Текст книги "Шляхтич Завальня, или Беларусь в фантастичных повествованиях"
Автор книги: Ян Барщевский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 20 страниц)
Сын Бури
На мглистом небе вставало солнце; сильный мороз разрисовал окна ледяными узорами. В печи горели берёзовые дрова. Завáльня и слепой Францишек сидели у огня, беседуя о знакомых соседях, о богатых и бедных, о скитальцах, что бродят по свету, о счастливом и горемычном житье, о предзнаменованиях и непонятных чудесах.
– Зимою, – сказал Завáльня, – заезжают сюда люди, и лишь в эту пору выпадает случай, чтоб кто-нибудь рассказал мне, что творится на свете, а весной и летом живу тут, как отшельник. Вижу вокруг только воды да тёмные леса, лишь иногда охотничий рожок и выстрелы доносят весть о приближении гостей. Выходят сюда на отдых из лесов местные паничи с компаниями охотников, но от них не услышишь такого, что могло бы занять мысли. Их разговоры лишь о породах собак и коней.
– Я всю свою жизнь провёл в скитаниях, встречал людей с разными понятиями и чувствами. Будучи слепым, я не вижу их лиц, и в моём воображении они предстают в виде неких страшных или дивных духов. Их разговоры, всплывая в моей памяти, напоминают, какими разными путями ведёт нас Провидение по жизни к вечности, где чаем мы отдыха, утешения и вознаграждения.
– Речи людей, терпящих страдания, доходят до сердца и надолго остаются в памяти. И как скучны те паны, что проводят всю свою жизнь среди весёлых забав и рассказывают анекдоты, желая показать свой разум и потешить других!
– Как-то в дороге встретил я пилигрима. Не ведаю, кто он был и откуда, называл он себя Сыном Бури. Из разговора с ним я понял, что испытал он в жизни немало страданий, но не грехи волновали и преследовали его думы, а иное понимание счастья.
– Рассказал ли он о своей жизни? Какой странный человек! Называл себя Сыном Бури.
– Он говорил со мною несколько часов.
– Должно быть, в самом деле, интересный был разговор?
– Расскажу, как было. Застигла меня в дороге буря, хлынул дождь, поднялся сильный ветер. Мой проводник, не заметив нигде поблизости ни корчмы, ни деревни, погнал коня к густому лесу, чтоб укрыться от ливня хотя бы под ветвями деревьев. Вокруг шумел лес, пошёл дождь с градом, раскаты грома наводили тревогу. Накрыв голову плащом, я читал молитвы под кровом густой ели.
– Неподалёку от нас кто-то идёт, – сказал мой товарищ. – Странствует он пешком, на нём бурка, на плече посох с узелком, смотрит в небо. Сдаётся мне, что гром и молнии не страшат его, а забавляют. Лицо его опалено солнцем, но бледное, будто он измучен долгой дорогой.
– Может, это какой-то чужеземец идёт через Беларусь дальше на север.
– С бурки течёт вода, но он будто не обращает на это внимания. Идёт неторопливо по дороге в нашу сторону.
– Верно, такая буря для него не впервой, – сказал я. – Привык к невзгодам.
Пилигрим, услыхав мои слова, отозвался:
– Не первая для меня эта буря, и к невзгодам я привык. И ещё более скажу: люблю слушать шум ветра, люблю смотреть на волны чёрных туч и на пожары молний.
Подошёл ко мне и говорит:
– Справа от этих лесов видел я на горе каменный дворец. Не знаешь ли, чьё это имение?
– Я не местный житель, да к тому же слепой. Все эти пейзажи сокрыты от меня.
– Так ты слепой. Живёшь на свете, не видя его. Горька такая жизнь!
– Что ж делать, Бог послал мне это несчастье, остаётся терпеливо сносить его.
– Так ты умеешь терпеть? О! Тогда ты счастливый. Я так не могу, хоть странствую по всему свету один, без проводника.
– И что ж погнало тебя в дальний путь?
– Такова моя судьба. О! Если б ты имел глаза, следы страданий на моём лице многое поведали бы тебе обо мне.
– Из каких ты краёв и как зовут тебя?
– Из далёких краёв, а имя моё Сын Бури.
– Странное имя!
– Нет тут ничего странного. В пышном дворце, окружённый множеством слуг и льстецов, живёт сын счастья. Он светел и холоден, как слиток золота, с презрением взирает он на своих подданных, которые должны, словно пчёлы, для его выгоды и утехи собирать на лугах мёд. В халупе под соломенной крышей, живёт сын страдания, для него мир покрыт непроглядной мглою, всем существом он привязан к тому клочку земли, что кормит его и одевает. Я – сын родителей, которых преследовали буря и непокой. Мой отец не смог разорвать железных кандалов, которые несколько лет сковывали его руки и ноги. Нескончаемые слёзы и жалобы матери моей, когда был я ещё в её утробе, отпечатались на всей моей натуре. Я родился с отметиной несчастья на челе.
– Ты похож на ту плачку, – сказал я, – о которой я слыхал, что она недавно являлась в разных местах, заламывая руки и заливаясь слезами.
– Слыхал ты, да не видел её, ибо лишён глаз.
– И те, что видели её, не поняли и до сих пор не ведают, кто она и откуда.
– Не поняли, – сказал он, – ибо никто о ней не думал. Ах! Как быстро минуло то время, когда я знал лишь цветущие поля и рощи, что окружали убогий домик моих родителей. Любил в одиночестве бродить по горам и лесам, каждое деревце и цветок пробуждали во мне милые мечтания. О, прекрасная богиня! ты встретилась мне тогда в платье всех цветов радуги с венком на голове, с высоких гор показала ты мне далёкий мир, над которым под облаками парили орлы. С того часа этот чудесный образ занял все мои мысли и чаяния. Решил я лететь далеко и высоко и посмотреть, что творится на свете. Но, ах! ты исчезла с моих глаз, и я скитаюсь по воле бури!
– И кто ж была та Богиня, про которую ты вспомнил сейчас?
– Та самая, которую ты называешь плачкою.
– Так ты её знаешь?
– Я бывал в дальних странах, среди чужого народа её печальный голос всё время звучал в моих ушах. Переплывал моря, и шумные волны не могли заглушить её грустной песни. Всюду она была моей единственной мечтой… Но, вот уже ветер разогнал тучи. Прощайте. До захода солнца я буду далеко.
Он пошёл – но его странное имя и печальный рассказ так запали мне в голову, что несколько ночей, вспоминая дивный характер этого человека, я не мог заснуть.
– И ты никогда больше его не встречал?
– Даже не слыхал, чтобы кто-нибудь вспоминал о нём.
– Бедняга! будет скитаться по всему свету и всюду терпеть страдания. Почему ж он не обратится к Богу? Провидение воскрешает надежду. Бог утолил бы его печаль.
Буря
Пока дядя со слепым Францишеком беседовали, вспоминая разные случаи из своей жизни, наступил вечер. В декабре день короток, после обеда прошло не так много времени, а в комнате уже потемнело, и за стеной вдруг послышался шум ветра.
– Погода меняется, – сказал дядя, глядя в окно. – На небе густые облака, не видать ни одной звезды, и месяц теперь поздно всходит; ночь будет тёмная, ветер, видать, северный, ибо мороз ничуть не ослаб.
Буря всё усиливалась; ветер поднял снег в воздух; беспросветная мгла и ночная тьма покрыли всю землю, у дверей и окон быстро намело высокие сугробы.
– Сейчас люди возвращаются с Полоцкой ярмарки, – сказал дядя. – На озере уже, верно, замело дорогу.
Говоря это, он поставил на окно свечу.
Тут на дворе начали лаять собаки. Дядя надел шубу и сам пошёл послушать, не раздадутся ли голоса путников, заплутавших на озере. Но быстро вернулся, говоря:
– Надо сделать иначе, а то буря подняла в воздух столько снега, что огонь в окне едва виден.
Сказав это, он зажёг в фонаре свечу и вдвоём с батраком накрепко привязал его к высокой жерди возле самых ворот.
Вернувшись в комнату, сказал он Францишеку:
– Моё жилище как порт на морском берегу; должен я в каждую бурю спасать от беды заплутавших путников.
Когда произнёс он эти слова, панна Малгожата, что тоже была в комнате, не могла больше скрывать своего гнева, давно накопившегося на всех этих гостей, которые Бог знает откуда съезжаются на ночлег, вводят хозяев в неслыханные расходы и беспокоят по ночам.
– Собирается тут целая ярмарка, – сердито сказала она, – уже невозможно спокойно заснуть. Всё здоровье истратила.
– Ты, милостивая пани, гневаешься, ибо ничего не понимаешь, – ответил дядя. – А может, пан Мороговский с детьми в дороге? Такая буря! Не дай Бог, случится какое-нибудь несчастье.
– Я сама слышала, что Мороговский обещал приехать на самую кутью, а это только завтра будет. Сегодня он ночует недалеко от Полоцка.
– Это, милостивая пани, не твоя забота. Я лучше знаю.
– Не моя забота? Так ведь мне ж приходится думать, чтобы был напечён хлеб и обед приготовлен, чтоб было чем накормить толпу этих бурлаков,[169]169
Бурлак – в данном случае – крестьянин, идущий на чужбину на заработки.
[Закрыть] бредни которых ты так любишь слушать. Скоро сами по миру пойдём.
– Ты, милостивая пани, не знаешь ни веры, ни любви к ближнему, – сказал дядя с гневом. – Жалеешь для людей хлеба, забывая о том, что всё, что у нас есть – от Бога, и за дары земные приобретаем мы спокойную совесть и надежду на доброе будущее. На тот свет мы с собой ничего не заберём, и тяжко грешат алчные, что не верят в Провидение Господнее.
Панна Малгожата вышла из комнаты. Мой дядя обратился к слепому Францишеку:
– Слышишь, пан Францишек, как порой люди жалеют чужого, а своё им, наверно, вообще дороже жизни. Им кажется, что они никогда не умрут; на целую вечность хотят обеспечить себя на этой земле. Не так думали мои родители, царствие им небесное. Помню, когда мне было ещё не больше восемнадцати лет, мой отец купил в Полоцке сукна, локоть стоил тогда пять злотых,[170]170
Злотый – денежная единица Речи Посполитой, равная 30 грошам. В Российской Империи соответствовала 15 копейкам.
[Закрыть] приказал пошить мне капот,[171]171
Капот – долгополый кафтан.
[Закрыть] дал пояс и сказал такие слова: «Иди по свету, ищи свою судьбу, твои предки не оставили нам имения, и нам нечего оставить тебе в наследство. Благославляю тебя, зарабатывай на кусок хлеба и будь добрым человеком: Провидение Божие тебя не покинет. Люби ближних и живи в согласии с людьми. А коли встретятся тебе в жизни горести, сноси их терпеливо. Станешь служить, будь верным и трудолюбивым, всегда помни пословицу: как постелешь, так и выспишься. Коли милосердный Бог даст тебе хорошую судьбу и сделает распорядителем своих земных даров, не жалей их для ближних, помни, что милостивые помилованы будут и унаследуют царствие небесное[172]172
Аллюзия на Нагорную Проповедь (Матф. 5).
[Закрыть]».
Потом, увидав слёзы на глазах моей матери, сказал:
– Ты не плачь, милостивая пани, он в молодости потерпит, и будет счастлив.
Приняв благословение и всегда держа в памяти отцовский наказ, с узелком за плечами и с посохом в руке оставил я родительский дом. Перво-наперво направился к комиссару[173]173
Комиссар – управляющий имениями богатого землевладельца. Ему подчинялись экономы отдельных имений.
[Закрыть] князей Огинских просить протекции. Тот принял меня на службу, приказал приучать руку к письму и учиться регистратуре. И я в скором времени понял весь этот порядок, своей старательностью всегда старался заслужить хорошую репутацию. С интересом слушал разговоры о хозяйстве и, когда уже почувствовал, что и этим могу заняться, попросил пана комиссара, чтоб через его инстанцию получить место эконома в каком-нибудь княжеском фольварке.
– Ты ещё молод, – сказал комиссар. – Чтоб вести хозяйство в имении, одного старания мало, нужно иметь побольше опыта, хорошо знать свойства земли, где какое зерно посеять, знать время, когда сеять горох, пшеницу, ячмень или овёс, а что трудней всего: предвидеть перемену погоды, когда настанет час сенокоса. О! тут хозяину надо показать разум, чтоб скошенная трава не сгнила на лугах.
– Добродий, – говорю я, – ведь каждый же хозяин учился на практике, а коли не хватит мне прозорливости в каких-нибудь трудных делах, спрошу совета у людей, которые старше и опытней.
– Хорошо, пан Завáльня, – сказал комиссар. – Поговорю об этом с князем, только смотри, чтоб мне не пришлось краснеть за тебя.
– С Божьей помощью оправдаю рекомендацию пана комиссара.
Вскоре мне дали место эконома в имении Могильно.[174]174
Могильно – деревня на берегу оз. Могильно в 17 км к западу от Пустошки (ныне – Псковская обл.).
[Закрыть] Назначили мне тридцать талеров[175]175
Талер – денежная единица Речи Посполитой, равная 8 злотым или 240 грошам.
[Закрыть] годовой пенсии, позволили держать пару лошадей специально для разъездов по деревням, и я приступил к своим обязанностям с великим усердием, чтобы оправдать рекомендацию пана комиссара и заслужить хорошую репутацию и благосклонность у князя.
Милосердный Бог благословил мои труды, заботы и старания. Наступило лето; на полях всё уродилось хорошо, жито выросло такое густое и буйное, что когда человек шёл по дороге через ржаное поле, то едва можно было увидеть его шапку. На пшеницу, овёс и ячмень любо было глянуть. Всюду колосья качались на ветру, будто волны на озере.
Однажды, когда солнце уже клонилось к вечеру, был я на лугу, где работники проворно сгребали сено. Я хотел, чтобы ничего не оставалось на завтра, ибо над лесом показались тучи, и вдалеке слышался гром. В это время князь на коне возвращался с охоты через имение Могильно и тешился, видя всюду на полях хороший урожай. Он подъехал к работникам, и слышу я – зовёт меня к себе:
– Пан Завáльня! Пан Завáльня, подойди, милостивый пан, ко мне!
Я, как мог быстрее, подбежал к нему.
– Очень меня всё радует, – сказал князь. – Ты старательный и хороший хозяин; любо посмотреть – в этом имении урожай намного лучше, чем в остальных.
– Милость Божья, ясновельможный князь, – отвечаю, – лето тёплое, и дождик довольно часто орошал землю. Надеюсь, и обмолот не подведёт, жито отцвело хорошо.
– Это правда, что лето хорошее, но при этом вижу и большую старательность. Спасибо, спасибо, пан Завáльня.
Сказавши это, князь поехал дальше, а я вернулся к работникам.
Через несколько дней после того случая комиссар поздравил меня, ибо князь приказал прибавить к моей пенсии ещё десять талеров. С тех пор, получая ежегодно сорок талеров, я мог жить спокойно и родителям своим помогать, покуда Бог позволил им жить на этом свете.
Князь был господином старосветским, набожным и добродетельным, царствие ему небесное, я всегда молюсь за его душу. Для слуг своих он был отцом; бедных и несчастных утешал и помогал им.[176]176
По всей видимости, в рассказе Завáльни речь идёт о Михаиле Казимире Огинском (1731–1801), гетмане Великого княжества Литовского, который прославился строительством канала, носящего его имя, между реками Щарой (приток Немана) и Ясельдой (приток Припяти), соединившего бассейны Балтийского и Чёрного морей. Владел обширными имениями в Беларуси, главная его резиденция находилась в Слониме. О том, как Огинский помогал своим крепостным, можно судить, в частности, по свидетельству Гаврилы Романовича Державина, которого Павел I в 1800 г. послал в Белорусскую губернию с инспекцией по поводу начавшегося там голода. В «Записках из известных всем произшестиев и подлинных дел» тот сообщает: «Державин, приехав в Белоруссию, самолично дознал великий недостаток у поселян в хлебе или, лучше, самый сильный голод, что питались почти все пареною травою, с пересыпкою самым малым количеством муки или круп. В отвращении чего, разведав, у кого у богатых владельцев в запасных магазинах есть хлеб, на основании [указа] Петра Великого 1722 г., [велел] взять заимообразно и раздать бедным, с тем чтоб, при приближающейся жатве, немедленно такое же количество возвратить тем, у кого что взято. А между [тем], проезжая деревни г. Огинского, под Витебском находящиеся, зашёл в избы крестьянские, и увидев, что они едят пареную траву и так тощи и бледны, как мёртвые, призвал прикащика и спросил, для чего крестьяне доведены до такого жалостного состояния, что им не ссужают хлеба. Он, вместо ответа, показал мне повеление господина, в котором повелевалось непременно с них собрать, вместо подвод в Ригу, всякий год посылаемых, по два рубли серебром. „Вот“, сказал при том, „ежели бы и нашлись у кого какие денжонки на покупку пропитания, то исполнить должны сию господскую повинность“. Усмотря таковое немилосердное сдирство, послал тотчас в губернское правление предложение, приказал сию деревню графа Огинского взять в опеку по силе данного ему именного повеления. Услыша таковую строгость, дворянство возбудилось от дремучки или, лучше сказать, от жестокого равнодушия к человечеству: употребило все способы к прокормлению крестьян, достав хлеба от соседних губерний» (Державин Г. Р. Сочинения. Т. VI. – СПб, 1876).
[Закрыть]
Прослужив лет пятнадцать у такого благородного и доброго пана, я взял в аренду маленький фольварочек. Не жалел людям хлеба, мои ворота были открыты для соседей и путников; женился и купил этот клочок земли и домик, в котором теперь живу.
Пока дядя рассказывал о своей жизни, на дворе залаяли собаки, кто-то громко постучал в ворота и закричал:
– Гаспадар, гаспадар, атчынi вароты, пусьцi нас хоць пагрэцца, саўсем прастылi, баранi Бог, гэткая бурная ноч.
Батрак отворил, и, скрипя на морозе, заехало несколько возов. Спросили, кто тут живёт?
– Пан Завáльня, – ответил работник.
В людскую вошли несколько проезжих, дядя послал меня, чтобы я позвал к нему панну Малгожату; когда та пришла, сказал ей:
– Не гневайся, милостивая пани, на путников. А если бы кого-нибудь из нас застала в дороге такая буря? Никому не хочется погибать на озере, постарались бы как можно скорей добраться до тёплой хаты. Жизнь каждому дорога; человек, как может, спасается от беды; и крепко ответит перед Паном Богом тот, кто закрывает двери пред несчастным. Дай, милостивая пани, им поужинать, не беспокойся чересчур о будущем. Хлеб насущный посылает нам Провидение Божье.
Сказав это, он и сам пошёл в людскую.
Прошло полчаса. Дядя возвратился, беседуя с одним из путников. Тот был в старом сюртуке из некогда доброго зелёного сукна, голова стрижена коротко, густые бакенбарды и усы. Выражение его лица и весь облик говорили, что он не простой крестьянин, а долго служил в имении.
– И что за причина, – сказал дядя, – такого дальнего путешествия? Это ж не шутка, объехать все углы Инфлянтов и Курляндии.[177]177
Курляндия – Курляндская губерния, ныне часть Латвии.
[Закрыть]
– Пан знает эту простую пословицу, – сказал путник, – за дурнай галавой i нагам не упакой. Вот точь-в-точь такова и моя теперешняя поездка. Пришёл в голову моему пану прожект завести суконную фабрику; думал, что таким способом добудет золотые горы. Отговаривали его соседи, которые хорошо понимали в этом деле: «Не с фабрик надо начинать белорусским помещикам, чтоб улучшить свою жизнь, а с земли, ибо сельское хозяйство у нас приносит больше дохода. Надо стараться заводить скотину, удобрять поля, расширять сенокосы. И крепостных своих вести к лучшим моральным устоям, чтоб любили родину свою. Не притеснять, не присваивать себе их собственность, меньше строить кабаков и стараться держать в запасе побольше хлеба».
От этих советов не было никакого толку, пан заложил в банке бóльшую часть имения, накупил машин, затратив на это огромные деньги, привёз иноземца-фабриканта, часть крепостных послал в столицу учиться наукам, потребным в этом ремесле, а других – зарабатывать деньги на поддержание фабрики. Тем временем в хозяйстве везде – большущие убытки, крестьяне дошли до ужасающей нищеты. Я сам часто слышал, как в поле пели песню, что была знаком полного отчаянья:
И в самом деле, за один лишь год почти треть крепостных бросили свои хаты и пошли бродить по свету.
Понял пан свою ошибку, ибо и фабрика его, не будучи ещё как следует устроена, начала уже приходить в упадок; не хватало денег на закупку шерсти, на привоз заграничной краски, на выплату пенсии фабриканту, все надежды пошли прахом.
Тут дошла весть от людей, которые ездили с товарами в Ригу, что они встречали там некоторых крепостных из нашей волости и говорили с ними. Пан сей же час послал меня, чтоб я с помощью тамошних властей вернул их обратно.
Органист из Россон
Во время этого разговора неожиданно открылась дверь, и зашёл весь обсыпанный снегом органист из Россон; едва ступил на порог, воскликнул зычным голосом:
– Laudetur Jezus Christus.[179]179
Laudetur Jezus Christus (лат.) – «Слава Иисусу Христу» – приветствие при встрече, распространённое среди католиков.
[Закрыть] Поздравляю с наступающим Рождеством! – и положил на стол свёрток разноцветных облаток.[180]180
Здесь имеются в виду рождественские облатки – пресные хлебцы прямоугольной формы.
[Закрыть]
– А! Большое, большое спасибо! – сказал дядя. – Ждал пана Анджея и уже думать начал, что в этом году он, может забыл, где живёт Завáльня.
– Как можно забыть про пана Завáльню, особенно в такую жуткую бурю, когда завидишь яркий фонарь на воротах, за которыми добрый и любезный хозяин заботится о жизни путников.
– В то лишь время и гости у меня, когда Нещердо покроется льдом, но зато весной и летом живу, будто отшельник какой, окружённый водой и лесом.
Органист обратился к слепому Францишеку:
– О, давно уж не виделись, житель всего света, а о Россонах уже совсем забыл? У нас до сих пор вспоминают, как ты когда-то пел на хорах во время Юбилея. Кто пел по книжечке, а пан Францишек все песни по памяти. Ну, когда ж ты нас навестишь?
– Живу я теперь очень далеко.
– Но всё же ты живёшь там, где встречаешь ласковых и истинно любящих друзей, а таких у тебя много по всей Беларуси.
– Теперь по милости пана Б. есть у меня свой домик на острове, посреди озера Ребло. Там намереваюсь положить конец своим скитаниям, покуда Пан Бог позволит мне жить.
– Знаю пана Б., благородный человек. Имение его у самого озера Ребло на Рабщизне. Я когда-то там бывал, неблизко отсюда, вёрст шестьдесят будет. Однако, как меня дрожь пробирает, весь прозяб, такой сильный ветер и мороз, что мочи нет.
– Выпьем водки, пан Анджей, – сказал дядя, – а там и горячий ужин на стол подадут, вот и согреешься.
– А хорошо б водочки, ибо люди говорят, что напиток этот в жаркое лето холодит, а во время зимних морозов и ветров греет.
После водки и закуски повеселевший органист сказал:
– У пана Завáльни сегодня гости, стало быть, и новые рассказы.
– Каждый человек встречает в своей жизни что-нибудь нежданное, вот каждому и есть, о чём поведать.
– И Янкó, философ[181]181
То есть, выпускник факультета философии.
[Закрыть] иезуитской академии, уже должен был рассказать немало историй. Я слыхал, что когда он был ещё в школе, то очень любил читать книжки.
– Его истории мудрёные. Рассказывает мне о каких-то языческих народах, что жили Бог знает в какие стародавние времена; имена у них такие трудные, что уже на другой день забываю.
– Я тоже ходил в школу к иезуитам, Альвар[182]182
Альвар – учебник грамматики латинского языка («De institutione grammatica libri tres», впервые опубликован в 1572 г.), написан португальским иезуитом Мануэлем Альваресом (1526–1582). Переведён на польский язык в 1705 г. («Grammatica Alvari Latino-Polonica»), неоднократно переиздавался, в том числе, в Вильне и в Полоцке.
[Закрыть] до сих пор знаю наизусть. Переводил речи Цицерона, и ещё помню стих из «de arte poetica»[183]183
De arte poetica (лат.) – буквально – «О науке поэзии». Правильно это сочинение Горация называется «Ars poetica» – «Наука поэзии».
[Закрыть] Горация: «omne tulit punctum qui miscuit utile dulci».[184]184
Omne tulit punctum qui miscuit utile dulci (лат.) – Общего одобрения достигнет тот, кто соединил приятное с полезным (Гораций. Наука поэзии. 343–344).
[Закрыть] Но когда я увидел, что всё это vanitas vanitatis,[185]185
Vanitas vanitatis (искаж. лат.) – суета сует. Правильно – Vanitas vanitatum (Еккл. 12. 8). По-видимому, Барщевский, превосходно знавший латынь, намеренно вкладывает искажённые латинские фразы в уста персонажа, желающего показать свою учёность.
[Закрыть] не захотел углубляться в дальнейшие премудрости; к чему философствовать, лучше верить в простоте сердца. Так начал я учиться музыке, и теперь, слава Богу, имею место при костёле и всем доволен.
– Однако ж теперь очередь пана Анджея рассказать нам что-нибудь.
– А не поздно ли? Который сейчас час?
– У меня нет часов, – сказал дядя, – но знаю, что до полуночи ещё далеко.
– У меня дома есть часы, подарок отца-прокуратора; когда они бьют, появляется кукушка и кукует столько раз, сколько часов пробило. Один проезжий ночевал у меня и, услышав бой часов и голос кукушки, рассказал мне повесть про несчастного молодого человека и огненных духов.
Повесть седьмая. Огненные духи
Все сели рядом с органистом, в комнате установилось молчание, только за стеной шумела буря. Рассказ свой он начал так:
– Один молодой человек по имени Альберт, хорошо воспитанный и одарённый от природы приятной внешностью, получил в наследство от родителей несколько тысяч талеров. Не знал он ещё, что потратить деньги легко, а добыть трудно; не берёг того, что имел, любил игры да забавы и вдруг неожиданно для себя увидал, что шкатулка его стала, как тело без души, а приятели, которых раньше было много, исчезли.
Мальвина, его возлюбленная, родилась и выросла в городе, знала свет и была согласна с общим мнением женщин, что сердце можно отдать тому, к кому помимо воли растёт любовь, но руку – лишь такому, у кого золото и почёт обеспечат благополучную жизнь.
Мальвина любила Альберта, любила беседовать с ним допоздна. Во время приятных разговоров быстро пролетал вечер, и часы часто били на стене, отсчитывая время, а серая кукушка печально куковала из открывающейся дверцы.
– Печальный голос кукушки наводит на меня невесёлые мысли, – сказал однажды Альберт. – Кажется, он говорит моему сердцу, что и весна имеет свои горечи, что время летит быстро, незаметно проходит молодость, а в осеннюю пору своей жизни человек на всё смотрит холодно. Мальвина! Давай пользоваться временем, покуда чувства наши ещё молоды, а веселье приятно.
– Весна, лето и осень человеческой жизни приносят свои радости тогда, – ответила Мальвина, – когда человек не знает бедности и имеет всё, что пожелает.
– Неужто счастье в богатстве?
– Без него и любовь стынет.
– Ты, как я погляжу, любишь деньги? – сказал Альберт.
– Кто ж не любит то, без чего не прожить?
Услыхав эти слова, Альберт долго сидел, задумавшись. Наконец, взял шапку и собрался уходить.
– Что ж ты сегодня так спешишь домой? – спросила Мальвина.
– Я человек небогатый, надо думать, как жить на свете.
– Раньше надо было начинать.
– Недаром голос кукушки наводил на меня тоску, это было предзнаменование.
И сказав это, он сразу вышел.
Вернувшись домой, Альберт бросился на постель, но не мог заснуть. Мир предстал в его мыслях совсем иначе, чем прежде. Понял он, наконец, что подлинная дружба и истинная любовь редко встречаются на свете. Где же у людей сердце? Все живут рассудком, только и заботятся, чтоб опередить друг друга в погоне за пустой славой и роскошной жизнью, а сами рассуждают о вере и любви к ближнему, обманывая всех вокруг и самих себя.
Эти мысли страшно разъярили Альберта; возненавидел он всех прежних знакомых и приятелей, стал презирать любовь, и душу его наполнили зависть и злоба.
На другой день, охваченный страшными мыслями, бродил он в одиночестве по полю. Наконец зашёл в густой лес; блуждая в тени высоких елей, пришёл в отчаянье от тяжкой печали.
– О! Если б появился сейчас злой дух, – сказал он сам себе, – дающий людям богатство, который помог бы мне, хоть ненадолго, я бы ему поклонился.
Едва он это произнёс, видит, сидит перед ним кто-то на гнилой колоде под деревом – огромного роста, нос длинный, острый, лицо худое, румяное, борода и волосы на голове рыжего цвета, одежда хоть и выцветшая, однако ещё отсвечивала красною краской. С тревогой глядя на него, Альберт застыл в молчании.
– Вижу твою печаль, – сказал незнакомец, – и готов тебе помочь. Чего требуешь?
– Лучшей жизни. Я страдаю от нужды, и приятели предали меня.
– Поклонись тьме, и дух огня будет служить тебе, вернёт тебе золото и друзей. Будь хитёр и прозорлив, ибо слабость характера погубит тебя.
– Что я должен сделать, чтобы дух служил мне?
– Слушай и сразу же исполняй мой совет. Извлеки каплю крови из своего пальца.
Альберт добыл из пальца кровь.
– Одна единственная капля эта, – сказал незнакомец, – может наполнить ядом гадюку. Теперь возьми с собой эту кровь и, выходя из леса, поднимись на гору: там ползает змея, которая хотела ужалить ребёнка, но, потревоженная криком матери, утратила яд и теперь, презираемая всеми остальными змеями, скитается одна. Узнать её легко:[186]186
В народе существует поверие, что у змеи, утратившей яд, хвост становится жёлтым, и её не принимают к себе другие змеи. – Прим. авт.
[Закрыть] жёлтый хвост означает, что сила её ослабла. Дай ей проглотить каплю твоей крови, и она сразу обретёт яд и наберётся сил, а потом иди за ней, она даст тебе свою мудрость и богатство, в каждой искре огня будешь ты видеть духа, а слугой твоим будет Нiкiтрон,[187]187
Нiкiтрон – один из числа восьми злых духов, имена которых: Ярон, Iрон, Кiтрон, Нiкiтрон, Фарон, Фаразон, Лiдон, Столiдон. Они причиняют людям болезни, потому в Беларуси все эти имена пишут с крестиками на хлебе, и хлеб этот дают хворому, чтобы изгнать из его тела одного из вышеупомянутых духов, который там поселился. Полагают, что это суеверие пришло от цыган, которых белорусский народ обычно считает чаровниками. – Прим. авт.
[Закрыть] он будет появляться из огня на каждый твой зов.
Сказавши это, незнакомец встал, пошёл в лесную чащу и пропал с глаз.
Альберт через дикие боры пошёл в ту сторону, куда ему указал незнакомец. Когда уже наступил полдень, вышел он из-под лесной сени и поднялся на вершину песчаной горы. Там встретил он огромную змею с жёлтым хвостом, которая, увидев приближающегося человека, не имела сил уползти, а только приподняла голову и смотрела на него огненным взором. Альберт на берёзовом листочке поднёс ей каплю своей крови; змея проглотила, и тут же жёлтый цвет её хвоста стал исчезать, а через полчаса она и совсем ожила.
Исцелённая змея поползла с горы, извиваясь среди кустов и вереска, всё дальше и дальше в лес, а Альберт быстрым шагом шёл за нею.
Когда на западе погасло солнце и наступили сумерки, увидел он меж деревьев огромный дворец, в каждом окне которого сиял свет. Змея, быстро извиваясь по ступеням, направилась в большой зал, а за нею и Альберт; столы там были заставлены едой и вином, слышались звуки волшебной музыки, зеркала и картины на стенах в дорогих золотых рамах. Долго дивился Альберт на загадочные чудеса, разглядывал изысканную отделку дворца. Вдруг послышался голос, который пригласил его сесть за стол, есть и пить всё, что было для него приготовлено. После ужина перед ним появилась змея, держа во рту золотую монету. Она высоко подняла голову, чтоб отдать монету гостю. Альберт взял: на дукате[188]188
Дукат – золотая монета, чеканившаяся в ряде стран Западной Европы.
[Закрыть] с одной стороны было отчеканено пламя, а с другой – корона и изображение змеи.
Он задумчиво разглядывал монету, и тут снова послышался голос: «Покуда хранишь этот дукат, будет у тебя столько золота, сколько захочешь».
Змея исчезла, и он остался в зале один; вспомнил слова незнакомца, которого встретил в лесу, и, глядя на огонёк свечи, что стояла на столе, позвал:
– Нiкiтрон!
Пламя свечи стало подниматься вверх, всё выше и выше, и вдруг из огня возникла высокая, лёгкая, колеблющаяся человеческая фигурка, спрыгнула на пол, и вот уже встал перед ним человек в алой одежде.
– Что прикажешь исполнить? – спросил дух.
– Хочу в сей же момент вернуться домой.
Альберт летел по воздуху над горами и лесами и в несколько минут был уже у себя в комнате.
Вернувшись домой, он вынул из кармана золотую монету, которую получил от змеи, и, кладя её в шкатулку, едва подумал: «Вот бы была она полна золота» – и тут же шкатулка наполнилась дукатами. Обрадовался он, глядя на этакое сокровище, сперва даже не верил, что видит всё это наяву, долго стоял, вперив взгляд в золото, и боялся, как бы оно вдруг не исчезло.
Видят соседи невероятные чудеса: Альберт покупает самые дорогие зеркала, часы, дом его сверкает золотом и серебром; кони, шикарные экипажи, лакеи в богатых ливреях, будто у него имение в несколько тысяч душ; приглашает к себе гостей, даёт балы; самых дорогих вин у него – будто неиссякаемый источник.
Мальвина, прослышав об этой внезапной перемене судьбы друга, удивилась, как и все остальные, откуда взял он такие огромные деньги. Долго надеялась, что он, может, когда-нибудь наведается к ней, но прошло несколько месяцев – не приезжает; уже забыл её, напрасно ждать! В его душе теперь осталось лишь высокомерие.
Пришла осень, вечера стали долгими. Альберт, утомлённый развлечениями, в которых проводил всё своё время с толпой льстецов, решил остаться дома один. В печи горели сухие берёзовые дрова, часы на столе играли мелодию, за стеною шумел осенний ветер. Он сел перед огнём и, глядя на пламя, погрузился в мечты, размышлял о своём прошлом, о неблагодарности и предательстве приятелей, которые когда-то бросили его, увидев, что он оказался в беде и отчаянии.
Переходя от одной думы к другой, вспомнил он о Мальвине. В его памяти живо предстали приятные беседы с нею, которые продолжались до поздней ночи, и тот последний вечер, когда голос кукушки из часов стал началом разговора, который привёл его в невыносимое отчаянье. Эти воспоминания пробудили в его сердце остатки забытой любви, и его охватило желание непременно её увидеть.
Уже было решил ехать к ней, но на короткое время задумался:
– О! нет! – говорит. – Она любит богатство, а раз я теперь богат, то я – владыка её чувств. Не унижу я себя сегодня так, как когда-то; швырну ей щедрый подарок, и она сама тут же явится в мой дом.
Сказав это, позвал, глядя на пламя:
– Никитрон!
Берёзовые поленья стрельнули, будто из пистолета, из печи вылетел уголёк, закрутился на полу, начал расти, подниматься вверх всё выше и выше, превращаться в человеческую фигуру, и вот стоит перед ним огромный мавр.
– Слушаю приказа, – сказал он, глядя на Альберта огненным взором.
– Не хочу видеть тебя в таком чёрном и страшном обличии, – ответил Альберт. – Возвращайся в огонь, омойся в белом пламени и явись ко мне с белым лицом, с кротким взглядом и в облике статного молодого человека.
Мавр, как клуб дыма, бросился в печь; через пару минут оттуда вылетел огонёк, из которого мгновенно возник юноша и встал, ожидая приказа.
– Пока я напишу Мальвине письмо, ты должен принести мне сюда брильянтовые серьги, брильянтовые браслеты и головной убор из рубинов и алмазов.
Лишь сказал он это, дух, словно молния, вылетел в окно, и Альберт ещё не успел дописать письмо, как уж все те драгоценности лежали перед ним на столе, а рядом стоял дух в облике юноши.
Альберт запечатал письмо и приказал отдать его вместе с драгоценностями Мальвине; послал лошадей и свой экипаж, чтобы она срочно приехала.
В одиночестве прохаживаясь по комнате, размышлял он, с какой радостью Мальвина примет подарки, с каким чувством поприветствует его после такой долгой разлуки. Знал он, что если женщина видит молодого человека, которому улыбнулось счастье, в богатом наряде, в пышных салонах, то ставит его выше других людей; в это время он в её глазах становится кумиром.
Мальвина сидела в своей комнате с соседкой, которая пришла в этот вечер, и беседовала с нею о разных чудесных случаях, произошедших с людьми. Наконец начали обсуждать Альберта, откуда добыл он такие огромные деньги, ибо об этом ходили разные слухи. Одни говорили, что ездил он куда-то далеко и выиграл в карты целые миллионы, другие – что будто бы выкопал из земли богатый клад, иные же – что научился незнамо где чернокнижничеству и разбогател с помощью злого духа. Но всё это были домыслы.
