Текст книги "Путь в Иерусалим"
Автор книги: Ян Гийу
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 24 страниц)
Магнус тотчас же пришел в хорошее расположение духа, рассказывая о строительстве, хотя в глубине души знал, что это Сигрид убедила его во всем новом. Но он все равно был уверен, что она не рассердится на него за то, что сейчас он описывал Эрику всю эту большую работу как свою собственную.
Когда Эрика сына Эдварда пригласили в зал и он почувствовал тепло, исходящее от каменной печи у почетного места, он тут же начал расточать громкие похвалы, подошел и провел рукой по бревнам, чтобы убедиться в том, что они совершенно не пропускают холод. Пока опасному гостю подносили пиво, Магнус застенчиво рассказал, что здесь на севере, где лес Суннанскуг встречается с лесом Нурданскуг, так много древесины, длинных сосновых бревен, что можно строить иначе, чем, например, в Лидане, где доступен в основном лиственный лес.
Пиво дарило тепло, и Магнус воспрянул духом.
У Сигрид были другие затруднения, когда она показывала хозяйство своей родственнице Кристине. Отношения между ними могли быть лишь холодно-вежливыми, поскольку Кристина начала ссориться и с монахами, и с конунгом, утверждая, что по крайней мере часть Арнеса должна принадлежать ей и что она никогда в жизни не отдала бы свою долю наследства каким-то монахам.
Но этот вопрос лучше было не затрагивать сейчас, в отсутствие их мужей. Если об этом зайдет речь, то лучше, чтобы все, кто имеет право говорить об этом, были собраны в одной комнате.
Кристине оставалось лишь удивляться всем тем разнообразным мастерским, которые выросли вокруг усадьбы. Они не стали спускаться к дубильне из-за неприятного запаха, но сходили в поварню, к каменотесам, кузнецам, бочарам и прядильщикам, прежде чем зайти в амбары и одно из жилищ рабов. Там они застали совокупляющуюся пару, что не произвело на них ни малейшего, впечатления; они лишь сказали несколько ободряющих слов смущенным рабам, проходя мимо. Кристина пошутила, заявив, что дома она приказывает кастрировать по крайней мере каждого второго раба, иначе эти животные будут размножаться без меры и плодить новые рты, которые нужно кормить.
Сигрид объяснила, что она отказалась от этого обычая. Не ради рабов, хотя это нововведение и обрадовало их, а потому, что рабов не может быть слишком много.
Этот резон Кристина понять не могла. Больше рабов значит больше ртов, которых нужно кормить, больше животных, которых нужно закалывать, и больше зерна, которое нужно молотить, это ведь ясно как Божий день.
Сигрид попыталась объяснить смысл переселения, обработки новых земель и выкупа рабов на волю по мере увеличения их количества и какую прибыль это, в свою очередь, давало каждый год в виде дополнительных бочек зерна с новых земель, а также то, как мало пищи нужно рабам, если они должны платить за нее сами, ибо свобода стоила дорого.
Кристина только усмехалась этим нелепым затеям, ведь это все равно что выпустить коров на зеленый луг, доить их и потом зарезать, а поджарить самого себя. Сигрид быстро отказалась от всех попыток объяснить что-либо и в конце концов повела Кристину в баню, где перед вечером мылась толпа рабов.
Когда они открыли дверь в баню, на них вылетело большое облако пара, и зимний студеный ветер смешался с влажным теплом. Закрыв за собой дверь и присмотревшись, Кристина в первый раз удивилась так, что не смогла этого скрыть. Помещение было заполнено обнаженными рабами, которые бегали туда-сюда с ведрами, выливая горячую воду в большие дубовые корыта, или же сидели в клубах пара. Сигрид подошла к ним и поймала одну из рабынь, дав Кристине пощупать ее тело. Посмотри, какие они здоровые и упитанные!
Да, они хорошо выглядят. Но какой смысл в том, чтобы позволять им переводить дрова, как свободным людям, это она не могла понять.
Сигрид пояснила, что это домашние рабы, прислуга, которые должны будут всю ночь поворачивать вертела, приносить и разливать пиво и выносить помои. И разве не лучше иметь рабов, от которых не воняет? К тому же после бани всех их оденут в чистые льняные одежды, потому что сейчас в Арнесе производится намного больше льняной ткани, чем можно продать.
Кристина покачала головой, она не могла не показать, насколько сумасбродным ей кажется этот способ обращения с рабами. Ведь от этого у них могут возникнуть разные мысли. У них уже есть мысли, ответила Сигрид с улыбкой, которую Кристине сложно было понять.
Но когда вечером начался пир, вошедшая в зал процессия чисто вымытых слуг в белых льняных одеждах выглядела очень красиво. Они несли первую перемену мяса, репы, белый хлеб и суп из лука, бобов и еще чего-то, о чем не знали гости и что Сигрид называла красным корнем.
На норвежском почетном месте с драконами восседали Магнус и Эрик сын Эдварда. Слева от Магнуса расположились его брат Биргер, сыновья Эскиль и маленький Арн, а вместе с ними – Кнут сын Эрика, их ровесник. Справа от почетного места – Кристина и Сигрид. Вдоль стен пылали смоляные факелы, на длинном столе, за которым по старшинству сидели двадцать четыре дружинника, горели дорогие восковые свечи, словно в церкви, а от каменной стены за почетным местом исходило тепло, которое, однако, уменьшалось по мере удаления. Младшие дружинники в конце стола вскоре завернулись в свои плащи.
Рабы, поворачивавшие вертела, стали разносить самые мягкие куски и то, что можно было быстрее всего приготовить в коптильне, находящейся между двумя частями длинного дома, – молочных поросят. Потом должны были последовать более грубые закуски – телятина, баранина и мясо молодых кабанов, а также грубый черный хлеб, какой делали раньше, для тех, кому не нравился новомодный белый хлеб. Пиво разносили в огромных количествах. Мужчинам – крепкое, неприправленное, женщинам и детям – сдобренное медом и можжевеловыми ягодами.
Поначалу все шло хорошо, гости довольно рассуждали о малозначительных вещах, а вечно улыбающийся Биргер еще раз поведал о своем вчерашнем "подвиге", когда он застрелил волка.
Эрик сын Эдварда и его дружина выпили за здоровье хозяев. Магнус и его дружина выпили за здоровье гостей. За столом царило веселье, не было ни злых мыслей, ни злых слов.
Эрик сын Эдварда даже еще раз успел похвалить красоту зала, новый способ строить из горизонтально лежащих бревен и плотно заделывать щели между ними, красиво вырезанных драконов вокруг почетного места и прежде всего постели, которые располагались в ряд друг над другом вдоль одной из длинных стен, с большим количеством покрывал и шкур, так что в одной постели могло уместиться несколько человек, и при этом им не было бы слишком тесно или жарко. Об этом тоже нужно подумать при строительстве нового жилья. Магнус застенчиво объяснил, что так обычно ставят постели в Норвегии, каждый норвежец знает, что холод ослабевает, если приподнять постели над полом.
Эрик сын Эдварда вливал в себя все больше и больше пива, и его язык постепенно развязывался, хотя поначалу это едва можно было заметить. Он шутил о конунге Сверкере, единственном на Севере, который смог выиграть войну потому, что труслив, затем – о монахах, о том, сколько хлопот они доставляют. Потом он вернулся к трусливому конунгу Сверкеру и посмеялся над тем, что старик еще раз женился на старой карге, этой Рикиссе, которая даже была наложницей русского, Володара или как там его зовут, на другой стороне Восточного моря. – Но, любезный гость, ведь тем самым он вновь спас страну от войны и пожара, об этом ты не подумал? – вступила в разговор Сигрид с очень довольным видом, так, словно и ей пиво ударило в голову и поэтому она могла позволить себе безответственно болтать. Магнус бросил на нее строгий взгляд, но она притворилась, что не заметила этого.
– Как же! Какие это подвиги во имя страны старый хрыч может совершить в постели с дважды вдовой? – громко ответил Эрик сын Эдварда, обращаясь больше к своей дружине, сидевшей за столом, чем к Сигрид.
Дружинники тут же захохотали.
– Потому что у Рикиссы есть сын Кнут от первого брака и потому что Кнут сын Магнуса теперь стал новым конунгом Дании и едва ли пойдет войной на ту страну, королева которой – его мать, – резко ответила Сигрид, как только стих смех дружинников.
Однако она сказала это с очень веселым видом. И когда Эрик сын Эдварда помрачнел, в наступившей тишине она еще более весело добавила, что таким образом старик, который уже не мог исполнить своих супружеских обязанностей, использовал именно постель для того, чтобы избежать войны. Так старческая немощь сослужила хорошую службу, а ведь это случается не каждый день.
Последняя шутка о мужском бессилии конунга вызвала взрыв еще более громкого смеха дружинников, чем после шутки Эрика сына Эдварда.
Сигрид потупила взор, словно стесняясь, и кажется, покраснела от своей собственной дерзости. Но Магнус почуял неладное. Никто лучше него не знал, насколько остра на язык была его жена. Никто лучше него не знал, что если на этом пиру речи скрестятся, словно мечи, то Сигрид победит всех, кроме, может быть, Биргера. А так быть не должно, это только повлечет за собой неприятности.
Поэтому он попытался выйти из положения, пустившись в долгие и путаные объяснения того, насколько велико значение знаний, которые принесли с собой в страну монахи. Достаточно лишь посмотреть на Арнес. Ведь это монахи показали, как строить по-новому, как можно подвесить значительно большее, чем раньше, мельничное колесо, как можно сеять пшеницу осенью, оставив ее на зиму, чтобы потом она колосилась вплоть до сбора урожая. И возможность обменивать товар на серебро вместо того, чтобы менять товар на товар, несомненно, получит широкое распространение в будущем. Он говорил еще о многом, чему в основном его научила Сигрид, но только Сигрид и он знали об этом.
Разумеется, гостю было сложно прервать хозяина, но, когда Магнус начал повторяться и в третий раз заговорил о значении серебра в торговле, Эрик сын Эдварда демонстративно поднялся, чтобы пойти облегчиться. Тут Магнус затих и бросил беспокойный взгляд на своего брата Биргера. Биргер, как обычно, улыбался и вовсе не выглядел обеспокоенным, когда он наклонился к Магнусу и прошептал, что сейчас, пожалуй, действительно нужно пойти и справить нужду, потому что скоро начнется то, ради чего сюда прибыл гость.
В остальном пир проходил прекрасно. Половина дружины последовала примеру именитого гостя, и скоро почти все мужчины стояли у изгороди и довольно переговаривались, пуская струи на уложенные еловые ветки; зимой двор усадьбы выглядел бы слишком грязно после славного пира, если не застелить землю хвоей, которую постоянно меняли бегавшие рабы.
Эрик сын Эдварда снова занял место рядом с Магнусом на почетном сиденье и, взяв новую кружку пива, поднял руку в знак того, что он хочет говорить и чтобы его не перебивали. Чуть улыбнувшись, Биргер взглянул на Магнуса и утвердительно кивнул.
– Пока гостеприимство хозяев не слишком сильно ударило нам в голову и мы не начали хвастаться тем, какие мы сами герои, – улыбаясь, начал он, дождавшись уважительного смеха, который в основном исходил от его собственных дружинников, – настало время поговорить о серьезных вещах. Дни конунга Сверкера сочтены. Я не слишком преувеличу, если скажу, что скоро его уже не будет с нами на земле. Карл сын Сверкера сидит в Линчепинге и думает, что корона сама свалится ему на голову. Многие в Западном Геталанде не желают допустить подобного несчастья, и я – один из них. Поэтому с Божьей помощью я добьюсь короны. И теперь я спрашиваю вас, родичи и друзья, поддержите ли вы меня или я должен покинуть этот прекрасный дом как ваш враг?
В зале стало совершенно тихо. Даже три маленьких мальчика рядом с Биргером изумленно уставились большими глазами на Эрика сына Эдварда, который объявил о том, что хочет стать конунгом, одновременно угрожая своей враждой.
Магнус бросил на Биргера отчаянный взгляд, но Биргер только чуть улыбнулся и кивнул, давая понять, что он берет на себя ответственность за дальнейшее.
– Господин Эрик, ты говоришь с такой силой и решимостью, что я ни минуты не сомневаюсь в том, что ты можешь стать нашим королем, – начал Биргер громким голосом для того, чтобы все заметили, что говорит он, младший брат, а не Магнус, сидящий на почетном месте. Затем он понизил голос. – Позволь сперва мне ответить тебе. Я говорю за весь род Бьельбу, у меня есть на это право. А мой брат Магнус может ответить после меня, но ты должен знать, что два наших рода связаны многими кровными узами и едва ли будут противоречить друг другу. Ты можешь надеяться на это. Мы тебе не враги, но и не друзья именно в этом деле и именно в этот момент. Если ты хочешь стать нашим конунгом, то ты должен начать действовать совершенно в другом месте, а не в наших краях. Заставь свеев выбрать себя конунгом у скалы тинга в Муре. Если тебе это удастся, то полдела уже сделано. Если же ты, напротив, попытаешься стать конунгом в Западном Геталанде против воли восточных гетов, то только накличешь войну, и никому не известно, кто выйдет из нее победителем. Если ты сделаешь наоборот, то случится то же самое. Следовательно, сперва ты должен расположить к себе свеев. И когда ты это сделаешь, можешь рассчитывать на нашу поддержку. Разве я не прав, брат Магнус?
Магнус обнаружил, что все на него смотрят и что наступила тишина, как в тот момент, когда лук уже туго натянут и стрела скоро будет выпущена в цель. Он смог лишь медленно и задумчиво кивнуть, словно старый мудрец. Среди дружины Эрика сына Эдварда в дальнем конце зала прошел ропот недовольства.
– Ты, Биргер, всего лишь молокосос, – покраснев, прокричал Эрик сын Эдварда, – я бы мог убить тебя здесь и сейчас за твои дерзкие слова. Кто ты такой, чтобы учить взрослого воина, как ему поступать!
Эрик сын Эдварда сделал движение, будто хотел выхватить меч, словно забыв, что обычая пировать с мечом на боку уже не существовало; все оружие хранилось в среднем доме у рабов, вращающих вертела.
Биргер не испугался притворного движения к пустым ножнам, и, когда он отвечал, его улыбка не меркла ни на секунду.
– Ты можешь считать меня молокососом, Эрик сын Эдварда, – начал он спокойно, но потом заговорил громче, чтобы никто в зале не пропустил его слова, – что меня не радует. Но для нашего большого дела это не имеет значения, ибо если ты поднимешь меч против меня, то в тот же самый момент ты навлечешь на себя несчастье, чем бы все ни кончилось.
– Ты что же, молокосос, думаешь, что смог бы выстоять против меня с мечом?! – закричал Эрик сын Эдварда, еще больше покраснев и разгневавшись, так что все в зале стали опасаться худшего, а одна из рабынь быстро подбежала и увела трех мальчиков, сидевших рядом с Биргером.
Биргер медленно поднялся, но улыбка не исчезла с его лица, когда он ответил.
– Теперь я действительно прошу тебя как нашего гостя – опомнись, Эрик сын Эдварда, – сказал он. – Если мы скрестим сейчас мечи, это плохо для тебя кончится. Если ты умрешь, то никогда уже не станешь конунгом. Если же ты убьешь меня, то остаток твоей жизни превратится в долгий путь, на котором весь род Бьельбу будет охотиться на тебя от тинга к тингу и в конце концов убьет тебя. Опомнись и подумай! Королевство сейчас от тебя на расстоянии вытянутой руки, в этом я не сомневаюсь. Так не позволяй же ему отдаляться от себя лишь потому, что ты считаешь, что представитель рода Бьельбу слишком молод и дерзок! Завоюй сначала свеев, а потом нас. Вот тебе мой совет.
Биргер спокойно сел и потянулся к одной из испуганных рабынь за новой кружкой пива, словно ничего особенного не произошло.
Прежде чем ответить, Эрик сын Эдварда долго сидел темнее тучи. Он понял, что речи молодого Биргера из Бьельбу были верны и чисты, как вода. Теперь ему самому пришлось признать, что остроумный юнец поставил его на место. Нельзя было отрицать то, что слышали все.
– Ладно, – сказал он наконец. – Я уже думал о том, чтобы отправиться на тинг в Муре и заставить свеев пойти за собой, так что в этом мы заодно. Но когда я вернусь, став твоим конунгом, за твои слова я ощипаю тебя как гуся.
– В этом я совершенно не сомневаюсь, мой будущий господин и конунг, – сказал Биргер с широкой, почти натянутой улыбкой и, прежде чем продолжить, выдержал насмешливую паузу. – Но поскольку ты, кажется, все же считаешь мои советы хорошими, то лучше не ощипывай меня, а сделай своим ярлом!
Его дерзкая и веселая манера высказывать все прямо в лицо разъяренному гостю вызвала удивительную реакцию. Эрик сын Эдварда уставился на него черными глазами, а Биргер лишь улыбался в ответ, до тех пор, пока на лице Эрика вдруг не появилась широкая ухмылка. И тут он начал хохотать. В следующую секунду захохотали его дружинники, потом дружинники Магнуса, потом женщины, потом рабы и, наконец, три мальчика, которым теперь было позволено вернуться на свои места. Буря прошла, зал сотрясался от хохота.
Эрик сын Эдварда, почувствовавший, что дальнейшие разговоры о его пути к короне лучше отложить до следующего раза, решил произвести хорошее впечатление и, хлопнув в ладоши, позвал норвежского скальда, который следовал за ним в последних санях, и попросил его рассказать о том времени, когда у мужчин на Севере были силы и мужество, которые так редко можно встретить теперь.
Пока скальд поднимался со своего плохонького места рядом с самыми младшими дружинниками и шел по залу, чтобы встать рядом с огнем, где он будет петь и рассказывать, домашние рабы быстро убрали объедки, налили свежее пиво и начали подтирать испражнения у двери. В зале воцарилась тишина. Скальд с опущенной головой выжидал, когда напряжение достигнет предела.
Тихо, но красиво, почти напевно начал он рассказ о восьми крупных победах Сигурда Крестоносца по пути в Иерусалим, о том, как знаменитый воин разбойничал в Галиции, как впервые у берегов Серкланда встретился он в морском бою с язычниками-сарацинами, направлявшимися к нему с большим галерным флотом, и как он, не колеблясь ни секунды, перешел в наступление и победил язычников, которые, очевидно, никогда не встречались с северными мореплавателями и ничего не понимали в битве. Сражение могло закончиться только так, как скальд описал в песне:
Бедные язычники
Напали на конунга.
Могучий князь
Поразил их всех.
Войско разбило восемь кораблей
В страшном бою.
Славный князь
Перевез добычу на борт.
Ворон летел на свежие раны.
Здесь скальд прервался и попросил пива, чтобы затем продолжить свой рассказ, и все дружинники застучали кулаками по столу в знак того, что они хотят слушать дальше.
Двое самых маленьких, Арн и Кнут, слушали скальда открыв рот и вытаращив глаза, но Эскиль, который был чуть постарше, начал капризничать и зевать, и Сигрид махнула слугам, чтобы те отнесли мальчиков в постели; она позаботилась о том, чтобы их удобно устроили в одной из поварен, потому что считала, что детям не следует проводить всю ночь в компании взрослых пьющих без меры мужчин.
Эскиль послушно последовал за рабами, снова позевывая; казалось, что он сам предпочитает теплую постель обычным старым историям на малопонятном языке. Но Арн и Кнут лягались и брыкались, они хотели слушать дальше, обещая сидеть тихо, но своего не добились.
Скоро все трое лежали под толстыми покрывалами в поварне, где стояли три самых больших железных котла, наполненные раскаленным древесным углем. Эскиль скоро повернулся и засопел, а Арн и Кнут лежали с открытыми глазами и злились на то, что самый старший из них испортил все удовольствие. Пошептавшись, они тихо оделись и выскользнули в темноту, прокрались, словно маленькие привидения, мимо двух дружинников, которых рвало перед воротами, быстро прошмыгнули в зал и уселись в темноте около самой двери. Там никто не мог их увидеть, потому что Арн нашел большое покрывало, которым они накрылись, так что только две их белые макушки и вытаращенные глазенки торчали над ним. Они сидели тихо, словно мыши, и, затаив дыхание, ожидали рассказ о новых подвигах Сигурда Крестоносца.
– К северу от Серкланда, на острове, который называется Форментера, – рассказывал дальше скальд, выдержав паузу, – Сигурд Крестоносец и его воины наткнулись на сарацинских пиратов, язычников и нечистых разбойников, бездельников и уродов, порожденных от совокупления с ослицами. У них была богатая добыча, состоявшая из добра, отнятого у честных христианских пилигримов, не сумевших защититься, совершая богоугодный путь.
Однако язычники вместе со своей добычей хорошо укрепились наверху в пещере на отвесной скале, а перед входом в пещеру сложили каменную стену. Они издевались над викингами, дразня их шелком и другими драгоценностями. Поскольку язычники могли стрелять сверху вниз, кидать камни и нечистоты на викингов, если бы те попытались карабкаться по отвесной скале, казалось, что взять пещеру штурмом невозможно.
Но Сигурд Крестоносец нашел выход. Он велел притащить с берега несколько кораблей, которые назывались барками, и поднять их на гору. На самой вершине горы, над входом в пещеру, викинги привязали толстые веревки к мачтам кораблей, наполнили их отважными воинами, камнями и оружием и стали медленно спускать корабли, так что язычникам пришлось испытать на себе действие своей же хитрости и защищаться от врага, нападающего сверху.
Бой скоро закончился. Люди конунга смогли обагрить свои стрелы в крови. Ворон летел на свежие раны. Более богатой добычи не было взято за весь поход.
Рассказ скальда снова вызвал громкое одобрение, его просили продолжать; он сказался усталым, но, получив от Магнуса серебро и свежее пиво, присел, ожидая, пока вернутся все те, кто вышел по нужде.
Несмотря на то что мимо Арна и Кнута прошла дюжина мужчин и кое-кто даже споткнулся о них на входе или выходе, никто так и не заметил мальчиков, прижавшихся друг к другу, словно птенцы глухаря ночью в лесу.
Летом Сигурд Крестоносец поплыл в Святую Землю и был радушно встречен в Иерусалиме королем Баддуином. Для Балдуина было большой честью принять у себя такого отважного северного воина, и вскоре он отправился с Сигурдом к реке Иордан и хорошо укрепленному портовому городу Акка, где бросил якоря северный флот.
Король Балдуин понимал, какую пользу могут принести ему могучие северные воины, и отправился вместе с ними в Сирию, где освободил от язычников Сидон, так что еще один город в Святой Земле был спасен для верующих.
Но за эту помощь Сигурд не потребовал ни золота, ни шелков. Вместо этого по совету патриарха и короля Балдуина он получил частицы креста Господня. Сигурд поклялся священной клятвой отвезти эти реликвии на могилу Олава Святого в Нидаросе и построить там большой собор.
Скальд снова заслужил бурное одобрение, и его настойчиво просили повторить наиболее красивые стихи:
Сигурд победил
у Сидона, все помнят это.
Оружие скрестилось
в этом бою.
Воин покорил
неприступную крепость.
Прекрасный меч обагрился
кровью там, где победил князь.
Шум в зале не прекращался, а потом начались бесконечные разговоры, когда все, перебивая друг друга, рассказывали о былых подвигах и о нынешних королях, которые походили на Сверкера Слабого Члена, а не на Сигурда Крестоносца.
Магнус попытался весело пошутить о том, что у норвежцев все по-другому, потому что сам он происходил из норвежского рода. Но никто не счел его шутку забавной, и меньше всех Эрик сын Эдварда, который встал и поднял старый рог, поставленный перед ним, – норвежский рог, хотя Эрик этого и не знал, – и выпил за мужество до дна. Потом он сказал, что сейчас ему было видение о новом гербе, который будет принадлежать ему и всему государству. На нем – три золотые короны на голубом поле, одна символизирует Свеаланд, другая – Восточный Геталанд и третья – Западный Геталанд. Он поклялся, что время, когда этот герб станет гербом его и всего государства, уже не за горами.
Зал задрожал от одобрительного гула. Эрик сын Эдварда хотел сказать что-то еще, но одновременно с этим ему нужно было выйти. Поскольку он очень хотел сделать и то, и другое, то, идя к двери, он громко и пьяно продолжал рассуждать о том, что тот, кто последует за ним, пожнет лавры в крестовом походе. Может быть, сначала это будут финны на другой стороне Восточного моря, но затем, после того как они будут окрещены, нашим может понадобиться помощь в Святой Земле.
Когда он оказался около двери, то уже не смог перешагнуть через порог, а просто оперся о дверной косяк и облегчился там, где стоял.
Он даже не заметил, что мочится на Арна и своего собственного сына Кнута. А им, в свою очередь, ничего не оставалось делать, как сжаться в комок и тихо терпеть. Оба мальчика на всю жизнь запомнили эту минуту – ведь Эрик сын Эдварда стал не только королем, но и святым.
