Текст книги "Врата трех миров"

Автор книги: Ян Ирвин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 36 страниц)

– Ты станешь прекрасным директором, – промямлил он. – Поздравляю тебя.

Тандива не смогла улыбнуться в ответ. В глазах у нее стояли слезы. Она не могла поверить в случившееся. Лиан поклонился ей, Вистану, остальным мастерам и повернулся, чтобы сойти со сцены.

Вистан сделал ему знак остаться.

– Тандива Мурн, ты избрана семьдесят пятым мастером Школы Преданий. Ты принимаешь это назначение?

– Да, мастер Вистан, – тихо сказала она.

– Ты займешь свой пост после моей смерти, которая, – он криво усмехнулся, – не замедлит последовать. Я тебя поздравляю. – Он пожал ей руку.

Лиан снова собрался спуститься со сцены.

– Останься на минутку, Лиан! – выкрикнул Вистан неожиданно звучно и твердо. – Нужно решить еще один, последний вопрос.

Лиан двинулся к центру сцены, словно ожидая утешительный приз. Вистан жестом пригласил мастеров подвинуться вперед.

– Мастер Лиан, – обратился к нему Вистан, – ты сочинил новое Великое Сказание и получил за это признание. Ты великий летописец и великий сказитель, в этом нет сомнения. Возможно, величайший летописец и сказитель века, который только что закончился.

Лиан поклонился Вистану и залу. И снова Карана ощутила тревогу.

– Но, Лиан, как я говорил тебе не раз еще в бытность твою студентом в этой Школе, гений без этики – опасный товар. Я даже не представлял себе, до чего опасный. Ты – великий летописец, Лиан, но ты – недостойный мастер. Твое сказание лишь доказывает твое бесчестие. Ты предал свое призвание дважды, сотрудничая в Катадзе с Тензором и будучи в Ночной Стране.

Вистан поднял руку, когда Лиан попытался защититься.

– У тебя была возможность высказаться – четыре долгих вечера, – а теперь я воспользуюсь своей возможностью. Об этих преступлениях можно было бы забыть, поскольку они, несомненно, были совершены по принуждению. Но что же ты делаешь дальше? Ты вмешиваешься в Предания, Лиан. Ты манипулируешь Мендарком в Туркаде, чтобы получить ответ на любопытный вопрос, имеющий историческое значение. В результате сто узников заживо сгорают в темницах в крепости и погибает бесценная библиотека Преданий. – Он прервался. Лиан стоял как в воду опущенный.

– А потом в Шазмаке ты опять сделал то же самое. А может быть, еще хуже! Ты манипулировал Тензором, применив свой талант сказителя… – Вистан чуть не задохнулся от ярости, – и стал причиной смерти благородного Рулька. Последствия твоего поступка беспокоят нас и по сей день. Ты можешь что-нибудь сказать в свою защиту, Лиан?

«Ах ты, мерзкий лицемер! – подумала Карана. – Весь мир ненавидел и боялся Рулька до самой его смерти и делал все, чтобы погубить его».

– Нет! – прошептал Лиан. – Совсем ничего. Все, что ты сказал, – правда. Я принимаю твой упрек и клянусь исправиться.

– Это не упрек! – отрезал Вистан. – Ты порочен, Лиан. Ты недостоин быть мастером-летописцем. Тебе нужно преподать урок.

– Я уже усвоил этот урок! – ответил Лиан, склонив голову.

– Нет, не усвоил! Как мог ты, дзаинянин, подумать о том, чтобы стать директором Школы Преданий? – В голосе Вистана звучала неприкрытая злоба.

«Интересно, – подумала Карана, – было ли дружелюбие, выказанное в прошлом году, лицемерным, или Лиан своим поведением просто усилил прежнее предубеждение?» Вистан отчаянно хотел, чтобы при его правлении появилось Великое Сказание. Но сейчас, когда он его получил, он не намерен терпеть презренного дзаинянина.

– Я поднял самого незначительного из нас до положения самого великого, – продолжал Вистан, – чтобы продемонстрировать, что ты никогда не будешь нами принят!

Лиан побелел. Тандива сверкнула глазами. Ее трясло от ярости.

– Соответственно, по праву директора Школы объявляю тебя лишенным твоего звания. Ты больше не мастер-летописец. Отдай мне свой значок.

Лиан был так потрясен, что пошатнулся и упал бы со сцены, если бы его не поймала за руку Тандива. Порывшись в кармане, он вытащил значок мастера, который был ему дороже жизни, и отдал Вистану.

Вистан обвел взглядом собравшихся мастеров.

– Кто-нибудь не согласен с этим решением? – Несколько мастеров сердито взглянули на него.

– Зачем ты спрашиваешь? – крикнул Лэрни. – У всех нас, вместе взятых, нет власти, чтобы отменить твое решение!

Вистан достал из кармана маленький церемониальный молоточек, положил значок на пол и стукнул по нему, а осколки смахнул ногой со сцены.

– Оставь нас, Лиан! Тебе не место среди мастеров. – Затем Вистан улыбнулся тошнотворной улыбкой, обнажившей пожелтевшие зубы. – Но ты все еще великий сказитель. Продолжай выступать с нашего благословения.

– Но… – начал Лиан. Улыбка Вистана стала еще шире.

– Я мог бы отобрать у тебя звание до того, как ты поведал свое сказание, – отрезал Вистан. – И тогда рядом с Великим Сказанием не стояло бы твое имя, Лиан!

– Твое тоже, проклятый лицемер! – заорал Лэрни. Один из мастеров прошептал что-то на ухо Тандиве.

– Минуту! – вмешалась она. – Ты не посоветовался со мной!

Вистана застала врасплох ее неожиданная смелость. Посовещавшись с другими мастерами, он повернулся к Тандиве:

– Избранный, но еще не вступивший в должность директор может голосовать по этому решению. Как ты будешь голосовать, Тандива? Голосуй за принципиальность!

– Принципиальность? – взорвалась она. – Это слово так давно не сходит у тебя с языка, что стало таким же зловонным, как твое дыхание, Вистан. К счастью, твое время прошло.

– Голосуй! – зарычал он.

– Я голосую против твоего решения, Вистан. Сегодня в зале присутствует по крайней мере дюжина мастеров, преступления которых более тяжкие, чем у Лиана.

– Голос избранного директора, не вступившего в должность, не засчитывается, – сказал Вистан, – из-за известного столкновения интересов. Мое решение остается в силе – и это мое последнее решение в качестве директора!

– А вот мое первое! – резко произнесла Тандива. – Лиану будет немедленно возвращено звание, как только я вступлю в должность.

– Не получится! – ехидно возразил Вистан. – Мастер, у которого отняли звание, должен ждать пересмотра этого вопроса семь лет. И для этого требуется большинство голосов в две трети от общего числа всех мастеров-летописцев.

Тандива сжала кулаки, потом отвернулась, с трудом овладев собой:

– Лиан, ты действительно был великим мастером-летописцем. Ты много сделал для славы Школы, а также для Преданий, несмотря на твои… ошибки. Но кто же из нас их не допускает? Я, например, ошибаюсь. Возможно, ты снова совершишь нечто великое. А пока вот мое решение: мы снова рассмотрим твое дело через семь лет.

– Как ты смеешь! – У Вистана чуть глаза не вылезли из орбит, но он ничего не мог сделать.

– Я еще не закончила! – продолжала Тандива. – Тогда же, когда мы поостынем, мы проголосуем и по поводу репутации мастера Вистана. Возможно, мастера лишат его звания! Потомки должны знать о нас правду, особенно о тех, кто имеет честь быть директором Школы! – Она повернулась к Лиану: – Прости, Лиан, но больше я ничего не могу сделать. До свидания!

Карана следила за тем, как совершенно онемевший Лиан сошел вниз по ступеням и двинулся по проходу к выходу из зала. Представление закончилось.

49
КОНЕЦ СКАЗКИ

Во время долгого путешествия домой Лиан был совсем притихшим. Потеря звания, по-видимому, лишила его всей самоуверенности. Каране казалось, что это не тот летописец, которого она знала и любила. Скорее это был застенчивый, неуклюжий молодой человек, каким он, вероятно, был в пору студенчества. Теперь он не был уверен в своем месте в мире. Каране не понравилось такое превращение, но она ничем не могла помочь Лиану.

Вечером того дня, когда они вернулись в Готрим, Карана разбирала свои вещи в ящиках, как вдруг наткнулась на маленькую черную бусинку, подаренную ей Рульком.

Вытащив ее из призрачного футляра, Карана подержала бусинку на ладони. Она была очень легкая.

«Это наименьшее, что я могу для тебя сделать», – сказал тогда Рульк. Эту фразу можно было толковать по-разному. Что это – украшение, магический талисман или просто таблетка?

Карана понюхала бусинку, но та была без запаха. Потом лизнула. Она ощутила слабый мускусный вкус. Карана положила ее в рот. Бусинка медленно таяла на языке, и вдруг по телу девушки пробежала легкая дрожь, словно от щекотки.

– Лиан! – позвала она.

– Да?

– Поднимайся наверх.

Жизнь продолжалась. Лиан спокойно работал, завершая копии Великого Сказания. Он даже снизошел до того, что украсил некоторые заглавные буквы золотом, серебром и чернилами, сделанными из истолченных в порошок кусочков лазурита от Великой Башни Катадзы, которые Лиан захватил с собой. Он умел украшать рукопись цветными рисунками – этим занимались его мать и сестры. Лиан собирался провести зиму, работая над этими копиями, – те три, которые отправятся весной в Чантхед, должны быть совершенными. Он планировал доставить их лично, но теперь не чувствовал в этом необходимости. Копия, сделанная Лилисой, должна была остаться в Великой Библиотеке.

А что потом? Лиан больше не знал, куда себя деть. Предания были его жизнью, но ему запретили ими заниматься. Отныне все библиотеки и архивы были для него закрыты.

Много времени Лиан проводил в думах о будущем, в частности – о ключике, который дал ему перед смертью Рульк. Лиан спрятал его в потайном месте. Однажды, если он снова станет мастером-летописцем, он напишет «Сказание о каронах», как обещал Рульку. Ему непременно должны вернуть его звание! А то он не сможет выполнить свое обязательство, а не выполнить его нельзя.

Лиан решил отдать свои заметки, относящиеся к «Сказанию Мендарка», в архив Чантхедской библиотеки. Когда-нибудь какой-то другой студент увидит их и поведает потомкам о Мендарке. Может быть, у него даже получится Великое Сказание, о чем так мечтал Мендарк. Лиан же никогда его не напишет.

Так проходили недели, Лиан был несчастлив. Когда-то он любил работу писца, но сейчас его не радовало даже переписывание Великого Сказания.

Когда у него уставали глаза или начинала дрожать рука, Лиан бесцельно бродил по поместью. Он перепробовал много занятий, но у него ничего не получалось, кроме сочинения сказаний, а в Готриме это не могло пригодиться. Он приходил в отчаяние, да и те, кто работал с ним вместе – тоже: ведь им приходилось переделывать его работу.

– Это не дело, Лиан, – сказала однажды Карана как можно мягче.

– Я не оправдываю свое содержание, не так ли?

– Ну конечно, оправдываешь! Но ты должен заниматься тем, что хорошо умеешь делать, а не разрушать тут все, чтобы только себя занять.

На следующий день Лиан взял свой рюкзак и пошел по дороге, рассказывая за деньги свои сказания там, где находил публику. Он отсутствовал несколько недель, и за это время добрался даже до Туркада. Вернулся Лиан с мешочком, наполненным монетами, за что Карана была ему благодарна. Правда, теперь Лиан уже не получал от этого занятия такого удовольствия, как когда-то. Ему было ужасно одиноко на дороге, а выступления в качестве сказителя только напоминали ему, как сильно ему хочется снова стать мастером-летописцем.

– Мне тут нечего делать! – сказал он через несколько дней после своего возвращения. – Я чувствую себя совершенно бесполезным.

Карана подумала было попросить Лиана разобраться в ее собственных фамильных преданиях и выяснить, чем занимался ее отец в Каркароне. Она не переставала об этом размышлять. Однако воздержалась из опасения, что Лиан откроет что-нибудь неприятное.

В конце осени все вновь собрались в Готриме, у пылающего камина Караны, и сидели, делясь друг с другом тем, что произошло за последние месяцы. Были тут и героические рассказы о сражениях с дикими зверями и чудовищами, и трагические истории. Рассказ Караны занял совсем мало времени: за нее обо всем поведал собранный ею в саду, на огороде и в полях урожай. Он был обильный, поскольку в Готриме закончилась засуха. Что касается строительных работ, то они были далеки от завершения из-за нехватки денег. К тому же подошел срок платить налоги.

Карана со страхом думала об этом, однако попасть в Эллюдорский лес, чтобы отыскать там сокровища Феламоры, не было никакой возможности. Лес кишил лорсками. Карана была абсолютно уверена, что на этот раз у нее обязательно отберут Готрим.

Лиан, даже слушая чужие истории, не переставал грустить. Переписывание сказаний и выступления в качестве сказителя лишь усилили его тоску по тому, что у него отняли. За окном пошел дождь со снегом.

Начали сгущаться сумерки. Придвинув свое кресло поближе к огню, Шанд распечатал бутылку ликера из геллонов – первую из того ящика, который он отправил в Готрим из Туллина. Он щедро, на этот раз не скупясь, налил всем ликера.

– Ты знаешь то стихотворение о «трижды преданном?» — спросил Иггур. – Я все время думал, что там имеют в виду тебя.

– Меня? – рассмеялся Шанд. – Нет, это аркимы были трижды преданы. Преданы Рульком, когда пал Тар Гаарн; потом преданы Феламорой, когда был захвачен Шазмак; но главным образом их предало их собственное вечное безумие.

Таллия смаковала ликер, молча сидя у огня. Она скучала по Джеви, который остался на побережье с Пендером.

– Вы думаете, Мендарк все время был таким? Я имею в виду – порочным? – спросила она, ни к кому конкретно не обращаясь. Она все еще тяжело переживала то, что он сделал.

Ей ответил Шанд:

– Нет, он всегда любил Сантенар и Туркад. Его недостатками были слишком большая жажда власти со всеми ее побрякушками, а также преувеличенная забота о своей славе. Все было дозволено, если это помогало ему удержаться у власти, – ведь он верил, что только он может выстоять против врага.

– Да, он был более великим, чем казалось, – сказал Иггур. – Хотя я и считал его врагом, должен признать, что он до самого конца вел все дела Сантенара. Мы многим ему обязаны. Никто не смог бы на протяжении стольких лет стоять на защите нашего мира. И тем не менее его преступления ужасны, и их нелегко простить.

– Не забывайте также, что он пережил свое время, как и я, – добавил Шанд. – Жизнь стала для Мендарка бременем. Он ушел бы без сожаления. Однако он любил азартные игры, а шанс схватить машину Рулька был слишком великим соблазном. Но при всем том в конце он совершил доблестный поступок. Возможно, однажды о нем все-таки будет сложено Великое Сказание.

Иггур сделал гримасу и сменил тему. Он не чувствовал себя до такой степени великодушным.

– На днях видели транкса всего в нескольких лигах отсюда. Сколько их прорвалось на Сантенар, как вы думаете?

– Дюжины, если не сотни, – ответила Малиена. – Если мы ничего не предпримем, они разведутся в лесах в большом количестве. И тогда нам никогда от них будет не избавиться.

– В какое беспокойное время мы живем! – воскликнул Иггур. – Иногда я думаю, как могут простые люди продолжать жить, возделывать свои участки и рожать детей, когда этот мир может быть у них так жестоко отнят.

– Да, Сантенар – слишком ненадежный мир, – согласился с ним Шанд. – Ни у кого нет уверенности в будущем. Кто же может что-то планировать?

– Я могу, – презрительно фыркнула Карана. – Пока великие философствуют, смиренные должны трудиться, чтобы заработать хлеб насущный. Если мы не будем работать ради будущего, то увянем, как аркимы. Вы видели мои новые сады? Вот увидите, скоро Готрим расцветет и превратится в маленький рай. И возможно, мне даже удастся заплатить налоги, – добавила Карана, сердито косясь на Иггура: теперь она со дня на день ожидала уполномоченного им сборщика налогов.

Иггур все еще тосковал по Магрете, и со временем боль его становилась только сильнее.

– Если бы был способ вернуть ее сюда, – сказал он, уткнувшись после обеда в бокал с вином. – Она привнесла в мою жизнь надежду, а я ее бросил.

– Я тоже горюю о ней, – грустно произнес старый Шанд. – Но по крайней мере она там с Ялкарой.

– Я думал, тоска утихнет понемногу, – продолжал Иггур, – но каждый день становится все больнее. Как бы мне хотелось вернуть ее обратно!

– Ты не можешь. И даже если бы мог, она вряд ли захотела бы… возобновить ваши отношения.

– Я это знаю! – сверкнул глазами Иггур. – Но мне трудно смириться с тем, что она находится на Аркане, в западне. Если бы только знать, что с ней все в порядке.

Последовало долгое молчание.

– С ней все в порядке! – тихо произнесла Карана. Иггур уставился на нее, но она сидела и тихо улыбалась.

Лиан, которому были хорошо известны ее шаловливые выходки, сказал:

– Не мучай его, Карана. Скажи ему, если что-нибудь знаешь.

– Магрета никогда не могла прервать наш контакт, если я этого не позволяла, – объяснила она. – И он все еще тут – маленький теплый узелок в моем сознании. Я не могу использовать его и связаться с ней, но я знаю, что она еще жива.

– Почему же ты не говорила мне об этом раньше? – набросился на нее Иггур.

– Я была поглощена другими заботами, – ответила Карана с милой улыбкой. – Например, своими налогами.

– О, да пошли ты к черту свои налоги!

– Мне бы хотелось, чтобы их послал туда ты.

– Очень хорошо! Дай мне скорее перо и бумагу, пока я не передумал.

Лиан быстро принес все необходимое. Иггур что-то нацарапал на бумаге, подписал каждый лист и на каждом поставил печать, а Шанд и Лиан расписались в качестве свидетелей.

Иггур прочел написанное вслух:

– «Предъявитель сего, Карана Элинора Мелузельда Ферн, настоящим освобождается от налогов, пошлин, податей, дани на период в десять лет, считая с указанной даты, в признание ее заслуг перед государством». Этого довольно? – Он передал документы Каране.

– Более чем, – ответила она. – Давайте за это выпьем.

Но когда они уже вовсю пировали, Иггур снова поднял волновавшую его тему:

– Если бы только не была уничтожена флейта, мы могли бы открыть Путь и найти ее с твоей помощью. Я полагаю…

– Нет, Иггур, – мягко возразил Шанд. Сам он уже отказался от этой надежды и не мог вынести, чтобы она вновь ожила. – Нет абсолютно никаких шансов. – И в комнате опять воцарилась тишина.

В ту ночь Карана и Лиан сидели у камина, после того как все остальные пошли спать. Карана сделала глубокий вдох.

– Лиан… – начала она.

– Знаешь, – перебил ее Лиан, возвращаясь к теме, которая так часто его беспокоила, – когда-то я думал, что мне известно все обо всем на свете, – ведь все было так ясно, когда я был молод.

– Ты еще молод – тебе всего тридцать.

– А ощущаю я себя, словно стал лет на двадцать старше после того, как встретил тебя. О, я хотел сказать – после того, как стал летописцем. Ты представить себе не можешь, как это меня изменило! Почти сразу же я превратился из нищего, гонимого мальчишки в человека, на которого люди смотрят с почтением. Это изменило всю мою жизнь! У меня появилось свое место в жизни, меня уважали. А теперь, если я пойду в какой-либо колледж, то буду чувствовать себя так, словно вторгся в чужие владения. Все в прошлом.

Карана ощутила ненависть к Вистану.

– Ты сглупил, но ты не заслуживаешь того, что сделал с тобой Вистан. Ты стал жертвой злобного старика, который ненавидит дзаинян.

– Я спровоцировал Мендарка, он сжег библиотеку, и в результате этого пожара погибло много узников.

– Нет, ты ошибаешься! Ты подтолкнул его, да, но это он принял решение.

– Я несу ответственность за смерть Рулька. Я никогда себе этого не прощу.

– И это не твоя вина! Ты пытался спасти мне жизнь. Это Тензор убил Рулька, а не ты.

– О, как я наслаждался своей властью над Тензором! Я заслужил того, чтобы меня лишили звания мастера.

– Если бы наказали всех, кто упивается своей властью над кем-либо, очень немногим на Сантенаре удалось бы избежать кары. Ходили даже анекдоты о мастерах, неразборчивых в средствах.

– Да, верно, – вспомнил Лиан. – Я сам их рассказывал. Был Джиссини Ренегат, Релч Плагиатор, Мара Мошенница – ну и лгунья она была! Никого из них никогда не наказывали.

– Включая Вистана, который втравил тебя в эту историю с Зеркалом, чтобы избавиться от тебя. Омерзительный старый лицемер! Он заполучил для своей Школы твое Великое Сказание, прежде чем вышвырнуть тебя вон.

Лиан был доволен, что его так яростно защищают, хотя и не вполне успокоился.

– Но я наделал столько глупостей! Я так хочу, чтобы мне вернули звание мастера, – больше всего на свете!

Карана взяла его за руку:

– Я уверена, что вернут. А теперь, Лиан…

– А я не уверен! – отрезал он.

Карана поерзала в кресле. Ей нужно было сказать Лиану нечто важное, но она с трудом подыскивала слова. Да еще он сбивал ее своей болтовней.

– Лиан…

– Как ужасен этот мир! – продолжал он сетовать. – Только вспомни последние два года. Вспомни Предания! Жизнь – это лотерея. И выживает вовсе не сильнейший – иначе все мы ишачили бы на каронов до конца времен. Выживает тот, кому больше всех повезло. И одна песчинка может перевесить.

– Предполагается, что это должно меня утешить? – резко спросила Карана. – А насчет нашего общего будущего? И насчет будущего наших детей?

– Детей? – повторил он мечтательно. – У троекровниц не может быть детей.

Однако что-то в ее тоне насторожило Лиана, и он взглянул на Карану. Ее красивые глаза цвета малахита сияли, щеки были мокрыми от слез. Она протянула Лиану руку, и он прижал Карану к себе.

– То ли это мои травмы, то ли хракс, а скорее всего – дар Рулька, но что-то изменилось. Я беременна!