Текст книги "Шляхтич Завальня, или Беларусь в фантастичных повествованиях"
Автор книги: Ян Барщевский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 20 страниц)
Ян Барщевский
ШЛЯХТИЧ ЗАВÁЛЬНЯ
или
БЕЛАРУСЬ
в фантастичных повествованиях
Несколько слов от автора
Среди белорусского народа ещё и ныне сохраняются отдельные предания давних времён, которые, переходя из уст в уста, стали такими же туманными, как и мифология древних народов. Жители этого края – Полоцкого, Невельского и Себежского поветов[1]1
Повет – уезд. В XIX в. Невель и Себеж с прилегающими окрестностями входили в состав Витебской губернии. Последняя вместе с Могилёвской губернией образовывали ту территорию, с которой (до середины XIX в.) отождествлялось понятие «Белая Русь» (в отличие от Чёрной Руси, или Литвы, под которой понимали Минскую и Гродненскую губернии). – Здесь и далее примечания переводчика (если не указано обратное).
[Закрыть] – бедствуя с незапамятных времён, совсем изменились в характере; их облик всегда несёт отпечаток тоски и унылой задумчивости. В их фантазиях всё время блуждают недобрые духи, которые служат злым панам, чаровникам[2]2
Чаровник – колдун, кудесник.
[Закрыть] и прочим их недругам.
Я родился там и вырос, их сетования и печальные повествования, как шум диких лесов, всегда навевали на меня сумрачные думы и с детства были моей единственной мечтой.
Некоторые из воспоминаний моей родины я описал в балладах,[3]3
В альманахе «Незабудка» («Niezabudka») было опубликовано двенадцать баллад Барщевского: «Фантазия», «Русалка-искусительница», «Девичий родник», «Две берёзы», «Отчаяние», «Курганы», «Клятва», «Портрет», «Заросшее озеро», «Рыбак», «Нина» и «Месть».
[Закрыть] то были напевы моего уединения. Баллады стали началом того, о чём я намеревался поведать подробнее. Это в природе человека: от песен мы переходим к повествованию о том, что нас больше всего занимает. Должны выйти шесть[4]4
По-видимому, изначально Барщевский планировал разделить книгу на шесть томов, но это решение было изменено, вероятно, еще до выхода из печати I тома, поскольку на его обложке указано, что завершающим будет четвёртый том.
[Закрыть] томиков с рассказами, в которых изображены, в основном, места северной Беларуси, ибо этот уголок земли всегда пробуждает во мне самые милые воспоминания.
Я не перенимаю форм, которые использовали английские, немецкие или французские писатели; думаю, что чужеземный наряд будет не к лицу жителю Беларуси, ибо чужда ему болтливость иных народов. Форму я взял у самой природы. Сирота каждый день ропщет на свою злую судьбу, рассказывает про разные страдания, которые он вынужден терпеть на этом свете, и все его жалобы на протяжении жизни сливаются в единую повесть, хоть и не думал он сегодня о том, что станет рассказывать завтра.
Петербург, 1844, 8 сентября
Ян Барщевский
Книга первая. Очерк Северной Беларуси
Тот, кто держит путь с севера в сторону Беларуси, видит перед собой большие сёла наподобие местечек,[5]5
Местечко – большое селение, находящееся в собственности помещика, монастыря или церкви.
[Закрыть] белокаменные церкви[6]6
По всему тексту книги Барщевский обозначает церкви словом «kościoł». Поскольку в русском языке костёлами называют лишь римо-католические храмы, но не греко-католические (униатские) и не православные, в переводе нам пришлось проводить различие между этими типами храмов, хотя не всегда однозначно ясно, о каком из них идёт речь.
[Закрыть] и каменицы[7]7
Так тамошний люд называет каменные дома в имениях. – Прим. авт.
[Закрыть] имений, обширные засеянные поля, кое-где небольшие сосновые боры или берёзовые рощи. Нередко слышит он протяжную и звучную песню крестьянина, которая далеко, насколько хватает глаз, разносится по полям, или мелодию пастушьего рожка, оглашающую горы и долины. В воскресные дни, когда солнце приближается к закату, встречает он деревенских девчат в праздничных ситцевых, а иногда и в шёлковых сарафанах, их сопровождают парни-ухажёры. Распевая народные песни, водят они хороводы, а старики сидят на завалинках, рассуждая про минувшие и нынешние времена…
Но когда путник приближается к границам Себежа и Невеля, то видит вдали перед собой раздольные тёмные боры, похожие на тучи, нависшие на горизонте, меж лесов – соломенные крыши домов бедных селян. Кое-где взор его встречает торчащий меж сосен железный крест покрытой мхом часовенки, перед дверями которой на двух сосновых столбах висят два либо три колокола; поодаль разбросаны могильные кресты и камни. Редко набредёшь там на добротно построенный панский дом; не много и церквей таких, в которых были бы заметны вкус архитектора или щедрость богатого основателя; и этот угрюмый и дикий пейзаж, начинаясь от реки Ловать, простирается до берегов Двины, где кончаются Полота и Дрисса.
На всём этом пространстве узкие каменистые дороги пересекают гористые места и, огибая дикие берега озёр, скрываются в борах. В убогих деревнях и в праздничные дни, и в будни – всегда царит какая-то понурая тишина; редко послышится песня жнеца или пахаря, и по этому напеву легко можно понять его тревожные думы, ибо неурожай здесь часто обманывает надежды трудолюбивого земледельца…
В этих краях прошли мои детские годы. Здесь, расставшись со своими юными товарищами по Полоцкой академии,[8]8
Имеется в виду Полоцкая иезуитская академия. Создана в 1812 г. на базе иезуитского коллегиума, имела статус университета. При поступлении на государственную службу её выпускники получали чин 14-го класса. Барщевский окончил литературное отделение факультета свободных наук академии после 1816 г. и получил степень кандидата академии.
[Закрыть] не имея при себе иных книг, кроме нескольких латинских и греческих классиков, бродил я в приятных грёзах где-нибудь в тёмном бору или по безлюдному берегу озера; любил читать книгу природы, когда вечерней порой в вышине открываются страницы, на которых миллионами ярких звёзд написано всемогущество Божее. На земле, покрытой бесчисленными растениями и тварями, читал я о милосердии и промысле Создателя. Эта книга природы учила меня истинной поэзии, истинным чувствам лучше, чем нынешние речистые критики, которые хотят чуждые им ощущения и понятия, данные человеку от Бога, перешить, будто фрак, на свою фигуру.
Рассказы стариков о разных событиях и народные повествования, которые с незапамятных времён переходят из уст в уста, были для меня историей этой земли, отражением характера и чувств белорусов.
Ныне забросила меня судьба в далёкие края. О, как часто печальные мысли мои возвращаются с берегов Невы в те места, где отцвели лучшие годы моей жизни, где столько милых воспоминаний рисует мне память! Вспоминаю окрестности Рабщизны[9]9
«В Невельском уезде имеются горы, которые жители называют Рабщизною, где некогда укрывались разбойники и распространяли страх и ужас на окрестные места» (Без-Корнилович М. О. «Исторические сведения о примечательнейших местах в Белоруссии», СПб, 1855). В этих местах, в 20 км к северу от Невеля, располагалось имение Рудня, принадлежавшее школьному другу Барщевского Гауденцию Шепелевичу, куда писатель часто приезжал из Санкт-Петербурга.
[Закрыть] неподалёку от Невеля, где, словно ярусы исполинских зданий, высятся поднятые природой горы, покрытые сенью вековых лесов или сияющие золотым песком на погожем солнце. Сколько там разнообразия в пейзажах, сколько восхитительных картин! Кто, будучи в этом краю, взбирался на вершину Почановской горы[10]10
Стихотворение под этим названием помещено в «Незабудке» за 1841 г. – Прим. авт. Почановская гора находится у д. Починки (которая не сохранилась) в трёх км к востоку от оз. Ребло (ныне – Ребельское оз.) – Прим. перев.
[Закрыть] и осматривал лежащие поодаль дикие окрестности, тот видел озёра, отражающие там и сям солнечные лучи, будто зеркала, и густые леса, дремлющие по их берегам, и убогие домишки крестьян, чернеющие кое-где на склонах гор; не встретишь здесь ни городских стен, ни башен старого замка. Там человек забывает про большой мир. Не обсуждают там прения Французской палаты по поводу отношений Египта и Турции,[11]11
Имеются в виду турецко-египетские войны 1831–1833 и 1839–1840 гг., в которых Франция поддерживала Египет.
[Закрыть] не говорят об английском парламенте,[12]12
В 1832 г. в Великобритании была проведена парламентская реформа, направленная на расширение избирательных прав, после чего (в 30–40-е годы XIX в.) широкое распространение получило движение чартистов, которые боролись за дальнейшую демократизацию парламентской системы.
[Закрыть] о войне с китайцами,[13]13
Имеется в виду англо-китайская война 1840–1842 гг. (первая «опиумная» война).
[Закрыть] не ведают ни про железные дороги,[14]14
Первая железная дорога в России (между Санкт-Петербургом и Павловском) была построена в 1837 г., после чего началось интенсивное железнодорожное строительство. В Северной Беларуси железнодорожное движение было начато в 1866 г. (по Риго-Орловской железной дороге).
[Закрыть] ни про удивительное изобретение Дагера.[15]15
Имеется в виду изобретение фотографии (дагеротипии) французским художником Луи Дагером (1839 г.).
[Закрыть] И только голос пастушка, выстрел охотника в лесу, либо шум ветра, что гуляет по вершинам бора, нарушают на минуту тишину окрестностей…
Далее к Полоцку, подмывая волнами прибрежные песчаные горы, разлилось на несколько миль[16]16
Миля – в России миля равнялась семи вёрстам (7,4676 км). Длина озера Нещердо составляет 12 км, это одно из самых больших озёр Полоцкого края.
[Закрыть] озеро Нещердо. К югу от него – широкие луга с купами лозняка. В некоторых местах, среди камышей спешат издалека речки, скрываясь в разливе озёрных вод. По весне там – рай: будто со всех концов света собираются самые разные птицы, тысячи различных голосов – мелодичных, диких и нежных – раздаются над водою, в лугах и лесах: стон кукушки, щебет соловья, голос выпи в камышах, резкие крики уток… Эта дивная гармония, этот концерт природы переносили моё воображение в неведомый волшебный край.
* * *
И ныне эти места, где ребёнком видал я столько чудес природы, эти рощи, эти зелёные берега Нещерды рисуются в моей памяти, точно сад, увиденный во сне. Припоминаю предания этого края – о горах, деревьях, Нещерде – что ходят среди простого люда. Хоть в этих рассказах трудно доискаться полной правды, однако можно узреть некий след былых времён, ибо ещё и доныне в некоторых местах видны валы, возведенные человеческой рукою; это, без сомнения, места сражений, о которых не вспомнит ни один историк. Иногда взгляд встречает курганы, покрытые лесом. Может быть, в тени шумящих сосен покоится там какой-нибудь витязь, имя которого давно забыто. Я не раз слыхал рассказы простого народа о давних войнах, только к ним примешано столько баек и чудес, что остался лишь слабый след прошлого, без имён действующих лиц. Расскажу одно простонародное предание этих мест.
В южной части озера Нещердо есть гора, с трёх сторон омываемая водой, на той горе – маленькая бревенчатая церковь и несколько сосен. Там часто находят в песке стёртые веками серебряные монеты, стеклянные украшения, ржавые части старинного оружия. Рассказывают, на том полуостровке стоял некогда градец. Но чей он был, кто им правил, неизвестно. Тамошний люд, живший в отдалённых лесистых окраинах, долго не знал нападений врагов, которые приходили в эти края ради грабежа. Но однажды страшный великан по имени Княжа, привлечённый к берегам Нещерды надеждой на богатую добычу, осадил этот градец с большой шайкой разбойников, одолел слабую оборону, ограбил дома, перебил жителей, в церкви ободрал образа и похитил священные сосуды, саму церковь разрушил, а колокола утопил в озере и с толпой дружков обосновался в опустошённом градце. Но Господь чудесным образом возвестил кару Свою святотатцам. Колокола, затопленные на дне озера, каждодневно на восходе и закате солнца нарушали глухое молчание диких берегов Нещерды. Птицы, напуганные этим гулом, разлетелись путями небесными, а косули и лоси, дрожа от страха, попрятались в дальних борах. Ополночь в облике чёрного шара летала чума, и где она касалась стены жилища, из того дома уже никто не выходил живым, так и перемёрла вся дружина Княжи; сам он, перепугавшись, зарыл все богатства в горе и сбежал с несколькими товарищами, но недалеко за озером смерть настигла и его. Народ и теперь показывает высокий курган, который называется Княжею Могилой.[17]17
Несмотря на то, что это предание достаточно туманно, исторические события, лежащие в его основе, а также имена действующих лиц проследить можно. После взятия Иваном Грозным Полоцка в 1563 г. воевода Фёдор Васильевич Шереметев на одном из полуостровов восточного берега Нещерды построил крепость Несцерда. Войска Стефана Батория под предводительством полоцкого воеводы Николая Дорогостайского взяли её штурмом 13 декабря 1579 г. и сожгли, сопротивлявшихся россиян перебили, прочих жителей с жёнами и детьми увели в плен. Возможно, рассказанная Барщевским легенда основана на этих исторических событиях. Обе эти истории приведены в книге М. О. Без-Корниловича «Исторические сведения о примечательнейших местах в Белоруссии», СПб, 1855.
[Закрыть]
* * *
Много и других преданий ходит в том краю среди простого люда; во многих из них упоминаются исторические события, иные же – более плод фантазии да меланхоличного духа, который отличает жителя этих диких и лесистых окраин; он от природы склонен к яркой мысли, а воображение его создаёт дивные образы. Некоторые из тамошних простонародных преданий я изложил в балладах, помещённых в трёх выпусках альманаха «Незабудка»,[18]18
На самом деле баллады Барщевского были напечатаны в первых четырёх выпусках «Незабудки» (альманах издавался ежегодно с 1840 по 1844 г.). Упоминание автором лишь трёх из них обусловлено тем, что «Очерк Северной Беларуси» вначале был издан как самостоятельное произведение в 1843 г. в журнале «Литературный ежегодник» («Rocznik Literacki»), ещё до появления четвёртой «Незабудки», и впоследствии включён в книгу «Шляхтич Завáльня» без изменений.
[Закрыть] а именно: «Девичий родник»[19]19
Баллада «Zdrój Dziewicy» с подзаголовком «z podań nad Dźwiną» была опубликована в альманахе «Niezabudka» в 1841 г. В ней рассказывается о том, как чаровник, явившись на деревенскую свадьбу, превратил дударя в медведя, остальных мужиков – в волков, а женщин – в птиц. С тех пор невеста Алина в облике кукушки ищет своего жениха. Из её слёз выросла трава кукушкины слёзки и возник родник, который люди стали называть Девичим.
[Закрыть] – он находится к северу от города Полоцка, скрытый в тени вековых лесов; «Две берёзы»[20]20
Баллада «Dwie Brzozy» с подзаголовком «z podań gminnych» была опубликована в альманахе «Niezabudka» в 1842 г. В ней повествуется, как двое влюблённых – Ясь и Марыля превратились в две берёзы. С тех пор девушки из окрестных деревень в Купальскую ночь вешают на их сплетённые ветви венки из иван-да-марьи.
[Закрыть] – неподалёку от берегов озера Шевино люди и поныне показывают их; «Курганы»,[21]21
Баллада «Kurhany» была опубликована в альманахе «Niezabudka» в 1842 г. В ней рассказывается о том, как смелый и дерзкий парень решил подшутить над недавно умершим безбожником-иноземцем – пробраться ночью в костёл, где стоит гроб, и отрезать у покойника ус. Но едва он собрался сделать это, как мертвец встал, и на его зов из окрестных курганов поднялись скелеты похороненных там в старые времена крестоносцев. Лишь наступление рассвета спасает юношу от страшной смерти.
[Закрыть] а также «Русалка»,[22]22
Баллада «Rusalka zwodnica» («Русалка-искусительница») с подзаголовком «z podań gminnych» была опубликована в альманахе «Niezabudka» в 1841 г. В ней повествуется о том, как молодой панич встречает русалку, которая обрекает его на вечное блуждание по лесам за то, что он изменил своей невесте.
[Закрыть] взятая из песни чаровницы,[23]23
Чаровница – волшебница, колдунья, ворожея. Во втором значении – красавица, прелестница.
[Закрыть] которая, тоскуя по своему возлюбленному, поёт:
Иногда по воскресеньям бывают тут ярмарки; люди с ближайших деревень собираются в церковь. Там на кладбище нередко можно увидеть сцены, которые наводят тоску на душу. Вот вдова с малыми детьми у деревянного креста, стоящего на могиле её мужа, а там сирота у надгробия родителей изливают свою скорбь такими голосами, что разрывается сердце. Приблизьтесь к ним и прислушайтесь к их словам – они завидуют умершим, эти слёзные сетования тронут и каменное сердце.
После молебна все собираются где-нибудь близ корчмы; тут же появляются несколько жидков[25]25
В первой половине XIX в. этноним «жид» (от др. – евр. jeh-ūdi – хвала Богу) не имел неуважительного, презрительного или бранного оттенка.
[Закрыть] с лентами, иголками и разными безделушками для украшения одежды; раздаётся узнаваемый звук белорусской дуды.[26]26
Дуда – белорусский народный музыкальный инструмент, напоминающий волынку. Представляет собою мешок (мех), сделанный из шкуры барсука, телёнка или козлёнка, либо из пропитанной дёгтем кожи, с несколькими деревянными трубками. Одна из трубок (соска), снабжённая клапаном (залогом), предназначена для наполнения меха воздухом. Игровые трубки, внутрь которых вставлены пищики из птичьего пера, служат для извлечения звука. Первая из них (пирабор) имеет длину 8 вершков и снабжена шестью отверстиями сверху и одним снизу. Две другие игровые трубки (гуки) длиной 1 аршин и 3/4 аршина дают по одному нижнему звуку, соответственно, октаву и квинту нижнего звука пирабора. Более сложно устроенные модели дуды имели до шести гуков. В Северной Беларуси дуда известна с XVI в. (Подробнее см. Никифоровский Н. Я. Очерки Витебской Белоруссии. II. Дудар и музыка. М., 1892.)
[Закрыть] Прямо под открытым небом начинаются танцы; молодой хлопец и сивый дед, охмелённые горелкой, пляшут до поту, их радость часто переходит границы пристойности. А скорбевшие плачки,[27]27
Плачка – плакальщица, плачевница.
[Закрыть] что недавно заливались слезами над могилой мужа и отца, пляшут под звонкую мелодию дуды, припевая:
Или так:
Песни простого люда часто, как в словах, так и в мелодии, несут что-то меланхоличное. Даже свадебные песни, в которых молодым желают счастливой жизни, проникнуты чувством грусти, будто не доверяют они будущей судьбе в этой юдоли плача… Однако сами свадебные обряды отличаются рыцарским задором; жених, прежде чем явиться на порог родителей невесты, приучает своего коня не бояться огня и бросаться в пламя. После таких приготовлений, собравшись ехать к своей наречённой, он и его дружина надевают красные шапки, повязывают на грудь красные платки и мчатся через горы к дому, где их ожидают панна невеста и собравшиеся гости. Но перед воротами их останавливает полыхающая огнем солома, удалые кони жениха и дружины перелетают через неё, однако и тут ещё в глаза коням бросают горящие пучки соломы, не давая заехать в открытые ворота; всадники одолевают все преграды; молодой жених со склонённой головой входит в хату, садится за стол, звучит песня «Баслоў Бог вяселя iграць»,[31]31
Благослови, Боже, сватовство, свадебное застолье. – Прим. авт.
[Закрыть] молодых благословляют, и начинается свадебный пир. Во время застолья тоже происходят разные необыкновенные происшествия.
* * *
Белорусы, как и иные народы, помнят ещё некоторых своих мифических богов. Когда в поле цветёт жито, русалки с длинными распущенными волосами качаются на берёзах и поют песни. Их смех отзывается в глубине лесов и наводит страх на собирающих грибы или ягоды.[32]32
Русалками становятся маленькие девочки, умершие не крещёнными, они живут в реках и озёрах, но появляются также в рощах и качаются на ветвях деревьев. Завидев прохожего, они заманивают его, говоря: «Хадзi к нам на арэлi (качели), будзiм калыхацца». Если же кто поддастся на эту уловку, русалки защекочут его насмерть. Единственное средство спастись от них – показать им что-нибудь железное, и русалки тотчас убегают. Подробнее см. «Живописная Россия», т. III, 1882.
[Закрыть] Лесной бог – господин диких чащоб; чтоб взор человека не смог его приметить, он в своих владениях принимает разные обличья: коли идёт лугом, уменьшается так, что его не видно в густой траве; шествуя через бор, равняется с самыми высокими соснами. Он покровитель зверей и лесных птиц. Рассказывают, что видели огромные стаи белок, которых лесной божок перегонял из одного бора в другой; он делал это, чтобы спасти их от огня, ибо предвидел, в какой стороне вспыхнет пожар.[33]33
Белорусы уверяют, что рост лешего зависит от высоты деревьев, вблизи которых он находится. У каждого лешего свой участок, который он сторожит и обходит. Иногда между лешими происходят ссоры и драки. Подробнее см. «Живописная Россия», т. III, 1882.
[Закрыть]
* * *
Праздник Купалы известен почти всем славянским народам. В Беларуси 23 июня,[34]34
Иван Купала (Купалле) происходит от языческого празднования летнего солнцеворота, справляется накануне рождества Иоанна Предтечи. В XIX в. и католики, и униаты, и православные отмечали этот праздник в один и тот же день (с 23 на 24 июня по старому стилю), поскольку на территории Российской Империи Католическая Церковь вела исчисление дат по Юлианскому календарю. В настоящее время православные отмечают этот праздник по новому стилю – в ночь с 6 на 7 июля, а католики – в ночь с 23 на 24 июня.
[Закрыть] после захода солнца справляют Купальню, или Свято Купалы; ночью ищут клады; самый счастливый тот, кому посчастливится сорвать цветок папоротника; взору его открыты закопанные в глубине земли сокровища, и он может взять столько золота, сколько сам захочет. Женщины вместе с молодёжью обоего пола ожидают восхода солнца возле костров из смолистых поленьев, распевая песню:
Iван да Марья,
На гарэ купальня,
Гдзе Iван купаўся,
Бераг калыхаўся;
Гдзе Марья купалась,
Трава разсьцiлалась.
И иные подобные песни звучат в поле, покуда солнце не заиграет на небе.
Ночь Купалы в той части Беларуси полна необычайных событий. По мнению простого люда вся природа в эту ночь веселится. Рыбаки рассказывают, что поверхность озер покрывается серебристым, будто лунным, блеском, и хоть небо ясное и воздух тих, сияющие волны ударяют в берега, рассыпаясь брызгами, которые светятся в воздухе, будто звёзды. Это прекрасное, чарующее видение будит на заросших камышом берегах диких уток и других водных птиц, которые, привлечённые дивным свечением вод, летают туда-сюда над сияющим озером.
Деревья в лесу тоже могут переходить с одного места на другое; шумом своих ветвей они переговариваются между собой. Рассказывают, что один человек бродил такой ночью по лесу, нашёл цветок папоротника и видел не только сокровища, спрятанные в земле, но и необычайные чудеса в природе. Понимал он речь каждой твари и слышал, как дубы, пришедшие из разных мест, встав в круг, шелестом своих ветвей вели беседы, вспоминали, словно боевые ветераны, свои богатырские подвиги и давние заслуги. Липы и берёзы, собравшиеся там же, хвалились своей красой; среди них было несколько гостей из соседних парков, классически подстриженных и стройных; эти судачили о кокетстве дворовых девчат и своевольствах паничей, свидетелями которых они не раз бывали; а задумчивые сосны и ели с укором слушали эти сплетни. Видел он стоящие над речкой вербы, которые, вглядываясь в зеркало вод, спрашивали друг у дружки, какие уборы им к лицу. Эти чудеса продолжались аж до восхода солнца.
Восход солнца после такой бессонной праздничной ночи тоже бывает необыкновенным. Все люди, что веселятся в поле, кончают песни да пляски и в молчании обращают взоры к небу, будто смотрят на сцену, где в вышине, на пылающем просторе горизонта, должно явиться необычайное видение. Восходит солнце, поднимается над горами да лесами и на глазах всего люда рассыпается в небе на крохотные сверкающие звёздочки. Затем вновь сливается в единый огненный шар, окружённый множеством радужных колец, и мерцает, вращаясь вокруг своей оси. Это явление повторяется многократно – так солнце играет ежегодно 24 июня.
* * *
Кроме описанных чудес, существуют ещё травы, которые жители тех мест считают волшебными. Разрыв-трава может чудесным образом действовать на железо, она будто бы разрывает замки и сокрушает кандалы узников; если во время сенокоса найдёт на неё коса на лугу, то тут же расколется на несколько кусков. Пералёт-трава, или летучее зелье; рассказывают про неё, что обладает она способностью переноситься с места на место, её радужный цветок необыкновенно ярок и красив, а во время полёта ночною порой блестит, будто звёздочка. Счастлив тот, кто сорвёт её, не будет он знать преград в своей жизни, все его желанья будут неизменно сбываться, ибо травка эта – зелье счастья. Люди в этом мире мечтают о счастье, представляя его в разных образах. Греки и римляне поклонялись слепой Фортуне, которая, вращая вечное колесо, возносит людей под облака и вновь бросает в бездну. Белорусский же народ вообразил себе некую летучую травку, в погоне за которой не один человек сбился с пути и не вернулся в свою родную хату. И я, разыскивая её в дальних краях, покинул родную сторонку, где прошли самые лучшие дни моей жизни, и теперь в северной столице,[35]35
Барщевский постоянно проживал в Санкт-Петербурге, по-видимому, с 1826 г., а окончательно оставил город в 1846 или 1847 г.
[Закрыть] глядя на театр большого мира, читаю книгу, которая иногда смешит, а порой заставляет лить слёзы, – это книга людских сердец и характеров.
Родная земля, твои дикие горы,
Рек и озёр голубые просторы,
Луга и бескрайние тёмные пущи
Навеки останутся в воспоминаньях
В зелёном убранстве, в весеннем сиянье,
Как образ волшебный, как райские кущи.
Звучит в моей памяти песнь оратая,
Пастушья жалейка ему подпевает.
Как прежде, дударь вновь играет над брегом,
И звуки дуды повторяются эхом.
После тяжёлой мозольной работы
В знойных полях, позабыв про заботы,
В вечерней прохладе спешат все собраться
Послушать рассказ седовласого старца,
О славном минувшем предания древние —
От поколения до поколения
Они переходят, чтоб помнили люди
О витязях, подвигах, правде и чуде!..
Шляхтич Завáльня
Мой дядя[36]36
В оригинале использовано слово «stryj», то есть, дядя со стороны отца.
[Закрыть] пан Завáльня,[37]37
Этимология этой фамилии не совсем ясна. У нынешних местных жителей существует такое предположение: «А ці ведаеце, чаму таго дзядзьку клікалі Завальнем? Таму, што ён адно ляжаў на печы, анічога не рабіў, толькі казкі слухаў. То пра яго і казалі: ляжыць як завала» (см. «Крыўскі кішэнны слоўнік Пятра Васючэнкі» // ARCHE «Пачатак», 2004, № 3). Однако, неподалёку от деревни Мураги, где родился Барщевский, находится урочище Завальня (в словаре В. Даля указывается, что впалое, логоватое место называли завалистым). Возможно, именно этот топоним послужил писателю в качестве имени для главного персонажа.
[Закрыть] довольно состоятельный шляхтич на огороде,[38]38
Шляхтич на огороде – ироничное обозначение мелкопоместного шляхтича, происходящее из польской пословицы «szlachcic na zagrodzie równy wojewodzie» («шляхтич на огороде равный воеводе» – см. например, роман Ф. В. Булгарина «Иван Иванович Выжигин»; здесь «огород» или «загрода» – небольшой огороженный земельный участок с усадьбой), подразумевавшей существовавшее в Речи Посполитой равенство всех шляхтичей между собой, независимо от имущественного положения. Небогатые шляхтичи, или подпанки, владели небольшими участками земли да одним-двумя крестьянскими дворами, а у некоторых из них, как и у персонажа данной книги, крепостных не было вовсе.
[Закрыть] жил в северной дикой стороне Беларуси. Его усадьба стояла в очаровательном месте; к северу, недалеко от дома, разлилось Нещердо, большое озеро, похожее на морской залив. В ветренную погоду в доме слышался шум вод, а в окно было видно, как покрытые пеною волны вновь и вновь поднимают вверх и бросают вниз рыбацкие лодки. К югу – зеленели низины, покрытые кустами лозы, и пригорки, поросшие берёзами и липами; на запад простирались широкие луга, а речка,[39]39
Речка Сережица.
[Закрыть] бегущая с востока, пересекала эти окрестности и вливалась в Нещерду. Весна там необычайно прекрасна, когда разольются по лугам воды, а воздух над озером и в лесах зазвенит голосами птиц, вернувшихся из тёплых краёв.
Пан Завáльня любил природу, наибольшим удовольствием для него было сажать деревья, и потому, хотя дом его и стоял на горе, уже за полверсты его невозможно было заметить, поскольку со всех сторон его скрывал лес, лишь взорам рыбаков с озера открывалось всё строение. С рождения был он наделён душой поэта и хоть сам не писал ни прозой, ни виршами, но любая сказка о разбойниках, богатырях, о чарах и чудесах чрезвычайно его занимала, и каждую ночь засыпал он не иначе, как слушая разные истории. Потому стало уже обычаем, что, покуда он не заснёт, кто-нибудь из челяди должен был рассказывать ему какую-нибудь простонародную повесть, а он слушал терпеливо, хоть бы одна и та же история повторялась несколько десятков раз. Если же приезжал к нему по какой-нибудь надобности путник либо квестарь,[40]40
Квестарь – сборщик милостыни для католического или униатского монастыря.
[Закрыть] то он принимал его как можно ласковее, потчевал, оставлял ночевать, исполнял все прихоти, одаривал, лишь бы только тот рассказал какую-нибудь байку, особенно осенью, когда ночи долгие. Самым дорогим был для него тот гость, который имел в запасе много историй, разных былей и анекдотов.
Когда я приехал к нему, он очень мне обрадовался, расспрашивал о господах, на службе у которых я провёл столько лет,[41]41
После окончания Полоцкой иезуитской академии Барщевский несколько лет служил гувернером в домах богатых землевладельцев, одним из которых, предположительно, являлся князь Радзивилл.
[Закрыть] рассказывал о своём хозяйстве, о берёзах, липах и клёнах, которые широко простёрли свои ветви над крышей его дома. Некоторых соседей хвалил, иных же порицал за то, что они занимаются лишь собаками, лошадьми да охотой. Наконец, после долгой беседы о том, о сём, сказал мне:
– Ты человек учёный, ходил в иезуитскую школу, читал много книжек, говорил с мудрыми людьми, так, верно, должен знать много разных историй. Расскажи же мне сегодня вечером что-нибудь интересное.
Мысленно стал я припоминать, чем бы похвалиться, ведь я ничего не читал, кроме историков и классиков. История народов – не слишком занимательный предмет для того, кого не интересует театр мира и персоны, что разыгрывают в нём разные сцены. Для моего дяди единственной историей была Библия, из светских же преданий он где-то вычитал, что Александр Македонский, желая узнать о вышине неба и глубине моря, летал на грифах и спускался на дно океана,[42]42
По-видимому, речь идёт о повести «Александрия». Авторство этого произведения, написанного во II–III вв. по Р.Х., ложно приписывается племяннику Аристотеля Калисфену. На Руси перевод «Александрии» появился в XI–XII вв. и в XIII в. вошёл в состав «Еллинского и Римского летописца» и «Иудейского хронографа». В XV в. из Сербии на Русь попала новая редакция «Александрии», отличающаяся большей живостью и лирической окрашенностью изложения. «Сербская» редакция была весьма популярна и широко распространилась в списках, которые порой значительно отличались друг от друга. Белорусские и украинские списки «Александрии» имеют ряд существенных отличий вследствие влияния «Historiadeprœliis» (латинского перевода одной из ранних рецензий Псевдо-Каллисфена), пришедшей из Польши.
[Закрыть] такая смелость поражала и занимала дядю: надо было и мне рассказать что-нибудь в подобном стиле, потому решил я начать с «Одиссеи» Гомера, ибо в этой поэме полным полно волшебства и чудес, как и в некоторых наших простонародных повестях.
Около десяти вечера, когда деревенские жители окончили работу, дядя после молитвы идёт почивать. Уже собралась вся челядь послушать новые повести, и он сказал так:
– Ну, Янкó, расскажи-ка нам что-нибудь интересное, я буду внимательно слушать, ибо чую, что сегодня скоро не засну.
Тогда я, чтобы мои повести были более понятны слушателям, кратко поведал о самых главных греческих богах, богинях и героях, потом о золотом яблоке, о суде Париса и об осаде Трои. Все слушали с интересом и изумлением. Некоторые из челяди говорили меж собою:
– Гэтай басьнi прыпомныць не можна, дужа цяшкая.
– А было ли взаправду то, что ты рассказываешь? – после долгого молчания перебил дядя.
– Так когда-то верили язычники, ибо это было до рождения Христа. О существовании этого народа известно из истории, известно также и о его религии.
– И этому вас учат в школах иезуиты? На что ж это нужно?
– Кто учится, – отвечаю, – тот должен знать обо всём.
– Ну тогда рассказывай дальше.
И дальше я говорил без перерыва. Уже было за полночь. Домашние, расходясь, тихо повторяла меж собой:
– Нам гэтай басьнi ня выучыца, усё што-то нi па-нашэму, тут нiчаго нi прыпомнiш.
Через некоторое время я услышал мощный храп моего дяди и, обрадованный по этой причине, перекрестился и заснул.
На другой день он как рачительный хозяин встал очень рано, пока я ещё дремал, успел осмотреть всё своё маленькое имение, а вернувшись в дом, подошёл ко мне и окликнул:
– О, как вижу, ваша милость любит спать по-пански! Вставай, для простых людей это грех, и тебя назовут гультяем![43]43
Гультяй – лентяй, лодырь, праздный, гулящий человек.
[Закрыть] А твоя вчерашняя история очень уж мудрёная, хоть убей, не могу вспомнить ни одного имени этих языческих богов. Ну да она не последняя, погостишь у меня до весны и за долгие зимние ночи много чего расскажешь о том да о сём.
Во время моего пребывания в дому у дяди пришлось мне в течение почти пяти недель каждую ночь убаюкивать его пересказами поэм известных греческих и латинских классиков, но больше всего понравились ему проделки Улисса из «Одиссеи» во владениях Цирцеи и на острове циклопов. Порой говорил мне:
– А что, может, когда-то давно и бывали такие огромные великаны, только удивительно, что с одним глазом на лбу. Однако, что за хитрец этот Улисс: напоил, выколол глаз, да и выехал, уцепившись за барана.
Не мог он также забыть шестой песни из Вергилия,[44]44
Имеется в виду поэма Вергилия «Энеида».
[Закрыть] где Эней спускался в ад. Частенько повторял мне:
– Хоть он и был язычник, но какие питал благородные чувства, какую любовь к отцу – пошёл в такое опасное место. Однако странная у них вера, у нас спасённые души идут на небо, а они выдумали себе царствие небесное так глубоко под землёю. Вот чудеса!
* * *
Однажды, беседуя со мною, спросил он, давно ли я был в Полоцке?
– Без малого год не доводилось бывать в этом городе.
– Если как-нибудь поедешь туда, хорошо было бы узнать у отцов-иезуитов, как учатся мои Стась и Юзь.[45]45
Юзь – Юзеф, Иосиф.
[Закрыть] О! нехудо быть учёным человеком! Вот! как ваша милость рассказываешь из разных книжек, того неуч и во сне не увидит! Хорошо всё знать. Будучи в Полоцке, я и моя покойная жена, вечная ей память, просили отца-префекта,[46]46
Префект (от лат. praefectus – начальник) – монах, возглавлявший учебное заведение.
[Закрыть] чтоб не жалел розог.
О! это замечательные стихи, розга учит разуму и вере. Некоторые наши паничи, которых родители баловали, только и знают, что забавляться с конями и собаками, а придёт какой из них в костёл, так даже не перекрестится. Какая тут утеха родителям, только кара Божья!
* * *
Уже были первые дни ноября: я сидел у окна и в задумчивости слушал завывание осеннего ветра, шелест берёз и клёнов, которые густо поднимались над крышей дома. Вихрь крутил на дворе жёлтую листву и поднимал её ввысь. Повсюду было тихо, лишь изредка забрешет пёс, коли учует прохожего или вышедшего из лесу зверя. Мысли мои были заняты печальными грёзами. Тут входит женщина, что была у моего дяди за хозяйку, она приходилась сестрой его жене-покойнице и пребывала уже в солидных годах. Увидев, что я задумался, сказала:
– Скучно тебе у нас, пан Янкó. Человек ты молодой, а подходящей компании тебе не находится. Да, поди, уж и ночные байки эти опротивели. Но потерпи немного – как только Нещердо замёрзнет, мимо нашего фольварка[48]48
Фольварк (польск. folwark, из нем. Vorwerk) – небольшое панское хозяйство, усадьба, хутор.
[Закрыть] через озеро пройдёт санный путь. О! тогда пан Завáльня зазовет к себе много гостей, чтобы рассказывали, что кому в голову взбредёт.
* * *
Прошло несколько дней, ясными погожими ночами заискрились морозы. Озеро уснуло под покровом толстого льда, из облаков посыпал снег – и вот уже зима. Вдоль Нещерды пролегла широкая дорога, по ней идут путники, тянутся в Ригу возы, гружённые льном и пенькою, на льду показалась ватага рыбаков. Мы с дядей любили частенько ходить к тоням[49]49
Тоня – в данном случае – участок водоёма, выбранный для ловли рыбы.
[Закрыть] посмотреть на богатый улов рыбы. С этого ещё и та польза была, что он, проведя весь день на морозе, быстро засыпал, и я по ночам был свободен от обязанностей рассказчика. К тому ж чаще стали бывать у нас и заезжие гости, которым дядя очень хвалил и меня, и иезуитские науки, рассказывая, что слышал от меня много новых повестей, да таких мудрёных, что и запомнить тяжко. Был и я рад гостям, поскольку кто-нибудь из них заступал моё место, а мне уж было приятней слушать, чем рассказывать.
* * *
Стоял хмурый вечер, небо было покрыто тучами, нигде ни звезды, падал густой снег. Вдруг подымается северный ветер, вокруг страшная буря и метель, окна замело снегом. За стеною, будто над могилой самой природы, завыли тоскливыми голосами вихри. За один шаг око ничего не видит, и собаки на подворье лают, кидаются, будто нападают на какого-то зверя. Выхожу из дома, прислушиваюсь, не подошла ли стая волков – в такие вьюжные ночи эти хищные звери часто ищут добычи, рыская возле деревень. Поднял заряженное ружьё, чтоб хоть отпугнуть их, если замечу сверкающие волчьи глаза. Вдруг на озере послышались крики, несколько человек перекликались между собой тревожными голосами, будто не в силах помочь друг другу в страшной беде. Я возвращаюсь в хату и говорю об этом дяде.
– Это путники, – ответил он, – метель замела снегом дорогу, они заблудились на озере и не знают, в какую сторону податься.
Говоря это, он взял зажжённую свечу и поставил на окно. Пан Завáльня имел обыкновение делать это каждую вьюжную ночь. Как и у всякого доброго христианина, жила в его сердце любовь к ближнему, кроме того он был рад гостям, желая побеседовать с ними и послушать их истории. Заблудившиеся путники, завидев с озера свет в окошке, радовались, как измученные морскими волнами мореплаватели, когда углядят издалека в ночной тьме свет портового фонаря, и съезжались все в усадьбу моего дяди, будто в придорожную корчму, чтоб обогреться и дать отдохнуть коням.
Ветер не стихал, дом окружили снежные сугробы, похожие на высокие валы. Средь шума бури послышался скрип снега под нагруженными возами, стук в запертые ворота и крик:
– Рандар! Рандар![50]50
Рандар (арендарь) – в данном случае – корчмарь-арендатор.
[Закрыть] Адчынi вароты; ахцi, якая мяцелiца, саўсём перазяблi, i конi прысталi, чуць цягнуць. Рандар! Рандар! Адчынi вароты!
На этот крик выходит батрак, недовольный, что приходится идти по глубокому снегу:
– Пагадзiця, адчыню, чаго вы крычыця, тут не рандар жывець, а пан Завáльня.
– Ах, паночык, – думали, что это сам хозяин, – пусцi нас пiраначаваць, ноч цёмная, нiчаго не вiдна, i дарогу так замяло, што i найцi няможно.
– А цi ўмеiце сказкi да прыкаскi?
– Да ўжо ш як-нiбуць скажым, калi толька будзе ласка панская.
Отворяются ворота, на двор заезжает несколько возов, навстречу выходит дядя и говорит:
– Ну, добре, будет вам ужин и сено для лошадей, только с уговором: кто-нибудь из вас должен рассказать мне интересную байку.
– Добре, паночык, – отвечают крестьяне, снимая шапки и кланяясь.
Вот выпрягли они и привязали к возам лошадей, положили им сена, прошли в людскую, обтрясли снег, там дали им ужин. После этого некоторые из них зашли в комнату дяди, он дал им ещё по рюмке водки, посадил путников рядом с собой и улёгся в постель с намерением, однако, слушать сказки. Собрались домашние, и я сел поблизости, с большим интересом ожидая услышать новые для меня простонародные повести.
