Текст книги "Партизанские отряды занимали города"

Автор книги: Яков Жигалин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)

Нам нужно было переправиться через большую бурную реку с крутыми и крайне неудобными берегами. Для переправы мы располагали лишь рыбацкой лодкой, поднимавшей 5–6 человек. Переправа людей и груза была обеспечена. Гораздо хуже дело обстояло с лошадьми. Трудно переправить лошадей вплавь, но еще труднее спустить их к берегу, к воде. От заимки до реки было 100–150 метров, но спускаться с лошадьми по крутому обрыву было невозможно.

Я несколько раз обследовал берег реки и обрыв в поисках удобного спуска. В первый день ничего подходящего не нашел. На другой день вода спала на полтора метра, и выше заимки обнажилась небольшая площадка, с которой, хотя и с трудом, можно было спустить лошадей в воду. Чтобы попасть на эту площадку, мы использовали небольшой, но крутой и глубокий овраг, по которому с помощью лопат сделали спуск и приступили к переправе.

Из числа участников экспедиции нашлось мало людей, знакомых с переправами через большие реки на маленькой лодке. Странно было видеть, как некоторые испытанные в боях партизаны ощущали страх перед бурно мчавшейся рекой. Утлая лодка качалась при каждом резком движении и заметно осаживалась глубже при каждом новом пассажире. У некоторых кружилась голова. Ширина реки достигала 200–250 метров. Даже мне, выросшему на большой реке Аргуни и привыкшему с детства переплывать ее ежедневно при всякой погоде, было жутковато при виде такой бешеной реки, как Витим. Нашлось еще с десяток человек, знакомых с переправой через большие реки, на которых и легла вся тяжесть переправы. Не один десяток раз нам пришлось переплыть через реку, чтобы перевести всех людей, седла и вещи. Спины болели. На руках были кровавые мозоли от весел. Но главная трудность заключалась в переправе лошадей.

Некоторые лошади впервые видели такую большую реку. Переправлять лошадей в маленькой лодке было невозможно, и даже возле лодки переправить 75–80 лошадей было чрезвычайно трудно и отняло бы очень много времени, не говоря уж об опасности перевертывания лодки взбесившейся лошадью. Поэтому решили переправлять лошадей гоном. Но площадка берега, с которого можно было спускать лошадей в воду, была мала и вмещала не более 15 лошадей, поэтому пришлось переправлять лошадей несколькими партиями.

Для первого раза мы отобрали несколько лошадей – более спокойных и привычных к воде. Нужно было выслать вперед разведку, чтобы обеспечить переправу от неожиданного нападения белых. Хотя рыбак и говорил, что белые здесь никогда не были, но меры предосторожности всегда необходимы. Кроме того, несколько лошадей нужно был поставить на противоположном берегу, чтобы, видя их, другие наши лошади смелее плыли вперед и не возвращались бы обратно.

Переправив возле лодки с десяток лошадей, мы приступили к массовой переправе их гоном: по одной лошади сводили по обрыву на берег и здесь пускали их, не снимая уздечек, чтобы легче поймать на другом берегу, и заматывая повода, чтобы лошади не запутались в воде.

Втроем мы сели в лодку и, взяв в повод пять лошадей, оттолкнулись от берега. Течение подхватило лодку и понесло вниз. Лошади упирались и не шли в воду, но сзади их подхватили сильные руки партизан и толкали в воду. Самый трудный и опасный момент при переправе лошадей за лодкой – это когда лошадь теряет под ногами почву. Ее передние ноги уже не достают до земли. Тогда она с силой упирается задними ногами и встает на дыбы. При малейшей неосторожности и неопытности она может передними ногами перевернуть лодку и даже ударить человека по голове.

Выбрав сильную и резвую лошадь, я сел в нос лодки. Лошадь упрямилась и крутила головой, но я, резко дернув ее за уздечку, направил на дыбы. Упершись задними ногами, лошадь рванулась вперед и чуть не выдернула меня из лодки, так как задние лошади еще не всплыли и тянули лодку назад. Моя лошадь забилась в воде, но я крепко держал ее за гриву и уздечку, направляя вперед. Люди дружно навалились на задних лошадей, и они поплыли за лодкой. Теперь нужно было не упустить момент, чтобы сразу за этими лошадьми согнать в воду и остальных. С криком и шумом люди навалились на лошадей, толкая их все глубже в реку. Берег был крут, и разбежаться лошадям было некуда. Они напирали друг на дружку. Задние теснили передних. Наконец всплыли, закружились, некоторые вернулись назад, но большая часть шла за лодкой. Один молодой мерин сначала поплыл за лодкой, но потом оглянулся на вернувшихся назад и в нерешительности закружился на месте. Он пытался плыть против воды, но быстрое течение относило его вниз. Расстояние между ним и другими лошадьми быстро увеличивалось. Он тоскливо заржал. С противоположного берега ему откликнулся призывным ржанием его товарищ. Тогда он решительно рванулся вперед. Это спасло его, так как помедли он еще 3–5 минут, его отнесло бы вниз настолько, что из-за крутизны берегов ему уже нельзя было пристать ни к тому, ни к другому берегу, и он несомненно погиб бы. Течение было настолько быстрое, что при переправе лошадей относило на сто метров.

Лошади тревожно перекликались на противоположных берегах, и чем меньше оставалось их на левом берегу, тем смелее они плыли за лодкой, тем легче было их переправлять.

Наконец все лошади были на правом берегу. Их переловили и привязали к деревьям. Осталось перевезти оставшихся людей и вещи. К вечеру переправа была закончена, лошади уже обсохли, и экспедиция двинулась в путь.

Начиная с Романовского, мы уже принимали меры предосторожности. Вперед пускали разведку, а на биваках выставляли сторожевое охранение. Но противник был маловероятен. С переходом же на правый берег опасность нападения увеличилась, меры предосторожности были усилены насколько это было возможно в условиях закрытой и крайне пересеченной местности. Конечно, устроить засаду в такой тайге было очень легко, а обнаружить ее чрезвычайно трудно.

Тайга становилась однообразнее. Лиственные породы деревьев встречались все реже. На высоких и сухих местах преобладала сосна, а в сырых низинах – лиственница.

Погода стояла хорошая. Ярко светило июньское солнце, но не было жарко, так как влажная почва и тень деревьев умеряли жару.

Ехали чуть заметными тропинками, а иногда и совсем без них. Проводником у нас был донской казак, заброшенный революцией на Дальний Восток. Он только что прошел этот путь с Лебедихиным от Амура на Верхнеудинск и так хорошо запомнил его, что мы ни разу не сбивались с пути. Я часто прямо поражался его способности ориентироваться в такой глухой и однообразной тайге.

Горы и лес, лес и горы. Бесконечные перевалы, ничем не отличающиеся один от другого. Часто еду– чи впереди отряда, я останавливался в нерешительности: куда ехать? Ни малейшего признака тропинки. Впереди стеной стоит тайга, сбоку гора или болото. Но проводник ориентировался и по знакомым для него признакам находил дорогу.

Шли дни. Люди давно уже втянулись в походную жизнь. Все разбились на небольшие группы, которые обычно вместе держались в пути, вместе располагались на ночлеге. Устанавливались личные отношения, завязывались узы дружбы. Нигде так скоро не сближаются люди, как в условиях общей опасности, общих испытаний. И как крепка бывает эта товарищеская связь, испытанная в огне гражданской войны, в общих трудах и походах. Даже теперь, спустя много лет, когда встречаются старые боевые товарищи, воспоминания о прошлом воскрешают яркие впечатления и настроения, и мы снова живо чувствуем свою близость.

Политработники В. А. Войлошников, А. Комогорцев, И. П. Большаков, Т. Бочкарев, П. Номоконов группируются вокруг меня. Все они бывшие народные учителя, у нас много общих интересов.

Настроение участников экспедиции было бодрое, несмотря на трудности и лишения, которые нам приходилось испытывать ежедневно, ежечасно. Ехали по тайге то группами, если позволяла дорога, оживленно разговаривая и смеясь, то поодиночке пробирались между деревьями, в сосредоточенном молчании, каждый со своими думами. Вполне естественно, что чаще и больше всего думали и говорили о дороге, о будущем.

– Правильно ли идем? Не заблудиться бы.

– Скоро ли кончится эта тайга?

– Когда же выйдем к своим?

Первый населенный пункт, куда мы должны были выйти, – поселок Акима, в верховьях реки Нерчи.

– А что, если наши отступили на Амур и в Акиме белые? – часто задавали мы себе вопрос.

С каждым днем все более сказывался недостаток провианта. Консервы, колбаса, хлеб уже давно были съедены. Осталась крупа. Варили кашу и заправляли… солью. Ни сала, ни масла не было: хлеб заменяли сухари, галеты, но и тех было очень немного. А ехать еще далеко.

Солнце пригревало все сильнее. Все глубже протаивала таежная почва. Все труднее становилось переходить таежные болота. В местах, защищенных от солнца, земля протаяла на полметра, и наши лошади, увязая по колено, встречали ногами твердую мерзлую почву. Хуже было в таежных болотах, расположенных на солнцепеке. И как часто такие болота были обманчивы. Казалось, – высокая елань без всяких признаков болотной растительности, можно свободно ехать прямо. Но первые же лошади, пройдя несколько метров, начинали вязнуть все глубже по колено, по живот. Лошадь делала еще несколько судорожных попыток вытянуть ноги из липкой грязи, а потом беспомощно ложилась на живот или сваливалась на бок. Всаднику ничего не оставалось делать, как слезать с лошади и вести ее на поводу, благо сверху почва была достаточно крепка, чтобы выдержать человека. Освободившись от всадника, низкорослые, но крепкие забайкалки часто сами вылезали из такого болота. Но более высокие, породистые кони, обессиленные от зеленого подножного корма, без овса, не в состоянии были самостоятельно выбраться из болота. Их приходилось расседлывать и тащить из грязи руками за хвост и гриву, как дохлых.

Такие болота не были трясинами, а представляли собой жидкую глину, покрытую сверху травой и мелким кустарником. Нам они встречались несколько раз. Некоторые из них можно было обойти, а в двух-трех случаях мы затрачивали по нескольку часов, чтобы перебраться через такое болото, так как обойти его стороной было нельзя. Через несколько дней после выхода с заимки рыбака мы подошли к реке Емурчен, правому берегу Витима.

Разлив реки после дождей был в полном разгаре. Река вышла из берегов и затопила низины неширокой долины. Даже проводник растерялся, увидев такую массу воды, преграждавшей нам путь. Давно ли он проходил здесь и свободно переправлялся через реку вброд. Сейчас же об этом нечего было и думать. Лодки у нас не было. Что же делать? Оставалось только вооружиться терпением, подтянуть покрепче пояса, чтобы поменьше есть, и ждать, пока спадет вода.

С трудом пробрались мы на несколько километров вверх по долине, к броду. К счастью, высокий берег здесь не был затоплен водой, и мы расположились на нем в ожидании спада воды. Но сидеть у моря и ждать погоды без дела было невыносимо. Учитывая наши продовольственные затруднения, все рвались вперед. Строились всевозможные планы. Высказывались самые разнообразные предположения, чтобы перебраться через реку. А горная река катила с шумом свои мутные воды, как бы предупреждая об опасности каждого смельчака, пытающегося переправиться на другой берег, до которого было всего 50–60 метров. Но смельчак нашелся. По течению реки было видно, что гребень переката идет наискось, и поэтому нужно было ехать против течения. Партизан достиг почти середины реки. Дальше нельзя было ехать, и он повернул лошадь обратно. Но лошадь не могла справиться с быстрым течением, ее сорвало с гребня переката и понесло вниз. Партизан растерялся и, вместо того, чтобы слезть с лошади и плыть возле нее, держась за гриву и направляя ее к берегу, он сидел на лошади, крепко уцепившись обеими руками за гриву. Бурное течение быстро несло всадника вниз. Задавленная всадником лошадь все глубже погружалась в воду, а обезумевший от страха партизан лез на ее голову. Оставалось несколько десятков метров до слияние этой реки с другой, такой же большой и бурной. Гибель партизана и лошади были бы неизбежна. Я сел на лошадь, чтобы плыть на помощь, но в это время тонущая лошадь поймала ногами землю и медленно пошла к берегу. Партизан, не выпуская гривы, дико озирался по сторонам, не веря своему спасению.

Опытному глазу сразу было видно, что вода идет на убыль. Были поставлены особые знаки, чтобы определить, насколько быстро она спадает. Но нам не сиделось. Решили строить плот. Поднявшись немного выше по течению реки, мы принялись рубить деревья. Топоров было мало. Рубили шашками. Работа трудная, но продвигалась быстро. Хуже, что у нас не было опытных сплотчиков и нечем было вязать плот, не было веревок. Вязали скрученными ивовыми прутьями, но это было медленно и не прочно.

Взяв с собой несколько человек, я пошел вверх по течению искать брода. Километрах в двух выше мы нашли широкий и ровный перекат. По характеру течения можно было видеть, что здесь неглубоко, но оно было настолько быстрое, что при метровой глубине сносило человека с ног. Кроме того, сюда невозможно пройти с лошадьми, так как вода била в высокую скалу, и мы сами с трудом пробрались по тайге горой.

Наступил вечер. Плот еще не был готов. Проснувшись на другой день, мы увидели, что вода сильно упала. Теперь можно было попытаться переправиться через реку вброд. Попытка удалась. Мы отделались потерей лишь одного ящика патронов.

Опять тайга, тайга дикая, глухая, однообразная в своем разнообразии. Казалось, что ей нет ни края, ни конца. Она действовала угнетающе на нервны, подавляла волю, портила настроение, чему немало способствовал и пустой желудок. Я любил и люблю лес, всегда чувствовал себя в лесу прекрасно. Я вспоминал описания леса нашими писателями, поэтами. Но здесь я чувствовал себя нехорошо. Здесь был не лес, а тайга, глухая тайга, которую я никак не мог опоэтизировать. Стройные сосны были чисты от сучьев и высоко вздымали кроны, сплетаясь между собой ветвями, а внизу земля была покрыта толстым слоем сосновой хвои и под деревьями не видно ни травки, ни кустика.

Снова горы, болота, речки. Опять горный бурный поток преградил нам путь. И всего-то в нем было 10–45 метров ширины, но быстрота течения и крутизна обрывистых берегов лишали всякой возможности переправы вброд. Поиски брода не дали положительных результатов. Нужно было искать другой выход. И он был найден.

Мы нашли место, где посреди потока из воды на метр-два торчали два огромных камня. Вода с шумом разбивалась об них. На берегу росли высокие, стройные лиственницы. Мы срубили два дерева и уронили их вершинами в реку, выше камней. Течением их поднесло к камням. По этим деревьям перебрались на камни, подняли вершины, связали их, и мост наполовину был готов. Срубили еще несколько деревьев, опустили их по течению к камням, а концы их уперлись в противоположный берег реки. С риском свалиться в бурный поток наши смельчаки перебрались по деревьям на другой берег, подняли их на камни посреди реки, а на противоположном берегу над водой связали, обрубили лишние сучья и ветки, и мост был готов. Седла и вьюки перенесли по мосту, а лошадей гоном переправили вплавь, пониже моста.

Наши продовольственные запасы истощались. Доедали остатки сухарей. Провиантские вьюки и сумы опустели. Лошади шли налегке. Патроны были распределены по освободившимся из-под продовольствия лошадям.

Люди ослабели. Голод давал себя чувствовать.

Реже слышались шутки и смех. Среди нас было немало охотников, но все поиски какой-нибудь дичи ни к чему не привели. Тайга была мертва. Ее не оживляло щебетанье птиц. На земле не видно было ни одного звериного следа. Пугливая косуля ни разу не перебежала нам дорогу. Тяжелый сохатый не шумел по чаще, уходя от охотника. И хозяин тайги бурый медведь не пугал своим запахом наших лошадей. Угрюмо шумела тайга вершинами вековых сосен и лиственниц, словно ворча на непрошеных гостей.

Все чаще слышались разговоры о конине. Если нет коровы, барана, зверя, то почему нельзя съесть лошадь?

Мне не хотелось прибегать к этому последнему средству, но положение вынуждало, и однажды, после утомительного дневного перехода через болота, пришлось зарезать лошадь. Мяса было достаточно, но, будучи предупреждены об опасности чрезмерной еды после полуголодной диеты, люди ели осторожно. А некоторые впечатлительные натуры и совсем воздержались от конины. У нас в Забайкалье не принято есть конину: здесь всегда было достаточно коров и овец. И действительно, было как-то тяжело от мысли, что лошадь, которая везла нас через горы, болота и тайгу, разделяла все опасности нашего трудного пути, лошадь– друг должна быть убита и съедена.

Мы подходили к Яблоновому хребту. Горы становились все выше. Подъемы и перевалы все круче. Здесь чаще приходилось преодолевать мелкие ручьи и горные потоки, истоки больших рек или идти вверх по руслу ручья, по нескольку раз пересекая его. Шум воды, рокот камней, перекатываемых течением по крутому руслу потока, да стук конских копыт о камни нарушали таежную тишину. Ночью под Яблоновым хребтом, перед перевалом через него, было холоднее обыкновенного, но в дровах недостатка не было. Ярко горели костры. Ближе к ним жались люди.

Яблоновый хребет является водоразделом двух великих бассейнов, Ледовитого и Великого океанов. На север от него стремятся притоки могучей сибирской реки Лены, а на юг и восток текут притоки привольного красавца Амура. Здесь особенна наглядно ощущаешь всю необъятность нашей России, когда мысленным взором окидываешь тысячекилометровые просторы, неисхоженные, неизмеренные, таящие в себе несметные богатства, ждущие своего настоящего хозяина, советского человека. В этом месте хребет не особенно высок. Самые высокие вершины не достигают линии вечных снегов, и в июне здесь уже нигде не видно снега, за исключением глубоких оврагов с северной стороны. Перевал через основной массив хребта занял у нас целый день. Спуск с хребта был отлог, и мы почти незаметно очутились в долине речки Акимы, впадающей в Нерчу, приток Шилки. Теперь мы были уже близко к цели. Еще два дня нормального хода, и мы дойдем до деревни Акима. Люди приободрились. Да и природа здесь пошла приветливее. Чаще встречались лиственные деревья. Долины были покрыты густой сочной травой. Появились лесные птицы. Наконец начали встречаться следы человека, охотничьи тропинки и головешки от костров.

Но вместе с надеждой на скорый конец пути появилась и тревога: а кем занята Акима? Со времени проезда здесь Лебедихина прошло больше месяца. Многое могло измениться. Может быть, наши отступили и в Акиме белые? Что тогда делать? Куда идти, если весь этот район занят белыми? Идти обратно у нас не было ни сил, ни продовольствия, значит, оставалась голодная смерть. Идти вперед – попасть к белобандитам, тоже смерть, причем с пытками, с издевательствами, со всеми ужасами семеновских застенков.

Долго спорили и плохо спали в последнюю ночь перед Акимой. У всех гвоздем в голове сидела мысль: что-то нас ждет завтра? Поднялись раньше обыкновенного. Попили пустого чая, или вернее, – горячей воды. Есть было нечего.

Послали вперед разведку, которая должна была дойти до Акимы и о результатах сообщить нам. Сами медленно двинулись в путь, приняв все меры предосторожности.

День тянулся убийственно медленно.

Дорога шла долиной Акимы. Много раз нам пришлось пересечь эту бурную речку, но, к счастью, уже давно не было дождей, и река была проходима: вот узкая долина раздвинулась. Слева к ней выходила другая речка и долина. На пригорке стояло зимовье. Возле – полуразрушенная изгородь. Первое человеческое жилье после мучительно долгих дней пустынной тайги. Но зимовье было пусто.

Дальше едем уже по заросшей травой проселочной дорожке. Значит, здесь когда-то ездили на телегах. Впереди и по бокам идут дозоры, жадно впиваясь глазами в каждый подозрительный куст, в каждый камень. Здесь уже нет тайги. Невысокие отлогие горы покрыты молодым лесом. По долине у речки густые заросли черемухи, ивы и ольхи. На полянах цветы.

Но никто не обращает внимания на разительный переход от мрачной тайги к жизнерадостному, прекрасному пейзажу лиственного леса. Взоры устремлены вперед. По нашим расчетам, скоро должны вернуться разведчики. В сотый раз встает у всех вопрос: что же нас ждет впереди?

Как мучительно это ожидание! Хоть бы поскорее узнать результаты! Неизвестность, кажется, хуже всего. Но все же хочется верить в благоприятный исход пути. Каждый старается отогнать мысли о том, что разведчики привезут плохие вести или, быть может, совсем не вернутся, попав в руки белых.

Наконец впереди, на дороге, мелькнули два всадника и снова скрылись за изгибом дороги. Словно кнутом, обожгло людей. Все жадно впились глазами вперед. Кто едет? Свои или разведка белых?

Отдаю команду приготовиться.

От напряженного ожидания пересохло во рту. Забыли, что не ели уже два дня и про все на свете.

Свои или чужие?

Минуты казались часами.

Наконец из-за ближайшего поворота показались быстро скачущие всадники.

Все облегченно вздохнули.

Свои! Белые не могли бы ехать так быстро, зная, что впереди красные.

Вскоре всадники приблизились настолько, что уже можно было различить лошадей, а потом и лица людей. Мы увидели, что лошади не наших разведчиков, и один из всадников тоже незнакомый. Но второй всадник, наш партизан, радостно махал папахой. Люди бросились навстречу всадникам.

Начались быстрые, радостные и бестолковые расспросы. Но главное всем было ясно: в Акиме наши.

Быстро поехали вперед. Теперь уже не нужно было принимать никаких мер предосторожности. Лишь бы скорее доехать, поесть и отдохнуть. Но до нее оказалось не так близко, как мы предполагали. Только поздно вечером мы добрались до Акимы.

Небольшая деревушка в несколько десятков дворов. Жители бедные, главным образом охотники. Встретили они нас хорошо и радушно угощали всем, что у них было.

Для них мы были интересные и желанные гости. Как же, люди из далекой Советской России, из страны большевиков, о которой ходило так много разных нелепых, противоречивых, порой фантастических слухов!

Было странно и приятно видеть, как жители этой глухой деревушки, большей частью тунгусы, интересы которых до революции не простирались дальше соседнего села, теперь жадно слушали рассказы и расспрашивали о жизни далекой Советской России, откуда они ждали избавления от кровавых ужасов японской интервенции и атамановщины.

Здесь мы узнали, что наши красные партизаны ведут наступление на японцев, что бои идут в районе станции Пашенная Амурской железной дороги.

Несмотря на усталость, еще долго мы не спали. Далеко за полночь в подслеповатых окнах маленьких избушек светились огни. Но все знали, что мы здесь пробудем несколько дней и отоспимся. Впервые после долгого, тревожного и трудного таежного пути люди спали спокойно. Враг далеко, мы среди своих. Можно спокойно отдохнуть. Какая тяжесть свалилась с плеч! Забота за выполнение поставленной задачи – связаться с Амуром – ответственность за жизнь пятидесяти человек, неимоверные трудности пути со всеми бесконечными болотами, переправами через реки и борьба с голодом – все осталось позади. Можно вздохнуть свободно.

С прибытием в Акиму наш путь еще не был закончен. Нам еще предстояло пройти около сотни километров до станции Зилово Амурской железной дороги. Еще нужно было переправиться через высокий горный хребет. Словом, еще нужно было преодолеть немало трудностей. Но после перенесенных лишений эти трудности показались нам сущими пустяками.

Через несколько дней мы уже соединились с красными партизанскими отрядами, сдали им лошадей, патроны, оставили партизан, пришедших с нашей экспедицией, и часть комсостава и политработников. Остальные же сели на поезд и поехали в центр Амурской области город Благовещенск.

Штаб фронта амурских партизан находился на станции Зилово. Здесь произошла взволновавшая меня встреча со старым боевым другом Д. С. Шиловым, который командовал Амурским фронтом. Он считал меня погибшим и был искренне рад, что я жив. Мы крепко обнялись и расцеловались.

Участники экспедиции недолго задержались в Зилово, выехали поездом в Благовещенск. В Благовещенске нам оказали самый теплый прием. Чтобы подкрепить наши силы после таежной голодовки, нас кормили в особой столовой.