Текст книги "Интеллектуальный язык эпохи: История идей, история слов"

Автор книги: Ян Левченко

Соавторы: Елена Петровская,Надежда Григорьева,Андрей Олейников,Илона Светликова,Николай Плотников,Сергей Фокин,Валерий Тюпа,Нина Сосна,Сергей Зенкин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

Московские пифагорейцы

Автор статьи выражает благодарность Михаилу Безродному и Аркадию Блюмбауму за комментарии и замечания.

Сенатор Аблеухов в романе Андрея Белого «Петербург» наделен склонностью к геометрии. На досуге он предается мысленному созерцанию геометрических фигур [234]234
  «Он [Аполлон Аполлонович], бывало, подолгу предавался бездумному созерцанию: пирамид, треугольников, параллелепипедов, кубов, трапеций» и т. д. ( Андрей Белый. Петербург. СПб.: Наука, 2004. С. 21); «Аполлон Аполлонович […] вновь отдался любимому созерцанию кубов» (Там же. С. 26); «Аполлон Аполлонович пред отходом к сну обычно развертывал книжечку, чтобы сну непокорную жизнь в своей голове успокоить в созерцании блаженнейших очертаний: параллелепипедов, параллелограммов, конусов, кубов и пирамид» (Там же. С. 228).


[Закрыть]; перед сном читает учебник планиметрии [235]235
  Там же. С 228.


[Закрыть]; совершенное будущее представляет в геометрических образах. В главке с характерным названием «Квадраты, параллелепипеды, кубы» сенатор «из черного куба кареты» смотрит в «бескрайность туманов» и мечтает о том, «чтоб проспекты летели навстречу – за проспектом проспект, чтобы вся сферическая поверхность планеты оказалась охваченной, как змеиными кольцами, черновато-серыми домовыми кубами; чтобы вся, проспектами притиснутая земля, в линейном космическом беге пересекла бы необъятность прямолинейным законом; чтобы сеть параллельных проспектов, пересеченная сетью проспектов, в мировые бы ширилась бездны плоскостями квадратов и кубов: по квадрату на обывателя…». Далее говорится о любви Аблеухова-старшего к «государственной планиметрии» [236]236
  Там же. С. 21.


[Закрыть].

* * *

Как объяснить увлечение сенатора геометрией? Напрашиваются два простых ответа, которые могут показаться исчерпывающими. Одним из главных прототипов Аполлона Аполлоновича был отец Белого, математик Н. В. Бугаев. Белый воспользовался некоторыми чертами его характера, подробностями биографии и бытовыми привычками. По связи с профессией отца могла возникнуть и тема геометрии. Кроме того, сравнение политиков с математиками и геометрами использовалось в полемике с политическими противниками как удобный риторический прием, подчеркивающий, что те стремятся подчинить общественную жизнь абстрактным схемам. Так, Ипполит Тэн в сочинении «Происхождение современной Франции» (1876–1894), которое несколько раз, целиком и частями, издавалось по-русски после революции 1905 года [237]237
  Его переводили и черносотенцы (в приложении к харьковскому журналу «Мирный труд»: Тэн И.История французской революции. Ч. 1–6. Харьков, 1906–1913), и Герман Лопатин ( Тэн И.Происхождение общественного строя современной Франции. Т. 1. СПб., 1907). В «Мусагете» вышел первый том под названием «Наполеон Бонапарт» (1912). Наполеоном интересовался Эмилий Метнер. В его архиве хранятся материалы, касающиеся Наполеона (РГБ. Ф. 167. Оп. 4. Карт. 18. Ед. хр. 24). По-видимому, он готовил предисловие к этому изданию или собирался писать отдельную работу. Есть некоторое, возможно не случайное, сходство в описании мечтаний Аполлона Аполлоновича и Наполеона у Тэна: Наполеон – «архитектор», наделенный мощным творческим воображением (ср. «кубы домов», которые являются взору Аполлона Аполлоновича, способного порождать реальность одним усилием мысли); все его усилия направлены на устроение единой монархии, подчиненной единству законов: «его взор, утомленный готическим беспорядком, с наслаждением отдыхал, покоясь на величественной простоте классического расположения; он обладал глазами латинского архитектора, воспитанного в римской школе» (см.: Тэн И.Происхождение современной Франции. Т. V. СПб., 1907. С. 96–97). Не исключено, хотя это предположение требует более детального обсуждения, что Белый иронизировал здесь и над политическими вкусами Метнера.


[Закрыть], противопоставляет здравомыслящему «государственному мужу» якобинца: «Его принцип это геометрическая аксиома в политике, заключающая в самой себе доказательства своей непогрешимости, ибо подобно аксиомам элементарной геометрии принцип этот состоит из сочетания нескольких простых мыслей и его очевидность сразу импонирует уму, привыкшему к логическому мышлению» [238]238
  Тэн И.Происхождение современной Франции. Т. III. 1907. С. 11. Ср.: Т. IV. 1907. С. 62. Сравнение французских революционеров с геометрами появляется уже у Эдмунда Берка (который использовал его не только в переносном значении, но и в буквальном, говоря о новом территориальном делении Франции; см.: Burke Е.Reflections on the Revolution in France. Vol. II. L., 1820. P. 76 ff.).


[Закрыть]. У Белого геометрия служит атрибутом консервативного сенатора. Однако можно было бы сказать, что и здесь появление геометрии подчинено той же логике: перед нами сатирическое изображение бюрократа, утратившего связь с действительностью [239]239
  Кроме того, размышления бюрократа в духе революционеров-математиков варьировали тему провокации, столь важную в романе (см. ниже).


[Закрыть].

* * *

Оба объяснения верны: комментируя образ сенатора, мы должны помнить и о профессии отца Белого, и о том, что мотив математики появляется в полемике с политическими противниками как знак непригодности последних к государственным делам. Однако подобный комментарий не является ни исчерпывающим, ни указывающим на существенное значение этого образа. Попробуем предложить другое толкование, ответив на вопрос: почему математик Бугаев в романе превратился в консервативного сенатора? Для этого необходимо в самых общих чертах реконструировать политическую идеологию московского математического общества. Комментарий к роману требует предварительного обращения к жанру истории идей.

* * *

Из статьи «Бугаев», написанной для первого издания Большой советской энциклопедии известным математиком В. Ф. Каганом (читатели Мандельштама помнят его по «Четвертой прозе»), мы узнаем следующее: отец Белого «вместе со своими учениками, из которых наиболее активным был проф. П. А. Некрасов, создал в Москве целую философскую школу, ярко метафизического направления, имевшую большое влияние не только в математических, но и в более широких кругах московских ученых. Эти философские воззрения нек<ото>рыми представителями „школы“ приводились в связь и с политическими взглядами ярко реакционного свойства» [240]240
  Каган В.Бугаев // Большая советская энциклопедия / Гл. ред. О. Ю. Шмидт. Т. 7: Больница – Буковина. М.: Акц. о-во «Советская энциклопедия», 1927. С. 770.


[Закрыть].

Обращает на себя внимание то, что в энциклопедической статье, посвященной математику, упоминается о политике. Даже марксистские энциклопедии обычно ничего не сообщают о политических взглядах математиков. Появление в статье Кагана слов о «ярко реакционном свойстве» политических воззрений «школы» Бугаева заставляет предположить, что за превращением математика в консервативного сенатора стоит не прихоть фантазии, но неизвестные нам обстоятельства.

* * *

Само название «Московская философско-математическая школа» хорошо знакомо исследователям русской культуры начала XX века. Гораздо хуже мы знаем о том, что скрывалось за этим названием. Специалисты по истории математики много занимались работами московских математиков. Однако особенность «школы» заключается в том, что ее деятельность неотделима от истории идеологии (отсюда упоминание о политике в статье Кагана). Идеология «школы» почти не изучена, что отчасти объясняет сложившийся образ «школы», не определенный по существу (ни одного тщательного разбора ее философии нет), но отчетливо положительный [241]241
  См., прежде всего: Демидов С. С., Тихомиров В. М., Токарева Т. А.История Московского математического общества (статья помещена на сайте общества: http://mms.math-net.ru/history.php); Demidov S. S., Ford Ch. E.On the Road to a Unified World View: Priest Pavel Florensky – Theologian, Philosopher and Scientist // T. Koetsier, L. Bergmans (eds.) Mathematics and the Divine: A Historical Study. Amsterdam etc.: Elsevier, 2005. P. 598–599; Демидов C. C., Токарева T. A.Московское математическое общество: фрагменты истории // Историко-математические исследования. 2-я серия. М., 2003. Вып. 8 (43). С. 27–49.
  В книге А. Е. Година «Развитие идей Московской философско-математической школы» (М.: Красный свет, 2005) есть глава «„Реакционность“ идей Московской философско-математической школы» (С. 72–76). Характерны кавычки в названии. Автор утверждает, что «учение Бугаева» было «реакцией на колоссальную разобщенность различных слоев российского общества в социальном и культурном плане, реакцией на отсталость и инертность, патриархальную безличность российского народа» и т. п.
  Исключением служат работы Шейнина о П. А. Некрасове, где прямо говорится, что тот был черносотенцем: Шейнин О. Б.Публикации А. А. Маркова в газете «День» за 1914–1915 гг. // Историко-математические исследования. М., 1993. Вып. 34. С. 196; ср.: Чириков М. В., Шейнин О. Б.Переписка П. А. Некрасова и К. А. Андреева // Там же. СПб., 1994. Вып. 35. С. 124.
  Большая часть работ по истории Московского математического общества была опубликована в журнале «Историко-математические исследования», который, заметим попутно, полезен не только для историков математики. Так, в силу указанной особенности «Московской философско-математической школы» многие опубликованные здесь материалы (прежде всего архивные) важны для историков идеологии этого периода.


[Закрыть]. Кроме того, в советское время московские математики были жертвами гонений со стороны властей [242]242
  См. прежде всего: «Дело академика Н. Н. Лузина». СПб., 1999; а также недавно вышедшую книгу, где можно найти библиографию по этому вопросу: Graham L. R., Kantor J.-М.Naming Infinity: a true story of religious mysticism and mathematical creativity. Cambridge (Mass.): Belknap Press of Harvard University press, 2009. P. 125 ff.


[Закрыть]. Флоренский и Егоров погибли, Лузину чудом удалось спастись. Гонения сопровождались идеологической травлей. Московским математикам предъявляли обвинения в мракобесии и черносотенстве. В таких случаях сложно удержаться от простой реконструкции от противного: вновь формулируемые оценки определяются в конечном счете позицией враждебной стороны. Все это привело к тому, что название «Московская философско-математическая школа» связано (когда речь идет не об истории математики, а об идеологии) не столько с определенными представлениями о философских взглядах и идеологической позиции, сколько с крайне привлекательным образом духовного расцвета – привлекательным, расплывчатым и обманчивым [243]243
  В книге Лорена Грэхэма и Жан-Мишеля Кантора, где показана связь мистических представлений московских математиков (Д. Ф. Егорова, Н. Н. Лузина и П. Флоренского) и математических открытий Егорова и Лузина, о Флоренском характерным образом говорится: «Возможно, в некоторых своих сочинениях он был антисемитом» («Florensky was probably, in some of his writings, anti-Semitic»; Graham L. R., Kantor J.-M.Op. cit. P. 196). Книга в целом напоминает сюжеты прекрасных работ Фрэнсис Йейтс: перед нами просвещенное общество мистически настроенных ученых, делающих смелые открытия; упомянутый вскользь антисемитизм не омрачает общей картины и представлен как «слабость» Флоренского, которая если и проявлялась, то лишь на бумаге (in some of his writings). Ср. комментарий А. В. Андреева по поводу произведений П. А. Некрасова: «<…>сквозь строки отдельных пассажей Некрасова можно, при желании, увидеть даже непременный атрибут штама „черносотенец“ – антисемитизм» ( Андреев А. В.Теоретические основы доверия (штрихи к портрету П. А. Некрасова) // Историко-математические исследования. 2-я серия. М., 1999. Вып. 4 (39). С. 104; курсив мой – И.С.). Подобное представление о московском математическом сообществе этого периода необходимо скорректировать. В частности, об антисемитизме Флоренского, имевшем принципиальное значение для его мировоззрения, см.: Хагемайстер М.Новое средневековье Павла Флоренского // Исследования по истории русской мысли: Ежегодник за 2003 г. М., 2004. С. 86—107; Hagemeister М. Pavel Florenskij und der Ritual– mordvorwurf // Appendix. Materialien zu Pavel Florenskij, hrsgb. von Michael Hagemeister und Torsten Metelka Berlin; Zepernick: Kontexteverlag, 2001. S. 59–74. Об антисемитизме Некрасова см. ниже.


[Закрыть].

* * *

Как известно, название «Московская философско-математическая школа» появилось благодаря книге П. А. Некрасова «Московская философско-математическая школа и ее основатели» (1904). В отличие от Московского математического общества, это название не имело официального статуса. Состав «школы» не вполне ясен (так, можно усомниться в том, что Бугаев, которого Некрасов считает одним из основателей «школы» подозревал о своей принадлежности к ней). Вероятно, следует говорить скорее об определенной идеологической (в широком, а не только политическом смысле) тенденции, начатой Бугаевым и доведенной до абсурда Некрасовым.

В основе мировоззрения «школы» лежала мысль о доминирующей роли математики в системе наук и о необходимости ее использования в государственном управлении. «Так думал уже Пифагор: математика в основе всего». Цитата взята из статьи о системе французского образования, помещенной в современном учебнике французского языка, и едва ли обращает на себя внимание, представляя вариацию расхожей формулировки. Требуется некоторое усилие, чтобы заметить эту идею в других исторических контекстах, наделявших ее значениями, которые для нас потеряны.

* * *

В архиве Бугаева сохранился сделанный им конспект знаменитой книги Монтюкла «История математики» (в издании 1799–1802 гг.). Бугаев подробно записывает то, что многие математики пропустили бы как не имеющее прямого отношения к математике:

Montucla нах<одит> связь между нравственною чистотою и наклонностию к мат<ематическим> наукам. «Я не нахожу в ней софиста Протагора, развр<атника> Аристиппаи эпикурейца Zenon'a». В числе математиков он насчитывает Thales'a, Пифагора, Ксенократа, нач<альника?> перипатетиков Аристотеля, Платона, к<ото>рый гов<орил>, что он «géométrise continuellement». И дальше: « Платонпрямо сказал, что способные хорошо считать, способны ко всем наукам и искусствам», a Hippocrateсов<етовал> своему сыну Thessale'y заниматься ею для пользы медицины… Математиками были Boëce, Cassiodore, Gerbert (nana), Альберт Великий, Alcuin, Pascal. – Malebrancheпредпол<агал> для философии геометрический способ изложения [244]244
  ОРК и РНБ МГУ. Ф. 41. On. 1. Ед. хр. И. Л. 1. (Ср.: Montucla. Histoire des mathematiques. Т. 1. P., 1799. P. 15–18. На обложке тетради с этим конспектом ошибочно указано издание 1758 г.)


[Закрыть].

Во времена Бугаева такого рода сведения, как правило, не интересовали профессиональных математиков [245]245
  Следует, однако, заметить, что в своей «Речи о влиянии математических наук на развитие умственных способностей» (М., 1841) Н. Д. Брашман, по-видимому, также опирался на Монтюкла и в особенности на те пассажи его «Истории математики», которые заинтересовали и Бугаева (С. 7).


[Закрыть]. Если для сравнения мы откроем статью д'Аламбера «Геометр» в «Энциклопедии» (в томе, вышедшем за год до «Истории математики» Монтюкла), то найдем похожие рассуждения. Утвердившаяся в XVII веке тенденция придавать математике значения, выходящие за рамки самой математики, видеть в ней основу образования, средство, благотворно влияющее на нравственность и общественную жизнь, то есть наделять математику идеологическими функциями, сохраняла силу и в XVIII веке. Так, изучение геометрии, согласно д'Аламберу, предшествует просвещению: «Возможно, это единственное средство, чтобы постепенно стряхнуть ярмо угнетения и глубокого невежества, под которым стонут некоторые страны Европы» (C'est peut-être le seul moyen de faire secouer peu-à-peu à certaines contrées de l'Europe, le joug de l′oppression et de l'ignorance profonde sous laquelle elles gémissent) [246]246
  Encyclopédie, ou Dictionnaire Raisonne des Sciences, des Arts et des Métiers. Vol. 7 (1757). P. 627.


[Закрыть]. В данном случае математика идеологически маркирована, то есть воспринимается не только сама по себе, как определенная научная область, но и в связи с идеями о моральном и политическом совершенствовании общества [247]247
  Подобным образом к математике относились не только энциклопедисты. В словаре Треву, издававшемся иезуитами, мы находим аналогичные рассуждения (Dictionnaire de Trévoux. Т. 5. P., 1771. Р. 881–882).


[Закрыть].

К середине XIX века математиков, которые бы проявляли интерес к универсальному значению своей дисциплины (что обычно и влечет за собой ее включение в ту или иную идеологическую программу), почти не осталось [248]248
  Развивавший подобные идеи Вронский (1776–1853), несмотря на признанный математический талант, заслужил репутацию сумасшедшего. Заметим, в бумагах Бугаева сохранилась запись, где упоминается Вронский: «Мистическая Франция сочинение Эрдана изд. 1855 г. [ Erdan Alexandre. La France mystique: tableau des excentricités religieuses de ce temps. Paris: Coulon-Pineau, 1855], где гов<орится> о сведенборгистах, магнетизерах, колдунах новейшего времени, мормонах, Вроньском, мессианистах […] (купить)» (ОРК и Р НБ МГУ. Ф. 41. On. 1. Ед. хр. 256. Л. 2). Судя по этой записи, Вронский интересовал Бугаева как некий курьез (хотя отношение Бугаева к мистике, по-видимому, было гораздо сложнее, чем «ненависть», о которой писал Белый; см. Андрей Белый. На рубеже двух столетий. М.: Художественная литература, 1989. С. 53). При этом любопытно, что ученик Бугаева В. В. Бобынин посвятил Вронскому книгу ( Бобынин В. В.Гоёне Вронский и его учение о философии математики. М., 1894). О Вронском см. прежде всего: Zenkine S.Une herméneutique du sacré: le cas Wronski // Séminaire «Signe, déchiffrement, interprétation», URL: http://www.fabulaorg/colloques/document946.php.


[Закрыть]. Однако мысль о том, что математика лежит в основе всех наук и способна благотворно влиять на общество, постоянно встречалась в историях математики.

Как самостоятельная дисциплина история математики возникает прежде всего благодаря цитированному труду Монтюкла [249]249
  См.: Swerdlov N. M.Montucla's Legacy: the history of the exact sciences 11 Journal of the History of Ideas. Vol. 54. № 2. 1993. P. 299–328.


[Закрыть]. Скорее всего, Бугаев читал его в молодости [250]250
  Его датировка – не ранее 1857 года, но, судя по его почерку, едва ли и многим позднее.


[Закрыть], так что и для него эта работа стала введением в историю математики, которой он сильно интересовался. Большой раздел его библиотеки состоял из книг по истории математики и точных наук [251]251
  ОРК и РНБ МГУ. Ф. 41. On. 1. Ед. хр. 252. Л. 8-11. Об интересе к истории и математики в России см.: Токарева Т. А.История математики в России: рождение дисциплины // Историко-математические исследования. 2-я серия. М., 2005. Вып 9 (44). С. 209–237.


[Закрыть].

От современных Бугаеву математиков идеи универсальной математики были далеки. Зато в книгах по истории математики они нередко излагались уже в самых первых главах, так как «отец математики» Пифагор был также и зачинателем традиции универсальной математики. Говоря о пифагорействе отца, Белый ссылался на его занятия теорией чисел [252]252
  Андрей Белый и Иванов-Разумник. Переписка / Публ., вступ. ст. и коммент. А. В. Лаврова и Дж. Малмстада. СПб.: Atheneum – Феникс, 1998. С. 435; ср.: Андрей Белый. На рубеже двух столетий. С. 61.


[Закрыть]. Однако в варианте Бугаева они были тесно связаны с универсальной математикой. Изобретенная им «аритмология», скептически упомянутая Каганом [253]253
  Каган В.Указ. соч.


[Закрыть], стремилась распространить математику на предметы, которые обычно не рассматривались с математической точки зрения. «Пифагорейство» Бугаева, учитывая его увлечение историей математики, едва ли не включало в себя память о традиции универсальной математики, интерес к которой он оживил в среде московских математиков, опираясь на книжные источники.

В качестве косвенного свидетельства взглядов Бугаева на роль математики можно, как кажется, рассматривать каталог его библиотеки. Он был составлен в начале 1880-х годов. Бугаеву оставалось около двадцати лет собирать библиотеку, и, разумеется, позднее она была гораздо больше, чем 1611 книг, которые мы здесь находим [254]254
  См.: Уланова А. В.Архивный фонд Николая Васильевича Бугаева в Отделе редких книг и рукописей Научной библиотеки МГУ им. М. В. Ломоносова // Рукописи. Редкие издания. Архивы: Из фондов отдела редких книг и рукописей (к 60-летию образования Отдела). М.: Водолей Publishers, 2008. С. 54–55.


[Закрыть]. Однако состав рубрик едва ли существенно изменился. В каталоге 28 разделов. Бросается в глаза (так как интерес к Бугаеву в данном случае обусловлен интересом к его сыну) количество книг в разделе «Изящная литература» и его положение: он самый последний, и в нем всего семь книг (меньше, чем в любом другом) [255]255
  Вот их названия (обращает на себя не только количество, но и до нелепости произвольный подбор):
  «Алмазов, Б. Стихотворения. [М.,] 1874.
  Голицын [С.В.] Былое времечко. М., 1874.
  Мин Дмитрий. Ад. Данте. 1855 [Дмитрий Мин – переводчик; см.: Данте Алигьери. Ад. М., 1855].
  Пальмин [И.И.] Сны на Яву. [М.,] 1878.
  Писемский [А.Ф.]. Комедии, драмы и трагедии. [М.,] 1874.
  Чаев, Н. Грозный царь Иван Васильевич [М., 1868].
  Goethe. Faust. Stuttgart und Tuebingen, 1854».
(ОРК и РНБ МГУ. Ф. 41. On. 1. Ед. хр. 252. Л. 90)

[Закрыть]. После точных наук самое заметное место в каталоге занимает философия [256]256
  Там же. Л. 70–78 об.


[Закрыть]. Есть разделы естествознания и медицины, историко-филологических наук и искусства, права и проч. Раздел философии делится на множество подразделов, среди которых, помимо ожидаемых психологии, социологии или этики с эстетикой, находим космологию и теологию [257]257
  Там же. Л. 78–78 об. Здесь хранились самые разные книги: от Альфреда Мори ( Maurie A.La magie et l′astrologie. 3 ^еéd. 1864) и Фламмариона ( Flammarion С.Les mondes imaginaires et les mondes reels, 1868; Contemplations scientifiques, 1870) до Кардека ( Cardec A.La génèse, les miracles et les predictions selon le spiritisme, 1868).


[Закрыть].

Перед нами универсальная библиотека, собранная математиком, который проявлял очевидный интерес к традиции универсальной математики [258]258
  См. также его брошюры: Математика и научно-философское миросозерцание. М., 1898; Математика как орудие научное и педагогическое. М., 1869.


[Закрыть]. Едва ли, собирая ее, он забывал об этом, превращаясь в обычного «всеядного» читателя. Учитывая все сказанное выше, мы вправе предположить, что перед нами библиотека математика, считавшего, что все ее разделы имеют отношение к его дисциплине.

Заметим, что интерес Бугаева к художественной литературе, по-видимому, соответствовал последнему месту в каталоге. Нечто подобное повторится у его сына, ставшего писателем. В списках прочитанных им книг преобладает философия, беллетристики же совсем немного [259]259
  См. прежде всего «Раккурс к дневнику», значительная часть которого представляет собой составленный задним числом дневник читателя, охватывающий период с 1899 по 1930 год (Белый работал над ним в 1930 году; РГАЛИ. Ф. 53. On. 1. Ед. хр. 100).


[Закрыть]. Просматривая каталог библиотеки Бугаева, мы лучше понимаем, почему комментарий к произведениям Белого требует обращения не только и не столько к литературным источникам. Писатель вырос в этой библиотеке. Свое стремление к универсальному мировоззрению он уже не связывал с математикой. Однако это стремление невозможно объяснить, ссылаясь лишь на общие тенденции эпохи. Необходимо учитывать интерес его отца к универсальной математике, след которой мы обнаруживаем и в каталоге его библиотеки.

Вторая тема, которой необходимо коснуться, говоря о Бугаеве и Московском математическом обществе, логически не связана с идеей универсальной математики. Нет также прямых свидетельств, что Бугаев проводил эту связь. Однако в трудах его ученика Некрасова она заняла исключительно важное место. Речь идет об антисемитизме, свойственном Бугаеву и превратившемся у Некрасова – каким бы странным это сейчас ни казалось – в один из существеннейших компонентов его представлений об универсальной математике.

Сперва мы рассмотрим материалы, касающиеся антисемитизма Бугаева.

* * *

Друг Белого Сергей Соловьев в своих воспоминаниях пишет: «Жиды были „идефикс“ Бугаева. Он всегда имел при себе записную книжку, куда вносил возмутительные факты из жизни Израиля…» [260]260
  Соловьев С. М.Воспоминания. М., 2003. С. 171.


[Закрыть]. Эта записная книжка не сохранилась. Однако сохранился ряд других свидетельств, на которых мы остановимся.

* * *

В небольшой тетради, куда Бугаев заносил сведения самого разного характера, читаем: «Мендельсон, Рашель, Спиноза, жиды». Контекст записи не связан с национальным или расовым вопросом. Перед нами тетрадка, датируемая началом 1860-х годов, куда Бугаев записывал все, что так или иначе поразило его воображение, без какой бы то ни было внутренней связи между отмечаемыми фактами и событиями [261]261
  Вот несколько записей, в контексте которых появляются упоминания то о евреях («3. Мейербер и Гейне – евреи»), то о «жидах». Одну из записей этой тетради мы цитировали выше в связи с Вронским (см. примеч. 246):
  «7. Армейский корп<ус> в Пруссии сост<оит> из 40 ООО.
  […]
  13. Братья Гримм основ<али> Истор<ическую> Грамматику.
  14. Вашингтон центр политической <жизни?>, Нью-Йорк торговой жизни Соед<иненных> Штатов.
  15. Мендельсон, Рашель, Спиноза жиды.
  […]
  18. Вышли 2 сочинения: Луи Фигие [Louis Figuier]. Histoire du merveilleux dans les temps modernes [первое изд. I860]; 2) Элифаса Леви [Eliphas Levi]. Histoire de la magie avec une exposition claire et precise de ses precedes et de ses mysteres [первое изд. 1860].
  19. Глубина Байкала 802 м.
  […]
  37. В Китае не знают употребления молока».
(ОРК и РНБ МГУ. Ф. 41. On. 1. Ед. хр. 256. Л. 1–3)

[Закрыть]. Так что из нее мы лишь узнаем о том, что еврейский вопрос (в антисемитском ключе) занимал его уже в молодости.

Следующий документ относится к тому времени, когда Бугаев был президентом Московского математического общества. Это адресованное ему письмо П. А. Некрасова от 11 мая 1894 года. В нем упоминается о том, что математическое общество благодарило великого князя Сергея Александровича за то, что тот оказывал «внимание к нуждам общества» [262]262
  ОРК и РНБ МГУ. Ф. 41. On. 1. Ед. хр. 333. Л. 107.


[Закрыть]. В чем состояло это внимание, неясно.

Великий князь Сергей Александрович – один из самых известных русских националистов. В 1891 году (тогда же, когда Бугаев стал президентом Московского математического общества) великий князь был назначен на пост московского генерал-губернатора. На этом посту он оказывал поддержку ученым. Однако его благорасположение к математическому обществу могло объясняться не только стремлением способствовать развитию науки, но и близостью идеологической позиции Бугаева. Последний был также националист и патриот [263]263
  Так, по словам его ученика математика Л. K. Лахтина, Бугаев «всегда был энергичным сторонником порядка, врагом всякого сепаратизма, убежденным патриотом, верующим в великое будущее России…» ( Некрасов П. А., Латин Л. К., Лопатин Л. М., Минин А. П.Николай Васильевич Бугаев (Речи, произнесенные в заседании Московского математического общества 16 марта 1904 г.). М., 1905. С. 8).


[Закрыть]. Одно из замечательных последствий его патриотизма – тот факт, что в XX веке знание русского языка было довольно широко распространено среди математиков всего мира. Бугаев настоял на том, чтобы «Математический сборник» был русскоязычным [264]264
  Там же. С. 10. Ср.: Некрасов П. А.Московская философско-математическая школа и ее основатели // Математический сборник. Т. 25 (1). М., 1904. С. 247–248.


[Закрыть].

Однако этим сходство политических позиций Бугаева и великого князя Сергея Александровича не исчерпывалось.

Едва заняв пост генерал-губернатора, великий князь организовал массовое выселение евреев из Москвы. Его национализм и монархизм были теснейшим образом связаны с антисемитизмом, ставшим, особенно после убийства Александра II, в котором, по усиленно распространявшимся слухам, были виновны евреи [265]265
  См., например: Poliakov L.Histoire de l'antisémitisme. 2. L'âge de la science. P.: Calmann-Lévy, 1991. P. 322ss.


[Закрыть], почти неотъемлемой частью правой идеологии. Евреи в этом контексте – главные враги монархии и порядка.

Антисемитизм Бугаева необходимо рассматривать в том же ключе. В его архиве сохранился список студентов, принимавших участие в студенческих волнениях 1901 года. Рядом с некоторыми фамилиями Бугаев пишет: «иудей», что, очевидно, указывало на зачинщиков [266]266
  ОРК и РНБ МГУ. Ф. 41. On. 1. Ед. хр. 164. Л. 7–9.


[Закрыть]. Перед нами след той же идеи, что легла в основу романа «Петербург», написанного его сыном чуть более 10 лет спустя: социальные беспорядки и революции устраиваются евреями.

В этой связи обращает на себя внимание краткое упоминание великого князя Сергея Александровича в воспоминаниях Белого. Изображая отца либералом, Белый пишет о его презрении к Николаю II («мальчишка») и великому князю Сергею Александровичу («педераст») [267]267
  Андрей Белый. На рубеже двух столетий. С. 61.


[Закрыть]. Вполне возможно, что Бугаев говорил нечто подобное. Однако противником монархии он не был. Политическая позиция великого князя в общих чертах совпадала с его собственной. Читая приглашение на вечер к великому князю, посланное Бугаеву [268]268
  OP и PK НБ МГУ. Ф. 41. On. 1. Ед. хр. 274.


[Закрыть], сложно удержаться от предположения, что перед нами не просто официальный документ, хранящий память о старинных обычаях и рутинной вежливости, но след содержательного общения. Впоследствии ученик Бугаева Некрасов посвятит памяти великого князя книгу [269]269
  Некрасов П. А.Государство и Академия. М., 1905. Заметим, что Некрасов, по его собственным словам, прочел «извлечение из этого труда» на заседании Союза русских людей (Там же. С. 5).


[Закрыть].

В конце 20-х годов слова Кагана о реакционных взглядах «школы» Бугаева могли вызывать в памяти некоторые подкреплявшие их факты. Среди них – связь «школы» с великим князем. Не исключено, что презрительный отзыв отца о великом князе в мемуарах Белого должен был создать впечатление, что эти факты вымышлены [270]270
  Любопытно также, что в архиве Бугаева хранится благодарственное письмо от В. А. Грингмута (от 1 апреля 1893 года; ОРК и РНБ МГУ. Ф. 41. On. 1. Ед. хр. 333. Л. 117). Из него мы узнаем, что Бугаев подарил свой трактат «Основы эволюционной монадологии» (1893) сотруднику, а впоследствии редактору консервативных «Московских ведомостей» и будущему автору «Руководства черносотенца-монархиста» (1906).


[Закрыть].

* * *

В цитированной выше статье В. Каган называет П. А. Некрасова (1853–1924) «самым активным учеником» Бугаева [271]271
  Белый подчеркивал, что отец холодно относился к Некрасову ( Андрей Белый. На рубеже двух столетий. С. 73), что, вероятно, было правдой. Достаточно немного почитать Некрасова, чтобы понять подобное отношение. В романе «Московский чудак» Некрасов появляется под фамилией Благолепов (образованной, очевидно, от Н. П. Боголепова, которого Некрасов сменил на посту ректора Московского университета и под началом которого (Боголепов был назначен министром народного образования) работал до гибели последнего в 1901 году; «благо» в первой части фамилии, скорее всего, намекало на елейные христианские пассажи в книгах Некрасова). Одновременно с «тютькой» Благолеповым упоминается и генерал-губернатор – «педераст» ( Андрей Белый. Москва. М., 1989. С. 36–37).


[Закрыть]. Именно он сменил Бугаева на посту президента Московского математического общества (1903–1905). По утверждению историков, Некрасов был крупным математиком [272]272
  См. прежде всего цитированные работы О. Б. Шейнина.


[Закрыть]. Кроме того, он был видным чиновником: с 1893 по 1898 год занимал пост ректора Московского университета, с 1898 по 1905-й – попечителя Московского учебного округа, затем был переведен в Петербург, в Министерство народного просвещения. Все это заставляет отнестись к его теориям с большим вниманием. Они не вызывали бы такого удивления, если бы их автором был «естественный мыслитель» в духе Хармса, безвестный теоретик, чьи странные идеи развиваются вне какой бы то ни было практической деятельности и без особых последствий. В данном случае мы имеем дело с чиновником, обладавшим известным влиянием. Даже если ему не удавалось достичь своих целей, предпринимавшиеся попытки сопровождались потоками печатной продукции (иногда под грифом приложений к циркулярам по Московскому учебному округу) [273]273
  См. упоминавшуюся выше книгу «Государство и Академия».


[Закрыть].

* * *

Некрасов подхватил интерес Бугаева к универсальной математике. Однако то, что у Бугаева было лишь намечено (и потому не бросалось в глаза как нечто противоречащее здравому смыслу), Некрасов развивает, доводя до абсурда. Монтюкла в «Истории математики» упоминает о тех, кто «в своем прославлении пользы [математики] дошел до смешного». Первый пример тому «подали пифагорейцы, находившие повсюду сходства [allusions] с [геометрическими] фигурами и числами; однако некоторые современные авторы придали этим пустым бредням такое значение [tellement enchéri ces visions creuses], что нет ни одного пифагорейца, который не уступил бы им» [274]274
  Montucla. Histoire des mathématiques. Т. 1. Р., 1758. P. 37n.


[Закрыть].

О Некрасове можно сказать почти то же самое, и с тем большим основанием, что он, по-видимому, сознательно ориентировался на пифагорейскую традицию (или на свое представление о ней). Став после смерти Бугаева президентом Московского математического общества, он опубликовал книгу «Московская философско-математическая школа и ее основатели» (1904). Это своего рода манифест Московского математического общества. Его неофициальное переименование («философско-математическая школа»), а также частое использование другого названия – «союз» сопровождаются отсылками к древней науке и Пифагору. Едва ли «союз» возникает здесь без связи с пифагорейским союзом (тем более что Бугаева Некрасов иногда называет в одном ряду с Пифагором) [275]275
  Некрасов П. А.Теории вероятностей. 2-е изд. СПб., 1912. С. XV; ср.: Некрасов П. А.Московская философско-математическая школа и ее основатели. М., 1904. С. 6.


[Закрыть]. Московские математики должны возродить «древние принципы точного познания», заложенные пифагорейцами [276]276
  Математик Д. Д. Мордухай-Болтовской (1876–1952) называл московскую математическую школу «возродившимся пифагорейством» ( Мордухай-Болтовской Д. Д.Философия. Психология. Математика. М.: Серебряные нити, 1998. С. 129). О пифагорействе в связи с идеями Некрасова (и – шире – в связи с модой на тайные общества и «ордена») упоминается в публикациях: Прасолов М. А.«Цифра получает особую силу» (социальная утопия московской философско-математической школы) // Журнал социологии и социальной антропологии. 2007. Т. X. № 1. С. 45–46; Половинкин С. М.Московская философско-математическая школа (Обзор) // Реферативный журнал. Общественные науки в СССР. Серия 3. Философия. М., 1991. С. 42; Флоренский П. А.Черновик выступления на открытии студенческого математического кружка при Московском математическом обществе (Публикация и примечания С. С. Демидова, С. М. Половинкина, П. В. Флоренского) // Историко-математические исследования. М., 1990. Вып. XXXII–XXXIII. С. 468.


[Закрыть].

Аналогия московских математиков и пифагорейцев не была, на наш взгляд, поверхностной и опиравшейся на отдельные незначительные сходства (например, занятия Бугаева теорией чисел). Она понималась глубже и последовательнее, чем может показаться, если не заглянуть в литературу о пифагорействе, известную во времена Некрасова.

Вкратце представления о пифагорействе сводились к следующим (мы выделим то, что имело значение для Некрасова): 1). Пифагор был убежден в том, что «все есть число» [277]277
  О том, что этот тезис не принадлежал Пифагору, см.: Жмудь Л. Я.Наука, философия и религия в раннем пифагореизме. СПб.: ВГК – Алетейя, 1994. С. 311–319.


[Закрыть]; 2). он считал математику необходимой основой философии и всех наук, что нашло отражение в программе его школы (заметим, что и «школа» в новом названии Московского математического общества также могла связываться в сознании Некрасова с пифагорейством); 3). теология для пифагорейцев была одной из главных областей приложения математики; 4). у пифагорейцев было политическое учение, опиравшееся на математику; 5). пифагорейцы активно участвовали в политике; будучи консерваторами, они боролись против демократии; 6). философия пифагорейцев была глубоко национальной [278]278
  Все эти тезисы, за исключением последнего, можно было найти во множестве источников, посвященных истории математики или философии. Последний тезис (как и предыдущие) находим в книге Сергея Трубецкого «Метафизика в Древней Греции» (1890; упоминая о пифагорейцах, Белый ссылается на нее: Андрей Белый и Иванов-Разумник. Переписка. С. 435). См.: Трубецкой С.Метафизика в Древней Греции. М., 2003. С. 170, 216.


[Закрыть].

Книга «Московская философско-математическая школа и ее основатели» представляет собой программное выступление, где формулируются задачи математического общества. Она поражает своей путаностью и фантастичностью. Мы находим здесь, помимо математики, рассуждения на темы социологии, богословия, педагогики, философии. Одна из идей, позволявших с такой легкостью браться за такое обилие предметов, была, как кажется, именно идея о возрождении пифагорейства в рамках Московского математического общества. Московские математики убеждены в том, что «все есть число» [279]279
  Некрасов предпочитал ссылаться на близкий по смыслу библейский источник. Вот характерный пассаж: «Члены этого союза [то есть Московского математического общества] исследовали з акономерность, существующую во вселенной […]; они твердо верили в тот древний (древнееврейский и древнегреческий, Пифагоровский) основной принцип всякого точного знания, что Творец „ все расположил мерою, числом и весом“ (Прем. Солом. XI, 21)» ( Некрасов П. А.Московская философско-математическая школа и ее основатели. С. 6; курсив автора). В более позднем сочинении Некрасов ссылается на Пифагора и Бугаева как на своих предшественников, причем последний оказывается наследником убеждения, что «мир управляется числом» ( Некрасов П. А.Теория вероятностей. С. XV).


[Закрыть]; вслед за Бугаевым они заняты философией – отсюда название книги и множество страниц, так или иначе связанных с философией. Богословие – одна из областей, которая живо интересует Некрасова [280]280
  Имеет смысл подчеркнуть, что мировоззрение П. Флоренского, сформировавшегося в среде московских математиков, следует рассматривать в связи не только с общими религиозными увлечениями этого времени, но и со специфическими настроениями «Московской философско-математической школы». В описываемом контексте универсальность Флоренского, его переход от математики к богословию, его черносотенные взгляды выглядят более понятными.


[Закрыть]. Значительное место отведено политической теории [281]281
  Социологическим идеям «Московской философско-математической школы» посвящена упомянутая выше статья М. А. Прасолова.


[Закрыть]. Некрасов рассуждает об «истинно-рациональном государстве» [282]282
  Некрасов П. А.Московская философско-математическая школа и ее основатели. С. 67.


[Закрыть], представляющем собой вариацию платоновского государства (также восходящего к пифагорейцам). В отличие от Платона, Некрасов как русский консерватор – монархист, так что во главе его государства – не философы, но монарх, опирающийся на власть «точного положительного политического познания» [283]283
  Там же. С. 97.


[Закрыть], которая, как следует из контекста, находится в руках математиков или математически образованных философов. Эта власть является «органом познания политических вещей посредством чистого политического сознания (политического созерцания). […] Она есть созерцающий и научно оценивающий „глаз“ Государя…» [284]284
  Там же. С. 154.


[Закрыть]Именно она помогает созданию «гармоничного государства».

О «гармонии» Некрасов говорит до навязчивости часто – скорее всего, в рамках сознательного продолжения пифагорейской традиции, для которой «мировая гармония» играла важную роль.

О непосредственном участии Некрасова в политической жизни мы скажем ниже. Здесь лишь заметим, что в книге «Московская философско-математическая школа и ее основатели» позиция автора недвусмысленно выражена уже в одобрительных ссылках на правые монархические издания («Новое время», «Мирный труд»). Открывает книгу (которая выросла из речи памяти математика и посвящена математическому обществу) патриотическое вступление, отсылающее к Русско-японской войне: «В то время, как вся Россия возбуждена событиями грозной войны и войска наши проливают свою драгоценную кровь, защищая на поле брани честь и достояние свой родины, – в это поглощенное интересами войны время Московскому Математическому Обществу пришлось созвать почитателей скончавшегося в мае Николая Васильевича Бугаева, чтобы почтить его как героя мира и мирного труда» [285]285
  Некрасов П. А.Московская философско-математическая школа и ее основатели. С. 4–5.


[Закрыть].

Таким образом, перед нами не просто манифест математического общества, в котором речь идет о необходимости возродить традицию универсальной математики. Некрасов как президент и идеолог математического общества подчеркивает активность общественной позиции, занятой московскими математиками. По-видимому, это лишний раз указывало на то, что перед нами – возрождение универсальной математики в пифагорейском духе: Некрасов проявляет истинный патриотизм, приличествующий настоящему пифагорейцу.

Далее необходимо остановиться на упоминавшейся в связи с Бугаевым теме антисемитизма. Ее удобнее рассмотреть, обратившись к другой книге Некрасова, второму изданию «Теории вероятностей» (1912).

* * *

Согласно историкам математики, Некрасов сделал ряд важных открытий именно в области теории вероятностей [286]286
  См. цитированные выше работы О. Б. Шейнина.


[Закрыть]. Первое издание его книги «Теория вероятностей» вышло в 1896 году. Это математическая работа, в которой может разобраться только специалист по математике. Иначе дело обстоит со вторым изданием. Оно примерно вдвое больше и представляет собой поразительный документ по истории идеологии.

Книга открывается предисловием, напоминающим по стилю и тематике книгу «Московское философско-математическое общество и ее основатели». Здесь в таком же беспорядке упоминаются всевозможные предметы и авторы: математики, философы, писатели. Задача Некрасова – в очередной раз подчеркнуть универсальное значение математики, и прежде всего теории вероятностей, ставшей, по утверждению автора, «точною основною наукою, зацепляющею [sic!] в своем априорном и апостериорном суждении и в программах опыта и отчета все вообще области не только рационального знания, но и сомнения, гадания и уверенности или иррационального знания» [287]287
  Некрасов П. А.Теория вероятностей. С. 1.


[Закрыть].

Переделана и сама книга. В ней появились новые главы. Некоторые из них, странные сами по себе, кажутся особенно удивительными в книге по математике, опубликованной в начале XX века. Чего-то подобного мы могли бы ожидать у Кеплера или Мерсенна. В сочинении чиновника Министерства народного просвещения, изданном в 1912 году, параграф под названием «Виды взаимных притяжений и отталкиваний в исторической динамике и системы распорядка (гармонии). Нравственный миропорядок. Соотношение сознаний» обращает на себя внимание. Вот его начало: «Порядок, гармония, тройное соответствие: в познаваемом, в познающем и в слове, представляет для сознания величайшую ценность, противополагаемую Хаосу и Ночи» [288]288
  Там же. С. 110.


[Закрыть].

Что бы все это ни означало – для того чтобы описать представления Некрасова, понадобилась бы книга, – ясно, что одна из его задач состоит в том, чтобы наглядно продемонстрировать, что математика не чистая наука, занятая исследованием специальных проблем, но наука универсальная, имеющая отношение решительно ко всему. Так что вполне логично (в рамках этой странной логики), что математика оказывается и мощным идеологическим оружием.

На предпоследней странице, в главе о бюджете и кредитах, читаем (не переставая изумляться языку, на котором изъяснялся этот национально мыслящий пифагореец): «Инженеры юридических знаний должны постулировать и шлюзировать „гидродинамическую“ машину государственного и национального кредита, так чтобы она лила работающую и награждающую финансовую воду именно на нашу сторону, а не на мельницу заграничных Ротшильдов» [289]289
  Там же. С. 531.


[Закрыть]. На самой последней странице автор призывает к патриотической борьбе «с мировым Спрутом, символической гидрой, которую изображают в нашем государственном гербе поверженною у подножия св. Георгия Победоносца» [290]290
  Там же. С. 532.


[Закрыть]. То же изображение, как известно, было и на значке Союза русского народа. Красноречивые антисемитские пассажи обнаруживаем и в самом начале. Вот один из самых выразительных (приводим его целиком, вместе с предыдущей фразой об «облаках» валюты; понять ее нам не удалось, но язык Некрасова таков, что удержаться от цитаты невозможно):

…в территории промышленного трудящегося государства колебательно, вибрационно движется огромная как бы атмосфера номинальной финансовой валюты, колеблющаяся по ее значению в зависимости от курсов доверия, которая более или менее сгущенными облаками собирается над городами, промышленными центрами и прочими творчески мыслящими поселениями. Капли чистого дохода то падают из копилки из каждого иносказательного облака [sic!], как дождь и осадки из обыкновенных облаков, то втягиваются в эту искусственную атмосферу как бы испарением. В эту атмосферу именуемой (номинальной) жидкости, валюты, иносказательной «воды», внедрились условия игры случайности и мирская ложь; валюту атмосферы истощают разные грюндеры-вурдалаки, кочующие, блуждающие ведуны и ведьмы, народные лже-адвокаты, жадные до крови лярвы, но наяву, а не в оккультном гипнозе и не в вальпургиевой ночи. […] хорошая разведочная государственная и земско-общественная финансовая статистика может тут найти «законы мирской человеческой лжи» […]. Тут скрыто содержится возможность освобождения людей от власти мертвой мировой души, именно мирового золотого тельца [291]291
  Некрасов П. А.Теория вероятностей. С. VI.


[Закрыть].

Теория вероятностей в приложении к экономике помогает раскрыть козни коварных врагов. Поскольку их власть опирается главным образом именно на экономические махинации, теория вероятностей приобретает значение мощного оружия против страшной угрозы.

* * *

Тот факт, что второе издание вышло в 1912 году, нельзя рассматривать как простую случайность. В книге, подготовленной Некрасовым, сообщалось о том, что в 1812 году Лаплас опубликовал «Аналитическую теорию вероятностей» и послал ее в дар Наполеону, когда тот уже был в России [292]292
  См.: Теория вероятностей и математика в средней школе. Пг., 1915. С. 15.


[Закрыть]. Лаплас также полагал, что знание теории вероятностей может быть полезно всем, включая государственных деятелей (при этом его рассуждения такого рода никогда, насколько нам известно, не выходили за рамки здравого смысла).

Однако стремление превратить теорию вероятностей в оружие против «мирового спрута», выраженное Некрасовым во втором издании своего труда, свидетельствует о том, что оно было подготовлено не только для того, чтобы почтить память Лапласа [293]293
  А также Бернулли, который выпустил свое сочинение «Ars conjectandi» в 1713 г. (Там же. С. 13).


[Закрыть]. Перед нами один из ответов крайне правых на события 1911 года.

Вкратце напомним об этих событиях, опираясь на документы правых партий, опубликованные Ю. И. Кирьяновым [294]294
  Правые партии. Документы и материалы. В 2 т. Т. 2. 1911–1917 гг. / Сост., автор введения и коммент. Ю. И. Кирьянов. М.: РОССПЭН, 1998. Кроме того, далее мы будем ссылаться на серию им же подготовленных публикаций в журнале «Вопросы истории».


[Закрыть].

Для крайне правых год открывается празднованием пятидесятилетия отмены крепостного права [295]295
  Материалы о праздновании крайне правыми этой годовщины см.: Кирьянов Ю. И.Указ. соч. С. 12–31.


[Закрыть]. Они отмечают его с тем большей пышностью, что менее чем через две недели следует тридцатилетняя годовщина гибели Александра II. «Вдохновенные ораторы», вроде Н. Е. Маркова 2-го, говорят (в «ярких, сильных, выпуклых» речах), что поработившие русский народ евреи вероломно убили царя-освободителя [296]296
  Там же. С. 19–20. Ср.: С. 27.


[Закрыть].

Март: убийство Ющинского; вскоре начнется дело Бейлиса.

Сентябрь: убийство Столыпина евреем Д. Г. Богровым. Подобно Азефу, Богров работал в Охранном отделении. У крайне правых складывается впечатление, что Россия в руках евреев. Вот характерные слова А. И. Соболевского: