Текст книги "Лисичка(СИ)"

Автор книги: Яле Генда

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 5 страниц)

– Я тебе заявление на развод скинула типовое, пока ты ехал не спеша, – нет, не справлюсь. Уже не справляюсь – Не затягивай.

– Ты такая заботливая, – надо что-то отвечать, этот раунд не пойдёт в одну калитку.

– Не благодари, я и для себя стараюсь. А браку вашему и так недолго осталось. К чему, собственно, затягивать.

– И правда.

– И, кстати, ещё раз так сделаешь, как вчера на концерте – укушу.

Да ты меня и так укусила. Теперь одна Карина передо мной, а вторая у меня в голове, утверждает.

– Чего хотела-то? – давайте ближе к делу, наверное.

– Сам как думаешь? – и улыбается, бесстыжая.

– Поговорить или потрахаться? – ещё ближе.

– Я беру от жизни всё, – ещё более бесстыже.

А вдруг мгновенье это остановится

И мы застрянем в нём, и мы в нём выживем,

Пока не нами, а другими новыми

Всё будет сжёвано, загажено и выжжено.

На ней лёгкое голубое платьице с синими и жёлтыми вставками. В ушах те же серёжки в виде больших колец. Волосы собраны в хвост, но по бокам специально оставлены как бы непослушные пряди. А может, это не Карина, а может это демон-суккуб? Ну так же не бывает. И не будет.

– Ты жестокий и капризный ребёнок.

– И это тоже. Если ты думаешь, что мне стыдно...

– Думать – не самая сильная моя сторона, да? – пробую перехватить инициативу, Карина удивляется.

– Самоирония это хорошо. Но я не понимаю, куда ты клонишь, – опять я с ножом на перестрелку. Видимо, да, и правда не самая сильная сторона.

– Так или иначе, это наш последний разговор.

– Не дури, – она делает недовольную гримасу. – Мы же всё решили.

– Мы ничего не решали, – стараюсь держаться, но куда там. – У тебя очень ловко получается выносить мне мозг, но это совершенно не значит, что мы что-то решили. Вот вообще не значит. Вот совсем.

– Ну мы можем решить прямо сейчас, – и она делает шаг вперёд, а я отступаю назад. – Только не убегай, лисичка, ладно?

Ах вот как. Я и правда лисичка. А она – стрелок. И бежать некуда.

– Стой там, – не знаю, что с ней делать, если она подойдёт ближе. Просто не знаю.

– Стою, – останавливается и улыбается. – Итак, давай сначала. Ты счастлив?

В эту игру я уже проиграл.

– Ну что? – она смотрит на меня насмешливо, я уже видел этот взгляд. Потом всю ночь прятался с водкой в редакции, пил в одиночестве и боялся сам себя. – Опять не будешь отвечать?

– Нет, – как камень в колодец.

– Что нет? – удивляется Карина.

– Я несчастлив, – даже с гордостью получилось. Впервые за столько лет я это признал. – Что дальше?

– Ну как же, – притворно удивляется маленькая дрянь. – У тебя же жена-красавица, дочка-красавица, любимая работа...

– Гвоздика, не пизди-ка, – у неё не получится надо мной издеваться. – На работе моей ты была, и это жопа. Жена мне изменяет. Дочка вырастет, ей будет до лампочки. Вот и вся моя жизнь. Тоска, одиночество и бытовой алкоголизм.

– Ну тогда у тебя нет выбора, – и снисходительная улыбочка.

– А я всё-таки попробую. И тебе, и мне так будет лучше.

– Ты так думаешь? – хорошая попытка, милый ребёнок.

– Я так уже сказал, – но этот раунд за мной. – Не думая. Принял решение сразу. В утвердительной форме. Ты ведь этого от меня хотела, да?

Несите нового психолога, этот порвался.

Мне всё равно, каких богов ты вестница

И чьих богатств последняя наследница.

За тридцать – жить, когда уже не верится,

И не сбывается, и даже не надеется.

– Что не так-то опять? – не сдаётся. Нет, не порвался ещё психолог.

– Меня достало, что вы все превращаете мою жизнь в уродский цирк.

– А ты сам разве в этом не виноват больше остальных? – снова улыбается. – Твоя жизнь, твои правила.

Я забыл, у кого ружьё. А кто лисичка. Ай-яй-яй.

– Но тебя я не звал.

– Я вообще-то хочу забрать тебя отсюда, – аргумент. – Из этого уродского цирка.

– Не надо меня забирать. У меня два раза в месяц бенефис, – и я тоже неплох.

– Ты серьёзно это сейчас? – кажется, мне удалось её задеть. Она опирается о дверной косяк, сложив руки на груди.

– Ты не поверишь.

– Но это же бред, Алекс, прекрати, – она начинает возмущаться.

– Нет, я слишком дорого заплатил, чтобы никого из вас больше в моей жизни не было. Включая тебя.

– То есть тебя напрягает, что я общаюсь с ребятами раз в полгода...

– Я семь лет о них не слышал, и надеюсь, когда ты продашь эту квартиру и свалишь, больше не услышу никогда. В том числе и о тебе.

– Я тебя не понимаю. Ты так цепляешься за своё несчастье, – она, видимо, давит на жалость, но мне себя не жалко. Не вообще – вообще, жалко, конечно – но сейчас, на кураже, я чёртов камикадзе.

– Как хорошо, что ты ничего не понимаешь в несчастьях, милый ребёнок, – и правда хорошо. – Поэтому собирайся и лети обратно в Стокгольм, где все счастливы. А несчастные тут сами разберутся, без вас.

– Что ты такое говоришь, – отлично, растерялась.

– Правду, – о да, детка. – То, чего ты от меня хотела.

– Я тебе не ребёнок, – да что ж ты будешь делать с ней, а. – И уеду отсюда тогда, когда мне надо. А будешь бегать от меня – догоню и в угол поставлю.

В угол ты меня поставишь. Загонишь. Да, в принципе, уже.

– Тебе не надоело разрушать мою жизнь? – моя очередь давить на жалость ко мне. Почему бы и нет.

– В твоей жизни нет ничего такого, что было бы жалко потерять, – о, я узнаю эту логику. Привет, Марат.

– Брат бы тебя не одобрил, – жестокость за жестокость.

– Марат был жестоким самодовольным подонком, как и вся ваша компашка, – она поворачивается ко мне спиной и идёт к окну. Прячет лицо? – Кроме тебя, наверное. И мне плевать на его одобрение.

Останавливается, поворачивается снова вполоборота. Карина-охотница. У меня есть последнее слово.

– А на моё одобрение тебе не плевать?

– С тобой разберёмся, но в целом – да, и на твоё тоже плевать, – она поворачивается спиной. – Платье расстегни.

Вот и поговорили. Теперь она собирается меня трахнуть – берёт от жизни всё. Как и её брат. Когда был жив. Нет, Карина, всё закончится здесь и сейчас. Всё закончится.

Когда враги сдаются обессилено,

Когда друзья уходят обезличено,

Что хочешь делай – только не беси меня.

Не нарушай течение привычное.

– Ну? Я долго ждать буду? – она груба и нетерпелива.

У раненой лисы есть один трюк, зачастую спасающий ей жизнь, если охотник неопытный. При лёгком ранении лиса кубарем летит через голову и картинно прикидывается мёртвой. А когда стрелок подходит за трофеем, не перезарядив при этом ружьё, лиса подрывается и убегает у него из-под носа. Если есть силы. У меня есть силы. Не те, что раньше, но на одну маленькую дрянь хватит. И я очень старая, грустная и нервная лиса, которую всё достало. Трофеев не будет.

Я не реагирую на её окрик, жду, когда она начнёт поворачиваться. И она поворачивается, на лице лёгкая гримаса раздражения. То, что надо – я иду к ней. Она улыбается и отворачивается обратно, довольная собой. Не кульбит через голову, конечно, но я староват уже для этой акробатики. Главное, что поверила. Я кладу ей руки на плечи и тихонько сдавливаю. Она поднимает голову – думает, что сейчас я буду целовать её шею. Не буду. Извини, сестрёнка.

Правой – за горло, левой – нос и рот, приём для бесшумного снятия часового. И взятия в плен. Спасибо лейтенанту Якимовичу за базовый курс АРБ. В этот раз у неё не выйдет изодрать меня – я всё рассчитал, и я нападаю. Неожиданно. Она отчаянно вырывается, впивается ногтями мне в правую руку – это чертовски больно, но я сжимаю зубы и тяну её на себя. Заколка-крабик впивается в плечо, но я терплю и это. Вот когда пяткой под колено от неё получаю – тут да, вырывается сдавленный стон. Но я не выпускаю её, нет, не сейчас. Потерпи, девочка, скоро всё закончится. Больно не будет. Потерпи.

Она всё-таки затихает, но ногти так и остаются в моей руке. Больно, поэтому аккуратно вынимаю, пальчик за пальчиком. Выступает кровь, достаю платок, вытираю её пальцы, затем на всякий случай обсасываю и снова вытираю – теперь порядок. Закрываю ранки платком и плотно подворачиваю рукав – вроде и кровь остановил. Ну что ж, заканчиваем. Аккуратно беру Карину на руки и иду к распахнутому окну. Во дворе никого, все дома под кондеями, видимо. А у Карины нет кондиционера – здесь вообще много лет никто не жил. Ну что ж, тем больше похоже на несчастный случай – от жары стало плохо, закружилась голова, и вот. Ставлю Карину на подоконник, она всё ещё без сознания. Последний шанс остановиться. Нет – поднимаю её почти вертикально и толкаю вперёд. Через пару секунд она уже на асфальте внизу. Я же говорил – больно не будет.

Мне дальше доживать с другими гадами,

Что от себя ползти хоть к чёрту рады бы.

За тридцать – и впустую звёзды падают,

Никто не хочет ничего загадывать.

2.

Наяву иногда тоже снятся кошмары.

Мне с недавнего времени это известно.

Я хотел бы работать в Аду кочегаром.

Да, наверное, занято теплое место.

Она лежит на асфальте, ноги неестественно изогнуты, рука тоже явно сломана, вторая скрыта под телом. Это уже не Карина, не единственная девочка на свете, которая меня любила и тащила эту свою любовь через годы, страны, моря, университеты и чёрт еще знает что – это просто труп, кусок мяса. А потому что я это всё с размаху об асфальт. Может быть, единственное, чему я в жизни научился – это брать что-то и с размаху об асфальт. Большой ребёнок, как и Карина. Только она капризный и жестокий ребёнок, а я тупой и жестокий. Люди собираются, кто-то вызвал скорую. Все смотрят на неё, а на меня всем плевать. Как в жизни, так и в смерти. Я могу даже не прятаться, я мистер Целлофан. Мой талант не попадать в объективы в каком-то смысле легендарен. Нашла, кого любить.

Что ж я не ухожу-то, стою тут и палюсь, а рука у меня разодрана. Четыре аккуратных таких дырки от ногтей. Рубашке кранты, надо новую купить. А что с Кариной, где я возьму себе новую Карину, что я наделал. Утверждение, не вопрос. Ты теперь всегда будешь утверждать у меня в голове, да? Делай, что хочешь, только не уходи, Карина. Только не уходи.

Я бы вкалывал сутками. Вкалывал даром.

И меня заменяли бы минимум трое.

Я хотел бы работать в Аду. Кочегаром.

Но, скорее всего, я – увы – недостоин.

Её забирают – никак не признаю, что её больше нет, забирают, конечно же, труп – дворники-таджики готовятся затирать пятно. Вот и всё. И следа не останется, и запаха её духов. Или это галлюцинации у меня. А дождик пару раз пройдёт, так и всё, даже память смоет. Как и обо всём, что я делаю. Ничего после меня не останется – ни хорошего, ни плохого. Чего ради я тогда с одной стороны, напрягаюсь, с другой переживаю?

А что, если и правда по мою душу приехала, а не покуражиться. Нет, всё правильно я сделал – чем дальше, тем жестче она становилась, закрывала какие-то дырки в подсознании, видимо. Как я себя трогательно оправдываю, Марат бы одобрил. И ещё шучу, цинично так, про её покойного брата. Нет, Карина, ты неправа – ничем я не лучше наших ребят, которых видеть не хочу. Ничем. А ещё я тебя убил. Нет мне прощения. Спасибо, что утверждаешь. Я надеюсь, мы теперь навсегда вместе. Как ты и хотела. Точно.

Щедро жизнь по лицу мне наносит удары.

Но смеюсь я в ответ, потому что щекотно.

Я хотел бы работать в Аду кочегаром.

Подарите безумцу надежды щепотку...

3.

Скоро четыре утра, значит, все, кто хотел – уснули.

Можно тупить в потолок не мигая и не мечтать ни о ком.

Если всерьез допустить, что слова – это пули,

Значит, стихи о любви – это пули, попавшие в молоко.

Я думал, как буду уходить в несознанку и уверенно врать ментам – меня же, скорее всего, засняли камеры в подъезде, и звонила она мне незадолго до смерти. Не говоря уж о прочем. Но нет – никто меня не искал. Может, не только мне звонила. Или ей ещё кто звонил. Или просто всем пофигу. Видимо, не только у меня думать – не самая сильная сторона. Это ж ведь не работяг с пивом во дворике принимать, я – преступник, меня хрен поймаешь.

Или для меня есть наказание поинтересней тюрьмы. Что такое шесть лет и через три по УДО на волю по сравнению с тем, что я утратил всё. Утверждай, Карина, ты права.

Из этой истории, кстати, нет никакого урока и вывода – это просто жизнь и она такова. Прекрасна, потому что несправедлива. И ужасна, потому что мы все уроды. Интересно, сколько подобного рода историй – когда преступника даже не ищут – происходит в этой стране каждый год. Тысячи, и о них не пишет никто. А ведь именно про это и надо писать, а не про граппу и топинамбур. После настоящей жизни, настоящей смерти, настоящей любви и настоящего несчастья вся эта молодёжная новая искренность выглядит жалко. Плюю на неё и презираю.

Мысли царапают кость изнутри, как неструганный дилдо.

Мозг превращается в ком зачерствевшей халвы.

Кто-то кого-то, наверное, даже любил, да

Выкинул, выкинул, выкинул, выкинул из головы.

Стыдно мне, кстати? Или, может быть, больно? О, слова бессильны. В моей жизни было очень немного поступков, которыми я бы мог гордиться. Да и вообще немного поступков. Теперь их не осталось совсем – я фактически отменил последний, переиграв его на прямо противоположный в том же месте, с теми же участниками. Как выяснилось, жить дальше после этого можно, и довольно-таки неплохо. Очень сильно снижаются ожидания от людей и от себя. От себя так и вообще больше ничего не жду.

Когда сказки заканчиваются, герои и победители живут долго и счастливо. Но что делать, если в сказках нет героев-победителей, как они потом живут, победившие негерои? Я так старательно заканчивал эту сказку назло поперёк авторского замысла, что никогда не было времени подумать, что дальше. Но креатив – говно, а автор – мудак, поэтому сказка не заканчивалась и не заканчивалась. Автор истории то и дело дописывает к ней новую главу, открывает новые обстоятельства. Как я к своему незаконченному роману. Спасибо Цукербергу – теперь я знаю, что у Влада в Гамбурге за клуб. Своя собственная "Пропаганда" с бельгийским пивом и оплатой по карточкам. И все официантки – няши. Влад, ты свинья, ты присвоил общую мечту. Ах, да, двери же открыты. Для своих. Лучше б я тебя убил.

Впрочем, ещё не вечер. И далеко ли до Гамбурга.

Слов недостаточно, чтобы поэзия стала искусством.

Струны молчат, потому что звенит тетива.

Нет в мире более вредной привычки, чем убивать это чувство.

И с каждым разом его все сложней и сложней убивать.

Интересно, а я и дальше так буду все проблемы решать? Ну то есть у меня есть два относительно эффективных, как выясняется, способа – убежать от проблемы и задушить проблему, а потом с размаху об асфальт. Нет, два способа, конечно, лучше чем один – это хорошо, что я не сдаюсь и пробую что-то, как говорит моя жена. Но результатом в обоих случаях является полная ерунда. Надо пробовать ещё. Снова. Другое. Трахнуть проблему, например. А нет, тоже пробовал. Неоднократно. Это не решение. Или я как-то не так трахаю.

И что делать с проблемой, если она одного с тобой пола – тоже трануть? Ну трахают же люди, с другой стороны. Карин, я даже закончу за тебя эту мысль – ты с мужиками трахалась, тебе понравилось, а что такого. Но должно произойти что-то посерьёзней твоей смерти, чтоб меня на мужиков потянуло.

Вообще интересно, а другие люди как-то решают проблемы? Или делегируют их, как Гарик расшифровки с репортажами? Так вот в чём, оказывается, смысл власти одного человека над другим. Как ты здорово, Игорь Викторович, сейчас веру мою в учение Кропоткина, которое всесильно потому, что верно, пошатнул. Прямо штукатурка посыпалась, с веры-то.

Но я как-то задолбался веру утрачивать в последние дни, так что нет. Бебебе.

Для разговоров ночами под водку – главнейшая тема.

Ходят годами по кругу слова, никуда не ведут.

Этот приём, безусловно, на время решает проблему,

Но от того, что вы все говорите, холодно, как в Аду.

И осталось только выяснить, чем многолетняя власть над человеком лучше его – того же самого человека – единовременного убийства. Мнения на этот счёт есть, конечно, разные, и сейчас Кропоткин с Бакуниным, обнявшись на облачке, дружно плюнут в мою бесстыжую иезуитскую харю, но я считаю второй вариант менее жестоким. И отрекутся от меня. Пацаны, от меня отвернулись Иисус, Булгаков и Карина перед смертью, вы меня своими голыми жопами не напугаете совсем.

Это не значит, конечно, что я и планирую продолжать в том же духе – я планирую заканчивать. Я не знаю, как это делается и до этого не делал никогда раньше, но всё-таки закончу как получится, и долбись оно конём. Власть одного человека над другим – это преступление. И я его предотвратил. Метод, конечно, не лучший но она не оставила мне выбора, бежать было некуда. Убивать она меня не собиралась, то есть на милость я не рассчитывал. И судя по тому, что никто меня не ищет, не спрашивает с меня и ничего не предъявляет – ничего такое оправдание, проканало на высшем уровне.

Вот и сейчас ощущение – будто в воздушной яме.

Чтобы полет продолжался, надо в себе давить

Страх и соблазн. И, ругаясь матерными словами,

Жертвуем кровь мы для бога крови и любовь для бога любви.

Развод как-то сошёл на нет – автожурналист Вадим в поисках сексуальной гармонии двинул куда-то ещё. Странная штука эта сексуальная гармония, но всё равно – удачи, Вадим, и следи за тем, за что можно подержаться. Если член окажется не в тех руках, назад дороги нет.

Но бланки заявлений я храню на почте, не удаляя письмо. Только отношения лень было выяснять – я с Кариной такие отношения выяснил, после которых общество людей и разговоры с ними стали моим ежедневным концлагерем. Но со мной моя девочка, мой милый ребёнок, моя маленькая дрянь, моё спасение и наказание. Она утверждает, что всё пройдёт. Она вообще утверждает.

С Катей я помирился, назовём это так. Она больше на меня не орала, а я не доводил её до малахитового бешенства. Маша родила здорового мальчика и начала писать, но в отпуск я не пошёл. Гарик как-то заметил с досадой, что куда-то пропала журналистка и на телефон не отвечает, на том всё и закончилось.

Всероссийский тур Полоскиной прошёл триумфально. На вокзалах и в аэропортах её встречали сотни людей, заваливали цветами и поцелуями. Гарик прав – тысячу лет катится, никак не прикатится. И чего я переживаю.

Роман я пишу до сих пор. И стишок раз в две недели. Вот оно, моё уютное несчастьице, никому его не отдам.

И для введения новой, повышенной дозы -

Надо же чем-то заполнить теперь пустоту -

Вскрытие делают ржавым консервным ножом без наркоза,

Ориентируясь пальцами на издаваемый стук.