Светлячки

Текст добавлен: 26 мая 2017, 14:30

Текст книги "Светлячки"

Автор книги: Ян Карафиат

Жанр:

Сказки

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

Назад к карточке книги

Ян Карафиат
Светлячки
Для маленьких и больших детей

ЧЕШСКИЙ АНДЕРСЕН

В 1876 году в частной пражской типографии была напечатана небольшая книжка карманного формата. За тираж автор заплатил из собственных средств, но при этом не пожелал обнародовать своего имени. Подобных изданий всегда выходило немало, и большинство из них так и оставалось незамеченными, однако «Светлячков» или повесть «для маленьких и больших детей» – такой подзаголовок дал своему произведению анонимный автор – ждала иная судьба. Вскоре новоявленного детского писателя критики с восторгом нарекли «чешским Андерсеном» и на обложке одного из следующих изданий появилось имя сказочника. Им оказался священник-евангелист Ян Карафиат.

4 января 1846 года в городке Йимрамов, укрывшемся в живописной долине речек Свратки и Фришавки на самой границе между Чехией и Моравией, в крестьянской семье родился девятый ребёнок. В известном своей протестантской традицией Йимрамове род Карафиатов был весьма уважаем. Один из предков писателя занимал высокий пост местного головы, а его прапрадед прославился тем, что воспитал

12 детей и имел свой собственный герб с изображением трех гвоздик – фамильного символа Карафиатов. Дед и отец Яна играли на органе в местной церкви и были очень религиозны. В пятитомнике «Воспоминаний автора „Светлячков“» (1919) писатель рассказывает о своей матери и о том, как она, прочитав книгу, сразу догадалась, кто скрывается за её героями. «Было у нас 10 детей, 7 дочерей и 3 мальчика. Мария была хроменькая на одну ножку, но всё равно несмотря на это много бегала», – передаёт слова матери писатель. Мария – младшая сестра Яна, ещё в юности выбрала церковную стезю и стала диакониссой. Она сильно повлияла на то, что и её брат впоследствии стал священником. Хотя Карафиату не всё нравилось в Йимрамове с точки зрения благочестия, но в искренности веры своей семьи, и особенно матери и сестры, он не сомневался.

Если говорить об особенном, трудно переводимом языке, которым написаны «Светлячки», то и тут немалую роль сыграла мать писателя. «Не один словесный оборот или выражение в „Светлячках“ принадлежат собственно маме», – признавался в «Воспоминаниях» Карафиат. Он долгое время изучал богословие в Германии и Австрии, а потом работал воспитателем в Германии и проповедовал на немецком языке в Чехии. Работая над «Светлячками», Карафиат всякий раз прибегал к помощи матери, и та часто советовала: «Сынок, хорошо по-чешски надо сказать вот так!» Вероятно оттого в сказке так много словесных форм, выражений и синтаксических конструкций, позаимствованных из живого разговорного языка. Немало здесь и специфических региональных словечек, употреблявшихся только в Моравии.

Став в 1874 году приходским священником в городке Груба Лгота Валашской области на востоке Моравии, Карафиат пытался возродить в своей пастве духовные идеалы. Но в 1895 году он в разочаровании оставил приходскую должность и посвятил себя свободной пастырской и проповеднической деятельности, в основном в Праге, и литературному творчеству. Среди его произведений, относящихся ещё к валашскому периоду, – «Разбор Кралицкой Библии» – чешского текста Священного Писания. Знаток латыни, греческого и иврита, он пытался исправить недостатки перевода, сделанного ещё в конце XVI века в общине Чешских братьев.[1]1
Чешские, потом Моравские братья – религиозная община протестантского толка, выросшая из движения гуситов, последователей чешского реформатора Яна Гуса (1371–1415). – Здесь и далее прим. перев.

[Закрыть] Исправленный текст был опубликован при поддержке Британского библейского общества в 1915 году. «Реформатский журнал», издававшийся в течение 10 лет, – ещё один плод литературной деятельности священника. В нём Карафиат публиковал собственные богословские, культурно-исторические исследования и проповеди. Журнал выходил при поддержке шотландской аристократки мисс Буханан из Охенторли в Ренфрушире.[2]2
Auchentorlie, Renfrewshire, Scotland, UK.

[Закрыть] Она стала прототипом Яночки – одной из главных героинь сказки.

Необходимо сказать о религиозных воззрениях писателя, ведь именно они лежали в основе его творчества. Официально Карафиат считался реформатским священником, но, хотя и принимал все основные идеи вероучения Кальвина,[3]3
Жан Кальвин (Calvin, Jean, 1509–1564) – французский богослов, религиозный реформатор, основоположник кальвинизма. Его главные идеи были изложены в трактате Institutio religionis christianae – самом важном вероучительном сочинении за всю историю Реформации.

[Закрыть] правоверным кальвинистом не был. В проповедях он предпочитал говорить не о наказании за оскорбление Божественного величия, а о «стремлении к чистоте людской, омытой в крови Агнца». Самым важным было «духовное пробуждение», он считал его внеконфессиональной и внедогматической основой веры и полагал, что когда люди смогут его достичь, конфессии исчезнут. Высшим авторитетом для него была Библия, важнейшими добродетелями – послушание и следование во всём воле Божьей. Превозносилась Карафиатом и женская девственная чистота. Священник-писатель даровал красный ободок маргариткам, выросшим на месте смерти непорочных дев-личинок.

Когда в 1918 году чешские лютеранская и реформатская церкви объединились в Церковь чешских братьев-евангеликов, Карафиат объявил, что останется реформатом. «Я бы хотел сотрудничать с лютеранами, но таким образом, чтобы каждый оставался самим собой», – писал он. Карафиат опасался «революционности», сопровождавшей объединение, боялся, что формальное единство уничтожит единство духовное. В этой позиции чувствовалось определённое влияние его старой приятельницы и меценатки мисс Буханан – она также не приняла слияния протестантских церквей в Шотландии. Тем не менее отказ вступить в объединённую церковь не помешал Карафиату поддерживать добрые отношения со своими братьями по вере. После вскрытия его завещания в 1929 году стало ясно, что консервативный реформатский священник и благоговейный последователь идей средневековой общины Чешских братьев не только смирился с существованием новой церкви, чьи успехи оценивал весьма высоко, но и принял её как свою. Всё своё имущество он завещал синодальному совету Церкви чешских братьев-евангеликов на распространение Библии и помощь больным священникам и их семьям. Наибольшую долю в наследстве составляли доходы от нескольких переизданий «Светлячков» и авторские права на их последующую публикацию.

Первые несколько лет после выхода в свет книги критики её не замечали. В то время внимание чешской литературной общественности было приковано к творчеству таких мастеров, как Ярослав Врхлицкий,[4]4
  Ярослав Врхлицкий (Jaroslav Vrchlicky – псевдоним; настоящие имя и фамилия Эмиль Фрида, Emil Frida; 1853–1912) – выдающийся чешский поэт, драматург, переводчик, глава «космополитической» школы в чешской литературе.

[Закрыть] Ян Неруда,[5]5
  Ян Неруда (Jan Neruda, 1834–1891) – чешский писатель и поэт. Его творчеству свойственны ощущение органической слитности судьбы поэта и родины, непринуждённая простота.

[Закрыть] Алоис Ирасек.[6]6
  Алоис Ирасек (Alois Jirasek, 1851–1930), также Йирасек, – чешский романист и поэт. Особенно преуспел в живописании чешской старины, прежде всего эпохи гуситского движения XIV–XV веков.

[Закрыть] Тем не менее детская сказка анонимного автора о жизни насекомых, несмотря на всю свою нарочитую простоту и некоторый схематизм повествования, стала весьма популярной. Читатели оценили её воспитательное значение. Сравнивая художественные образы папы и крёстного, мамы, крёстной и Голубки, нетрудно заметить, что они не многим отличаются друг от друга. Более объёмно изображены два главных героя повести. Юный светлячок Малыш и его взрослая соседка Яночка представляют психологическую пару «ученик – наставник». Тема наставничества, воспитания в вере и послушании прослеживается в повести как в самой фабуле, так и во вставках, например, в сказке о трёх котятах или в проповеди молодого священника Павлика.

Важны для Карафиата и пейзажные зарисовки, создающие особую умиротворяющую атмосферу повествования. Путь вдоль леса, по склону и долине с виноградниками, который светлячки проделывали каждый вечер, чтобы добраться до городского сада, воспроизводит описание природы в окрестностях родного Йимрамова. Картинки провинциального быта: заготовка дров и продуктов на зиму, утепление жилища, сельская свадьба и многие другие подробности основаны на тех же детских впечатлениях писателя. Описание богатого дома, рядом с которым светил Малыш, скорее всего навеяно воспоминаниями от посещений Шотландии, где Карафиат часто гостил у мисс Буханан. Церковь, куда летали светлячки, исследователи творчества писателя связывают со зданием во Франкфурте-на-Майне, где также нередко бывал Карафиат. Церковь эту по принятому вскоре после Тридцатилетней войны[7]7
Тридцатилетняя война (1618–1648) – один из первых военных конфликтов, затронувший так или иначе все европейские страны, кроме Швейцарии и Турции. Война началась как религиозное столкновение между протестантами и католиками Германии, но затем переросла в борьбу против гегемонии Габсбургов в Европе.

[Закрыть] закону построили за городскими стенами.

Создавая художественную реальность, писатель помимо зрительных образов прибегает ещё и к образам звуковым. Летящее за горизонт петушиное «кукареку», непременные приветствия светлячков «Бог в помощь!», оглушительное жужжание майского жука и непрекращающийся стрёкот сверчков вместе с сочными описаниями лесных полян, пропитанных утренней росой, создают идиллический образ провинции – хранительницы старых обычаев и нравственности.

Тем не менее отождествлять «Светлячков» с сельской идиллией было бы неверно. Чего только стоит трагический финал сказки, воспринимавшийся некоторыми критиками как провокация, или краткое авторское пояснение к нему: «Пусть. Ведь если замёрзнут, то в послушании замёрзнут».

Совсем не идиллическим представляется и сам быстро сменяющийся ритм жизни: от нового рождения к скорому, часто неожиданному угасанию, от расцветающей яркими красками весны к зиме, несущей смерть всему живому.

Впрочем, в полном подчинении таинственному Божественному замыслу (ведь светлячки не знают, почему они каждую ночь должны светить людям) и в уповании на Его благую волю (ведь о послушных светлячках Господь заботится даже до смерти) автор видит выход из круговорота жизни и смерти.

Глубоко библейское мировосприятие автора «Светлячков» передаётся и аллюзиями на Священное Писание – ими пронизан весь текст. Так, например, подобно милосердному самарянину из евангельской притчи Яночка смазывает раны Малыша маслом и вином, смерть Яночки с помощью цитаты из «Второзакония» сопоставляется со смертью патриарха Моисея, чем ещё раз подчёркивается особая роль этой героини. Использовал автор и богослужебные книги. Так из реформатского сборника церковных песнопений была позаимствована молитовка светлячков о курице и цыплятах.

Религиозный характер сказки очевиден. Поэтому совершенно неоправданными выглядят попытки лишить текст Карафиата любых упоминаний о Боге и религиозных обрядах, предпринятые при первом русском переводе. В угоду атеистической пропаганде в «исправленной» версии детской сказки, вышедшей в Праге в 1947 году, были проявлены чудеса переводческой изобретательности. Так посещение светлячками церкви превратилось в присутствие на школьном уроке, молитовка светлячков стала песенкой пионерского содержания, а пророческое призвание божьих коровок было заменено на предсказывание дождливой или ясной погоды. Не соответствовал атеистическому видению мира и конец сказки. Её трагический финал удивительным образом преобразился в оптимистический. «Всё будет хорошо, ведь опять придёт весна и всё зацветёт», – завершают текст переводчики, опустив значительную часть последней главы. И такие пропуски встречаются в переводе довольно часто. Литературовед-коммунист Зденек Неедлы[8]8
Зденек Неедлы (Zdenek Nejedly, 1878–1962) – чехословацкий учёный и общественный деятель, музыковед, историк, литературный критик; член Чешской Академии наук и искусств (1907), основатель и президент (с 1952) Чехословацкой Академии наук, член коммунистической партии Чехословакии с 1929.

[Закрыть] в предисловии к изданию объясняет «исправления» желанием избавить оригинал от «схематизма и проповедничества», ради «духа подлинного гуманизма». К сожалению, прошедшие цензуру «Светлячки» утратили главную смысловую составляющую и перестали существовать как цельное авторское произведение. Этим, вероятно, и объяснялось полное отсутствие интереса к переводу в России. Чего нельзя сказать о других иноязычных читателях сказки по всей Европе. В самой же Чехии «Светлячки» остаются чрезвычайно популярными до сих пор.

В тексте Карафиат не предлагает точного описания насекомых. Это позволило многочисленным иллюстраторам создать целую галерею образов героев сказки. Но каждый ребёнок всё равно представляет их по-своему. В природе светлячки действительно разделяются на летающих жуков-самцов и червеобразных самок, по внешнему виду мало отличающихся от привычных всем личинок. Любопытно, что светящийся голубоватым светом кончик брюшка – принадлежность именно не умеющих летать самок. Влажными летними ночами на лугах и лесных полянах они зажигают фонарик для своих избранников-жуков. В сказке светлячки выполняют куда более благородную миссию.

Незатейливость иных описаний Карафиата может показаться взрослому читателю банальностью, но для детского восприятия важна именно эта поэтическая простота. Маленький мир, населённый крошечными насекомыми, хорошо понятен ребенку. Для него вполне естественно описывать окружающее пространство словами с уменьшительно-ласкательным оттенком. Именно их и использует Карафиат: супчик, чашечка, капелька, огонёк. Или передавать продолжительность действия с помощью обычного повтора смыслового глагола, то есть приёма, который во «взрослой» прозе скорее всего был бы признан стилистическим недостатком: «и они все спали, и спали, и спали». Несложный, но занимательный сюжет именно в силу своей простоты оставляет достаточно места для детской фантазии, размышлений над повседневными бытовыми ситуациями, связанными с послушанием родителям, познанием мира, принятием первых в жизни и потому самых важных решений. Той же воспитательной цели служат и конфликтные ситуации, повторяющиеся до тех пор, пока Малыш, а вместе с ним и юный читатель, не найдёт верного решения.

Корни дидактической литературы уходят в фольклорную притчу. Народная мудрость, выраженная с помощью художественных образов, – удобный материал для разъяснения сложных вопросов бытия. Реформатский священник Карафиат не мог не использовать притчу в церковной проповеди. Более того, он создал произведение, где принцип притчи в сочетании с другими литературными приёмами породил уникальный художественный мир, послуживший не только отправной точкой для появления целого направления современной чешской прозы, но и пополнивший золотой фонд мировой детской художественной литературы.

Александр Кравчук

Глава первая. Малыш учится

Солнце почти село, и жучки-светлячки начали просыпаться. Мама уже была на кухне и готовила завтрак. Папа тоже не спал. Он лежал в постели и сладко нежился. Малютка-светлячок перебрался из своей кроватки на мамину – там лучше спалось, – удобно улёгся на спинку, поднял все ножки в воздух и начал раскачиваться: качи-кач, качи-кач. Но вдруг Малыш слишком сильно качнулся: качи-кач – и уже лежал на земле и кричал во всё горло.

Папа от испуга даже вздрогнул.

– Чего ты так орёшь, негодный Малыш?

– Ну, папа, ещё бы, так удариться!

– А как это ты?

– Ай, я с кровати упал.

– Так смотреть надо было!

– Но мне же ведь больно…

А тем временем мама приготовила завтрак и шла их будить.

– Вставайте, вставайте, солнце уже садится, будем завтракать. А чего ты, Малыш, плачешь? Едва глаза продрал!

– Но я ведь так ударился, а папа хочет, чтобы я не кричал.

– Ну, иди сюда! Не успеешь и глазом моргнуть, как всё у тебя заживёт. А пока хорошенько умоемся и будем завтракать. Иди!

И они пошли. Мама хорошенько Малыша умыла. Малыш приставил стул к столу, а мама уже несла супчик. Уселись, сложили лапки, и папа стал молиться.

О Господи, наш дорогой,
Проснувшись, стоим пред Тобой,
С усердьем Тебе молясь.
Дай жить нам, Тебя боясь,
Слушаясь неизменно
И радуясь друг за друга.

После этого Малыш прочёл свою молитовку: «Благослови нас, Господи Боже, смиренно тебя просим», – а потом сразу взял свою деревянную ложку и начал ею ловко орудовать.

И были у них щи, а Малыш, хоть и любил все супы без исключения, но щи ему всегда нравились больше всего. Он съел полную тарелку, и мама ему ещё добавила из своей.

Тут папа сказал, что ему пора, и что солнце уже давно за горами. Быстро поцеловал маму, а Малышу дал поцеловать руку.[9]9
В былые времена целовать руки родителям, крёстным и иным взрослым было для детей знаком почтительности и уважения не только к ним, но в их лице – к благословляющей и питающей Божьей руке.

[Закрыть]

– А теперь, Малыш, слушайся хорошенько, чтобы маме потом не пришлось на тебя жаловаться.

– Не будет, папа! Я вас провожу, да?

– Ну, пойдём!

И они пошли, точнее, полетели, но очень низко, чтобы Малыш не упал, и не очень далеко, чтобы Малыш смог найти дорогу домой и не заблудился. Он ещё не умел хорошо летать, и папа ему сказал:

– Возвращайся уже, иди и учись летать как следует!

И Малыш пошёл.

Их домик, крытый сухой хвоей, стоял на склоне под можжевельником. Малыш вскарабкался на крышу, спустился по ней, полетел к поляне и через всю поляну прямо к дубу, и снова назад на крышу, потом опять спустился и долетел до самого дуба и снова назад. А когда он весь запыхался и крылышки у него заболели, то сел отдохнуть. И снова спустился, и опять полетел к поляне, и через всю поляну к дубу, и снова назад на крышу, и опять спустился и долетел до дуба, и опять назад, и ещё раз спустился и полетел прямо под дуб к крёстной.

– Крёстная, проснулись ли вы уже?

– А как же, Малыш, конечно встали!

– А Голубка тоже?

– Конечно же, Малыш, и я встала! Что ты нам принёс?

– Я? Ничего. Ну надо же, я-то уже летаю! От нас прямо сюда и опять к нам, и снова сюда, и опять к нам, и снова сюда, и хоть бы что. Ты бы так не смогла, да?

– Я же личинка, а не жучок! Ваша мама, думаю, тоже летать не очень-то умеет.

– Не очень-то. Надо же, я сегодня утром упал с кровати!

– И так кричал, правда!

– А как ты узнала? Неужели слышала?

– Да не слышала, я просто знаю, что ты большой крикун.

– Это я-то крикун? О-о ты, Голуба!

И Малыш опять улетел. У мамы дома уже было убрано, и она как раз намывала окна, так что они прямо сверкали.

– Где ты был так долго, Малыш?

– Залетел на минутку к крёстной под дуб.

– И что ты там делал?

– Ничего, я там был только так, у окна.

– А что они тебе дали?

– Ничего, я ничего не хотел!

– Ну, они тебе всё же что-то дали! Вчера крёстная сказала, что как только ты придёшь…

– У них что-то есть?

– Ну да, иначе бы крёстная не говорила.

– Хм, пусть оставят это себе!

– Но ты же туда за этим сходишь?

– Нет, не пойду.

– Надо сходить! А как далеко ты папу проводил?

– О, далеко. Прямо к трём ольхам.

– Ну, это не далеко. Тебе ещё надо много учиться, прежде чем сможешь летать с папой светить людям.

– А зачем людям надо светить? Мы-то себе сами светим!

– Что ж, раз у них ночь, когда у нас день. Сейчас они спят.

– А зачем же им папа светит, когда они спят?

– Ну, миленький, так надо, так Господь Бог хочет, и ты тоже с папой полетишь туда далеко и будешь хорошенько светить. Ну же, иди и учись летать!

Это Малышу понравилось, и он тут же полетел. Взобрался на крышу, съехал и полетел – полетел в другую сторону прямо к каштанам и тут же опять назад на крышу. Но летать дальше ему расхотелось. Он остался сидеть на крыше и тут вдруг заметил, что из трубы пошёл дым. И уселся на дымоход.

– Мамочка, что там у вас в очаг попало?

– Ничего, миленький! Я хочу приготовить заправку для супа.

– А что, мамуля, если я вам его задую!

– Нет, не надо. Ничего не делай!

Но Малыш всё же начал дуть и очаг почти погасил, если бы мама быстро не подбросила немного сухой хвои. Пламя вспыхнуло, за ним повалил дым, и Малыш закричал, и всё кричал и кричал, и лез с крыши вниз.

– Ой, мама, мамочка, ой-ой, мамочка!

– Что опять, Малыш?

– Ой, мамочка, мне дым глаза ест!

– Видишь, скверный мальчишка! Поделом тебе, раз ты не слушаешься. Забыл, что тебе папа велел и о чём мы по утрам молимся? Погоди-погоди, я всё расскажу.

– Но мамочка, мне же дым в глаза попал и так щиплет!

– Так тебе и надо, ещё и получишь, когда папа прилетит. Будешь как шёлковый!

– Но я же вам, мамочка, очаг-то не погасил!

– Но хотел погасить и знал, что я тебе это запретила. Нет, такого я тебе прощать не должна. Что же тогда из тебя вырастет! Вот только папа прилетит! И крёстной о тебе расскажу, и крёстному, и Голубке.

– Ну, мамуля, я же вам его не погасил, я больше никогда его гасить не буду! Пожалуйста, мамуля, не рассказывайте!

– Нет, я должна рассказать!

Но когда Малыш всё просил и просил, и даже опять заплакал, и снова упрашивал, и обещал, что будет слушаться, тогда мама дала себя уговорить и обещала ничего не рассказывать.

– Ну! Хватит плакать! И следи за собой! Или тебя никто любить не будет. Светлячок должен слушаться. Смотри, как папа слушается!

– Папа? А кого он слушается?

– Он Господа Бога слушается. Ты ведь знаешь, что он каждое утро улетает из дома и целый день его нет, до самой ночи – хоть у него крылышки и болят, но на следующий день он опять летит, только ради того, чтобы быть послушным. Вот видишь! И крёстный тоже слушается, и крёстная, а Голубка, та и подавно слушается! А ты всё ещё всхлипываешь и такой весь чумазый.

И Малыш сказал:

– Мамуля, я пойду купаться.

А мама ответила:

– Иди-иди.

Ведь она знала, что её Малыш не утонет.

И Малыш пошёл купаться. Но не в ручье. В самом низу поляны росла высокая трава, и роса на ней была как кристаллы граната.[10]10
У нас говорят: «алмазные (брильянтовые) капли росы», а в Чехии капли росы сравнивают со знаменитыми чешскими гранатами, символом королевства Чехия.

[Закрыть] Малыш разбежался и прыг в траву сразу во весь рост и барахтался так, что трава колыхалась. Потом вылез, разбежался и снова прыг в росу, да так, что брызги кругом. А когда вволю накупался, вскочил на веточку, отряхнулся от росы и фьють – прямиком под дуб к крёстной.

У окна он остановился.

– Голубка, ты уже не сердишься?

– А чего мне, Малыш, сердиться?

– Боже, как я выкупался. А ты тоже умеешь плавать?

– He-а. С чего бы мне уметь?

– Боже, я умею плавать!

– И ладно, Малыш! Мне надо идти помочь маме.

– А где же крёстная?

– Рубит хвою во дворе. Идём смотреть!

И Малыш пошёл смотреть.

– Что же ты нам принёс, Малыш?

– Да ничего, крёстная. Я купался. А у вас, крёстная, что-то есть?

– Кое-что хорошее, любезный, у нас есть, но не знаю, дам ли я тебе. Раз ты так скверно говорил с Голубкой, а потом сбежал! Она плакала!

– Плакала? Я с ней так больше говорить не буду.

– Ну, посмотрим. Видишь, тут у меня целая гора нарубленной хвои. Давай, неси её вместе с Голубкой вон туда под навес, чтобы не отсырела. Но её надо ровненько складывать в поленницу. Потом кое-что тебе дам.

Малыш кивнул и начал носить, не жалея сил. Крёстной же показалось, что слишком не жалея.

– Малыш, не бери так помногу сразу!

А Малыш в ответ:

– Ничего, справлюсь!

И понёс. Но вместо того, чтобы хвоинки в поленнице складывать ровно, Малыш их просто бросал, и Голубке это не нравилось.

– Малыш, не делай так! Маме не понравится. Так у нас завалится всё.

– Ничего у вас не завалится. Разве я делаю что-то не так?

– Делаешь. Смотри, опять бросил! Их надо ровненько складывать.

– Ну, тогда ровняй их сама, раз я неправильно делаю!

И Малыш разозлился. Бросил всё, уселся на пенёк, нахмурился и смотрел прямо перед собой. Голубка не обращала на него внимания и делала свою работу. Немного спустя крёстная начала:

– Что, Малыш, уже не можешь? Не очень-то ты силен.

– Да нет, крёстная. Но вот она всё время со мной ссорится.

– Ничего удивительного, раз ты такой чудной светлячок! Или ты уже забыл, что у меня что-то есть?

– А оно, крёстная, хорошее?

– Думаю, что да! Сладкое как мёд. Иди же и скорее ещё носи!

И Малыш мигом пошёл и носил ещё. Голубка тем временем почти уже всё отнесла и хорошенько выровняла. Вскоре крёстная всадила топор в колоду и сказала:

– Ну, дети, идём!

И дети пошли. В сенях направо от кухни стоял шкаф, запертый на замок, а в нём торчал ключ. Крёстная ключ повернула, и всё открылось. Но что же там? Белую тарелочку на самой верхней полке Малыш заметил сразу. Но что на ней? Крёстная сняла её, но она была прикрыта другой тарелочкой.

– Ну, Малыш, догадайся, что там! А ты, Голубка, не подсказывай!

А Малыш сказал:

– Ну, крёстная, я знаю, это земляника.

Но Голубка засмеялась, а крёстная ответила:

– Нет, Малыш, ещё слаще.

– Тогда малина.

Голубка всё ещё смеялась.

– Нет, Малыш, намного слаще.

– Тогда, крёстная, черника.

И Голубка опять рассмеялась.

– Ну, Малыш, плохо ты отгадываешь – оно сладкое как мёд.

Но Малыш уже не знал, что сказать, пока Голубка не проговорилась.

– Глупенький ты, Малыш, ведь это мёд!

А Малыш повторил:

– Тогда, крёстная, это мёд.

И это был мёд! И они им полакомились!

Но было уже очень поздно. Крёстная сказала, что должна разжигать огонь и варить ужин, чтобы Голубка скорее принесла немного хвои, а Малыш уже шёл домой. И тогда Малыш сказал, что идёт домой.

– Не забудь дома низко кланяться!

– Не забуду! С Богом!

И отправился. Только он прилетел на поляну, как от ручья ему навстречу – папа с крёстным.

– Папа, я был у крёстной и меня угостили мёдом. Он был такой сладкий!

– Хорошо, Малыш, но прежде почтительно поцелуй руку, сначала у крёстного!

И Малыш с почтением поцеловал руку.

– А слушался ли ты? Мама не будет жаловаться?

– Папа, я ведь его маме не погасил и она не расскажет.

Между тем они уже были дома. Мама увидела их в окно, вышла встречать и спросила:

– Что же, папа, сегодня так рано? У меня ещё и ужин не готов.

Папа поцеловал маму.

– Всё, дорогая, начинает холодать, поэтому мы прилетели немного раньше. Скоро и совсем летать перестанем.

Тогда мама быстро развела огонь и стала готовить супчик. Папа сел на табуретку – крылышки у него болели – а Малыш уже качался у папы на коленке.

– Что, мама, правда, что Малыш вас сердил?

– Да, папа, и почти рассердил. Но раз он просил и обещал, что больше так делать не будет, то я ему дала слово, что ничего не скажу. А потом он почти всё время был у крёстной.

– Ну, мама, тогда ладно! Пусть он остается у крёстной, а мы себе возьмём Голубку. Она не рассердит.

Малышу пришло в голову:

– Мама, у крёстной есть мёд, и меня угостили. Он был такой сладкий!

– А нам крёстная ничего не передавала?

– Ничего.

– И ничего сказать не просила?

– Нет.

– Ну, Малыш, крёстная даже не велела нам кланяться?

– Ой, да, мама, забыл! Просила вам низко кланяться.

– Вот, Малыш! А теперь давай подставляй стул к столу, будем ужинать.

И Малыш подставил стул к столу, у мамы уже всё было готово, они хорошенько помолились, и супчик им опять пришёлся по вкусу! Он был такой вкусный, с заправкой, с тмином. Папа съел две тарелки, и Малыш тоже почти две.

После долго уже не засиживались. Хотелось им спать. Встали на колени, и папа начал молиться: