Текст книги "Грустные и смешные истории о маленьких людях"
Автор книги: Ян Ларри
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)
– Ну, – сказал Мишка, передвигая ухарски папиросу в уголок рта.
– Вы соединены с Кремлем?
– Да… с Кремлем!
– Попросите к аппарату тов. Троцкого!
– Попросите к аппарату тов. Троцкого. – сыпит Мишка, а в душе – кошки скребут:
– Эх, мамка, посмотрела бы ты сейчас на твоего Мишку!
* * *
…тюрьмы разгружены… всего… необходимо пересмотреть.
… срочные распоряжения…
Переговоры продолжались полчаса.
На прощанье Антонов крепко пожал Мишкину руку, высыпал на клавиши Юза папиросы и» портсигара и поднялся:
– Наклеете весь разговор на бумагу и принесете мне… сами! Вы знаете, где я нахожусь?
– Знаю!
Антонов надвинул глубже шапку, запахнулся в широкие полы дохи и медленным шагом вышел из помещения.
Не успел он и двери захлопнуть за собой, а Васька – тут, как тут:
– Ну что?.. Ну, как?
– До-о-обрый! Папиросами угощал и попрощался за руку. Совсем не страшно. Ну, ты…
– Васька! Выйди, пока!..
– Чего?
Мишка нахмурился, сдвинул брови и произнес значительно:
– Все, что я передавал здесь, останется между нами – мною, Троцким и Антоновым, и ты не должен знать, о чем переговоры шли – мал еще.
– Ладно! – согласился Васька, хотя по лицу его было видно, что такое недоверие здорово зацепило его. – Ты только скажи мне, что там говорил Троцкий в рассуждении буржуев?
– Ну, не вертись тут, – хмуро оборвал его Мишка, – тут революционное дело, государственная тайна, можно сказать, а он вертится. Выдь-ка за дверь, да присмотри там за порядком!
Васька надулся, рассердился, но вышел.
А Мишка, наклеив ленту на чистые телеграфные бланки, и, отдав кое-какие распоряжения своему заместителю, двинул на седьмую линию.
* * *
Ночь темная. Пути жуткие.
Платформы – глухие, пустынные.
На все платформы – одно желтое пятно – один бессонный фонарь станционный.
Идет Мишка, спотыкается, рукою наган нащупывает, а сердце лижут холодные языки страха.
– Стой! – вынеслось из темноты угрожающе и следом за окриком брякнул затвор.
– Свой!
– Кто свой?
– Политконтролер вокзальной почты!
– Пропуск?
– Постоянный!
– Куда?
– На седьмую!
– Пожди – не пройдешь! С постоянным не пройдешь на седьмую!
– Чего не пройдешь?
– Не пройдешь, говорю, без пропуска! Особый надо!
– Да мне Антонова немедля надо… Срочное дело!..
– Пожди!
– А ну тебя к черту! – рассердился Мишка и полез под вагон.
Сзади оклик, другой и следом – выстрел.
Глухой.
Перронный.
Но выстрелов по ночам много, выстрелы теперь в городах, все равно, что кашель прохожих и к выстрелам привыкли.
* * *
А вот и седьмая.
От быстрых прыжков через рельсы и от бешеного бега под вагонами у Мишки захватило дух и сердце забилось зайцем.
У вагона остановился, отдышался, поправил шапку. Вклещился в поручни руками, на руках подтянулся и навалился, – мокрый и потный на дверь.
– Куда?
– К Антонову-Овсеенко!
– В чем дело?
– А вот… тут надо передать разговор… ленту передать надо!
– Ну, хорошо… дайте мне. Я передам!
– Не могу. Приказано лично и в собственные руки!.
– Чудак! да я ж секретарь Антонова, можете пер…
– В чем дело? Что за спор? – из купе показалась голова Антонова-Овсеенко.
– К вам… Разговор с тов. Троцким принес!
– А?.. Принесли?! Хорошо. Спасибо!
– Больше ничего? – спросил Мишка.
– Да… пока ничего, а впрочем – подождите…
Мишка остановился.
– Вам что-нибудь дают в конторе?
– Да нет!.. Вот ботинки посылочные раздали, а скоро мануфактуру раздавать будем… Насчет еды плоховато…
– Провизии, значит, нет?
– Пока нет… Но только – конечно – провизия будет вскорости… Главное, не унывать чтобы!
Антонов повернулся к секретарю и сказал:
– Дадите ему консервы и галеты… А вы придете завтра утром – он вам даст ордер на консервы и галеты.
– И Ваське?
– А кто этот Васька?
– Помощник мой! Дельный парнишка!
– Хорошо, – улыбнулся Антонов – дадите и Ваське.
– Вот это дело! – просиял Мишка и, крепко сжав руку Антонова, долго, долго тряс ее.
V.
Настали годы гражданской войны.
Закружилась метель, сорвала людей с места и разбросала их по необ’ятным полям нарождающейся Республики рабочих и крестьян.
Завертело и Мишку: бросало его в глухие Алтайские; горы, в бесконечно сибирскую тайгу и на высокие хребты Кавказа и в топкие болота Полесья.
Петроград… Омск… Архангельск… Чита… Варшава… Перекоп…
Голодным волченком, с винтовкой в руке, с переметной патронной сумкой, в сапогах без задов, оборванный и грязный мелькал в завьюженной метели политконтролер Машка, но уже не политконтролером называйся он, а просто красноармейцем 5 роты 29 советского полка.
Не было только Васьки.
В кубанских степях остался за курганом изрубленный, запекшийся черной кровью. Один глаз из под мокрой от крови прядки волос выглядывал любопытно и как бы спрашивал:
– Ну, а что Троцкий говорит?
Давно это было.
И давностью поросла красная быль.
И только лишь иногда вспомнит о ней Мишка, а как вспомнит, так непременно все по порядку и расскажет, а, рассказав, прибавит:
– Вот и пойми тут! Не агитировали меня, не пропагандировали, а, пацаном будучи, все таки к большевикам пристал… Заметьте, ни к кому-нибудь, а к большевикам… А это, значит, – рабочая кровь заговорила, – отцовская, слесарная!..
