Текст книги "Путь в Иерусалим"

Автор книги: Ян Гийу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 24 страниц)

Когда они собирались вместе на охоту, произошло еще много такого, что сильно озадачило Сварте. Так как с ними шел хозяйский сын, им было позволено выбрать в башне оружие. Наблюдая за тем, как Арн выбирал себе лук, пробуя тетиву, причем без малейшего усилия, Сварте понял, что сын хозяина привык держать в руке оружие. Решив, какой именно лук он возьмет, Арн стал тщательно выбирать стрелы. У Сварте были весьма смутные представления о том, чем занимаются верующие в Белого Христа в своих монастырях, и то, что они совершенно определенно умели стрелять из лука, явно не совпадало с едкими шуточками в их адрес, которые отпускали и Сварте, и другие рабы.

Когда они вывели верховых лошадей, чтобы седлать их, Коль осторожно намекнул, что Арн, как господский сын, вправе выбрать себе коня по вкусу, и он уж точно будет лучше, чем его неказистая монастырская кляча. Но Арн только посмеялся в ответ, впрочем беззлобно, и сказал, что как только они выедут на открытую местность, он им покажет, что это вовсе не обыкновенная кляча.

Сварте был знатоком лошадей не больше, чем другие, но и не самым плохим. Он обычно подковывал лошадей в Арнесе, теперь уже новыми подковами, которые, по правде говоря, были гораздо лучше прежних, и ездил верхом, как и все остальные – свободные люди или рабы, бонды или дружинники. Но так, как скакал Арн, Сварте скакать не умел, и это он сразу же признал. Когда они отъехали от Арнеса на некоторое расстояние, Арн начал проделывать со своим конем такие вещи, которые никто другой не сумел бы, и в этом Сварте и Коль согласились между собой. Его лошадка, которая с виду была неказистой, пока стояла смирно, на самом деле оказалась сильной и быстроногой, едва Арн сел в седло, и, глядя на нее, невольно думалось о коне Одина.

Охотникам не всегда было легко понять Арна, они часто переспрашивали друг друга, и их это смущало, так что в первые часы они ехали почти не разговаривая.

Как только они достигли дубравы Чиннекулле возле Хусабю, выяснилось, что Арн все же был некудышным охотником, как и его брат. Но его отличало от господина Эскиля то, что он понимал, когда совершал ошибку, извинялся и расспрашивал, что и как надо делать.

Так было, когда они впервые приблизились вплотную к оленям, отдыхавшим в лесной прогалине. Сильный ветер дул охотникам в лицо и шуршал сухой осенней листвой. Это обмануло чуткий слух животных, и охотникам удалось приблизиться к ним на расстояние выстрела. Сварте и Коль уже давно заметили оленей, но Арн увидел их внезапно и возбужденно заговорил. Животные, услышав голос Арна так же отчетливо, как Сварте и Коль, тут же вскочили и унеслись прочь.

В тот вечер у костра Арн задавал много детских вопросов. Сварте и Коль терпеливо отвечали юноше, не показывая, что они думают на самом деле. Да, охотник всегда должен подбираться к зверю против ветра, иначе олени и кабаны, да и все остальные заметят его. Да, они слышат человека на расстоянии полета стрелы, если вокруг тишина и безветренно. В противном случае – на полпути. Нет, нельзя убивать оленей с рогами, такие хуже всего на вкус, особенно в этом году, когда только что прошла течка. Да, течка – то время, когда самцы покрывают самок, и тогда их мясо сильно пахнет мочой. То же самое относится и к кабанам. Не следует убивать боровов, лучше – кабанчиков средних размеров. Если удается подстрелить свиноматку с поросятами, то это хорошо, ибо, когда она умирает, вокруг нее собираются все поросята, и если повезет и боги помогут, то можно убить и поросят, а мясо их на вкус – лучше не найти.

Пока они сидели у костра и учтиво отвечали на наивные вопросы хозяйского сына, неподалеку в дубовой роще вдруг послышался страшный рев. Арн в страхе вскочил и схватился за лук, вопросительно взглянув на Сварте и Коля. Но те сидели молча и улыбались. Увидев, что они не напуганы, Арн удивленно сел на место.

Сварте объяснил, что темные люди называют этот рев всем, чем угодно, начиная от воинственного клича горного короля и кончая воплями троллей, которые мстят людям. Конечно, вся эта нечисть существует, но на самом деле так рычит старый олень-самец. Звук этот пугает многих, ибо он самый громкий в лесу, но для охотника – большая удача услышать его, это значит, что через несколько часов, когда забрезжит рассвет, можно будет найти оленух, за которыми бегает старый самец. Если следовать за оленем, за его силуэтом в темноте, особенно ранней осенью, то можно добраться до оленух с оленятами, а мясо их годится для жарки, соления и вяления.

Незадолго перед рассветом они тихо и осторожно вступили в лес, чтобы, прислушавшись, попытаться определить, где находится старый олень и его оленухи. Трудно было идти тихо, так как ночью случились заморозки и под ногами шуршали подмороженная дубовая и буковая листва и желуди, даже когда почти неслышно двигались Сварте и Коль. Когда же шел Арн, то казалось, будто по лесу едет целая дружина в полном вооружении. Охотники думали про себя, не смея высказать это вслух, что для чутких оленей топот Арна вообще походил на гром.

Сварте не решался приблизиться к оленям, и охотники вышли на поляну в дубовой роще, возле небольшого озера. Им навстречу дул слабый ветерок – Сварте, а тем более Коль всегда шли против ветра. Однако озеро лежало на другой стороне поляны, в направлении движения ветра, и от воды поднимался плотный туман, а потому охотники могли слышать призывный рев старого самца совсем рядом, но едва различали оленух, время от времени мелькавших в тумане. Они были слишком далеко, и ничего нельзя было поделать. Если бы охотники попробовали подкрасться поближе и выйти на поляну, они тотчас обнаружили бы себя. Оставалось не двигаться с места и надеяться на лучшее.

Прошло немного времени, и Арн, наученный горьким опытом, спросил как можно тише, почему они не стреляют. В ответ охотники прошептали, что расстояние слишком велико и оно должно сократиться вполовину, чтобы выпущенная стрела попала в цель. Недоверчиво посмотрев на них, Арн возразил, что он мог бы попасть и отсюда.

Сварте хотел было поспорить с ним, но разумно рассудил, что пусть уж лучше Арн учится на собственных ошибках, чем согласится с рабом, и лишь коротко повторил то, о чем уже говорил вечером у костра. Целиться под лопатку, в легкие. Тогда, при метком выстреле, олень остается неподвижен. Ниже под лопаткой находится сердце. И если попасть в него, то олень вскидывается от страха, и этот страх передается другим животным. Когда же стрела попадает в легкие, олень замирает на месте и можно успеть подстрелить еще одного.

Арн вложил стрелу в тетиву, зажав ее большим пальцем левой руки, и перекрестился. Охотники замерли в ожидании.

И вот через некоторое время, которое показалось Арну дольше, чем двум другим, в тумане стали различимы три оленя. Они чутко вслушивались в лесные шорохи. Видны они были хорошо. Арн легко тронул Сварте за плечо, спрашивая глазами. Сварте тихо шепнул, что олени стоят удачно, но слишком далеко. Арн кивнул ему в знак того, что он понял.

Затем он внезапно натянул тетиву, прицелился в олененка, стоявшего ближе всех, и не колеблясь выстрелил. Охотники слышали, что стрела попала в цель, а олененок стоял неподвижно, словно не понял, что смерть уже настигла его. Арн выстрелил снова. И еще раз, не мешкая ни минуты. Теперь было слышно, что олени понеслись прочь.

Арн хотел сразу же броситься к озеру, в туман, чтобы взглянуть, что там. Но Коль ухватил его за рукав, сам же испугавшись своего жеста. Однако Арн нисколько не разгневался и лишь кивнул в знак согласия. Им пришлось еще долго дожидаться, когда наконец солнечные лучи рассеют этот танец эльфов, как зовут в народе туман.

Сварте и Коль устроились около дерева и задремали. Арн сел поблизости, но спать не мог. Он стрелял с меткостью, на какую только был способен, и точно знал, что первые две стрелы попали в цель, но сомневался в третьем выстреле, чувствуя, что здесь что-то неладно. Может, он поторопился или слишком нервничал. Сердце его билось так громко, что, казалось, олени слышали этот стук.

Когда солнце было уже высоко и разогнало туман, Сварте проснулся и разбудил сына. Все вместе они отправились на поляну, взглянуть на убитых оленей.

Тот олененок, которого Арн подстрелил первым, лежал там, где его настигла стрела; иного и нечего было ожидать, как объяснил Сварте, глубокомысленно взирая на тушу. Стрела прошла через легкие и вышла с другой стороны. Поэтому олененок упал там, где стоял. Он не почувствовал боли и не успел убежать.

Оленухи не было видно, но Сварте и Коль сразу же обнаружили кровавый след. Изучив кровь, они кивнули друг другу. Коль сказал Арну, что эта оленуха тоже бьша поражена в легкие и она наверняка лежит где-нибудь поблизости, так что они ее быстро найдут. Коль воткнул в землю стрелу там, где они увидели кровь, а потом вместе с отцом медленно, наклонившись к земле, они дошли до того места, где, как они помнили, стоял третий олень, когда Арн выпустил в него стрелу. На траве виднелась кровь, и охотники потерли ее между пальцами, понюхали и понимающе переглянулись.

Сварте пояснил, что эта оленуха была не убита, а смертельно ранена и сейчас где-то бьется в агонии, поэтому они могут пойти и не торопясь забрать своих коней, так как не стоит слишком рано отправляться на ее поиски. Она должна спокойно умереть.

Все оказалось именно так, как говорили охотники. Вторая оленуха, которую Арн уложил последним выстрелом, лежала мертвой на большом расстоянии от поляны. Сварте показал, что стрела Арна прошла слишком низко, но, когда Арн начал извиняться, он не смог скрыть улыбки. Сварте серьезно объяснил, что, даже если олень стоит в удобном для охотника месте, в момент выстрела он все равно мог сделать маленький шаг вперед, пока летела стрела. Именно это и произошло.

До самых сумерек они охотились на оленей, но безуспешно. Как сказал Сварте, ветер стих и животные теперь чутко улавливали все движения человека.

Тем не менее, когда наступила ночь, охотники пребывали в хорошем настроении, и три убитых оленя висели в ряд на крепкой дубовой ветке. Удача все же улыбнулась охотникам.

У костра Сварте и Коль в надежде, что господский сын не поймет, чем они занимаются, принесли в жертву своим богам сердца оленей, повернувшись к Арну спиной и бормоча над огнем что-то на своем языке. Когда же они собрались ужинать, Коль принес гибкие ореховые прутья и подвесил их над уже затухающим костром, нанизав на них кусочки печени и почек вместе с луком, который Сварте достал из своей кожаной сумы. Сварте и его сын засомневались: всем было известно – такая еда не годится для господ. К изумлению рабов, Арн сразу же изъявил желание отведать их пищи и ел с тем же аппетитом, что и оба охотника, да еще попросил добавки, отодвинув в сторону свое сало. После совместной трапезы охотники стали гораздо меньше стесняться хозяйского сына.

Насытившись, они довольные лежали у костра, завернувшись в свои плащи, и тогда Сварте осмелился спросить, действительно ли можно научиться стрелять из лука в монастыре Белого Христа. Арн, поняв, что охотник одобряет его выстрелы, повеселел. Он подумал о том, что недолго довелось ему брать уроки у такого учителя, как брат Гильберт, и ответил, что случается это нечасто. Обычно монахи не стреляют из лука, но ему самому повезло, ибо у него был искусный учитель. Сварте и Коль добродушно рассмеялись, а Коль прибавил при этом, что хотели бы они повстречать такого учителя. Но когда Арн ответил им в том же веселом тоне, что такая встреча возможна, если Сварте и Коль примут святое крещение, то оба раба помрачнели и молча уставились на огонь.

Пытаясь загладить неловкость, Арн уверил их, что, как бы они ни думали о монастыре Белого Христа, – это мир, в котором нет рабов и каждый имеет равную ценность и достоинство с другими людьми. На это ответом ему было молчание. Но ему не хотелось менять тему, и он спросил, стараясь выражаться понятно и просто, отчего это Сварте и Коль до сих пор остаются рабами, как и во времена его далекого детства, ведь многие другие уже стали свободными людьми.

Сварте был вынужден что-то ответить, и он очень неохотно пояснил, что те рабы, которые обрабатывали землю, получали свободу легче, чем те, которые строили или охотились. Крестьян используют, чтобы распахивать новые земли для Арнеса, к они получают свободу в обмен на аренду. Однако охота – добывание шкур зимой и мяса осенью – непосредственно относится к ведению хозяйства в самой усадьбе, и потому невозможно стать свободным человеком, если ты охотник, так как постоянно приходится трудиться на Арнес. То же самое относилось и к плотникам, и к кузнецам. Словно бы решив, что он зашел слишком далеко и заговорил неподобающе смело, Сварте прибавил, что он вовсе не жалуется и что многие плотники – в таком же положении.

Охотники молча ждали, что им ответит хозяйский сын, и Арн, подумав, сказал, что находит эту систему несправедливой, потому что, если он правильно понял, шкурки горностая и куницы приносят столь же хорошую прибыль, как ячмень, репа и пшеница. Тут Коль рассмеялся прямо ему .в лицо, и, когда Арн спросил, почему он смеется, тот с издевкой в голосе ответил, что, пожалуй, трудновато будет найти способ сделать рабство справедливым. Сварте толкнул его ногой, чтобы заставить умолкнуть.

Но Арн нисколько не рассердился на дерзкие слова Коля, даже наоборот, молча кивнул своим мыслям и попросил прощения за то, что ошибся. Сам же он никогда не хотел и никогда не захочет иметь рабов.

Сварте и Коль не нашлись что ответить, и их беседа иссякла. Арн прочитал за всех вечернюю молитву, завернулся в свой плащ и шкуры, и было видно, что он раньше спал под открытым небом и знает, как надо укладываться, чтобы не замерзнуть. Он сделал вид, что не слышит, о чем шепчутся между собой охотники.

А Коль и Сварте никак не могли уснуть. Они лежали, прижавшись друг к другу, чтобы подольше сохранить тепло, и все говорили об этом странном хозяйском сыне и о его странных богах.

* * *

Из-за ночных заморозков они поднялись рано, еще до рассвета, и позавтракали похлебкой, которую Коль начал готовить с вечера и которая всю ночь варилась на костре. Сварте и Коль по очереди подкладывали дрова в огонь и подливали воды в котелок. С похлебкой, сваренной из луковиц и оленьих желудков, они ели грубый коричневый хлеб, и вскоре тепло вернулось в их тела.

Утро было прекрасным, и они, на тяжело навьюченных лошадях, ехали вниз по склонам Чиннекулле, покрытым редким дубовым лесом, а у их ног расстилался весь Арнес от края до края. Охотники скакали в лучах восходящего солнца, которое окрасило озеро Венерн сперва в серебро, потом в золото. Арн радостно вдыхал свежий воздух. Он заметил, как вдали блестит церковь Форсхема, и смог отыскать взглядом место, где находилась его усадьба, хотя она была еще не видна.

Вдоль горных склонов тянулись густые дубовые и буковые леса, а у подножия гор лежали обширные пашни. Сейчас они были черные, слегка посеребренные инеем. Арн ехал и думал, что никогда мир не был бы таким красивым, если бы Бог не создал Своей любовью все эти горы, дубравы, поля. Он даже запел от радости, но, заметив, что это пугает Сварте и Коля, вскоре перестал. Арн преодолел желание спросить, почему им не нравится его пение, почему боятся они Белого Христа. Он сдерживал себя, понимая, что должен запастись терпением в общении с ними, ибо внутренне эти люди оставались рабами и свобода скорее пугала их, чем прельщала.

Пока они ехали, восходящее солнце растопило иней, и железные подковы коней теперь уже не цокали так звонко. Волны Венерна сделались синими, но охотники уже спустились с горы, и озеро пропало из виду.

Они приехали в Арнес около полудня, и их встретили радостными возгласами: ведь после такой короткой охоты они привезли с собой трех оленей! Все слуги радовались, что именно Арн подстрелил оленей, они поднимали вверх все, что было у них в руках, – разные плошки, поварешки и стучали ими над головой, издавая при этом трели. Так выражали рабы свое ликование. Видя, как их встречают, Арн не мог не преисполниться гордости, но тотчас обратился к святому Бернарду с мольбой о помощи и избавлении от опасного высокомерия.

Охотники быстро содрали с оленей шкуры и разделали туши. Шкуры отнесли в дубильню. Теперь они уже были не в лесу, где Арн выступал их учеником, нет, теперь речь шла о мясе, и здесь все решал только Арн. Сварте и Коль учили его искать следы крови и осторожно ступать по промерзшей земле, а он может научить их, как надо подвешивать и коптить мясо, и потому считал совершенно естественным распоряжаться единолично.

Ноги и лопатки были отправлены в коптильню. Спины Арн приказал подвесить на новеньких железных крюках в новой же кирпичной кладовке. То, что осталось от сердец, печени, почек и желудков, он не колеблясь послал домой Сварте и Колю. Затем он подробно описал Эрике дочери Юара и ее прислуге, сколько времени требуется для копчения ног и лопаток, а сколько – для мяса. Когда все приказания были отданы, он учтиво спросил Сварте и Коля, не лучше ли будет снова отправиться на охоту, тогда они успеют добраться до леса к вечеру и смогут поохотиться уже завтра утром. Рабы удивленно посмотрели на него и согласно кивнули в ответ. Коль захватил с собой новые овечьи шкуры и свежеиспеченный хлеб, и они отправились в путь.

По дороге к Чиннекулле Арн осторожно выспрашивал, не слишком ли быстро они поскакали в лес и не собирались ли охотники заночевать дома, в теплой постели, или же они тоже хотели поохотиться. Рабы отвечали Арну уклончиво, и он понял, что они вовсе не жаждали так скоро снова отправиться в путь. Он догадывался, что их уклончивость была вызвана тем, что они никогда и ни с кем не говорили честно и искренне. И он подумал, что сразу они не изменятся. Он сам должен давать им хороший пример, это единственно верное. Нельзя спасти эти души, строго приказывая.

Когда охотники достигли склонов Чиннекулле, они заметили в отдалении кабанье семейство. Сварте увидел кабанов первым, придержал коня и показал пальцем в их сторону. Арн долго всматривался в дубовый лес, прежде чем увидел животных, причем они оказались гораздо ближе, чем он предполагал. Кабаны стояли тихо, повернувшись в сторону охотников, словно почуяли опасность и выжидали теперь, что предпримет враг. Вокруг росли редкие могучие дубы, так что пространства для коней хватало.

Арн на своем Шимале приблизился вплотную к сильному северному жеребцу Сварте и спросил, не следут ли подстрелить кабанов прямо сейчас. Сварте постарался как можно вежливее ответить, что если они подъедут ближе, то спугнут животных. Арн нетерпеливо возразил, что он все понимает, но неужели маленькие кабанчики бегают быстрее коня?

Услышав этот глупый вопрос, Сварте напрягся, чтобы сохранить вежливость, и Арн заметил это по его тяжелому дыханию. Словно объясняя ребенку, Сварте сказал, что на равнине конь, может, и догонит кабана – особенно такой, как у Арна. Но здесь лес, это во-первых. И во-вторых, даже если он догонит кабана, то что он сможет делать дальше, верхом на коне?

Арн заулыбался и молча снял со спины лук. Он легко тронул тетиву, будто бы это был не самый тугой лук во всем Арнесе, достал из колчана несколько стрел и засунул их под руку, державшую лук, затем снял с коня часть поклажи и отдал ее Сварте. Потом он спросил, каких кабанов подстрелить лучше, когда он их догонит. Сварте опустил голову и, незаметно кусая себе губы, чтобы не рассмеяться, ответил, что лучше убить тех, что средних размеров или даже поменьше.

Арн кивнул ему и спокойно пустил коня рысью прямо на кабанов, словно думал, что они так и будут стоять на месте, дожидаясь смерти. Сварте и Коль молча обменялись насмешливыми взглядами и пожали плечами.

И в тот же миг конь Арна рванулся вперед, так что показалось, будто он взлетел над землей. Сварте и Коль успели заметить, как Арн выпустил первую стрелу, стоя в седле, и она попала в цель. А потом слышался только стук конских копыт, шуршание дубовой листвы на горном склоне да кабаний визг.

Сварте и Колю требовалось время, чтобы во всем разобраться. Они видели, как Арн подстрелил первого кабана, нашли убитое животное и быстро освежевали тушу. Но потом пришлось потрудиться, чтобы заставить молодого господина рассказать, где он находился, куда стрелял и в какую сторону метнулся раненый кабан. Арн был возбужден и не мог толком объяснить, как было дело. Однако когда стемнело, все три кабаньи туши уже висели на ветке, как и положено.

Охотникам пришлось разбить лагерь гораздо ниже по склону Чиннекулле, чем они думали, но это было оправдано. Ведь они так удачно и легко подстрелили целых трех кабанов! И туши надо было везти побыстрее в Арнес, ибо кабанье мясо портится гораздо быстрее оленьего.

У костра им снова было трудно начать разговор. Но в конце концов Сварте, опустив глаза, признал то, что нельзя было не признать. Ни один человек не смог бы скакать быстрее и одновременно стрелять из лука так, как Арн, особенно в лесу. Это можно сделать только при помощи колдовства.

Арн сперва испугался, поняв было, что колдовство столь же тяжкий грех для язычников, как и для христиан. Он пустился в долгие рассуждения о том, что никогда бы не стал прибегать к такому средству, потому что это грешно. Но вскоре Арн обнаружил, что рабы его отца вовсе не считали колдовство грехом и даже, наоборот, проявляли любопытство и желание им заняться, коль скоро это полезно на охоте. Для них колдовство было делом хорошим.

Сделав это открытие, Арн стал размышлять, что же им ответить. Наконец он заговорил, пытаясь объяснить, как многие годы упражнялся в стрельбе на отличных скакунах, таких, как Шималь, и учил его отличный знаток лошадей, и только поэтому он умеет стрелять, стоя в седле.

Но вскоре он почувствовал, что рабы ему не верят. Коль, который был откровеннее своего отца в общении с Арном, говорил загадками, словно считал, что Арн просто не желает делиться своими секретами, но оно и понятно, ибо он, Коль, и его отец – рабы, тогда как Арн господин.

На это Арн просто не нашелся что ответить и лишь долго молча молился в душе, прося святого Бернарда сделать так, чтобы Сварте и Колю когда-нибудь все-таки открылась истина и чтобы эта истина была свободна от всяких подозрений.

* * *

Альгот сын Поля из Хусабю владел многими дворами и угодьями, но сам он считал, что у него есть два главных сокровища. Это его дочери Катарина и Сесилия, юные девушки, которые расцвели, как два нежных цветка. Они – свет его очей, как он любил с гордостью повторять. Однако девушки были крутого нрава и шаловливы, особенно старшая, Катарина, и отца это очень огорчало. Но об этом он вслух не говорил.

Когда Катарине исполнилось двенадцать лет, отец попытался обручить ее с Магнусом сыном Фольке из Арнеса. Вот было бы счастье в Хусабю, и свет просиял бы во тьме, которая настала со смертью жены Альгота, Доротеи дочери Рюрика; она умерла при родах, а с нею – и сын Альгота.

Если бы он выдал старшую дочь за человека из рода Фолькунгов, то он бы сравнялся с королевским родом или даже, учитывая все его владения, окруженные землями Фолькунгов и Эрикова рода, возвысился бы над ним. Конечно, он являлся наместником короля Карла сына Сверкера в Хусабю, королевской усадьбе. И была та усадьба, раскинувшаяся на склонах Чиннекулле, гораздо больше и красивее его собственных владений.

И все же находиться в таких тесных отношениях с королем Карлом сыном Сверкера было вовсе не безопасно, если живешь в Западном Геталанде, ибо род Сверкера был столь же силен в Восточном Геталанде, как слаб – в Западном. Карл сын Сверкера не осмеливался называться здесь королем, он был лишь ярлом Западного Геталанда, и с этим пока соглашались Фолькунги и Эриков род. Но даже самый беспечный человек, думающий лишь о себе, должен был бы поразмыслить о том, что может случиться в будущем. В тот день, когда король Карл будет убит, как обычно бывает с королями, станет не так-то легко жить в Хусабю.

А потому все бы устроилось к лучшему, если бы Катарина стала хозяйкой Арнеса. Тогда бы уж точно Альгот подстраховался и не сложил бы все яйца в одну корзину. Кто бы в итоге ни победил в борьбе за власть, его род оказался бы связан семейными узами с другими родами и сохранил бы себе жизнь и богатства.

Но все развалилось, так как Магнус сын Фольке предпочел жениться на женщине из рода Эрика. Альгот не мог упрекнуть Магнуса за этот разумный шаг, и ему оставалось лишь сетовать на собственное невезение. Они с Магнусом обсуждали эту тему, и Альгот знал, что оба они думают одинаково и придают особое значение тому, что их земли граничат друг с другом.

Было еще не поздно упрочить свое положение. У Магнуса был сын, одного возраста с Катариной и Сесилией, и сын этот, Эскиль, в свое время станет хозяином Арнеса. Такой вариант был даже лучше, не то Катарине пришлось бы выходить замуж за человека в летах, тогда как сама она была еще почти ребенком.

Оставалась проблема с шаловливостью дочек. Ни та, ни другая не вели себя с молодыми людьми скромно, чего вправе был требовать каждый отец, и, когда их поведение начало вредить их репутации, а в худшем случае могло и испортить ее окончательно, сделав невозможным замужество, Альгот решил разлучить дочерей. Катарина оставалась дома, Сесилия же была отдана послушницей в монастырь Гудхем. А когда Сесилия вернется домой, то настанет очередь Катарины отправиться в Гудхем на воспитание, и к тому же получить множество полезных знаний, которые пригодятся будущей хозяйке Арнеса. Последними не стоило пренебрегать, ибо знания возвысили бы дочек в глазах окружающих, хотя сами они не выражали отцу особой благодарности за то, что он разлучил их и поочередно отправлял в монастырь. Теперь настал черед Катарины, и ее это вовсе не радовало.

Содержание дочерей в Гудхеме стоило немало серебра, и именно серебро было единственным, что принимали в качестве оплаты монахини. Но Альгот считал, что его затраты не напрасны, ибо, когда девочки удачно выйдут замуж, все окупится с лихвой. А кроме того, у него теперь появился вполне естественный повод чаще общаться с Магнусом сыном Фольке, у которого было несметное количество серебра в сундуках. Продав Арнесу дубовую рощу, Альгот получил столь нужное ему серебро, да вдобавок прекрасную возможность потолковать о добром нраве своих дочерей, на которых тратятся эти деньги. Тем самым он лишний раз напомнил Магнусу о состоявшейся было помолвке и намекнул, что Катарина и Сесилия могли бы помочь им заключить хорошую сделку.

Альгот сын Поля слышал разговоры о том, что второй сын Магнуса сына Фольке, который еще в детстве был отправлен в монастырь, вернулся теперь в Арнес. Люди отзывались о нем не очень-то лестно, говорили, что он остался наполовину монахом.

Арн, так его звали, своим видом вначале подтвердил слухи, когда он однажды холодным и туманным осенним вечером приехал верхом к Альготу, за две недели до большого ландстинга в Аксевалле. С ним было два раба, и они привезли в Хусабю долю от своей добычи – оленей и кабанов. Магнус сын Фольке и Альгот имели между собой соглашение, что когда люди из Арнеса охотятся на земле Хусабю, где угодья получше, так как множество кабанов приходит осенью в дубраву полакомиться желудями, то за это четверть добычи должна посылаться Альготу.

Похоже, в этот раз охота их оказалась очень удачной, и они привезли в Хусабю тяжелую ношу. Сняв поклажу с коней, гости тут же собрались в обратный путь, ибо старший из рабов уверял, что найдет дорогу даже ночью.

Но Альгот немедленно возразил ему. Негоже отпускать на ночь глядя гостей, которые привезли столь знатную добычу. А кроме того, быстро смекнул он, может, это само провидение посылает Катарине одного из сыновей хозяина Арнеса, хотя и худшего. Будь что будет, думал Альгот, кто знает, может, Катарина скорее обратит внимание на старшего сына.

Вот так случилось, что в Хусабю устроили пир прямо перед днем Всех святых, в канун зимы. Расседлали лошадей, отвели их в конюшню, унесли оленину и кабанов: мясом этим теперь займутся в поварнях Хусабю, – и спутники Арна отправились в помещение для рабов. Тут к отцу подошла Катарина и с самым невинным видом заявила, что не следует вынуждать гостя ночевать в длинном доме, вместе с другими, ибо в Арнесе привыкли к большим удобствам. Она решила, что юный Арн будет спать в отдельной постели, в одной из хижин, которые сейчас как раз закрываются на зиму. Альгот лишь буркнул в ответ, что согласен, не понимая или не желая понять.что замышляет его дочь.

Арн чувствовал себя очень стесненно, ибо он никогда еще не гостил у чужих людей и не знал, как себя следует вести. В Арнесе он успел заметить, что хозяева недовольны, когда их гость ест и пьет слишком мало, и с тяжелым вздохом он, расседлав и самолично почистив Шималя, решил, что попробует есть и пить до отвала. Его отец не должен стыдиться сына даже за пределами Арнеса. Еще повезло, что они успели проголодаться, – в пути у них не было времени поесть, ведь мокрая от дождя земля не лучшее место для привала.

Итак, Арн решил есть и пить как свинья, как бы ни тяжело ему было вести себя не по-христиански. Он вышел на двор к колодцу, чтобы умыться. Там стояли рабы, и, едва сполоснувшись, Арн заметил, что рабы эти, испуганно фыркая и показывая на него пальцами, убежали. Пусть как хотят, сами-то не приучены к чистоте, подумал он. Даже если он и собрался наесться как свинья, то вовсе не обязательно иметь такой же запах.

Арн прилег отдохнуть в низенькой бревенчатой хижине, которую ему определили, и лежа смотрел в потолок, где в прыгающем пламени огня ему виделись олени и кабаны. Он был рад, что удачно поохотился и добыча его, даже больше, чем кирпичи, заставит отца смотреть на сына добрее. С этой утешительной мыслью и видениями диких зверей он уснул.

Когда слуга осторожно разбудил его, на дворе было темным-темно, и ему показалось, что он проспал много часов. Он испуганно вскочил, опасаясь, что его поведение сочтут неучтивым, будто бы он отказывается от трапезы, и хозяева будут сердиты. Но слуга успокоил его, сказав, что пир только еще начинается и что он пришел как раз позвать гостя. Потребовалось немало времени, чтобы зажарить мясо.

Когда Арн вступил в полутемный зал усадьбы Хусабю, ему показалось, что он очутился в далеком прошлом. В длинной полутемной комнате стояли два ряда резных столбов, и Арн догадался, что крыша из дерна слишком тяжелая, а значит, ей необходимы опоры. Вдоль конька крыши располагались три дымовых отверстия с заслонками, и все равно на его лицо упали дождевые капли, когда он проходил через центр зала мимо длинного очага, в котором пылал огонь. На четырехугольных столбах со всех сторон были красные узоры из колец дракона и сказочных зверей, и так же были украшены почетные сиденья и другие сиденья в конце зала, в углу между длинной и короткой стенами. Жилище показалось Арну языческим, мрачным и холодным.