Текст книги "Партизанские отряды занимали города"

Автор книги: Яков Жигалин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)

Атамановщина

В то время, как Октябрьская социалистическая революция победоносно двигалась на Восток, в Маньчжурии вспухал гнойник контрреволюции – белогвардейская банда есаула-забайкальца Г. М. Семенова. Этот заклятый враг большевиков в 1917 году получил от Керенского поручение сформировать в Забайкалье отряд для борьбы против немцев на фронте. Не встретив поддержки у казаков, Семенов набрал в Маньчжурии отряд из китайских хунхузов и полудиких монгольских племен баргутов и харченов. Но пока Семенов набирал отряд, произошла Великая Октябрьская революция. Тогда Семенов объявил себя атаманом Забайкальского казачьего войска с целью борьбы против Советов. К нему стали стекаться бежавшие от большевиков царские офицеры.

Организация Семеновым контрреволюционного отряда проходила далеко не гладко. Помимо материально-финансовых трудностей перед атаманом стояла сложная задача по объединению и сплочению самых разнообразных элементов – от аристократов-офицеров типа князя Кекуатова и барона Унгерна до полудиких кочевников. Конечно, ни о какой единой политической платформе здесь не могло быть и речи. Даже среди наиболее, казалось бы, однородной части отряда – среди офицеров, бежавших от большевиков, – наблюдались различные политические убеждения. Тут были и откровенные монархисты и эсеры-учредиловцы.

Один из бежавших к Семенову офицеров – прапорщик Попов – разобрался в антинародных целях атамана Семенова, разочаровался в нем, вернулся к нам и рассказал, что наблюдал у Семенова. Мне особенно запомнился его рассказ об одном случае, свидетелем которого ему довелось быть и который заставил его задуматься, правильно ли он поступил, сбежав к Семенову.

В отдельном кабинете дешевого ресторана на станции Маньчжурия сидело несколько офицеров. На столе стояли бутылки с харбинскими винами, на тарелках лежала маньчжурская колбаса. В воздухе плавали клубы табачного дыма от японских сигарет.

В кресле, в расстегнутом офицерском кителе сидел плотный есаул Семенов, с плоским четырехугольным лицом, бурятского типа, его черные маленькие глаза в упор смотрели на сидящего перед ним худощавого, с нервно подергивающимся лицом, есаула барона Унгерна.

– На казаков-фронтовиков нам рассчитывать нельзя, – говорил Семенов, – они, как и солдаты, разложились. Я был и на Западном, и на Кавказском фронте и знаю их настроения.

– Не согласен, – перебил его Унгерн, – не все же разложились, возьмем, например, 1-й Читинский полк. Вы слышали, как они разоружили Читинскую Красную гвардию. 2-й Читинский полк тоже идет с Кавказа со своими старыми командирами.

– Ваши сведения устарели, господин барон, – сказал только что вошедший хорунжий Власьевский. – Из Иркутска телеграфируют, что казаки второго Читинского полка арестовали командира полка Силинского, его помощника есаула Темникова и некоторых других офицеров. Командиром полка избран какой-то Жигалин. Вот вам и надежные части. Нет, господа, на фронтовиков нам рассчитывать нечего. Они слишком устали и сейчас никакими калачами обратно на фронт не заманишь.

– Да, Власьевский прав, – сказал Семенов, – это мы учитывали с Керенским. Сейчас с фронтовиками ничего не выйдет. Нужно дать им окончательно разложиться и разойтись по домам, а потом мы их мобилизуем. Да и не может быть, чтобы в них в наших забайкальцах не заговорила казачья кровь. Ведь поймут же они наконец, что с большевиками им не по пути.

– Позвольте, есаул, – вставил прапорщик Эпов, бывший народный учитель, еще не растерявший своих демократических убеждений, – с кем же вы собираетесь воевать, с большевиками или с немцами? Для чего вы набираете отряд?

– Во-первых, не есаул, а господин есаул, – резко обрезал прапорщика барон Унгерн, – не забывайте, что вы не в большевистской России, и извольте соблюдать субординацию. И, во-вторых, что за близорукость? Разве вы не видите, что большевики и немцы одно и то же и поэтому воевать с большевиками, значит, воевать с немцами.

– Бросьте, господин есаул, ваши старые баронские замашки, – вскипел Эпов, – я вам не мальчик и кричать на себя не позволю.

Унгерн вскочил со стула, лицо его нервно задергалось, но тут вмешался Семенов: «Оставьте, господа, не время ссориться, надо дружнее действовать. Время не ждет, большевистская зараза широкой волной разливается по всей России».

В это время в кабинет вбежали несколько полупьяных женщин, таща за руки молодого хорунжего.

– Вот наш атаман, – сказала одна из женщин с густо затушеванными ресницами, села к Семенову на колени, обхватив его за толстую, как у быка, шею.

– Честь имею явиться, господин есаул, – сказал хорунжий.

Семенов резко оттолкнул женщину и быстро встал.

– Колька, откуда? Какими судьбами?

– Бежал от большевиков. Нас прибыла целая партия – полковник Нацвалов, князь Кекуатов и даже генерал Шильников.

– Где Шильников? – резко спросил Семенов. Он хорошо знал умного и хитрого генерала, который может быть ему серьезным конкурентом в борьбе за власть. Шильников пользовался большим влиянием и авторитетом среди казачьего офицерства. Перед Семеновым встала еще одна забота: не повредит ли ему приезд Шильникова? Но он понимал, что в данной обстановке японское покровительство значит больше, чем старшинство в чине.

– Ну, к черту политику, давайте выпьем, господа, выпьем за войну до победного конца, ура! – провозгласил Семенов.

Пили, ели, пьяные целовались…

Унгерн был откровенный монархист и считал, что лозунгом борьбы с Советами должно быть восстановление монархии. Более же умный и азиатски хитрый Семенов говорил, что прямые монархические лозунги сейчас не встретят поддержки масс – не только крестьянства, но казачества. Об этом судил он по возвращении с фронта. Он видел, что разложение царского двора, неудачи на фронте, хозяйственная разруха в тылу, являвшиеся результатом политики царя Николая, были хорошо известны и поэтому идея монархизма не популярна среди народа. Семенов знал, что даже среди офицерства очень распространены либерально-демократические идеи и что некоторые офицеры примыкали к партии эсеров. Учитывая эти настроения, Семенов выступил под лозунгом «защиты Учредительного собрания от большевиков». Под тем же лозунгом объединились вокруг Семенова бежавшие от большевиков офицеры.

План Семенова был простой: сколотить на станции Маньчжурия вооруженный отряд и выступить против большевиков. Атаман Семенов рассчитывал на поддержку казачества. Средства на авантюру охотно дадут купцы и промышленники, а также иностранные капиталисты и правительства Японии, Англии и Франции. В расчете на поддержку иностранных покровителей Семенов особенно широко афишировал свой мандат, полученный от Керенского в 1917 году на организацию «монголо-бурятского» отряда для борьбы с немцами на Западном фронте. Поэтому, наряду с лозунгом защиты Учредительного собрания, Семенов провозгласил войну с Германией. Со стороны Советов Семенов не думал встретить серьезного сопротивления, считая, что большевики вообще не способны долго удержаться у власти.

Время показало, что расчеты Семенова не оправдались. Забайкальское казачество, за исключением зажиточной верхушки, пошло против Семенова, а большевики оказались хорошими организаторами и «не оправдали» надежд атамана Семенова на скорое падение Советов.

Полученные Семеновым от Керенского деньги быстро таяли. Пожертвования манчжурской буржуазии были незначительными. Иностранные представители прежде, чем дать денег, требовали реальных действий, подтверждающих, что дело Семенова серьезно.

Показ своей «деятельности» Семенов начал с того, что 1 января 1918 года со своей бандой разоружил солдат дружины станции Маньчжурия, арестовали членов Совета рабочих депутатов и объявил себя начальником гарнизона. Следующим «реальным действием» Семенова была «конфискация» или попросту грабеж денег и товаров в русской таможне на станции Маньчжурия. Эта «операция» дала Семенову несколько десятков тысяч рублей и много ценных товаров. Большинство захваченных в таможне товаров разошлись по рукам офицеров.

Вскоре Семенов назначил в таможню своего уполномоченного есаула Токмакова, который аккуратно забирал доходы таможни на организацию антибольшевистского «особого маньчжурского отряда» (ОМО).

В январе 1918 года отряд оформился в составе 577 человек, в том числе 74 офицера, 3 чиновника, 300 баргут, 80 монголов и 120 казаков и бурят[4]4
  Октябрьская революция на Дальнем Востоке. – Хабаровск: 1933. – с. 37.


[Закрыть].

Уже одно это краткое перечисление состава ОМО достаточно говорит о реальной силе, на которую опирался Семенов. На две трети отряд состоял из наемных полудиких монгольских племен, пришедших к Семенову исключительно из-за жалованья. Вторая по численности группа – казаки и буряты – состояла из обманутых Семеновым людей, соблазненных возможностью легкой, пьяной и сытной жизни; лишь незначительную часть этой группы составляли зажиточные казаки, защищавшие от большевиков свои тысячные стада баранов, рогатого скота и табуны лошадей.

С этими «силами» 29 (16) января Семенов перешел границу и повел наступление вдоль железной дороги Маньчжурия – Чита. Свою «боевую» деятельность атаман Семенов начал с разгона Совдепа станции Маньчжурия. Несколько человек были повешены. Получив сообщение об убийстве их, эсеро-меньшевистский Читинский Народный Совет послал Семенову запрос, правда ли, что им расстреляны члены Маньчжурского Совдепа? Семенов телеграфировал, что они «не расстреляны, а повешаны». А затем в запломбированном вагоне трупы их прислали в Читу.

Дойдя до станции Оловянная, Семенов со своим «войском» не рискнул идти на Читу и занялся мобилизацией казаков. Но она проходила туго. При своем продвижении семеновские банды бесчинствовали, грабили, избивали население и этим еще более оттолкнули от Семенова бедняцко-середняцкую часть казаков.

С установлением в Чите Советской власти перед нами вплотную встал вопрос борьбы с Семеновым. Но кого послать против него? Казаки 1-го и 2-го Читинских полков разъехались по домам. Рабочая Красная гвардия была малочисленна и не обучена. Сохранил боеспособность только пришедший позднее 1-й Аргунский полк. Вот его и решили послать против Семенова.

Для отпора атаману Семенову был создан штаб фронта в составе: командующего фронтом С. Г. Лазо, недавно прибывший из Иркутска, его заместитель Ф. Е. Балабин, помощника командующего по восточному флангу Г. Н. Аксенов, комиссар штаба Г. П. Богомягков и начальник штаба П. К. Голиков. Позднее, в связи с наступлением белочехов, П. К. Голиков стал командующим Прибайкальским фронтом. А начальником штаба был назначен Русские.

В конце февраля 1-й Аргунский полк и отряд Красной гвардии под общим командованием С. Лазо выступили против Семенова.

Сосредоточив свои силы на станцию Андриановка, Лазо повел энергическое наступление, выбил Семенова из Оловянной и гнал до станции Даурия, которая и была занята 1 марта 1918 года. С. Лазо доносил Центросибири: «8-го заняли пустую станцию Мациевская. Отступая, семеновцы взрывают пути, увозят аппараты, кассы, билеты и частные грузы. 8-го разъезд № 86 занят китайскими солдатами. 9-го с полномочиями Центросибири ездил в Маньчжурию для переговоров с китайским главнокомандующим. Китайцы заявили, что в течение семи дней семеновцы не будут пропущены через границу. Китайские войска за разъезд 86-й не переходят, о дальнейшем запрошен ими Пекин. Официально предложил китайцам или разоружить Семенова, или выдворить из Маньчжурии. Нами даны гарантии неприкосновенности китайцев. Гражданская война не перейдет границу. Китайцы заявили, что ими запрещен набор семеновцев в Китае и что они строго нейтральны. Сейчас Семенов свободно хозяйничает на дороге. Семидневный перерыв, который кончается 14-го, даст возможность противнику только оправиться после разгрома и стянуть свои силы. Я вынес впечатление, что китайцы Семенову не помогут и даже тяготятся им, но за Семеновым стоит чья-то сильная рука. Даурия – удобная база, положение наше прочно, но мы лишены возможности преследовать врага за границей. Семеновцы вооружены винтовками и пулеметами. Теперь у них имеются орудия. Лично подтверждаю факт бесчеловечных истязаний, грабежей и расстрелов над мирными пассажирами со стороны семеновцев. Начальник отряда Сергей Лазо»[5]5
  За власть Советов. – Чита: 1957. – с. 178.


[Закрыть].

Отступление Семенова при численном превосходстве над красными можно объяснить только полной небоеспособностью его отряда из-за разнородности его состава, отсутствия внутренней спаянности. Лазо правильно понял, что изгнание Семенова– только передышка, которую надо использовать для подготовки к новым боям.

Так же понял это и происходивший в Чите 3-й областной съезд Советов Забайкалья. 28 марта съезд отметил опасность нового выступления Семенова и постановил избрать областной Военно-революционный штаб в составе семи человек, в который вошел и я[6]6
  Там же. – с. 20.


[Закрыть]. Съезд постановил объявить мобилизацию в Красную Армию казаков и крестьян, призываемых в 1918 году, и призывников 16 и 17 годов, не бывших на фронте.

Получив от своих хозяев – японцев и других империалистов – большую помощь деньгами, вооружением и снаряжением, Семенов начал лихорадочно готовиться к новому походу против Советов. По данным, опубликованным в книге «Атаман Семенов», написанной одним семеновцем и изданной за границей в 1919 году, приступая к организации ОМО, Семенов имел в кассе «всего-навсего 83 390 рублей 55 копеек». Но потом к нему начался широкий приток денежной помощи. В феврале и марте Семенов получил от Англии 500 тысяч рублей, от Франции с марта по август – 4 071000 рублей и от Японии в течение 1918 года – 3 106 428 рублей. Таким образом, только денежное содержание семеновской банды Англии, Франции и Японии в 1918 году обошлось в 7 677 428 рублей. И это не считая мелких подачек, полученных от отдельных японских капиталистов Сираказа и Катаока и от русских харбинских, владивостокских и других купцов и промышленников. Причем характерная деталь: японские капиталисты «оказались куда выше русских», жертвовавших по подписному листу суммой от 500 рублей до 3 тысяч рублей[7]7
  Партизаны. – Чита: 1929. – с. 159.


[Закрыть].

Разумеется, помимо денежных подачек, Семенов получал большую помощь вооружением и обмундированием. Так, десятитысячная семеновская «грабьармия» была вооружена японскими винтовками и пушками и, не жалея, стреляла японскими патронами и снарядами.

От казаков-богатеев Семенов также получал пожертвования. Так, богач Почекунин дал на содержание ОМО 20 лошадей и 30 быков, казак Белокопытов – 200 лошадей.

Не закончив полностью формирования нового отряда, Семенов 5 апреля снова перешел границу и начал продвигаться вдоль железной дороги к Чите. Конечно, не случайно, что это выступление совпало с началом прямой интервенции Японии и Англии, высадивших во Владивостоке свои первые вооруженные отряды. 5 апреля 1918 года во Владивостокский порт вошли крейсера: японский – «Ивами» и английский «Суффольк».

К моменту выступления отряд Семенова насчитывал примерно до трех тысяч человек при 15 орудиях.

Опрокинув небольшой красногвардейский отряд на станции Даурия, Семенов начал быстро продвигаться вперед. Его первоочередной задачей было занятие узловой станции Карымская, чтобы отрезать Амур и Приморье и остановить вывозку грузов из Владивостока.

Выступление Семенова застало Забайкальский облисполком неподготовленным. Мобилизация проходила медленно и кое-где стараниями белогвардейцев встречала противодействие. Чтобы приостановить движение Семенова, наши части при отступлении взорвали железнодорожный мост через реку Онон и начали срочно стягивать свои силы на станцию Андриановка. Семенов же, не чувствуя себя достаточно сильным для немедленного наступления на Андриановку, занялся пополнением своего отряда путем мобилизации. В богатых станциях 2-го военного отдела по Онону и верхней части Аргуни он добился некоторых успехов. Его отряд к маю 1918 года вырос до 9 тысяч человек. Менее успешно мобилизация проходила в бедных станциях 3-го и 4-го военных отделов. Здесь вербовщики Семенова встретили определенное противодействие, а вооруженный отряд под командой сотника Беломестнова в станице Донинская встретился с отрядом Красной гвардии и после боев вынужден был отойти обратно к Маньчжурии.

Формирование сил

11 апреля, когда семеновцы уже дошли до Оловянной, облисполком выпустил воззвание к населению о борьбе с Семеновым. Был избран Военно-революционный штаб в составе Шилова Д. С.,И. А. Бутина и Н. М. Матвеева с чрезвычайными полномочиями.

Основным резервом, откуда вербовалась Красная гвардия в Чите, были железнодорожные мастерские. В особо трудные моменты здесь выносились решения о поголовной записи в Красную гвардию. Приходилось сдерживать массовое вступление в отряд, так как это могло вредно отразиться на работе железной дороги. Большинство рабочих, незнакомых с военным делом, приходилось наспех обучать. Обучением руководил сам Лазо, и мне не раз приходилось видеть его за этим делом.

Самыми боеспособными красногвардейцами были бывшие военнопленные венгры и немцы. Они знали военное дело и были дисциплинированны. Поэтому они сыграли значительную роль в борьбе с семеновцами. Отряд интернационалистов под командованием Зингера и Омаста насчитывал до 900 человек.

По указанию Центросибири в Читу начали прибывать отряды Красной гвардии из Иркутска, Черемхова, Ачинска, Новониколаевска, Барнаула, Омска и даже Кургана. Все они направлялись в Андриановку, где Лазо формировал из них боевые группы и готовился к встрече с Семеновым.

По окончании 3-го областного съезда Советов депутаты разъехались по местам и занялись организацией отрядов Красной гвардии. В казачьих станицах обсуждались два документа: приказ Семенова о мобилизации в его отряд и воззвание областного съезда Советов об организации Красной гвардии Как правило, везде фронтовики, поддерживаемые беднотой, выносили решение в пользу Советов.

Так, в апреле 1918 года организовались отряды Красной гвардии в станице Копунской под руководством П. Атавина и С. А. Бутина, в станице Зоргольской – под руководством П. Г. Пешкова и Я. Жигалина, и в Газимурском заводе – под командованием В. Г. Кожевникова. Позднее эти три отряда объединились в одну кавалерийскую бригаду известную под названием Копзоргаз (первые слоги названия отрядов).

В Нерчинске сформировался отряд под командованием Тетерина (Петрова). В Александровском заводе была организована одна из самых боеспособных революционных частей —1-й Советский пехотный полк под командованием позднее прославленного полководца забайкальских партизан П. Н. Журавлева.

Так, в тяжелой классовой борьбе рождалась Красная гвардия в забайкальской деревне, выковывались и закалялись ее командиры. Четырехмесячный опыт борьбы Красной гвардии Забайкалья против банд атамана Семенова в 1918 году широко и успешно использовался забайкальскими партизанами в тяжелой затяжной войне с белогвардейцами и японцами в 1919–1920 годах.

Зоргольский почин

После установления Советской власти в Чите в апреле 1918 года я поехал в родную Зоргольскую станицу в отпуск. Давно не был дома. Мечтал повидать родных, отдохнуть после тяжелой фронтовой жизни и бурных революционных событий. Но отдохнуть не пришлось. Станица бурлила. Ломались старые традиции, привычные отношения между богатыми и бедными, между начальниками и подчиненными и даже между старшими и младшими в семье.

Как обычно после долгого отсутствия, нужно было повидать многочисленных родных и знакомых. Да так, чтобы никого не обойти, не обидеть. Конечно, после первых расспросов о здоровье разговор переходил на политику. Что делается в городе? Кто такие большевики? Из-за чего воюют с атаманом Семеновым?

Зоргольская станица преимущественно скотоводческая. Хлеба здесь сеяли мало. Решающее значение в земельных отношениях играли не посевные площади, а покосы, которые делились ежегодно по душам. Поэтому многосемейные бедняки часто продавали свои покосы богачам, имеющим машины– сенокосилки и наемных батраков. Классовая вражда между богачами и бедняками в период революции обострилась. Основной прослойке в станице – казакам-середнякам – не нравились старые порядки, при которых они были обязаны нести военную службу, а коня, обмундирование и даже шапку заводить за свой счет. Наконец, они не хотели дольше терпеть на службе офицерского мордобития. Это предопределило политическую позицию середняков.

Когда был получен приказ самозванного атамана Семенова о мобилизации казаков для борьбы против большевиков, то станичный атаман собрал сход, чтобы выявить отношение казаков к семеновскому приказу.

Ярко светит апрельское солнце. Необычна ныне пасха. И на нее революция наложила свой отпечаток. Народу на улице много, но уже нет былого беззаботного веселья. У большинства лица озабочены и сосредоточены. То тут, то там вспыхивают жаркие споры. Многие идут на сходку в станичное правление.

Станичный атаман, бравый вахмистр Егор Иванович Кычаков, с большими рыжими усами, тщетно старается навести порядок; его никто не слушает. Крепкий табачный дым плавает, как густой туман. Но его никто не замечает. Обсуждаются два документа: обращение Забайкальского облисполкома рабочих, крестьянских и казачьих депутатов, призывающих казаков к борьбе против бандита Семенова, и приказ есаула Семенова о борьбе против большевиков.

Атмосфера все более накаляется.

Перевес явно на стороне большевиков. Во всяком случае, подавляющее большинство фронтовиков – бедняков и середняков – определенно не хотели примыкать к Семенову и вообще не хотели воевать. Слишком устали, не успели еще отдохнуть и отмыть окопную грязь.

– Идти к Семенову, – значит идти против всей России, – говорили фронтовики. – Мы только что вернулись с фронта. Там все солдаты за большевиков. Словом, весь русский народ за большевиков, а мы против? Нет, этак нельзя. Нам не устоять против всей России. Да и не к чему.

– Что же вы хотите? С большевиками идти против своих братьев казаков? – горячился старый казак, бывший писарь Илья Перебоев, нервно передвигая на носу старые очки. – У Семенова казаки. Вся Чиндатская станица, и Кайластуй, и Абагайтуй пошли к Семенову. Гляди, завтра и дуроевцы пойдут к нему. А за большевиками кто? Солдаты да крестьянская голытьба.

Кулаки-богатеи Бакшеевы и Пешковы сами не выступали, а выпускали за себя подкулачников, вроде Перебоева. Они были, конечно, на стороне Семенова. Они недоумевали, почему станичные учителя их же казаки, Я. Жигалин, П. Г. Пешков и, в особенности, осторожный И. Е. Лесков – на стороне большевиков, а с ними и станичный фельдшер И. Е. Эпов.

Станичная интеллигенция действительно была на стороне большевиков. Я только что вернулся с Кавказского фронта. Прапорщик Пешков тоже недавно вернулся с фронта и был делегатом 3-го областного съезда Советов.

Мы с Пешковым считались руководителями зоргольских большевиков, состоящих из части фронтовиков и казачьей бедноты. Мы сидели в стороне, воздерживаясь пока от выступлений, старались определить настроения массы и учесть силы противника.

– К Семенову, говоришь? – кричал молодой фронтовик Тереха Ольховский. – За золотые погоны? За «ваше благородие»? Нет, спасибо. Довольно с нас! Будет! Я не хочу, чтобы офицеры били меня по морде, не хочу стоять часами под винтовкой! А с рабочим и крестьянином делить нечего, коров у меня мало, а земли вона сколько, на всех хватит.

– Верно! Правильно! – раздавались голоса в толпе.

– Как хватит? А если населят к нам новоселов? Нагонят из России, там, говорят, курицы негде выпустить. Вот тебе и хватит! – выкрикнул Перебоев.

– А что же, ты есть будешь землю-то? Или как собака на сене – сам не ешь и другим не даешь! Сколько мы пашем? Сколько ее еще остается? Почему не дать, у кого ее нет совсем?

Последние слова вызвали протест у многих казаков. Нужно было отвести спор от земли. Да и момент достаточно назрел, чтобы поставить вопрос прямо. Я встал и подошел к столу. Шум стал затихать. Всем хотелось послушать, что скажет большевик. Знали, что я должен сказать что-то важное, так как считали меня ученым.

– Товарищи станичники, – начал я. – Мне кажется, много здесь говорить не приходится. Надо решать. Надо выбирать – или с есаулом Семеновым назад к старым порядкам, о которых так заботится Илья Григорьевич, назад к офицерскому мордобою, к войне за чужие капиталы, за интересы буржуазии, или с большевиками, т. е. со всем русским народом, к новой, светлой, свободной, лучшей жизни, где не будет голода, нищеты, где все будут равны и не будут за чужие интересы убивать друг друга на войне. Мне кажется, выбор ясен. Советская власть– это власть трудящихся, и мы тоже трудящиеся, и не пойдем против своих братьев – трудящихся – рабочих и крестьян. Довольно с нас позора 1905 года, когда наши несознательные и обманутые казаки помогали генералу Ренненкампфу расстреливать читинских рабочих. Этому больше не бывать. Мы часть России, русского народа и отделяться от нее не будем. А есаулу Семенову надо дать отпор и сказать: пусть он убирается обратно в Маньчжурию и не мешает нам строить новую жизнь.

С минуту стояла тишина. Казалось, все ждали, что я должен еще что-то сказать. Тогда Перебоев, желая «поддеть» меня и использовать недавнее настроение по земельному вопросу, быстро вскочил и ехидно спросил:

– Позвольте, Яков Павлович, задать вам один вопрос. Как же насчет земли-то? Населят к нам крестьян или нет?

Я, возмущенный ехидством Перебоева, резко ответил:

– Не беспокойтесь, российским крестьянам хватит теперь земли, которую Советская власть отняла у помещиков и передала им, вашей же земли не тронут. Да и много ли вам нужно земли, ведь вы уже одной ногой стоите в могиле?

– Го, го, го! Верно! Три аршина хватит, – раздалось из задних рядов.

Сход затянулся дотемна. Казаки устали.

– Голосовать, – все чаще раздавались голоса.

Учитывая настроение фронтовиков и бедняцко-середняцкой части сторонники Семенова не рискнули поставить вопрос о присоединении к Семенову и, в расчете привлечь на свою сторону колеблющихся середняков, с их помощью провалить предложение большевиков, внесли предложение о «нейтралитете», т. е. ни за Семенова, ни за Советы. Но несмотря даже на эту уловку, предложение о поддержке Советов и борьбе против Семенова получило большинство голосов.

На другой день на вторичное собрание не пришел станичный атаман. Тогда большевики провели резолюцию о ликвидации станичного управления и об организации Советской власти. Семеновские отряды уже появились в соседней Быркинской станице и не сегодня-завтра могли быть в Зорголе. Учитывая это, создали военно-революционный штаб, наделив его всей полнотой власти.

Начальником штаба избрали меня. Почти единогласно собрание голосовало за организацию отряда, но когда началась запись добровольцев, то записалось около 30 человек. Некоторые казаки уклонялись от вступления в отряд по различным предлогами. Командиром отряда, по моему предложению, был избран учитель П. Г. Пешков.

Многие казаки, записавшиеся в отряд, являлись бедняками и не имели своих лошадей. Где их взять? Тогда добровольцы сами выдвинули вопрос о реквизиции лошадей и седел у богачей.

– В чем дело? – горячился бедняк Губин. – У одного Моти Бакшеева хватит коней на весь отряд.

– А у Николая Перфильевича? А у братьев Пешковых? – подхватили другие, – на целый полк хватит!

Предложение было принято. Тут же послали богатеям приказ ревштаба о выдаче для отряда хороших лошадей.

Кулаки рассвирепели. Не желая выполнять приказ, они прибегали к разным уловкам. Угоняли коней подальше в степь и говорили, что не могли их найти. Тогда красногвардейцы сами пригоняли со степи хороших лошадей.

Николай Парфильевич Бакшеев, матерый зоргольский кулак, вечером вернулся домой злой, но довольный, что далеко загнал своих лошадей в степь, теперь большевики не найдут их там. Но дома его ждала другая неприятность: жена передала ему повестку из ревштаба с предложением немедленно внести на организацию красногвардейского отряда контрибуцию в сумме 150 рублей. С ожесточением порвав повестку, он приказал жене достать все деньги из сундука.

– Зачем же тебе все? Ведь они просят только 150 рублей.

– Дура! Ни копейки не дам, а спрятать надо подальше, если с обыском придут. Никаких денег нет у нас, слышишь?

Спрятав деньги на чердаке, он слез оттуда озлобленный и пыльный, протирая свои больные трахомой глаза.

Бакшеева вместе с другими кулаками, не внесшими контрибуцию, вызвали в ревштаб и арестовали. Но контрибуция была небольшая, и все внесли деньги, за исключением упрямого Бакшеева. На другой день его отправили под конвоем в Нерчинско-заводской уездный Совет. Жена перепугалась за мужа и с плачем принесла в ревштаб 150 рублей. Бакшеева вернули с дороги и освободили. От всего этого обстановка крайне обострилась. Богатеи распускали разные небылицы о большевиках и о скором приходе атамана Семенова. Но выступить против нас открыто не решались, зато постановили учинить расправу с руководителями отряда. Как– то, проснувшись ночью, я услышал возле дома подозрительный шум. Лаяли собаки. Наскоро одевшись, с револьвером в руке, я осторожно вышел во двор. У забора увидел двух человек. Приготовился стрелять и спросил: «Кто тут?» – «Это мы!»– услышал я. Узнал бойцов из нашего отряда. Они рассказали, что случайно узнали, как богачи поили вином и подговаривали одного хулигана ночью из-за угла убить меня, и поэтому решили организовать тайную охрану моего дома, чтобы предупредить покушение.

Отряд испытывал острый недостаток оружия. Боевых трехлинейных винтовок имелось три, случайно вывезенных с фронта в разобранном виде, да пяток винтовок, конфискованных на таможенном посту. Патронов к ним тоже было мало. Остальные бойцы вооружались старыми берданами, взятыми из станичного цейхгауза.

На общем собрании было решено послать письма в соседние поселки с призывом включиться в борьбу против атамана Семенова. В поселки Буринский и Средне-Борзинский я поехал сам и провел там собрание. В Буринском сразу же записалось несколько человек во главе с бывшим вахмистром 6-й сотни 2-го Читинского полка Губиным, с которым мы вместе провели всю войну 1914–1917 годов на Кавказском фронте.

В начале мая мы узнали, что отряд семеновцев появился в соседней Донинской станице. Решили перехватить инициативу и не дать семеновцам провести мобилизацию в станицах Донинской и Быркинской. Наш небольшой отряд выступил из Зоргола под плач провожавших матерей и жен. Так было положено начало славному походу Зоргольского красногвардейского отряда.

Прямой связи с Читой у нас не было. Мы не знали положения на семеновском фронте и не имели из Читы указаний и никаких оперативных задач. Но мы знали, что атаман Семенов – враг Советской власти, значит, надо его бить.