– Плохая гипотеза, – отрезает Юрий Сергеевич. – Это значит, что у Кукловода нет мотива.

Я смотрю в окно. После оттепели резко ударили заморозки, и ветка рябины покрыта слоем льда, искрящимся на солнце.

Сегодня – день моей свадьбы. То есть день, на который назначена была моя свадьба. А телефон мне вернули только вчера. Оля, конечно, все поняла. Или сказала, что все поняла. Жених, сбежавший из-под венца, как в ретро-водевиле; и даже причины объяснить нельзя – государственная, мать ее, тайна. Не знаю, смогли ли они с Натахой вернуть хотя бы часть денег за банкет и прочее. А впрочем, не в деньгах тут проблема… У нас, пожалуй, проблемы во всем кроме, собственно, денег.

– Отнюдь. Психопаты мыслят рационально и осознают свои действия. Их поступки мотивированы не душевной болезнью, а холодным расчетом и отсутствием способности относиться к окружающим, как к мыслящим и чувствующим существам.

– Ну и на что этот холодный расчет? Цель-то в чем? Зачем кому-то в здравом уме может понадобиться ядерная авария?

Аля не находится с ответом – кажется, впервые я вижу ее растерявшейся.

– Хаос – это пространство реализации целей, которые не могут быть достигнуты в условиях стабильности, – негромко говорит Ветер.

В изумлении таращусь на него. Не то чтобы я полагал командира спецназа глупым, вовсе нет… Но считал само собой разумеющимся, что его мышление заточено под тактические задачи. Не ожидал, что он и в стратегии, да еще в стратегии психопатов, сечет.

– Дестабилизация обстановки, да… – Юрию Сергеевичу непросто признавать, что полевой командир может быть прав, но профессионализм берет верх над личными конфликтами. – Значит, нам следует ждать новых ударов от наших Кукловодов… или Кукловода.

– Или Кукловодки, – неожиданно вступает Вера. Все смотрят на нее так, словно голос подала тумбочка. – Да, у женщин серьезные девиации встречаются гораздо реже, чем у мужчин. Но могут быть намного ярче выражены.

Чего это Вера вдруг влезла со своим доморощенным феминизмом? Ее функция здесь – выдавать сводки. А, наверно, она поступила на службу уже после Одарения, вот и не успела проникнуться духом субординации.

– Бабы тоже бывают теми еще тварями, – Юрий Сергеевич машинально крутит вокруг запястья золотые часы – наверно, думает о чем-то другом. – Как эта, которая в войну тысячи пленных из пулемета скосила… Тоже, небось, психопатка.

– Та женщина не была психопаткой, – говорят Аля. – Она была психически совершенно нормальна. Даже чересчур. Она приспосабливалась. Это ведь распространенная ошибка, будто в природе выживают сильнейшие.

– Да что ты такое говоришь, Алечка… – рассеяно отзывается Юрий Сергеевич. – И кто же, получается, выживает в этой твоей природе?

– Те, кто лучше других адаптируется к ситуации. Самые приспособленные.

Глава 9
Следи за собой, будь осторожен

Апрель 2030 года

На базе Штаба нет ничего более обыденного, чем мерно бегущие, отжимающиеся или проходящие полосу препятствия спецназовцы: война войной, а тренировки по расписанию. На АЭС никто из группы Ветра не погиб, но трое получили ранения от лазерного луча и помещены в госпиталь; вместо них в строй тут же встали парни из резерва, и тренировки идут даже интенсивнее, чем раньше. Но сегодня что-то цепляет взгляд в привычном зрелище мерно бегущих по парку ребят в полной выкладке. Присматриваюсь: один из бойцов сильно отстает от других, да и движения у него то разболтанные, то слишком резкие; при том, в отличие от прочих, он бежит налегке, без ранца. Кто-то вышел на тренировку больным или раненым?

Дохожу до площадки, где ребята всегда заканчивают пробежку. Кто-то дружески хлопает недотепу по плечу, сам Ветер подходит к нему и что-то говорит. Парнишка снимает шлем с защитными очками, и я с изумлением узнаю раскрасневшееся лицо Олега.

Брательник на базе возмужал, окреп, аккуратно подстригся – и не скажешь, каким чучелом был совсем недавно. Я знал, что он тренируется, но не думал, что вместе со спецназовцами. Надо же, я-то в куда лучшей форме и все равно занимаюсь сам – не хочу постоянно сравнивать себя с профессионалами. А Олег, всегда такой чувствительный, совсем не стесняется своей хилости…

– Саня, физкульт-привет!

Брательник машет рукой. Подхожу к нему. От него несет потом. Рожа красная, но довольная.

– Прикинь, Саня, меня тренер на второй круг не пускает – велит не перегружать колени.

– Как тебе тренировки?

– Круть! Как в восемнадцатом «Контр-Страйке», только лучше! Прокачиваться тяжело, конечно. Но я вчера в Fight Gone Bad набрал 160 очков! А неделю назад максимум 130 выжимал.

Сам я в этом комплексе упражнений – броски девятикилограммового мяча в цель на расстояние в три метра, тяга штанги весом 35 кг, прыжки на тумбу – набирал по 285 очков и шел к трем сотням, но, пожалуй, сейчас хвастаться этим было бы бестактно. В конце концов значение имеет прогресс, а не абсолютные числа. И прогрессировал Олег куда быстрее, чем я.

– Пойдем внутрь, простудишься же… Чаю хочешь?

– Извини, Саня, сеанс с Алей через сорок минут. Душ надо принять, переодеться…

– Есть успехи?

– Да какое там… Аля кого только ко мне не водила – и военных, и штатских, и кого-то совсем загадочного. Разве что дьявола из ада не вызывала. Все рвут на груди рубаху, что хотят отдать Дар так, что аж кушать не могут – и каждый раз ни черта не выходит.

– Ясно-понятно…

– Аля так расстраивается… – на лбу Олега проступает морщинка, которой прежде не было. – Кажется, я всех подвожу. Любой из этих людей, даже старики, даже тетки были бы полезнее, чем я. Но что если других свободных от Дара нету? Только мы с тобой, Саня?

– Может, и так. Ищут пожарные, ищет милиция – но так никого и не нашли. Да ты не ссы, Олежа, я тебя прикрою, если что.

– Саня, я… тебя тоже прикрою. Ты не думай, я не зассу, Саня.

Ухмыляюсь. Да он даже жопу свою не прикроет, задрот компьютерный… Это ему не «Call of Duty» очередной.

– А я занимаюсь, между прочим… – торопливо продолжает Олег. – Ветер говорит, с меткостью и реакцией у меня неплохо – прокачался в киберспорте. Теперь физуху подтянуть только…

– Ладно-ладно, терминатор. Не перекачайся смотри, а то окажешься круче меня – в следующий раз тебя бросят на реактор, а меня на скамейке запасных оставят – старикам, мол, тут не место.

– Вот вечно ты надо мной ржешь, – обижается Олежа. – А вдруг и правда придется… как тебе? Как ты круто этих диверсантов сложил на АЭС!

Морщусь. Я тогда сделал, что требовалось, но гордиться тут нечем особо. Они же даже не бойцы были, эти два парня.

– А я вот возьму и стану, как ты – четким, резким, решительным, – распаляется Олег. – Увидишь тогда, что зря надо мной ржал! Прости, мне в душ пора и на встречу.

– Ладно, беги уже, очень важная персона… Посидим, наконец, спокойно как-нибудь вечером?

– Давай! Например, завтра… а, не, завтра у меня тренька до десяти, я дохлый после нее. Может, послезавтра?

– Да, послезавтра нормалды. Если ничего срочного не всплывет…

Дать бы ему на дорожку подзатыльник, как в детстве… Глупо как-то – мы пересекаемся каждый день, но основательно так и не поговорили. Все время какие-то дела: тренировки, курсы, следственные мероприятия… Да и раньше, если так вспомнить, по телефону мы довольно формально разговаривали: «жив, здоров, дела нормально». Казалось бы, мы с ним два родных брата среди чужих людей, да еще каких – все себе на уме, у каждого не то что второе дно, а по целому набору. И вот никак не соберемся поговорить уже спокойно, не на бегу.

Это хорошо, конечно, что впервые в жизни Олег что-то собой представляет – по крайней мере у него создается такое впечатление. Но что если… это впечатление кто-то у него создает?

* * *

Аля неловко балансирует у стойки кофейни, пытаясь одновременно удержать в руках чашку кофе, стакан апельсинового сока и блюдце с пирожным – вот-вот что-нибудь выронит. Разумеется, безучастно наблюдать за дамой в беде я не могу – немедленно оказываюсь возле нее, забираю стакан и чашечку из дрожащих рук, ставлю на ближайший столик.

– Вот спасибочки, – Аля отбрасывает упавшую на лицо прядь. – Жадность фраера погубит! Чего мне стоило два раза к стойке подойти? А ты не против моей компании?

– Да кто же будет против общества умной женщины?

Переношу свои чайник и чашку за тот же столик. Пуэр в кофейне здорово заваривают, вот я и завел привычку чаевничать здесь после спортзала.

– Ну как тебе нравится у нас на этот раз? – спрашивает Аля. – Больше не чувствуешь себя бесполезным?

– Да как-то, знаешь ли, после АЭС уже не имеет значения, что я чувствую. Раньше неясно было, чем все это обернется, а теперь даже если мне тут до старости придется сидеть и ждать новой атаки Кукловода – значит, судьба моя такая. А ты меня что-то давно не вызывала. Что, закончились желающие освободиться от Дара?

– Закончилось желание биться головой о стену, – Аля улыбается, на левой щеке проступает ямочка. – Остановимся пока на том, что для расставания с Даром человеку нужен по-настоящему глубинный мотив… такой, как реализация токсичных братских отношений, тянущихся с детства.

– Чего это – «токсичных»? Нормальные у нас отношения!

– Хочешь поговорить об этом? Почему, по-твоему, Олег настолько в себе не уверен?

Пожимаю плечами. Не то чтобы я действительно мечтал о сеансе психоанализа от этой дамочки… Но откровенничать я не намерен, а Аля, быть может, что-то дельное скажет. Послушать умного человека никогда не вредно, а с интересной женщиной поболтать еще и приятно, что уж там.

– Но здесь по крайней мере Олег чувствует себя значимым…

– Верно! Таким значимым, каким никогда не был рядом с тобой. При тебе он всегда был слабым, пассивным, второстепенным, нуждающимся в защите…

– Ты путаешь причину со следствием. Он нуждался в защите, потому я его и защищал!

– Естественно, ты видишь это так. Вам обоим такие отношения были… не столько удобны и радостны, сколько привычны. В психологии это называется «зоной комфорта».

– Да нет же! Не было мне комфортно от того, что Олежа такой беспомощный! Я все время пинал его, чтобы он повзрослел и слез наконец с моей шеи!

Аля улыбается и подносит к губам чашку с кофе. Сегодня на ней не худи, а свободный свитер с вырезом, приоткрывающим ключицы. Довольно изящные, надо признать, ключицы. Наверно, и вся фигурка очень даже ничего – жаль, что Аля вечно носит мешковатые балахоны…

– Видишь ли, Саня, зона комфорта – это не обязательно то пространство, где людям комфортно. Это то, к чему они привыкли. Вы оба, ты и Олег, вросли в свои роли защитника и нуждающегося в защите. И взросление – не тот процесс, которого можно добиться пинками, даже и с самым добрыми намерениями. Я могла бы проанализировать ваши отношения, но с твоей стороны нет запроса на анализ…

– Ну считай, что вот он, этот запрос. Чего там у тебя выходит по анализу?..

– Это может быть неприятно услышать… – Аля отбрасывает прядь, которая только что едва не попала в кофе. – Но понимаешь, какое дело, Саня… больше всех обижал Олега ты сам. Все эти пинки, подзатыльники, обзывательства… Для тебя это выглядело как проявления опеки, и ты никогда не задумывался, как это воспринимает сам Олег, как это на него действует… Что именно из-за твоего отношения он застрял в позиции жертвы, нуждающейся в защите.

– Ну а что мне было делать, а? Махнуть на него рукой? Он же несколько лет перед Одарением только и делал, что резался в игры свои дурацкие…

– Это не так. Мы с ним это обсуждали – он много чем занимался. Да, играл запойно, но еще и с людьми общался, программировал понемногу на фрилансе, постоянную работу искал. Просто тебе не рассказывал. Ожидал, что ты как-нибудь все обесценишь. Играл безотрывно, когда ты приходил – чтобы поменьше с тобой разговаривать.

Пожалуй, Аля в самом деле меня вывела из зоны, что бы это ни значило, комфорта. Никогда не доверял психологам этим всем…

– Впрочем, прости, что влезла… – Аля мгновенно улавливает изменение моего настроения. – Какая бы то ни было терапия и проработка отношений возможна только при ясном и осознанном запросе, которого у тебя, очевидно, сейчас нет. И вообще – это не моя специальность. Я криминальный профайлер, знаешь ли.

– И чего у нас по профайлингу? – радуюсь возможности сменить тему. – Есть что новое про нашего Кукловода? Ну, кроме того, что он здорово сечет в химии?

– Прежде всего он здорово сечет в человеческой природе, – Аля задумчиво вскидывает брови, на лбу проступают горизонтальные морщинки. – Понимаешь, чтобы так дерзко экспериментировать не просто с химией, а с биохимией человека… это требует особого цинизма. Во всех цивилизованных странах такого плана опыты запрещены. И не только потому, что они негуманны. Знаешь, крысе можно определенным образом вживить в мозг электроды. Тогда она станет давить на кнопку, чтобы пустить ток и стимулировать центр наслаждения, пока не умрет от истощения – и это при полной миске рядом с мордой. А если то же самое проделать с человеком, мы не только уничтожим его личность, это-то как раз никогда никого не останавливало… но мы поставим под сомнение, что эта личность вообще когда-то была, что она существует в принципе.

Аля рассеянно подносит к губам кофейную чашку. Сейчас с нее словно бы на несколько секунд слетает образ свойской улыбчивой девахи, проступает что-то глубокое и очень холодное.

– Так что же такое Кукловод делает с людьми, что в других условиях это не воспроизводится? Мало ли было тех, кто в этот год по каким-то причинам страдал? Почему только Лора…

– К сожалению, твою Лору разыскать так и не удалось, потому мы не знаем, тот ли это случай. Что если кто-то просто усиливал ее Дар, вполне обычный? Ну и специфическую обстановку в изолированной от мира общине не стоит сбрасывать со счетов, массовые психозы наблюдались и до Одарения. Не обижайся, но тебя могло задеть по касательной…

– Но сверходаренные в Карьерном и на АЭС – это никакой не психоз!

– К сожалению, да, – Аля задумчиво смотрит в окно, на ветви деревьев с едва зародившимся почками. – Пока это за пределами нашего понимания. Остается надеяться, что в следующий раз нам удастся заполучить живой объект для изучения. И все равно не факт, что это приблизит нас к пониманию мотивов и целей Кукловода. Если я что-то о немпоняла, он должен был предусмотреть и это…

– Что ты все-таки можешь сказать о нашем противнике, профайлер?

– Чем меньше я сейчас о нем говорю, тем лучше. На этой стадии расследования велик соблазн выработать гипотезу и привязаться к ней, стать ее рабами, утратить непредвзятость… Пожалуй, с некоторой уверенностью можно утверждать вот что: это человек выдающегося интеллекта, с недюжинными организаторскими способностями и разноплановым жизненным опытом. Амбициозный, целеустремленный, располагающий ресурсами. Маловероятно, что до сих пор он ничего в жизни не добился. Логично, если он уже занимает высокое место в некой иерархии.

– Например?

– А ты сам подумай, Саня… Кто больше всех выигрывает от всей этой истории с Прорывами? Чьи карьеры сейчас стремительно взлетают? И какая позиция позволяет в некоторой степени контролировать ход расследования?

Машинально глотаю остывший, потерявший всякий вкус чай.

– Ну ты же не хочешь сказать, что…

– Не хочу, – Аля допивает свой кофе. К пирожному и соку она так и не притронулась. – Да я же ничего и не сказала. Так что следи за собой, будь осторожен, Саня. Спецслужбы во все времена были той еще банкой с пауками. Приятно было поболтать, но мне пора.

Аля приподнимается, чтобы идти. Окликаю ее:

– Погоди… Ты же не просто так зашла в кофейню именно сейчас? Знала, что я всегда бываю здесь в это время?

Аля лукаво улыбается:

– А ты все схватываешь на лету, Саня… Говорю же – будь предельно осторожен.

* * *

– Саня, у тебя не занято?

Ветер спрашивает из чистой вежливости – он вполне мог бы сесть за мой стол без разрешения. Здесь спокойно разместятся двое, хотя обычно я сижу один. Какое-то время мы делили стол с Олегом, но теперь он стал есть вместе со спецназовцами в их столовой. А этот зал предназначен для руководства, и обстановка соответствует: складчатые гардины, красные ковровые дорожки, накрахмаленные скатерти – номенклатурный шик.